Полумарафон: история одного побега. От себя

Глава 15. Пощечина и инспектор ДПС

Острые шипы воспоминаний о боли утраты вонзились в мое тело, и я на несколько минут забыла об усталости и оторвалась вперед от плотной группы бегунов. Дальше я могу одна.

Семнадцать километров позади. Когда большая часть пути преодолена, ты уже не можешь остановиться – тебя захлестывает азарт и спортивная ярость. Еще четыре километра и бонусная стометровка. Еще двадцать пять минут бега. Еще семь музыкальных композиций. Я добегу.

– «Poweroff», – безапелляционно заявляют наушники и погружают меня в раздражающий вакуум безмолвия. Плейлист был заранее тщательно подобран и обкатан во время тренировок. Ритмичная музыка выстраивала нужный темп и помогала отвлечься от навязчивых мыслей. А теперь, в этой гулкой тишине, они просачивались из подсознания, сливаясь в единый деморализующий бурлящий поток: «Что ты тут делаешь? Тебе же тяжело! Сдавайся!»

Нет, я добегу.

Беременного живота было практически не видно. На двенадцатой неделе, когда прошел токсикоз от всего, что было вокруг – от болгарского перца, синего цвета, шансона и шерстяных вещей, – я стала есть, как это говорят, за двоих. Возвращала утраченные тошнотой килограммы на место. И неудивительно, что за пару недель превысила допустимый гинекологическими таблицами «прирост веса». Врач, молодая и лукавая армяночка, с улыбкой спросила меня:

– Кушать хорошо стала? Не надо так резко набирать вес, соблюдай диету.

Из женской консультации в тот день я вышла в смешанных чувствах. Гормоны играли с моим настроением, и мне хотелось одновременно плакать и булочку с корицей. От булочки отказаться не смогла. Но дала себе слово, что это будет последний неконтролируемый прием пищи. Так оно и вышло: перспектива остаться с лишними килограммами после родов меня не устраивала. И я стала очень тщательно следить за своей формой, помня, какой пышечкой была в школе. Поэтому к середине срока беременности животик лишь слегка округлился, талия не расползлась, а ножки оставались стройными и легкими.

Поликлиника находилась по месту прописки, и нужно было приезжать туда в назначенное врачом время на плановый осмотр, а потом идти в гости к родителям. Однажды после позднего приема я ехала домой, предполагая, что родители уже пришли с работы. Задерживаться надолго я не собиралась, мне нужно было только найти свои кроссовки, купленные пару лет назад и ни разу не надетые. Я привыкла ходить на каблуках, но в текущем положении это становилось небезопасно.

Я ошиблась: мама еще не вернулась с работы, а дома был только отец. Он не вышел поздороваться, и в квартире было тихо, но я почувствовала его присутствие. Нужно было быстренько начать поиски и неслышно удалиться.

Я, не переодеваясь в домашнее, поставила стул перед шкафом, забралась на него и открыла верхнюю полку. Там все было переставлено, и кроссовок не оказалось. Открывая дверцу за дверцей и заглядывая внутрь каждой полки, я не заметила, что стала делать все это слишком громко. И, очевидно, от раздражающих звуков проснулся отец. Он прошел мимо моей комнаты, бросив на меня несфокусированный взгляд, и скрылся в темном коридоре.

– Привет, – уже вслед ему негромко и неуверенно сказала я.

Надо было уходить, отец явно пребывал не в духе, а мне нельзя было нервничать. Но он этого не знал. Он не знал, что скоро станет дедом. Этой новостью мы не хотели делиться ни с кем – жили отдельно, и скрывать можно было бесконечно долго.

Я посмотрела на свое отражение в зеркале. Да, животик, конечно, уже не втянуть, но и очевидным мое положение не казалось. Полосатая черно-серая блузка слегка топорщилась, очерчивая едва округлившиеся контуры.

Спустилась вода в туалете, щелкнул выключатель, хлопнула дверь. Я прижалась к дивану в надежде, что отец пройдет мимо, в свою комнату, досматривать свои беспокойные алкогольные сны. Но нет. Опираясь на дверную коробку, он высунул лицо и оглядел комнату.

– Ольга, ты что здесь делаешь? Ты, когда приезжаешь, предупреждай, ладно? – нотки недовольства уже начали проскальзывать в первой же сказанной фразе. Я чувствовала такую пассивную агрессию с раннего детства. Это страшный феномен – с тобой говорят тихим и вкрадчивым голосом, но произносят такие ядовитые слова, что думаешь: лучше бы кричали.

– Ладно, я ненадолго, – постаралась сохранить невозмутимость.

– А ты чего ночью тут гремишь? – но отец не унимался и явно искал повод поругаться.

– Еще не ночь. Я кроссовки хотела найти, – я снова забралась на стул.

Отец хозяйской походкой прошел в комнату и сел в кресло, неловко закинув ногу на ногу. Спиной ощутила его взгляд.

– Ты можешь ко мне повернуться, я с тобой разговариваю! – он уже начал цепляться ко всему, лишь бы поскандалить.

– Что? – резко повернулась я.

– Оль, а Оль, ты приехала и даже не поздоровалась. Это вообще нормально? Как тебя такую замуж-то взяли? – отец начал точечно «выстреливать» по провокационным темам. Вопросы повисли без ответа, наполняя пространство тяжестью сказанных слов.

Я уже потеряла всякую надежду и желание найти кроссовки, закрыла дверцы шкафа и собралась слезать вниз. Молниеносно, словно кошка, в этот момент отец подскочил ко мне и дернул за стул. Две ножки поднялись над полом – сколько же силы в безумном, ослепленном алкоголем человеке. Я, теряя равновесие, спрыгнула, мягко погасив удар согнутыми коленями. Долю секунды мой живот находился на уровне его глаз, и не разглядеть беременность было просто невозможно.

Инстинкты включились быстро – животные и первобытные. Я, словно медведица, ринулась защищать своего детеныша.

– Ты совсем охренел? – кричала я громко, привлекая внимание соседей.

Толкнула его обратно в кресло, припечатав к спинке. Да, в разъяренной беременной женщине сил никак не меньше, чем в выпившем безумце.

– Ты че себя так ведешь? Ты хоть знаешь, что скоро дедом станешь? – кажется, ребеночек в животе сжался от страха и от моего громкого голоса, а живот каким-то чудом втянулся так, что его совсем не было заметно. Меня было уже не остановить. Я кричала, как ненавижу его, сквозь застилающие глаза слезы смотрела на него и понимала, какой он омерзительный, жалкий и ущербный.

Он попытался подняться из кресла, и этот жест был воспринят мною как опасность – бей и беги.

Очки полетели в сторону. Звон пощечины еще долго перекатывался в ушах. Выкрикнула скользкое, ядовитое ругательство. Злость сжимала горло, закипала и пульсировала в висках.

Схватив сумку и на ходу запрыгнув в свои туфли на каблуках, забыв закрыть за собой дверь, стремительно сбежала по ступенькам вниз. Машина была припаркована рядом. Доли секунды ушли, чтобы завести мотор и пристегнуться. Газ в пол, погнали. Слезы, как дождь, мешали обзору. Обида, ненависть и бессилие стекали бурным горячим потоком и капали на живот. Малышка синхронно со мной выжимала пятками «газ» по моей печени и мочевому пузырю.

Ехать больше часа. Потихоньку успокоилась, адреналин иссяк, и наступила пустота, которую нужно было чем-то заполнить. Я включила радио, а оттуда внезапно зазвучала песня Игоря Саруханова, который проникновенным голосом вытягивал: «А лялечка в конвертике совсем не хочет спать и розовые шарики считает…» Слезы новым потоком потекли из глаз. Но уже спокойно и без всхлипов. Просто выходила удушающая обида.

Полосатая палочка сотрудника в форме мелькнула на секунду перед лобовым стеклом и вернула меня в реальность. Я включила поворотник и остановилась рядом, судорожно пытаясь вспомнить, где и что могла нарушить. Конечно, скорость. Надо бы выйти из машины. Максимально округлив живот, я открыла дверь и опустилась каблуком на асфальт.

Взору сержанта ДПС предстала беременная растрепанная молодая девчонка с размазанной по щекам тушью, покрасневшими глазами и пушистыми вьющимися волосами, остриженными неприлично коротко для такого завитка – плебейский ген отцовской кудрявости не обошел меня стороной.

После невнятного представления сотрудника я протянула документы и приняла отрешенный вид, продолжая держаться левой ладонью за живот, а правой – за поясницу.

– Ольга Владимировна, хорошо себя чувствуете? – недоверчиво, но мягко поинтересовался сержант.

– Нормально, – на выдохе ответила я.

– Пройдемте, – командует он. Я закрыла машину и последовала за ним.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж поста и зашли в кабинет. Сержант усадил меня за стол, налил кипяток в кружку и несколько раз опустил туда дешевый чайный пакетик, пододвинул поближе тарелочку с рассыпчатым курабье и коротко, как по протоколу, бросил:

– Угощайтесь!

Я молча наблюдала за его действиями. Уверенность в том, что сейчас мне выпишут штраф и этот ужасный день дополнится еще одним испытанием, приятно пошатнулась. Очевидно, мои заплаканные глаза кричали громче любой истерики. Сержант потер переносицу и повторно представился:

– Олег.

Я кивнула в ответ, делая большой глоток невкусного крепкого чая.

– Скорость не имеет значения, если движешься в неправильном направлении, – изрек Олег цитату Махатма Ганди. – Подумайте, это не только про вождение. И, пожалуйста, будьте аккуратнее.

За рулем, уже пристегнувшись и включив поворотник, я думала о том, как влиться в этот бесконечный поток машин, спешащих домой. Одна за одной проносились они мимо меня, оставляя размазанный протяжный рев. Олег вышел на середину правой полосы, поднял вверх свою неизменно полосатую палочку, перекрывая движение, чтобы я могла проехать. Не теряя ни секунды, я вырулила на трассу и от души подмигнула сержанту аварийным сигналом – в благодарность за свободную дорогу, за чай и за мудрость. Солнце уже давно скрылось за горизонтом. Вдоль слепящих фонарей я уезжала в ночь, оставляя позади выплаканные слезы негодования и увозя с собой мудрость прожитого дня.

Однажды однокурсник сказал мне: «Твоя злость красивая». Уметь выплескивать негативные эмоции подчас не менее важно, чем проявлять заботу или сочувствие. Мы имеем право на любые эмоции.