Портрет блондинки в голубом

Глава 10

Петр Бочкин бесцельно провел этот день, сидя в кресле в своей захламленной гостиной, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Единственное, что ему удалось заставить себя сделать, так это дозвониться до департамента культуры Конго, что в Браззавиле. Далекая чернокожая администраторша на хорошем английском сначала удивилась его вопросу про некие галереи, а потом с уверенностью ответила, что в реестре министерства культуры художественных галерей «Аль-арт» и «Арт-премьер» не числится.

— В нашей стране довольно много частных галерей, где туристы могут купить предметы искусства местного производства. Правительство поощряет бизнес, способствующий распространению африканской культуры по всему миру. Но чтобы какая-то из наших галерей купила работу русского современного художника, о таком я не слышала. Это довольно странно, учитывая, что стоимость этой работы наверняка высока, а владельцы частных галерей в основном мелкие ремесленники.

Спустя несколько минут такого ее монолога, Бочкин понял, что под галереями девушка подразумевает многочисленные частные лавчонки, где торгуют всякой местной дрянью: масками, бусами, амулетами и прочей белибердой, которую производят в соседней комнате. Разумеется, полуголодные владельцы таких галерей вряд ли озадачатся покупкой портрета Марго.

— Ну, может быть, вы знаете коллекционеров, интересующихся современной живописью. Вполне ведь возможно, что в Браззавиле они есть? — поинтересовался Петр.

Девушка задумалась, потом отчеканила:

— Все известные министерству коллекционеры сотрудничают с национальной художественной галереей Конго и с министерством культуры. А нам о покупке портрета из России ничего не известно.

Стало понятно, что ничего больше от чернокожей администраторши ему не добиться. Конечно, глупо предполагать, что коллекционер хоть в Конго, хоть в Уругвае, хоть в любой другой точке мира настолько подорвется, чтобы сообщить о своем приобретении в министерство культуры своей страны. Однако бюрократия, она и в Африке бюрократия. И если вы рассчитываете получить прямой и честный ответ в министерстве, да еще звоня с другого континента, значит, вы просто мечтатель. Поэтому Петр вежливо распрощался и положил трубку. Потом он выругал себя за дурацкую трату денег на международный разговор. Но с другой стороны, с чего-то ведь надо начинать. Однако на этом начинании он и остановился. Силы его иссякли. Катерина не звонила, на ее номере по-прежнему работал автоответчик, предлагающий всем желающим оставить свое сообщение. К вечеру Петр совсем сник, он распластался в своем кресле, и вяло тыкал пальцем в кнопки телевизионного пульта. Там, как назло, по всем каналам показывали какие-то сериалы с мелодраматическими сюжетами, поцелуями и счастливыми воссоединениями влюбленных. Радости от просмотра этих сцен у Бочкина не прибавилось. Ему в каждой актрисе мерещилась его Катюша, а в каждом актере, тот самый пресловутый атлет, которого он не знал, но который непременно сейчас обнимает и целует его возлюбленную.

Он глубоко задумался над причинами, по которым одни люди беззаветно влюбляются, а другие лишь играют в любовь. И ушел бы своей проблемой в глубокую философию, но тут к жизни его выдернул строгий голос ведущего новостей:

— Как сообщил наш источник, близкий к управлению МВД, известный художник Тихон Ляпин, которого ошибочно считали ушедшим из жизни, вчера был найден мертвым в своей квартире. Следователи обнаружили в его квартире вещи, ранее принадлежавшие убитому Пабло Бурхасону. Судя по всему, два убийства связаны между собой. Особенно, если учитывать, что оба художника погибли с разницей в неделю. Явственно видно, что убийца играет со следственными органами, подбрасывая вещи первой жертвы на квартиру ко второй. Что это? Криминальные разборки в искусстве? Или наши доблестные стражи порядка проглядели появление нового маньяка, который бесцеремонно убивает лучших представителей нашего общества.

Далее пошел сюжет. Репортер с горящими глазами рассказывал, что преступнику, убившему и Бурхасона, и Ляпина (а у репортера, видимо, даже подозрения не закралось, что убийства могли быть совершены разными людьми и по разным причинам) удается остаться незамеченным. На экране возникли, сначала суровые и малословные охранники поселка, в котором жил Бурхасон, потом хлюпающие носами, словоохотливые соседки Ляпина. И те, и другие, показали, что никого похожего на убийцу уже давно не видели. Правда соседки Ляпина принялись было рассказывать про то, что квартира художника никогда не представляла собой обитель благолепия, однако их оборвали на полуслове. Видимо, из соображений, что о покойнике следует либо говорить хорошо, либо никак. На экране снова возник ведущий. Он пояснил, что следствие ведется по обоим убийствам, однако, надежд на быструю поимку маньяка пока никаких. И это обстоятельство уже внесло смуту в ряды пока еще живых деятелей искусства. Тут картинка снова сменилась. На экране не понятно, по каким причинам появился известный актер театра и кино, который с тихой грустью в голосе сообщил, что теперь уже боится выходить на улицу. Он де опасается, что наступит и его черед. Ведь понятно же, правительству плевать на то, что кто-то убивает ведущих деятелей культуры. Потом возник депутат от оппозиции, проговоривший примерно то же, что недавно высказал актер. Затем показали не совсем трезвого художника, кажется из Питерских Митьков, который ткнул себя в грудь и мямля с похмелья слова, высказал угрозу в адрес неизвестного маньяка, что всех тому все равно не перебить. Останутся люди, которые будут писать картины вопреки всему. Далее мелькнула какая-то новоявленная звездочка, застветившая свое имя в популярном сериале и с тех пор старающаяся появляться на телеэкране по любому поводу и как можно чаще. Она сообщила, что мир искусства подавлен двумя крупными потерями, и все теперь ожидают худшего. Чего она еще ждала, никто уточнять не стал. В общем, журналисты развернулись по давно отлаженному летнему сценарию, в задачи которого входило посеять панику на пустом месте и таким образом удержать у экранов как можно больше телезрителей. Бочкину такая репортерская болтовня была хорошо знакома. Он ни раз страдал от подчас абсурдных версий, высказанных каким-то идиотом с экрана настолько заразительно, что они приобретали официальный характер. А ему — несчастному следователю приходилось убеждать начальство, что журналисты погорячились. Но, не смотря на очевидную бредовость убедить высших чинов в несостоятельности журналисткой версии было не так-то просто. Откуда повелось и по какой причине, но начальники верили, что у каждого репортера непременно есть свой источник в криминальной среде, из которого он черпает единственно верную информацию. А все остальные, включая и следователей, ведущих данное дело, то ли дураки от рождения, которые не замечают очевидного, то ли патологические лгуны, в наиважнейшую задачу которых входит запутать расследование, неправильно информировать своих начальников, и в итоге выставить последних круглыми идиотами в глазах сограждан. Петр невесело усмехнулся, представив, как сейчас скрипит зубами Кутепов, которому завтра с утра придется доказывать, что он не козел. Несчастный так радовался обретению новой версии, а теперь она разваливалась на глазах. Начальники еще не скоро вспомнят, что Ляпин на момент своего убийства уже был законченным алкоголиком, а в его квартире находился настоящий притон, куда стаскивали всякое наворованное дерьмо его собутыльники. Или те, которые прикидывались его собутыльниками, используя его квартиру как перевалочный пункт. Пьяному художнику ведь было плевать, с кем и что он празднует сегодня. Он напивался до забвения, а, проснувшись, тоже ничего не мог вспомнить. Однако начальство будет материть Кутепова последними словами, ругая за то, что под его носом орудует хладнокровный маньяк, лишающий общество его лучших представителей. (Так, кажется, говорил журналист). Потом от следователя начнут требовать каких-то действий по поимке маньяка. Заставят перешерстить всю Москву, сидеть в засадах и исполнять еще Бог знает какую глупость. А в это время след настоящего убийцы затеряется навсегда. Так было ни раз, и Петр предполагал, что данное дело ничем от прочих не отличается.

Телефон в его руке разразился мелодичной трелью.

— Ты смотришь телек?! — возмущенно заорал Кутепов ему в ухо, — Сейчас, мать твою, пойду и повешусь. И записку напишу, в моей смерти винить Средства Массовой Информации!

— Когда я хотел это сделать в последний раз, я просто написал рапорт об уходе, — улыбнулся Петр.

— Ты даже не представляешь, как я сейчас близок к тому же! — возопил несчастный следователь, — Как представлю, что завтра мне начнут с утра мозги полоскать этим маньяком… Ну, надо же было придумать такую глупость.

Они распрощались на какой-то неустойчивой ноте. Петр явственно чувствовал, что Кутепов хочет что-то добавить, но тот так ничего и не сказал. Потому, когда телефон уже через секунду снова зазвонил, он усмехнулся:

— Вась, я никому про Ляпина не говорил. Клянусь! — без предисловий начал он, — У меня вообще сейчас не то настроение…

— Надеюсь, твое настроение не слишком ужасное, — растерянно пробормотала Катерина на другом конце линии.

— Катюша! — вскрикнул Бочкин и задохнулся то ли от неожиданности, то ли от счастья.

— Ты прости, что я выпала из общения. Вчера ночью позвонили из Питера. Там готовится выставка Бурхасона. Теперь уже с другим пафосом, сам понимаешь. Пришлось первым рейсом лететь.

— Так ты из Питера звонишь?

— Да, тут жуткая погода. Я терпеть не могу Питер. К тому же на меня столько народу навалилось, что голову некогда поднять. Пресс-релизы, сопроводительные бумаги, аннотации… Теперь все без подписи Пабло. Все на мне. Смогла прослушать сообщения только сейчас.

— Боже, я тебе, наверное, весь автоответчик забил своими дурацкими стенаниями, — хохотнул Петр.

— Ну… — наверное она загадочно улыбнулась, как улыбается женщина, которой делают комплимент, — Мне было… приятно.

— Когда ты прилетаешь в Москву?

— Думаю, что завтра днем. Но это не точно. Я перезвоню.

Она о нем думает. Она просто была занята. По телу Бочкина пронеслась теплая волна блаженства. Он снова обрел силы, захотелось действовать. Захотелось совершить что-нибудь из ряда вон: подвиг какой-нибудь, достойный самого Геракла. Или на худой конец, найти, наконец, портрет Марго.

Славка Кудрин тупо пялился в окно. За пыльным стеклом шумела чужая жизнь. Люди шли по своим делам. Кто-то влюблялся, кто-то разводился, кто-то рожал детей, чьи-то дети уже топали пухлыми ножками по асфальту. Все двигалось ни в одну, так в другую сторону. И только для Славки жизнь словно замерла. Он сидел в пыльной квартире, не понимая, зачем он сделал то, что сделал, и что у него впереди. За спиной, на диване лежал молчаливый телефон. Он должен был разразиться спасительно трелью еще вчера. Но он молчал. Молчит и сегодня. Славка вздохнул. Что делать дальше? Бежать, куда глаза глядят? Затаиться в этой Богом и людьми забытой квартирке на окраине Москвы? Он отошел от окна, поставил на плиту видавший виды чайник. Глядя на это раритетное чудо, которое ему досталось вместе с ключами от квартиры, Славка подумал, что жизнь его дала трещину и стала походить вот на этот музейный экспонат, закопченный временем и неряшливым к нему отношением. Он сидит в съемной каморке уже почти неделю, а где-то у горизонта мерцает всеми огнями его счастливая жизнь. То ли та, которую он упустил, то ли та, которая впереди. А он ведь знал ее уже, купался в ней там у горизонта. И все у него было: и рулетка до утра, и качественный кокос, и шумные вечеринки, и девочки на выбор. Все было, а потому особенно тяжко сознавать, что эта жизнь осталась, и кто-то другой купается в ней сейчас вместо него. А он Славка Кудрин, в бывшем успешный, молодой и подающий надежды чиновник городского муниципалитета, спортсмен и непревзойденный тусовщик, вынужден пить чайфир в одиночку среди чужого пыльного хлама. Славка плюнул в раковину и поморщился. Он сам себе отвратителен. Какая нелепость — потерять все из-за ерунды. Попасться на взятке. Да, взятка была крупной — триста тысяч гринов. По тем временам, так и вообще заоблачной. Сколько лет прошло? Почти шесть? Его осудили и посадили на пять лет. Смешно! Неужели государство действительно полагает, что исправительная колония существует для исправления личности? Что за решеткой из него — преуспевающего чиновника из отдела землеустройства, пусть и взяточника, но все-таки достаточно приличного гражданина сделали образцово-показательного индивида и выпустили на свободу с чистой совестью? Неужели есть такие идиоты, кто в это верит? Ну, да, его изменили. Сел он взяточником, а вышел законченным вором и убийцей, для которого ничего святого нет, а осталось лишь желание вернуться в утерянную жизнь любыми способами. Пусть и по трупам, как сейчас — не важно. Вкусив прелести ночных клубов, хороших авто и практически полной вседозволенности, он уже не хотел жить иначе. Он хотел как раньше, до тюрьмы, сидеть в джакузи своей 10-метровой ванной, на девятом этаже новенького дома на Кутузовском, и чтобы в бурлящей пене к нему прижималось стройное бедро мулатки. Он хотел одеваться в дорогие костюмы и пить хорошее старое вино. А все это бывшему зэку было недоступно обычными человеческими способами: работа, карьера, финансовые махинации. Все это он мог вернуть, только нечеловеческими методами: воровство, грабеж, убийство. И может быть уже вернул? Может он дождется звонка, и ему скажут, что делать дальше. В этот момент зазвонил телефон. Славка вздрогнул и, рванувшись к нему, схватил трубку.

— Есть разговор, — скупо сообщили ему в ухо, — Я приеду около семи.

Славка испытал смешанные эмоции. С одной стороны, его не забыли, что уже хорошо. С другой стороны, такой звонок не сулил ничего радужного. Под фразой «есть разговор» следует понимать предложение еще кого-то убить. И этих предложений что-то слишком уж много для одной, как ему было обещано, плевой операции.