Покорение Финляндии. Том 1

I. Кампания 1789 г

Когда счастливый поворот в делах с Датчанами восстановил между большинством шведского населения престиж Густава, а присутствие в Стокгольме Далекарлийцев обеспечивало успех самым решительным начинаниям, — в 1789 году созван был шведский сейм, по собственному почину короля. На нем не замедлил однако сказаться давний разлад между дворянством и королевской властью, и первое становилось по-прежнему в оппозицию требованиям последней. Прочие три сословия, напротив, выразили Густаву непоколебимую преданность. Благодаря тому все сделанные им предложения приняты как духовенством, так горожанами и крестьянством без оговорок. В их числе было требование Густава предоставить ему право начинания войны и заключения мира по личному его усмотрению, без участия государственных чинов. Король и относился к этим сословиям с особенным благоволением, проявляя его при всяком случае. Дворянству же, как бы для усиления контраста, он держал самые энергические, порой грубые речи, и не только обращался с ним круто и резко, но не стеснялся даже оскорблять в благородном сословии чувство чести и достоинства. Он хотел сломить его силу и требовал принятия новых законов и дворянами. Настойчивостью своею он достиг желаемого, и они, наконец, присоединились к постановлению трех прочих сословий. Стремлениям к расчленению государства, выразителем коих явилась было уничтоженная теперь аньяльская конфедерация, противопоставлены и в сейме со стороны недворянских классов самые горячие верноподданнические уверения. Представители собственно финского крестьянства в поднесенном особо адресе прямо говорили: «во всей Финляндии не найдется ни одного крестьянина, который неправо помыслил бы против своего короля и отечества; помоги нам против наших тайных и явных врагов, и мы до конца будем защищать ваше величество и государство»). Точное исполнение этих обетов русским войскам довелось испытать не только в описываемую теперь войну, но и двадцать лет спустя, при окончательном завоевании Финляндии. Финский крестьянин, даже безоружный, всегда был упорным врагом Русских и пособником Шведов, — в том единогласны свидетельства всех наших генералов, видевших вещи в их истинном свете.

Между, тем с обеих сторон готовились к продолжению войны. Швеция, в виду враждебных отношений с Данией, не могла дать на защиту Финляндии значительных подкреплений. Поэтому в сей последней усиливали войска охотниками, которых обязывались поставлять города и отдельные местности. По сведениям генерала Михельсона,[78] шведское правительство устраивало запасные магазины, отбирая хлеб под квитанции даже силой, так как в деньгах ощущался недостаток и войска неаккуратно получали жалованье. К Нейшлоту подвигались новые полки. Для большей на будущее время гарантии финские войска были раздроблены на малые команды и перемешаны со шведскими. Для войск с неприятельской (равно и с русской) стороны заготовлялись в большом количестве лыжи, что заставляло думать, что предстоял зимний поход. Однако эти приготовления остались не причем. Не только зима, но и весна 1789 года прошли спокойно.

Так как для главной цели настоящего исследования подробности последующих военных действий не представляют существенного интереса, то достаточно будет ограничиться лишь беглым их очерком.

С русской стороны, составленный в 1788 году по соображениям адмирала Грейга план зимнего нападения на Свеаборг, за смертью автора его, остался невыполненным[79]. Та же участь постигла и соображения его на кампанию 1789, по которым главные силы флота должны были идти весной к Готланду, занять его и господствовать затем над Балтийским морем и Ботническим заливом, защищая вместе с тем и Финский залив. Но не стало Грейга, и планы его рушились. «Нельзя не чувствовать потери столь важной для государства, — писал гр. Безбородко. — Память свою он, Грейг, оставил для нас в планах им деланных на будущую кампанию; но надобно чтоб они сам был для исполнения их, ибо куда не глянешь, кроме вертопрашества, невежества, лени и оплошности не увидишь, и Бог знает чем наши огромные вооружения кончатся». Этот пессимистический взгляд нашел в достаточной мере свое оправдание, когда кончилась война и заключен был Верельский мир. Но и в данное время он был верен: войска против Шведов были по-прежнему под начальством гр. Мусина-Пушкина, ничтожеству» которого хорошо обозначилось в минувшую кампанию. Весна уже наступила, а в Петербурге еще только делали распоряжения о вооружении и снабжении галерного флота, который всегда играл такую первенствующую роль в шхерах Финляндии. 18-го мая Императрица только распределяла части войск, коим назначалось быть под командой Мусина-Пушкина и определяла некоторых отдельных чиновников. Относительно же гребного флота только обещано, что будет приложено «ежечасное побуждение», чтобы он или по крайней мере часть его «была в самой скорости вооружена» и послана. 23 мая были отправлены на галерах лишь три гвардейские батальона; отплытие собственно гребного флота из Кронштадта назначалось только на 5-е июня. Начальство над этой важной частью действующих сил было поручено вице-адмиралу Принцу Нассау-Зигену, который хотя был поставлен под команду Мусина-Пушкина, но не особенно ему подчинялся, и со стороны Императрицы не раз нужны были напоминания о том. В числе второстепенных начальников был и Спренгтпортен, сражавшийся теперь против своей родины уже не интригой только, весьма впрочем неудачною, но и с оружием в руках. Злая воля привела его сражаться даже именно против той самой саволакской бригады, которой он прежде начальствовал и в ней, по свидетельству Клика, до войны был очень любим.

С шведской стороны проявлено не более энергии. Только в конце мая выехал Густав, опять чрез Аланд и Або, к русской границе и остановился в Борго, где имел свою главную квартиру. Шведские войска стали с запада, как и в прошлом году, на р. Кюмени, и с севера — в Саволаксе, частью же были посажены на шхерный флот. Стычки между передовыми отрядами происходили еще прежде, но они не имели никаких серьезных последствий. Русскими на этот раз была устранена прошлогодняя ошибка, и главные проходы на границе были заняты достаточными силами.

Более крупные действия начались в конце мая. Корпус Михельсона вступил в юго-восточную часть шведской Финляндии и устремился к С-т Михелю, где собраны были Шведами значительные запасы. Он имел удачное дело при Киро, последствием коего было занятие Кристины; но затем Михельсон, благодаря быть может неосмотрительности, потерпел крупную неудачу, быв застигнут врасплох на переправе при Парасальми. Во время нападения Спренгтпортен ударил с своим отрядом на авангард Финнов, но после кровопролитной схватки был отбит и раненый едва спасся от плена. Шведы гордились победой при Парасальми; тем не менее начальствовавший отрядом Стединк отступил на север, и Михельсон занял Санкт-Михель. В дальнейшем теснимый генералом Шульцем, Стединк отступил севернее к Йокису и Иорису, а затем и вся линия Шведов подалась в этом направлении, дав Русским возможность крепко стать в Рандасальми, между названными пунктами, и тем прикрыть Нейшлот и столицу с севера. Однако это продолжалось недолго. 8-го (19) и 9-го (20) июля Шульц был разбит Стединком при Паркумяки, потерял до 600 чел., и должен был уйти в свои границы.

Между тем когда Русские имели еще верх и занимали часть Саволакса, Густав вознамерился на юге перейти с своими силами в наступление прежним путем чрез нашу границу, и ударить в тыл Михельсону. Исполняя этот план, он при поддержке своего гребного флота перешел в 20-х числах июля реку Кюмень с большими силами в двух местах. Здесь Мусин-Пушкин, не смотря на пример прошлого года, не оказал ему никакого сопротивления, надеясь по прибытии галерного флота Нассау-Зигена вознаградить потерянное, и стоял между Фридрихсгамом и Вильманстрандом. Для противодействия же Густаву, шедшему на Фридрихсгам, он взял часть войск преследовавших Стединка, последствием чего было возвращение последнего на прежнюю позицию и овладение вновь Санкт-Михелем. Заняв Гёгфорс и Кюменегород, Густав вытребовал Стединка из Саволакса для общих операций против Фридрихсгама. Шведский генерал Каульбарс должен был идти на Вильманстранд, но при Кайпиайсе был разбит генералом Денисовым и отступил к Вереле, на границе, по шведскому берегу р. Кюмени. После этого поражения король с своей стороны отошел на прошлогоднюю свою позицию в юго-западном углу русской Финляндии, где и оставался до августа, ожидая подкреплений. Хотя около этого же времени отряд русского флота, бывшего уже в море, одержал верх над Шведами при Паркалауде и занял позицию у Гангеуда, чем значительно затруднил шведские сообщения на запад от Гельсингфорса, но по близости границы для противодействия Густаву наши силы в шхерах были слабы, так как принц Нассау-Зиген с своим гребным флотом не прибыл еще на место и неизвестно где находился). Только в июле свиделись оба генерала для соглашения общих действий. Однако и после того более месяца принц Нассау пребывал в «инакции».

Корабельный флот, под начальством Чичагова, проявил большую деятельность, хотя вообще и она была далеко не безупречна. В то время когда шведский флот только готовился к выходу из Карлскроны, русские корабли уже были на месте и успели захватить один неприятельский корабль и одну яхту. Однако ко времени выступления шведского флота Чичагов не соединился еще с зимовавшей в Дании эскадрой Козлянинова и должен был один выдержать нападение Шведов под командой герцога Зюдерманландского. Оно произошло 16(27) июля между островом Борнгольмом и материком, при Оланде, и кончилось удалением шведского флота в Карлскрону. Исход дела и та и другая сторона толковала в свою пользу, указывая на то что противник избегал возобновления боя; но факт удаления Шведов в свой порт склоняет мнение в сторону успеха Русских. В Петербурге это дело не вызвало особенной радости; напротив Императрица, судя по запискам Храповицкого, обвиняла Чичагова в недеятельности и в уклонении от неприятеля. Делом при Эланде кончилась, можно сказать, кампания 1789 года для обоих корабельных флотов. Чичагов, соединясь с Козляниновым и простояв некоторое время пред Карлскроной, ушел к своим берегам. В конце августа часть шведского флота оставила было Карлскрону, с тем чтобы заставить русские суда, стоявшие у Паркалауда, очистить этот важный пункт, но вернулась без результата и даже до встречи с Русскими.

Галерный флот, под начальством Нассау-Зигена, как выше сказано, медлил прибытием. В Выборгской бухте стояло впрочем еще с осени прошлого года до 100 галерных судов, но должно быть на них особенно полагаться было нельзя[80]. Пользуясь отсутствием противодействия, Шведы сделались в шхерах при устье реки Кюмени полными хозяевами; заняли острова, настроили батарей и укрепились при Гёгфорсе почти до неприступности.

Только 4(15) августа произошло небольшое дело между шведской и русской флотилиями, в котором верх остался за последнею. Оно служило вступлением в единственное большое сражение этой кампании, происшедшее 12(23) августа при Руотсинсальме, или Роченсальме — иначе при Свенскзунде, — перстах в 25-ти от Фридрихсгама.

Шведы находились в позиции прикрытой островами, на которых было устроено множество батарей; проходы между ними были искусственно заграждены затопленными судами. Против Шведов действовали как гребная флотилия принца Нассау, так и отряд корабельного флота из эскадры адмирала Крюйза, под начальством генерал-майора Баллея. Он первый начал атаку в 10 час. утра, но не мог осилить неприятеля, и после больших потерь в 5 часов пополудни должен был отступить. Шхерному флоту принца Нассау нужно было предварительно уничтожить часть заграждений, что под неприятельскими выстрелами было сопряжено с крайними трудностями. Однако препятствие это было наконец устранено, не ранее впрочем как к 6-ти часам вечера. Семичасовой бой пред тем между Шведами и эскадрой Баллея обессилил первых, и они, быв атакованы по очищении прохода Hacсay-Зигеном, не могли долго держаться и должны были спасаться бегством. Прорыв заграждений сделал сопротивление и потому невозможным, что русские суда внутри шведских укреплений уже не страдали более от их огня. Жестокий бой продолжался до глубокой ночи; затем шведский флот ушел к Ловизе. Потери с обеих сторон были весьма значительны, но победа Русских не подлежала сомнению: ее сравнивали с Чесменской.

Роченсальмская битва привела к очищению опять русских пределов от Шведов. 21-го августа сделана была высадка русских войск с галерного флота у Бробю, в тылу неприятеля, и это движение привело к быстрому отступлению его сперва вверх по Кюмени, а потом и к полному оставлению русской Финляндии. Благодаря недеятельности русских начальников Густав мог уйти с своей армией восвояси без особых потерь. Между тем Императрица требовала усиленного преследования Густава.

«Хотя и сожалеем — писала она Мусину-Пушкину 26-го августа, — что скоропостижное бегство неприятельских войск упредило исполнение добрых распоряжений вами сделанных на атаку тех войск, но самый его побег доказывает большую поверхность нашу и крайнюю робость короля шведского; а потому сим вновь подтверждаем колико нужно есть пользоваться оным и идти Искать неприятеля в собственной его земле. Мы не. видим никакой в том препоны».

… «И так повторяем решительно — говорилось далее, — что вам надлежит внесть оружие наше в землю неприятельскую и пользуйся настоящими обстоятельствами при кратком времени для кампании остающемся поспешить простерти действия ваши до Гельзинфорса. Овладев местом сим овладеем мы почти всею Финляндией».

… «Таким образом если мир нами усердно желаемый и отдаляемый врагом нашим не ускорит при самых первых успехах, мы по крайней мере знатную часть войск наших расположим на зимния квартиры в шведской Финляндии, вместо того что остановяся на поспешном бегстве неприятельском и ограничив всю пользу от поверхности нашей настоящей охранением только собственных пределов наших, в существе мы гораздо меньше прошлогоднего выиграем и в следующем году паки с того же пункта начинать принуждены будем. Сие отнюдь бы не сходствовало ни с пользой Империи нашей, ни с славой нашей, ни с добрым именем оружия нашего»… «Объявляя вам, — повторяла Екатерина в третий раз, — решительную волю нашу на распространение действий противу неприятеля, не входим мы в подробные наставления»… и т. д.

И, тем не менее, ничего не было сделано. Все эти «решительныя» повеления самодержавной Императрицы оказывались бессильны, разбиваясь о совершенную апатию исполнителей этих велений. 9-го сентября принц Нассау был уже в Петербурге; в начале октября Мусин-Пушкин также покинул шведскую Финляндию. Чичагов ушел охранять берега Эстляндии и Лифляндии, которым не угрожала впрочем никакая видимая опасность. Не удивительно, что подобное равнодушие к высоким государственным задачам вызывало слезы на глазах деятельной Императрицы; не удивительно, что в минуту такого огорчения она находила, что все точно в заговоре с Густавом. Но то удивительно, что воля Екатерины, как в минувшем так и в этом году, обращалась в ничто пред упорной апатией Мусина-Пушкина, — и однако же целые два года Императрица выносила бездействие этого малоспособного и нерешительного генерала, погубившего можно сказать обе кампании и подготовившего Верельский, далеко не выгодный для России мир.

Кампания 1789 года кончилась тем же, чем кончилась предыдущая: Русские остались в своих, Шведы в своих границах. На следующий год приходилось начищать все снова.

Обозрев вкратце военные действия 1789 года, следует взглянуть и на политические меры русского правительства, получившие в первый год войны такое своеобразное развитие.

В этом отношении наученная опытом Екатерина в конце 1788 г. предоставила, как выше сказано, Финляндию своей участи. «Pourquoi tenir leurs becs dans leau? Зачем их обманывать? Я не могу им помочь», — говорила она Храповицкому. Спренгтпортен, поставленный теперь в число второстепенных отрядных генералов, фигурировал уже во время новой кампании значительно меньше. Вероятно достигнутые в 1788 году результаты поколебали высокое мнение о его способностях и пользе им приносимой, хотя впрочем люди его кружка старались еще выставлять его на показ. Кроме того он часто жаловался на болезни, иногда отказываясь от явки даже к Императрице. Затем после полученной при Паросальми раны он и вовсе выбыл с места действий[81]. Его заступил, хотя далеко не вполне, другой делец, его племянник, майор Егергорн, но уже на условиях совершенно иных. Ему и его землякам не только не оказывали особых отличий и не давали преимуществ, но даже не позаботились об обеспечении их денежного положения. Егергорн сам должен был просить о том как о милости, и только в половине года назначено жалованье ему и другим принятым в службу шведским беглецам. Императрица соизволила выдавать каждому по сто рублей в месяц на счет суммы, отпущенной главнокомандующему на чрезвычайные издержки. Офицеры эти были, кроме Егергорна: майор Клик, капитаны: Гланзеншерна, зять Спренгтпортена, Эльмен, Ладау и корнет Эссен. Позднее, в декабре, такое же пособие назначено по ходатайству Спренгтпортена и некоему Шарку. Если сравнить размер этих окладов с тем, что предоставлено было три года назад самому Спренгтпортену при его водворении в России, то легко видеть что шведских эмигрантов ценили теперь довольно дешево. Характер назначенных выдач был скорее филантропический: майор, капитаны и корнет — все были на одной линии; а источник, из которого производились оклады, давал понять, что они имели случайное и временное значение. Впрочем с годами некоторые из этих пособий обратились, как и следовало ожидать, в постоянные пенсии, и в 1808 году мы встречаемся с Кликом и Ладау как с пенсионерами русского правительства.

Из всех беглецов Егергорн играл наиболее выдающуюся роль. Отчасти он заместил Спренгтпортена и в составлении проекта военных действий со стороны Саволакса. В Петербурге рассматривались его представления по этому важному предмету, и сам он был послан к Мусину-Пушкину с полным разрешением. Следуя по пути своего дяди, Егергорн затевал было снова вызвать Екатерину на политические шаги в отношении финляндцев. Он присылал даже вице-канцлеру просьбу об издании манифеста от имени Императрицы, но получил отказ. Мусину-Пушкину, согласно системе последних месяцев истекшего года, сообщено было что «Ея Императорское Величество не считает за блого от лица своего публиковать прежде что либо, покуда состоится хотя тень общества и чрез депутатов своих сделает у него подпись». С подобными же соображениями связывал Егергорн и действия в Саволаксе, но они еще ранее не встретили сочувствия в Императрице.

«Что принадлежит до действия в Саволаксе, — писала она Мусину-Пушкину 11-го июня, — оные зависят от вашего вообще распоряжения и соображения с другими частями. Мы только одно оставить не можем без примечания, что нельзя отнюдь полагаться на слова и обнадежения Шведов, имев многие опыты их непостоянства и неосновательности, и что без сильных мер собственно от нас, все планы Егергорном предлагаемые тщетны будут». Екатерина находила лишь, что «выбор начальника к войскам в помянутую провинцию отряжаемым надобно чтобы пал на человека, который имея все нужные способности, был бы в состоянии приобрести и доверенность народную». Может быть в связи с этим и было назначение Спренгтпортена к командованию именно в Саволаксе, хотя главное начальство над отрядом было доверено Михельсону и Шульцу; Спренгтпортен же имел под их ведением лишь небольшую часть.

Впрочем от возбуждения при случае и под рукой неудовольствия против Густава и теперь в Петербурге не отказывались. Чрез посредство римско-императорской миссии там еще в начале, кампании получены были разные бумаги, касавшиеся сейма бывшего зимой в Стокгольме. они не были публикованы шведским правительством, потому что заключали в. себе некоторые неприятные для короля факты. Вице-канцлер гр. Остерман нашел полезным перевести эти бумаги на шведский язык и в печатных экземплярах чрез агентов главнокомандующего распустит их по шведской Финляндии).

Вступление русских войск в Саволакс и занятие небольшой его части в начале кампании 1789 г. продолжалось, как известно, недолго[82]. Но Егергорн не замедлил представить главнокомандующему о необходимости удовлетворить финляндцев за убытки «и вообще по делам до Саволакской провинции касающимся». Он составил даже счет этим убыткам на 24. 088 талеров (около 36. 000 руб.). Екатерина разрешила этот расход, но со следующими оговорками:

«Первое — показанную сумму 24. 088 талеров употребить не инако, как на награждение убытков тех финов, которые войдут в окружность занимаемую войсками нашими; ибо нет надобности, да и не сходно с интересами нашими, терять деньги в пользу неприятеля нашего.

Второе. Сию заплату производить тем, кои присягой подписанной ими обяжутся не поднимать против России оружия во все продолжение настоящей войны, и ни тайно, ни явно не способствовать королю шведскому в неправедном его деле».

Текст этих оговорок ясно изобличает, какое значение имели «убытки» теперь вознаграждавшиеся. К сожалению, из документов не видно подробностей счета Егергорна.

Из прочих шведов-пенсионеров заявил себя в эту эпоху в качестве советника еще капитан Эльмен. В июле, когда военные действия несколько оживились, он обратился в Петербург с отдельным проектом. В письме из Выборга от 20-го июля, повторяя потерявшие уже всякую цену уверения в общем против короля негодовании всех истинных патриотов, Эльмен предлагал сформировать под начальством Спренгтпортена новый корпус из шведских дезертиров и пленных под названием корпуса свободы (Frihets Corps). Он должен был пополняться всеми желающими патриотами, которые дадут присягу в том, что готовы служить своему отечеству, т. е. Финляндии, под покровительством России. Экипировка, вооружение, содержание, все должно было быть такое же, как и в шведском войске; но действовать корпус должен был в составе войск Мусина-Пушкина. Формирование его предполагалось поручить Клику и Ладау, которых автор признавал вполне к тому способными, по расположению коим они пользовались между солдатами. Автор сообщал свой проект Спренгтпортену; тот вполне одобрял его, и хотя еще больной от раны, был готов принять начальство над корпусом. Из этого проекта, однако, также ничего не вышло. Он упомянут собственно как новая иллюстрация того недостойного направления, на которое сторонники Спренгтпортена так усиливались поставить русское правительство.

Приведенные данные показывают, что во вторую кампанию к мерам «воздействия на умы» Финнов прибегали сравнительно очень мало, лишь по старой памяти, и они были совершенно удалены с того выдающегося плана, который занимали в 1788 г. Екатерина заплатила дань увлечению, в чем так много способствовал Спренгтпортен, эксплуатируя её неприязненные чувства к Густаву, но затем увидела всю его безосновательность и дальше не пошла.

II. Кампания 1790 г

После двух разорительных, хотя и бесплодных кампаний Швеция желала и ждала мира, но на почетных условиях. Екатерина официально признавала, что также склонна к миру, на условиях конечно не менее почетных. Но как таковых в виду не имелось, то войне предстояло с наступлением весны, — третьей уже, — возгореться с новой силой.

Обе кампании вполне доказали всю неспособность гр. Мусина-Пушкина; поэтому он был сменен, и на третью командовать финляндской армией поручено генералу графу Николаю Петровичу Салтыкову. Назначение это состоялось еще в конце 1789 г. Новому главнокомандующему дан 5-го апреля 1790 г. указ с подробными инструкциями на 18 листах. Проект весь писан рукой гр. Безбородко. Инструкция обозревала и предусматривала разные распоряжения, как на сухом пути, так и на корабельном и галерном флотах. В общем направлении она сходствовала с повелениями, данными в разное время бывшему главнокомандующему.

Под начальство Салтыкова были назначены: генерал-поручики Игельстрём, Гантвих, принц Ангальт-Бернбург-Шаумбургский, и на галерах Нумсен. Генерал-майоры: барон Ферзен, Баувер, барон фон-дер-Пален, Бергман, Хрущов, Неклюдов, Корф, Толстой, Ржевский, Денисов, Рек, Буксгевден (покоритель Финляндии в 1808 г.), последние двое на галерном флоте. Нумсен, только недавно поступивший в русскую службу, провел всю зиму в Фридрихсгаме, изучая положение неприятеля. Ангальта признавали всех способнее, но он не получил высшего назначения, так как разгневал Императрицу еще в 1788 г. Тогда предполагалось Мусину-Пушкину командовать армией только из Петербурга, на месте же распоряжаться принцу Ангальту. Но он стал требовать, притом настоятельно, генерал-аншефского чина. Это настолько рассердило Императрицу, что она не хотела даже разговаривать с Ангальтом. В наступившую кампанию деятельность его не успела развиться: он окончил ее вместе с жизнью, убитый вслед за началом военных действий, 19-го апреля[83].

Состав генералов был, как легко видеть, значительно изменен: Михельсона и Шульца, наиболее выдававшихся в минувшую кампанию, не было налицо. Очевидно, им припомнили дела при Пардакоски и Паркумяки[84]. Не было и Спренгтпортена. Над ним уже состоялся приговор Абоского гофгерихта, присудивший его к виселице за измену и вооруженное нападение на отечество; было, конечно, неудобно вновь поручать ему командование отрядом вообще и в особенности там, где подвиги его навлекли кару.

Начальство над галерным флотом принадлежало по-прежнему победителю при Роченсальме, принцу Нассау-Зигену, который получал теперь приказания непосредственно от Императрицы; с главнокомандующим он должен был только входить в соглашения и подчинен ему не был. Корабельным флотом командовал старый Чичагов.

Отношения, установившиеся между этими независимыми один от другого главными начальниками, хотя Императрица и надеялась на полное их взаимодействие, едва ли были лучше тех, какими отличалась предыдущая кампания. В многочисленных своих частных письмах к гр. Безбородко, Салтыков постоянно обвинял обоих морских начальников в недеятельности и вообще, хотя и непрямо, осуждал систему разделения начальствования, называя ее разнобоярщиной. Флоты он называл «союзным войском». Принц Нассау, пользуясь близостью к Императрице, игнорировал Салтыкова.

Положение армии было очень незавидное: в начале лета в ней было, по уверению главнокомандующего, 12 тысяч больных и некем было пополнять убыль[85]. Кроме того принц Нассау требовал для усиления галерного флота все новых и новых людей, не исключая и казаков. А так как требования эти обращались к Императрице, а от неё поступали к Салтыкову в виде повелений, то ему оставалось только их исполнять[86]. Оттого силы сухопутной армии, состоявшей в начале июня всего из 23. 000 человек, крайне ослаблялись, и для охраны берегов по направлению к Петербургу приходилось возить отряды то туда то сюда, на подводах. Говоря о возможности нападения неприятеля с моря между Выборгом и Петербургом, Салтыков с обычным ему юмором писал гр. Безбородко 1-го июня: «Выборг атаковать — можно поспорить, но ежели храни Боже да к вашей стороне, то там у меня войска хоть и есть, но мало, и то по конфедерации на подводах подвижной магазейной разъезжают, как в конфедератскую войну бывало. Истинно, и смех, и горе».

Корабельный флот был в хорошем состоянии; значительная часть его зимовала в Ревеле, и была готова к действию тотчас по вскрытии льда. Но гребной флот, не смотря на одержанную при Роченсальме победу, был все-таки недостаточен. Его усиливали из Петербурга; но за противными ветрами, и едва ли не больше еще за медленностью его вооружения, он не мог явиться вовремя на место для охраны берегов.

В помощь вооруженной силе и в эту кампанию «влияние на умы» не было пренебрежено; но оно приняло совершенно определенную и, если можно так выразиться, пассивную форму. Главнокомандующему предоставлено было входить в сношения, выслушивать оппозиционные элементы, но не вызывать их, как было при Спренгтпортене. Притом это влияние должно было быть употреблено главным образом как средство при заключении мира. Этому предмету посвящен был в упомянутом рескрипте Салтыкову, от 5-го апреля, особый пункт.

«Из разных бумаг, которые вы должны получить от предместника вашего, усмотрели вы все. сношения с некоторыми из финляндцев, недовольных королем их. Вы найдете там и наши наставления по сей части, к коим мы вас отсылаем, уполномочивая вас входить в таковые сношения со всеми, кто, признавая несправедливость войны, королем шведским против нас подъятой, станет искать нашего покровительства, и дозволяем вам всяким образом внушать и подавать им, да и вообще Шведам и Финнам, удостоверения, что нет намерения нашего на присвоение чего-либо из земли их, и что в удовлетворение всех наших убытков, вероломным и установления их нарушившим поступком короля причиненных, не требуем иного, кроме обеспечения мира и тишины на будущие времена, полагая оное в восстановлении собственную их вольность и безопасность утверждающей конституции, которая королю их связывала руки самопроизвольно начинать войну. Но впрочем, нет ни малого сомнения, что все подобные сношения и переговоры, без усильных, и добрым успехом сопровождаемых военных действий не только не принесут ни малейшей пользы, но паче еще окажут все слабости; и для того прежде всего нужно стараться открыть себе оружием вход в землю неприятельскую, а по разбитию врага и утверждении ноги нашей в шведской Финляндии настанет время удобнейшее обратить к себе духи жителей тамошних и тем на ускорение мира воспользоваться.

«Что касается до денежных по сей части издержек, то мы уверены, что вы оные самым бережливым образом и по крайней только необходимости распоряжать станете, тем более что Шведы в надежде достать денег многое обещают, но еще все на них издержки никакой существенной не принесли пользы, и во всяком важном случае не инако, как силой или страхом оружия дело окончено было».

Слова эти не требуют комментарий. Можно, разумеется, пожалеть, что Екатерина так категорически давала зарок не воспользоваться ничем в шведской Финляндии, и тем как бы уклонялась от окончательного исполнения государственной задачи России, по которой Финский залив должен быть Русским заливом. Но эти слова получали другое значение в виду последующего, еще более категорического требования, чтобы, прежде всего, оружием были достигнуты добрые и усиленные успехи. По достижении их, победителю естественно было руководиться только высшим законом государственной пользы.

Слова, относящиеся к денежным расходам на Шведов и Финнов, весьма характерны и свидетельствуют о том невысоком мнении, даже о том презрении, которое вселили в Императрицу и вообще в русское правительство корыстолюбивые поползновения шведских заговорщиков и эмигрантов.

Густав III выказал в течение зимы лихорадочную деятельность. Кроме вооружения крепостей и армии, он приложил особое старание к увеличению морских сил. Крайне теплая зима тому способствовала и дала возможность работать в Карлскроне круглый год. Население финляндских городов, особенно приморских, Або, Гельсингфорса, Экинеса, не только было занято постройкой судов на счет правительства, но и принесло многие от себя в дар. Даже финские дамы соорудили и вооружили на свой счет канонерскую лодку. При таких общих усилиях к весне 1790 г. имелся у Шведов шхерный флот, по показанию финских историков, силой в 3. 000 орудий).

По плану Густава флот должен был двинуться весной на столько рано, чтобы русские эскадры, зимовавшие в разных местах, не могли еще соединиться, Действительно, в начале марта несколько судов подошли к Балтийскому порту Комендант полковник Роберти сдался; магазины выжжены, пушки заклепаны, город заплатил 4 тысячи рублей контрибуции; затем Шведы ушли[87]. Но для отвлечения внимания предположено сделать диверсию с севера со стороны Саволакса, для чего король лично приехал в Санкт-Михель в конце марта, лично руководил первыми, небольшими впрочем, шагами наступления на русскую Финляндию и имел успех. Шведы заняли между прочим Кернакоски и Пардакоски, — пункт считавшийся важным. Атака на него со стороны Русских в видах занятия вновь, произведенная 19 (30) апреля, кончилась также неудачею, причем понесена потеря в людях более 500 человек и смертельно ранен принц Ангальт. Равным образом и на Кюмени Русские были в начале апреля оттеснены. Однако вскоре они оправились и уже 21-го апреля имели над Шведами значительный успех. Над Русскими начальствовал генерал Нумсен, а над Шведами сам король. Последние не только были разбиты, но и прогнаны за Кюмень, куда перешли и Русские у Мемеле и заняли знаменитый в истории этой войны пункт Аньяла, в котором и удержались некоторое время.

После этой неудачи Густав перенес свою главную квартиру на галерный флот и решился действовать против Фридрихсгама, а затем перейти и ближе к Петербургу. На северо-востоке остались начальствовать Стединк и гр. Армфельт, упоминавшийся выше друг короля, племянник старика Армфельта, вовлеченного в аньяльскую конфедерацию. Действия их были сначала довольно успешны, но при нападении 24-го мая (3-го июня) на Савитайпальский пост, где у генерала Хрущова было менее полутора тысяч человек, у Армфельта же до 4-х тыс., — последний был разбит на голову, оставив на месте до 400 человек. Сам Армфельт был ранен в правое плечо.

Между тем, в день неудачи под Кернакоски и Пардакоски, 19-го апреля, шведский корабельный флот вновь явился у берегов Эстляндии в числе 28-ми трех — и двухмачтовых судов, угрожая зимовавшей в Ревеле эскадре Чичагова. Ревельский рейд в эту необычайно теплую зиму покрылся льдом только 29-го января, на Финском же заливе были лишь плавающие льдины, которые западный ветер угнал за Нарген. 9-го апреля Чичагов изготовился уже выйти из гавани, и только северные ветры, нагнавшие много льда, замедлили выход на рейд. 1-го мая принц Карл уже лавировал в виду русской эскадры, которая по слабости своей не могла встретить неприятеля в открытом море. Нападение на нее замышлено было еще зимою, когда чрез посредство одного английского шкипера, бывшего в Ревеле, шведский посланник в Копенгагене собрал о ней самые обстоятельные сведения. Принц Карл тем более мог быть уверен в успехе, что сила его слишком вдвое превышала силу Чичагова: у Шведов было 22-линейных корабля, 4 фрегата и 2 брандера; у Русских всего 10 линейных кораблей и один фрегат[88]. Помощи себе от эскадры, находившейся в Кронштадте под командой адмирала Крюйза, где было 17 кораблей, в Ревеле ожидать не могли. Цель Карла состояла в том, чтобы не дать обеим эскадрам соединиться, а по возможности уничтожить их порознь и открыть себе дорогу к Петербургу.

Но происшедшее 2-го мая сражение опрокинуло надежды Шведов. Чичагов не только не был разбит, но и заставил герцога Зюдерманландского отступить с немалой потерей. Рано утром шведский флот пошел на русскую эскадру северным проходом, следуя корабль за кораблем, притом под одними только верхними парусами. В самом начале движения, близ острова Вульфа один корабль сел на мель. По другим, по мере их приближения, русские суда открывали сильную канонаду. Бывшие на берегу батареи также начали пальбу, но за дальностью неприятеля прекратили. Подходившие корабли, сильно терпя от русского огня, должны были маневрировать чтобы удалиться, при чем один 64-пушечный корабль на столько пострадал в рангоуте и такелаже, что не мог выбраться из линии русских судов и вынужден был спустить флаг и сдаться со всем своим экипажем до 500 ч. Между тем у Шведов и другой корабль сел на мель. Начавшись в 10 часов, бой продолжался до половины первого, когда весь шведский флот оставил Ревельский залив. Один из бывших на мели кораблей сожжен неприятелем в следующую же ночь, а другой снят, впрочем с большими повреждениями. Потери русских были очень незначительны: 8 убитых и 26 раненых нижних чинов, и один раненый, офицер. За это счастливое дело Чичагов награжден орденом св. Андрея Первозванного и 1388 душами крестьян.

Починившись близ Наргена, шведский флот пошел к Кронштадту, дабы предупредить приход туда Чичагова. Последний же, перейдя к Наргену, ожидал по береговым маякам известий о выступлении Крюйза из Кронштадта, и только 23-го мая двинулся к нему навстречу. Между тем Крюйз еще 13-го мая оставил Кронштадтский рейд, но должен был приостановиться, поджидая отставшие за противным ветром суда. 23-го рано утром он встретился с принцем Карлом между островом Сескаром и Кронштадтом. В тот же день произошел бой, возобновлявшийся два раза. Он возобновился и в третий раз 24-го, но прекратился удалением флотов на далекое расстояние. Крюйз, в виду близости Петербурга и своей сравнительной слабости, маневрировал, выжидая прибытия Чичагова. Сближение обеих эскадр состоялось 26-го мая; шведский флот оказался между двумя огнями и отошел к Выборгскому заливу, для действий вместе с бывшей уже там шхерной эскадрой короля Густава. По другим сведениям впрочем, он попал к Выборгу вследствие тумана. Двухдневная сильная канонада была слышна в Петербурге и произвела там большую тревогу: угроза столице была, действительно, довольно осязательна.

Густав, после неудачи в столкновении с отрядом Нумсена на Кюмени, принял на себя команду над галерным флотом, и имея численный перевес над русской гребной флотилией, намеревался берегом теснить ее к Выборгу и далее к Петербургу. Он надеялся, что шведские сухопутные силы сблизятся с ним в том же направлении, и то же сделает с моря флот принца Карла. На галерные суда был посажен весьма сильный десант, расчет на слабость русской галерной эскадры был довольно верен. На месте близ Фридрихсгама зимовало всего до 60 мелких судов, под начальством бригадира Слизова. Но по раннему времени суда эти вовсе еще не были готовы к плаванию и бою; многие не имели ни зарядов, ни даже пушек, когда 4 (15) мая совершенно неожиданно появилась шведская флотилия. После непродолжительного дела Слизов укрылся в крепости, потеряв до 26 судов, частью взятых неприятелем, частью истребленных, и до 140 пленных. При малочисленности гарнизона Фридрихсгамской крепости Густав потребовал её сдачи, но получив отказ, бомбардировал ее и приступил к высадке. Однако приближение отряда Нумсена побудило его вновь посадить людей на суда и идти к Выборгу. Принц Нассау с его флотилией, на которую возлагались наибольшие надежды, вовсе еще не выходил из Кронштадта и Петербурга. К счастью вскоре соединившиеся эскадры Крюйза и Чичагова могли теперь следить за шведским корабельным флотом и держать его взаперти. Король делал попытки высадок, чем пугал Петербург, где боялись, что он перервет сообщения армии Салтыкова со столицей. Эти частные действия не имели, однако, никакого результата. В ночь на 7-е июня Шведы произвели общую атаку с флотилии, но были отбиты, а на острове Урансари в Транзунде Буксгевденом и совсем разбиты, причем взято у них 4 знамени.

Между тем, на шведской эскадре начинал оказываться недостаток особенно в съестных припасах: на 8 человек давали всего 5 фунтов сухарей. Сам король только изредка получал свежую провизию, зелень, кислое молоко, сметану от биорковского пастора Вирениуса. Увеличилось число дезертиров, большей частью иностранцев; команды из непривычных рекрут и совсем молодых людей были изнурены. Даже корреспонденция была настолько затруднена Густаву, что он подолгу не получал газет, а пожелав иметь сведения о раненом Армфельте, находившемся в Саволаксе, должен был обратиться за содействием к гр. Салтыкову, переслав ему письмо незапечатанным[89].

10-го июня подошло Густаву подкрепление в числе 46 судов; они старались войти в Кюмень вне линии блокады. Мейерфельд перешел эту реку на русскую сторону, а затем занял опять Гёгфорс и Кюменегород. «Воспретить ему трудно, — писал Салтыков Безбородко 16-го июня из Выборга — по малости войск. Но что делать, лучше там уступить и беречь здесь.

Тем не менее, положение Густава этим не улучшилось. С моря он был еще плотнее заперт Чичаговым; на большом зунде не мог удержаться, так как передовые войска генерала Ферзена не позволяли шведским судам проходить по нему; сухим путем у неприятеля никакого сообщения не было. Правда, для успокоения своих команд Густав поддерживал между ними мнение, что блокирует Выборг, который окружен. будто бы с суши его войсками; но слухам этим не верили: факт был налицо. Оставался свободным к стороне Кронштадта, т. е. к восточной оконечности, только малый зунд; но оттуда ежечасно могла показаться флотилия принца Нассау. В таких обстоятельствах, по показаниям пленных, Шведы намеревались при благоприятном ветре пройти Березовым зундом и прорвать блокаду. Поэтому на берегу, по соглашении с Чичаговым, спешили устроить сильные батареи, дабы с них жечь неприятельский флот, в случае его бегства, калеными ядрами и брандкугелями, в то время как корабли будут со стороны моря теснить его к берегу. Некоторые батареи, прежде назначенные на западной оконечности, к сожалению были по заявлению Чичагова отменены, вследствие вероятной их бесполезности и трудности устройства; к числу их принадлежала и батарея на Крюйсерорте[90].

С 19-го июня началась сильная канонада между русскими фрегатами, занимавшими отдельный пост недалеко от Питкопаса, и шведским отрядом в 20 канонерских лодок, которые искали себе выхода к Фридрихсгаму. Это им удалось, так как большие суда Чичагова не могли занять мелководного прохода, но затем лодки эти очень пострадали при преследовании: частью затонули, частью взяты.

20-го продолжалась канонада и особенно сильное передвижение шведских судов. В тот же день подошла, наконец, из Кронштадта эскадра принца Нассау-Зигена. Было совершенное безветрие, и ей пришлось идти часть ночи на веслах. Принц намеревался рано утром 21-го двинуться вперед, но был остановлен недостатком провианта на некоторых судах, так как, транспорты остались назади. Продолжать движение в Березовый зунд можно было не ранее 2-х часов пополудни. В половине восьмого вечером сделанные со шведских канонерок несколько выстрелов и поднявшийся северо-западный ветер побудили начать бой, хотя спускалась уже ночь. Шведской флотилией командовал сам король. Не смотря на значительную по времени года темноту русские суда продолжали наступать. Около одиннадцати часов вечера неприятель открыл весьма сильный огонь, стреляя брандкугелями.

В самом начале дела он взорвал большую шкуну Слон и довольно повредил другие суда. Но канонерки с плавучими батареями зашли Шведам во фланг и заставили их отступить, взорвав у них два судна. Неприятель попытался было вторично остановить наступление русской эскадры, но не выдержал и должен был отступить, почти не отвечая на огонь Русских, который теперь, с наступлением уже. дня после короткой ночи, мог быть хорошо направляем. Принц Нассау, однако, прекратил преследование в 6-м часу утра: люди на канонерках не ели целые 24 часа и падали от изнеможения.

Но пока Нассау еще преследовал бегущих Шведов, с 4-х часов утра началась сильная канонада на другой, западной оконечности обложения. Неприятельские большие суда при благоприятном для них ветре стали сниматься с якоря. Чичагов ожидал, что они пойдут на него, но Шведы устремились на эскадру Повалишина, занимавшую, выборгский фарватер. Встреченные с неё жестоким огнем, шведские суда решились проходить по одному между берегом у мыса Крюйсерорта и фланговым кораблем. Но так как здесь они наткнулись на эскадру Ханыкова, то, оставив фарватер, бросились идти шхерным ходом, где и разбросали по мелям многие суда, кои впоследствии и сдались. В 10-м часу утра пять неприятельских судов уже было зажжено и взлетело на воздух. Три корабля, держась в сторону от огня эскадры Ханыкова, стали на мель и взяты; затем Русские догнали и взяли еще многие суда. Заготовленный Шведами брандер был пущен к эскадре Повалишина, но, не дойдя до неё сел на мель и зажег свои два судна, которые и взорвало.

Принц Нассау, услыша сильную канонаду и узнав об общем движении шведского флота, в девятом часу пустился к месту боя. Выйдя из островов, он увидел что неприятельские корабли бежали, преследуемые адмиралом Чичаговым. Сильный ветер, однако, заставил его канонерские лодки укрыться к берегу, а морские суда пошли к Готланду. Чичагов не мог вполне поспевать за бегущими Шведами, так как некоторые корабли его «были тихи». Поэтому, выйдя из-за Готланда, он погнался с одними только быстроходными судами и атаковав уже в 8-м часу вечера арьергард неприятеля, захватил один контрадмиральский корабль и один фрегат. Еще один корабль был взят уже на утро почти под самым Свеаборгом.

В общем стремительном бегстве Густав спасался на небольшой шлюпке, когда же гребец его был убит то пристал к галере, атакованной потом адмиралом Кроуном» По счастью для Густава адмирал не знал о нахождении его там и оставил преследование галеры, чем шведский король избавился от неизбежного плена. Носились также слухи, о которых и Императрица писала принцу Нассау, что Густав, для безопаснейшего бегства, употребил, будто бы баркас, который плыл между двумя транспортными судами. Но подтверждения их не видно, хотя Екатерина поручала принцу даже разыскать самый этот баркас.

Делу в Выборгском заливе явились немедленно порицатели, и в числе их первым главнокомандующий Салтыков. Помимо некоторой зависти, он был отчасти прав: в свое время он предлагал возвести, как выше упомянуто, кроме устроенных еще и другие береговые батареи, между прочим на мысу Крюйсерорте, но предложение это было отклонено Чичаговым[91]. Принц Нассау-Зиген также порицал оплошность в неустройстве батарей на Крюйсерорте и в подтверждение своих слов ссылался на всех пленных Шведов, удостоверявших, что огонь с этих батарей лишил бы их всякой возможности спастись.

Не смотря, однако, на сделанные ошибки, нанесенное Шведам в Выборгском заливе 21-го и 22-го июня поражение было из самых сильных. Они потеряли по одним сведениям семь, по другим девять линейных кораблей и множество мелких судов; убито и ранено до 3. 000, и взято в плен до 5. 000 ч.

Уцелевшие шведские корабли ушли к Свеаборгу, где началась блокада их русским флотом, подобно тому как было два года назад. Шхерная флотилия укрылась в Свенскзунде или Роченсальме. Положение Густава было самое критическое; все, что было оппозиционного, смело могло поднять голову. Флот был обессилен, войско упало духом; сам Густав с трудом боролся с одолевавшим его унынием; в перспективе было бесславие и потеря короны, или в крайнем случае новое ограничение его королевских прав, вырванных им из рук мятежного дворянства с такими усилиями.

Екатерина естественно желала не упустить случая окончательно уничтожить врага. — «Надлежит всемерно старатися пользоваться плодами сея победы, — писала она принцу Нассау 27-го июня, — и распространяя военные действия, не дать отнюдь неприятелю ни времени, ни способов к его отдохновению и ободрению. Уверены мы, что вы теперь первое и главное внимание ваше к тому устремите, чтобы нанести решительные и крайние удары гребному шведскому флоту, а тем и вящше облегчить средства к поискам одним или другим образом учреждаемым». Императрица давала принцу такую программу: «К совершению того потребны еще усильные действия не токмо обоих наших флотов, но и сухопутной армии; итак если представляется вам удобность, по разбитии гребным флотом вами предводимым шведского такового же, простерти действия ваши к стороне Свеаборга, вспомоществуемые армиею нашей к Гельзенфорсу, в то самое время когда корабельный наш флот будет иметь в виду, чтобы не выпустить неприятельские корабли в сей порт зашедшие, ища способов к их истреблению, — то мы сие почитаем делом самой верховной важности и для нас выгоды».

Конечный результат этого дела верховной важности должен был состоять в блестящем заключении мира. Принц Нассау усердно поддерживал в Императрице мечту идти диктовать Густаву мирные условия в Стокгольме; Он не замедлил приступить к обложению шведского гребного флота между островами в Роченсальме. В общем, для действия большими массами, Роченсальмский пролив представляется тесным, тем более что и вход в него с моря перерезан многими скалистыми островами.

Шведский флот состоял из 28 больших судов и 155 канонерских лодок и шлюпок и расположен был фронтом к югу, в северной, тесной части пролива. На берегах были устроены батареи. Флот принца Нассау стоял у острова Аспо, верстах в 35-ти на юго-восток; но 27-го к вечеру спустился ближе к Роченсальму и занял позицию фронтом на север. Всего было у него 50 судов и 105 канонерок. В распоряжение принца Нассау должна была подойти еще флотилия канонерок с отрядом войск под командой Буксгевдена; но в описываемое время она еще не прибыла. Верстах в 35-ти по направлению к Выборгу у Курсалё особо стоял отряд парусных судов, оберегавший проход между Фридрихсгамом и Выборгом.

28-го июня — это был день восшествия на престол Екатерины — принц Нассау рано утром решился, не откладывая запереть Роченсальмский пролив и лишить Шведов средств отступления, завладеть островами, построить на них батареи и уничтожить неприятеля. Время было пасмурное и шел небольшой дождь. Дул довольно свежий, юго-западный ветер, и начавшееся в 7-м часу утра наступление было удобно. Канонерки с плавучими батареями на флангах должны были примкнуть справа к группе островов, а слева к материку; большим судам в две линии назначено наступать с фронта. Но значительно усилившийся ветер сбил канонерки на левом фланге и понес их к центру и на Шведов, к устью Кюмени. Неприятель, увидев это расстройство, послал свои суда вдоль по берегу, дабы принять русские канонерки во фланг. Сражение началось, когда большие суда не заняли еще своих мест. Снесенные в кучу канонерки, не имея силы выгребать против ветра и в то же время отбиваться от наседавшего неприятеля, начали ретироваться. Вступившие в дело большие суда принц Нассау подвигал все более вперед, желая усилить огонь, но такой избыток сил в довольно тесном месте только увеличивал беспорядок. При ветре, обратившемся почти в шторм, Суда не могли держаться на веслах и становились на якорь, неприятель же обходил их все более и более. После полудня многие суда были уже повреждены, а частью разбились и взяты Шведами. Галерам дано было приказание также ретироваться; при жестоком однако противном ветре и бессилии весел, тем более что много их было перебито, они пробовали вытягиваться, заводя якоря, но и эта мера вследствие сильных повреждений много не помогла; иные галеры затонули, другие выброшены волнением на острова. Часть людей спасалась на шлюпках, частью вплавь, многие потонули. Позднее, при продолжавшейся усиленной канонаде Шведов, начали гибнуть один за другим фрегаты, шкуны и другие большие суда. Получив в свою очередь приказание отступать, они пошли под парусами; но удачный для наступления, а теперь противный и нисколько неослабевший ветер не дал многим из них возможности благополучно исполнить этот маневр. Некоторые фрегаты и шебеки снесены под ветер к тому же острову Лехме, при котором еще прежде снесенные и уцелевшие галеры едва удерживались якорями против бурного прибоя. Навалившиеся большие суда сорвали галеры с якорей и довершили свое и их бедствие. Наступивший вечер был по истине ужасен. Фрегаты, шкуны, шебеки, галеры, изуродованные неприятельскими ядрами, без мачт, с поломанным рангоутом и изорванным такелажем, в числе нескольких десятков окончательно гибли на камнях и мелях, Адмиральский фрегат Св. Екатерина взят Шведами со всею канцелярией принца Нассау и казенными деньгами. Оставшиеся еще суда боролись с врагом и страшной бурей. Люди с погибших судов большей частью спасались на островах, где и забраны в плен.

Принц Нассау, оставив свой адмиральский корабль, пытался вновь ввести в бой канонерские лодки, для чего и переходил на шлюпке от одной к другим. Цели, однако, как сказано, не достиг, и канонерки отступили. По уходе их, всеми покинутый среди бурного моря, едва добрался он до ближайшей бомбарды и, бросив якорь, остался выжидать суда, кои могли спастись, а затем пошел вслед за канонерками к отряду выборгской эскадры, стоявшему у Курсалё. Канонерки между тем попутным ветром ушли еще далее к Питкопасу. По словам же шведских историков, Нассау едва избег плена и бежал на шлюпке.

Оставшиеся в Роченсальме суда продолжали, между тем, сколько могли отстреливаться сами, никем не руководимые пока одно за другим не утопали или не делались добычею неприятеля. Наступившая темная ночь уже поздно приостановила канонаду. Рано утром последний уцелевший фрегат Константин пытался было выбраться в море, но продолжавшийся тот же крепкий ветер, вместе с недостатком снарядов при сильных повреждениях, отдали и ero в руки неприятеля. К 10-ти часам утра 29-го июня кончился этот несчастный бой, которому русская история, со времен нарвского погрома, не представляла подобных.

Урон Русских был громадный: одних судов, по ведомости подписанной самим Нассау, потеряно 54, в том числе 5 фрегатов, 4 шебеки, 2 плавучих батареи, 7 шкун, 16 галер и 20 других судов[92].

Потеря людьми в точности не определена: дела канцелярии адмирала взяты были, как сказано, Шведами на адмиральском фрегате. Показываемую же некоторыми шведскими историками цифру потери в русских офицерах в 279 едва ли следует считать преувеличенною, в виду столь большего числа погибших и захваченных неприятелем судов. Равным образом, сведение этих историков о потере русскими до 10. 000 нижних чинов, в том числе до 6. 000 пленных, должно быть, также близко к истине. Гр. Салтыков по слухам писал о 7. 000 потери[93]. По объяснению самого принца Нассау на одном острове Лехме было брошено без помощи до 3. 000 чел.; все они и взяты в плен. Другие историки показывают цифру русского урона много большей. Руссофоб Поссельт вычисляет ее даже в 14. 658 чел. Очевидец битвы Казелак определяет ее в 12. 000 ч. и в 1. 412 пушек.

О своем поражении принц Нассау сообщил главнокомандующему графу Салтыкову в тот же день, 29-го июня, с лаконизмом и откровенностью отчаяния: «Jai le malheur dêtre obligé de prévenir V. Exc., que la flotille vient dêtre battue et presque détruite»[94]. В объяснениях своих Императрице он оправдывался неисполнением со стороны канонерок данных приказаний, обвиняя даже команды их в трусости. На деле же вина была в крайнем легкомыслии, с которым он приступил к этому делу[95]. Одержав здесь победу в минувшем году, весь под впечатлением легко доставшегося ему успеха неделю назад, он не позаботился ознакомиться с новым положением Шведов и пошел прямо на них после продолжительного ночного перехода на веслах. Люди проработали 20 часов и были крайне утомлены. Команда на канонерках состояла из только что набранных людей, не только непривычных, но и вовсе с морем незнакомых. Принц так мало приложил внимания к предстоявшему бою, что по собственному сознанию, не знал какие у него команды. Мало того: начальство над канонерками принадлежало генералу Буксгевдену. Нассау не выждал его прихода и повел лодки в дело, тут же поручив начальство над ними постороннему генералу Палену, не знавшему никого из начальников ему теперь подчиненных. Некоторые лодки не имели вовсе командующих офицеров. При всех этих условиях непривычные люди должны были держаться на веслах против сильнейшего ветра и в то же время отстреливаться от неприятеля, действовавшего при самых благоприятных для него обстоятельствах.

Известие о роченсальмском погроме пришло в Петербург в ночь на 1-е июля. За несколько часов перед тем был отслужен торжественно, при общем восторге, благодарственный молебен за победу в Выборгском заливе 22-го июня. Новость была тем более ужасна, что легла на яркий фон общего ликования. Императрица старалась сохранять спокойный вид, ободряла окружающих историческими примерами, действиями самого Петра Великого, который до Полтавы терпел многие поражения; утешала и Нассау, припоминая его прежние заслуги. Но в глубине души Екатерина очень страдала, тем более, что контраст с победой 22-го июня, и вызванными, ею розовыми мечтами, был неизмерим. «После сей прямо славной победы, — писала она Потемкину шесть дней спустя, — последовало несчастное дело с гребной флотилией, которое мне столь прискорбно, что после разнесения черноморского флота бурею, ничего столько сердце мое не сокрушило, как сие».

В самый день Свенскзундского бедствия, на сухом пути у деревни Тогокотти происходила успешная для нас стычка. Часть корпуса Мейерфельда намеревалась скрытно пробраться к Давидштадту и уничтожить в нем русские провиантские магазины. Цель эта не была, однако, достигнута, отряд разбит и прогнан, причем взято в плен несколько офицеров и довольно нижних чинов. Но понятно такой успех ничего не значил в сравнении с великим несчастьем, обрушившимся одновременно на галерный флот.

Лишь только известие о последнем было получено в Петербурге, Императрица в тот же день, 1-го июля, послала гр. Салтыкову указ с повелением озаботить неприятеля диверсией, для удаления части войск, которые иначе он может обращать на усиление флотилии. С своей стороны принц Нассау, который после дела 28-го июня просился в отставку, но не был уволен Императрицей, представил ей свой проект отмщения. Главным образом, он заключался, впрочем, в исполнении того же, на чем Нассау только-что получил такой страшный урок, т. е. запереть Шведов в Роченсальме, завладеть островом Кутсало, устроить там батареи и громить шведскую флотилию, в то время как часть корабельного флота будет сторожить его со стороны моря. Теперь было лишь то различие, что Нассау уже сам требовал энергических диверсий от сухопутной армии гр. Салтыкова.

Екатерина одобрила эти соображения, но отсутствие между главными начальниками доброго согласия замедляло исполнение, тем более что Салтыков не сочувствовал плану Нассау. После повторенных не один раз энергических повелений все было, наконец, настолько подготовлено, что следовало ждать таких военных действий, которые, по-видимому, должны были решить жребий трех кампаний. Эскадра Повалишина лавировала уже перед входом в Роченсальм в виду Шведов. Атака была окончательно назначена на 8-е августа. Между тем по войскам совершенно неожиданно сделалось известным о заключении 3-го числа мира со Швецией.