Портрет блондинки в голубом

Глава 14

Лифт раскачивало и бултыхало вверх вниз и из стороны в сторону, что заставляло задуматься о том, что он, скорее всего ровесник этого сталинского дома. А что самое печальное его механизм, тросы и все остальное, что отвечает за человеческую жизнь внутри утлой кабинки не только морально, но и физически устарели. За долгий подъем Петр успел раз десять обругать себя за леность, по причине которой решил не топтать ноги аж семь пролетов, а сесть в это антикварное чудо.

«Все-таки странное существо — русский человек! — думал он, трясясь и покрякивая от страха, — Ведь в этом подъезде квартиры раз по десять куплены и перекуплены, все-таки центр города, а значит тут обитают далеко не бедные граждане. Речи о беспомощных и обнищавших коренных москвичах даже не идет. Вон ни одного окна в этом доме старого нет — все сплошь новехонькие стеклопакеты. Квартиры понакупили, отремонтировали по последней моде, джакузи понаставили, двери понавесили с девятью замками, а об элементарной безопасности пусть дядя заботится. Ага! Дядя из ЖЭКа. Нашли, кому доверить собственные дражайшие жизни. Ведь не дядя падать с девятого этажа будет, а они сами — владельцы элитного жилья в центре города. Уж могли бы скинуться всем подъездом на лифт. Нет! Все на авось надеются!».

Лифт как-то нерешительно затормозил и повис, раскачиваясь на проржавелых тросах. Детектив поспешил покинуть эту обитель человеческого пофигизма, дав себе зарок, что вниз он спустится на своих двоих. Квартира Россомахина представляла собой смесь японского минимализма и чисто-русской тяги к дорогим предметам мебели. В данном случае их роль выполняли всякие антикварные секретеры, тумбочки, подставки и пуфики, расставленные по всему бело-голубому японскому интерьеру. Все они смотрелись одинаково, как золой фонтан посреди пустыни. Наверное, японец, увидав такое, тут же сделал себе харакири, поняв, что мир ушел в безвкусицу. Однако русскому Бочкину задумка хозяина понравилась. Мило тут было и уютно. Несмотря на то, что во всех помещениях толпились люди из следственной бригады.

— Вы кто? — строго спросил его один из них еще в прихожей.

— Это ко мне, — быстро отреагировал, выглянувший из гостиной Кутепов и сразу перешел к делу, — Ну, что ты скажешь?

— Портрет не нашли? — без надежды спросил Петр.

— Да ну тебя! — в сердцах отмахнулся следователь, — У тебя навязчивая идея какая-то. Я думаю, что Россомахин вообще никакого отношения ни к Бурхасону, ни к портрету твоей Марго не имел.

— Ага! То-то его шлепнули!

— Можно подумать у нас теперь шлепают только тех, кто как-то связан с Бурхасоном или Ляпиным, — проворчал Кутепов.

Однако было видно, что версия трагических совпадений на Петровке уже не прокатила. Видимо, начальство заставляет его разрабатывать все три убийства в одном флаконе.

— И ведь черт бы его взял! — в сердцах воскликнул он, махнул рукой и пошел назад в гостиную.

— Взял уже, — буркнул Петр и потащился за ним следом.

В комнате, сидя на корточках один оперативник описывал место происшествия под диктовку другого.

— … на лицо следы проводимого в квартире обыска. Вещи раскиданы по полу… — монотонно бубнил он.

Тот, который писал, приостановился, глянул на диктовавшего и задумчиво вопросил:

— Коль, а «по полу» слитно пишется или раздельно?

— Иди ты на хрен! — так же монотонно ответил ему коллега, — Не все ли тебе равно?

— Нет, ну ты подумай только! — продолжил возмущаться Кутепов, — Ведь стоило мне надавить на этого Россомахина, вот хоть чуть-чуть, он бы раскололся! Может быть, жив остался.

— Если бы, да кабы, — пожал плечами Петр, — Откуда тебе было знать, что у него есть информация, за которую его убить хотят. Интересно, что он знал…

— Вот и я о том же… — следователь вздохнул.

— Ух, ты блин! — раздалось из другой комнаты, которая, по всей видимости, была чем-то средним между спальней и кабинетом.

Все, включая Бочкина, ринулись на удивленный голос. Только те двое, которые с грамматическими ошибками описывали место происшествия, продолжили свое дотошное занятие, не обратив никакого внимания ни на восклицание, ни на всеобщее оживление.

В кабинете-спальне у большого шкафа-купе с раздвижными дверями, инкрустированными под циновку, стоял один из оперативников. В вытянутой руке он держал картину без рамы, размером около метра на полтора.

— Да тут прямо художественная галерея! — ошарашено продолжил он, увидав нахлынувшую толпу зрителей, — Я эту картину еще со школы помню. «Мишка косолапый» называется.

Кутепов подошел к нему и взял из рук полотно.

— Сам ты мишка косолапый! — передразнил он и нахмурился, — Это же Поленов. «Утро в лесу».

— А это что за хрень? — оперативник вытянул из шкафа другое полотно, развернул и причмокнул, — Это точно не Поленов.

Петр тоже подошел к ним.

— Это Дали. Только он писал слонов с комариными ногами.

— Во всяком случае, теперь понятно, за что его грохнули, — со знанием дела изрек оперативник, — Хранить такие картины в спальне…

— Ты в своем уме?! — окрысился на него Кутепов, — Это же копии! Настоящий Поленов висит в Третьяковке. А Дали… да точно тоже где-нибудь висит. А вообще, пусть с этим барахлом эксперты занимаются, — тут он обернулся к детективу, — Кстати, Россомахин меня спрашивал, что причитается художникам, подделывающим шедевры.

— Ясно что, — пожал плечами тот, — Хорошие гонорары. Если есть покупатели, значит, они платят. Не было бы спроса, никто бы ничего не подделывал.

— Это я к тому сказал, что Рассомахин имел целый штат таких художников. И рынок сбыта. Он сам обмолвился. И мне, почему-то кажется, что убили его совсем не за подделки.

— Пустите меня! — послышалось из коридора, — Пустите! Какое вы имеете право. Это моя квартира!

В спальню решительно шагнула женщина средних лет. Она не была привлекательной, скорее наоборот. Кроме того, собиралась она явно в спешке, а потому выглядела неряшливо и даже странно, если учитывать, что одна ее туфля была черной, а другая коричневой. Сумка, которую она держала в руке, так и вообще красной.

— Вы кто? — Кутепов застыл у шкафа с копией картины Дали в руке.

— Я Ирина Викторовна Тропинкина, — она оглядела спальню хозяйским взглядом и потребовала, — Поаккуратнее с картинами.

— Я ничего не понимаю, — растерялся следователь, — Какое отношение вы имеете к погибшему Россомахину? И почему столь бесцеремонно мешаете следственным действиям?

— Я же сказала, это моя квартира! — упрямо повторила Ирина Львовна, — Что тут не понятного. Андрей мой брат. Эту квартиру нам оставили родители. Он ее узурпировал, вон даже ремонт сделал. Мне, кстати, ни копейки за нее не дал. Но теперь, она по праву перешла в мое личное владение. Я удовлетворила ваше любопытство?!

— Вы как-то очень быстро узнали об убийстве хозяина квартиры, — глядя на нее с ЧКистким подозрением, предположил Кутепов.

— И что? Мне Варвара Ильинишна позвонила. Соседка снизу. Мы с ней в хороших отношениях, — Ирина Львовна поджала губы и демонстративно села в кресло, стоящее у дверей.

— Ну, хорошо… — сдался Кутепов, — С квартирой вы потом разберетесь. Вы можете что-нибудь по существу сказать? Ну… может вы подозреваете кого-то, или брат о чем-то говорил вам. Или вел себя странно.

Женщина задумалась. За время ее размышлений оперативники успели удовлетворить свое любопытство и вернуться к прерванным делам. В спальне остались лишь она, следователь и Бочкин.

— Подозревать тут можно кого угодно. Андрей уже давно по краю ходил, — наконец, изрекла она, — Все какие-то темные делишки проворачивал. Деньги у него всегда водились. Но он жадный был до умопомрачения. Представляете, муж мой хотел машину поменять. Ну, наша-то семерка совсем развалилась. Я к Андрею, мол, одолжи, чтобы с банком не связываться. Знаете, какие там проценты дерут. Так ведь не дал. «Нету», — говорит. А сам через неделю на курорт укатил.

Бочкин принялся рассматривать хранящиеся в шкафу картины. Его не оставляла надежда найти портрет Марго и закончить нудное дело, которое, во-первых, развязало бы его с надоедливой клиенткой, а, во-вторых, избавило бы от ковыряний в Кутеповских убийствах.

— А что за подозрительные делишки были у Россомахина? — вернул свидетельницу в интересующее его русло следователь.

— Ой, ну вон же они в шкафу стоят, — женщина фыркнула и закинула ногу в коричневой туфле на ногу в черной, — Он вечно терся возле богатых бездельников. Говорил, что на их пафосе он себе состояние сколотит. Те ему картины заказывали, а он художников нанимал. Художники ему делали копии с известных картин, а он толкал их своим богатеньким приятелям.

— Те знали, что покупают копии?

— Они мне не докладывали, — Ирина Львовна скорчила презрительную гримасу, дабы дать понять, сколь сильна в ней классовая ненависть к преуспевшим в этой жизни.

— Допустим, что все-таки знали, — вслух подумал Кутепов, — Иначе ваш брат уже имел бы виллу на Мальдивах, яхту и прочие прелести из мира миллионеров. Он ведь ничем таким не располагал?

— Нет, вроде… — неожиданно ее глаза вспыхнули, — но знаете, вот вы про странности спрашивали. Я ведь часто с ним ругалась по поводу этой квартиры. Прям, как родители наши померли, так и ругалась. Я ведь, на тот момент уже с мужем жила, на его площади. А Андрей все тут… Ну, а когда отца с матерью не стало, я к нему, мол, давай делиться. У нас ведь эта жилплощадь в равных долях. Он все мялся… Потом, гляжу, уже и ремонт сделал. А квартира-то дорогущая! В центре же. Сама я с семьей в Текстильщиках живу в малогабаритке. Я ему сколько раз говорила, давай родительскую квартиру продадим, купим себе две хороших. В общем, мы не ладили. А тут где-то в начале лета мы свиделись на Дне рождения у тетки. Я ему опять, мол, чего ты все тянешь. Если продавать не хочешь, так выплати мне мою долю по рыночной стоимости. А он мне так усмехается и говорит: «да подарю я тебе эту квартиру осенью, чего пристала. Мне она теперь без надобности!» Я еще посмеялась над ним. Я ему говорю: Ты? Подаришь? Ты же жлоб! За копейку удавишься. А он свое: подожди, сестричка. Скоро я вообще перееду куда-нибудь в Альпы. Уж больно там у них воздух хороший. И плевать мне на эту дыру в центре Москвы. Можешь ее забирать целиком. Представляете?!

— То есть Россомахин думал, что к осени страшно разбогатеет? — уточнил Кутепов.

— Похоже на то, — согласилась Ирина Львовна.

— А с чего бы?

— Ну, этого он мне не говорил. Знала бы, так может, тоже переехала в Альпы. А то теснимся вчетвером в малогабаритке. У меня ведь дети уже взрослые. Сын вон жениться собрался. Дочка школу заканчивает.

— Вы часто бывали у брата?

— Да что вы! Буду я к нему бедной родственницей ходить! Очень мне уперлось! Бывала раза два. Один, вон, когда деньги на машину приходила занимать…

Она вдруг скуксилась и начала рыдать. Сразу, как-то надсадно и очень громко. Словно до нее только что дошло, что брата больше нет. Вероятнее всего, так оно и было.

— Коль! Воды принеси! — крикнул Кутепов.

Оперативник появился как по заказу со стаканом воды в руке. Следователь моргнул ему, чтобы не оставлял даму в одиночестве, и они с Бочкиным вышли в коридор.

— Портрета Марго среди полотен нет, — пожаловался ему Петр.

— Этот Россомахин имел клиентуру, толкал им подделки под великих мастеров, и все были довольны. Чего бы ему хранить у себя портрет твоей клиентки, да еще написанный Бурхасоном. Бурхасон — это не Айвазовский, — заключил Кутепов таким авторитетным тоном, словно был не следователем, а искусствоведом. Потом он щелкнул пальцами и закончил, — Я бы тут в бытовухе поковырялся. А что? Квартирный вопрос на лицо. Сын жениться собрался, дочка школу заканчивает. С деньгами проблемы…

— Ты думаешь, сестра покойника такая дура, что сама прибежала аккурат в твои руки? Рассказала все про свои жилищные проблемы, сдала себя с потрохами, практически. И все для того, чтобы тебе жизнь облегчить? — усмехнулся Петр.

— Во-первых, она могла рассказать далеко не все, во-вторых, может сама она никакого отношения к убийству и не имеет. Но у нее сын взрослый, который находится в том нежном возрасте, когда несправедливость других принимают за содомский грех, требующий смертной кары. Ведь со слов дамы в разных туфлях, брат поступил с ней, ой, как несправедливо.

— Ха, туфли! Ты тоже заметил!

— Ну, не один же ты у нас тут всю жизнь в сыскном деле. Мы тоже не мячи пинаем.

Они вышли на лестничную площадку и дружно закурили. Бочкин — Мальборо, Кутепов — «Русский стандарт». Петр покосился на пачку следователя, протянул свою. Но тот отрицательно мотнул головой:

— Нет уж. Приучен жить по средствам. И курево принципиально не стреляю.

— Слушай, — Бочкин с опаской глянул на лифт, который, скрипя и завывая, поехал на нижний этаж, — Ведь ты же говорил, что Россомахин чего-то боялся, так?

— Думаю, что кого-то…

— Тем более. Как же он отважился убийцу в квартиру пустить? Труп-то ты внутри обнаружил.

— Вот! — Кутепов поднял указательный палец, — Поэтому я и собираюсь поковырять его родственничков. Россомахин вряд ли пустил в дом кого-то незнакомого. Да еще поздним вечером. Смерть его наступила около полуночи. Кого угодно не пустил бы, а вот племянника или сестрицу запросто. Тем более, что в подъезде установлен домофон, и просто так с улицы к квартире никто незамеченным не подойдет. Ведь как-то убийца должен прорваться в подъезд. Отсюда я делаю вывод, Россомахин сам его впустил. И дверь сам открыл, так как никаких следов взлома не обнаружено. А в его нервном положении, согласись, как-то противоестественно открывать дверь кому ни попадя.

— Ну, может, он был знаком с убийцей…

— Я тебе отвечу на это… Он ведь боялся кого-то. Боялся, судя по нашему с ним разговору того, кто был с ним связан по делам. А значит, ждал, что к нему могут прийти, чтобы грохнуть. И вряд ли открыл дверь человеку, которому не доверял бы как самому себе. И от которого не ждал угрозы. Понятно? То есть убийцу нужно искать среди тех, кого Россомахин никак не мог подозревать.

— Хм… — Марго погладила Мао по лиловому, в тон ее летящему сарафану, хохолку и задумалась.

Они сидели в летнем кафе на Чистых прудах, недалеко от дома убитого Россомахина, где следственная группа во главе с неутомимым Кутеповым все еще продолжала осмотр места происшествия.

— Значит, Россомахин искусством занимался?

— Я бы уточнил, что живописью.

— Очень интересно. Все-таки, как ни крути, а все убийства происходят в среде художников или тех, кто с ними был в непосредственной близости. И я продолжаю утверждать, что тут в центре всего находится мой портрет.

— Помилуйте, Марго, — взмолился детектив, — Ну, при чем тут ваш портрет?! Эта цепь убийств, какие-то трагические совпадения.

Она склонила голову на бок, смотрела на него изучающее с минуту, наконец, промолвила:

— Вы сами себе верите?

— Ну, разумеется! — излишне поспешно ответил он.

— Тогда где мой портрет?

— Давайте рассуждать логически, — Петр вздохнул, понимая всю абсурдность своего предложения в данной ситуации. Женщина вообще не сильна в логике. А женщина по имени Марго даже не знает, что это такое. И все-таки он продолжил, — Допустим, преступник убил Бурхасона ради вашего портрета. Ведь портрет пропал из мастерской художника. Так?

— Так, — согласилась она.

— Ну, вот он его уже похитил. Зачем ему убивать еще и Ляпина, а потом еще и Россомахина. Я уж не говорю о Свирском, который вообще никакого отношения к живописи не имел.

— А я вам скажу, — Марго вздохнула как учительница, которая собирается по пятому кругу объяснять двоечнику прописные истины, — Ляпин мог убить Бурхасона и похитить портрет. Не знаю, что вы о нем думаете, но я его видела. И скажу вам, тот тип был на все способен. У него глаза горели какой-то лихорадкой. Прямо как у маньяка.

— И часто вы маньяков встречали? — усмехнулся Бочкин.

— Ну, время от времени я же смотрю кинофильмы, — пожала плечами она, — А потом за портретом потянулся кровавый след. Я о таком слышала, когда из-за какой-то вещи происходит целая череда убийств. Ляпина, допустим, убил Россомахин, и забрал у него портрет. А Россомахина убил тот, в чьих руках он теперь. Ну, что вы на это скажете?

Петр едва сдержался, чтобы действительно не сказать то, что думал. Но вовремя понял, что это прозвучит уж очень обидно. В конце концов, обзывать клиентку «идиоткой» не допустимо с профессиональной точки зрения.

— Я слышал о кровавых следах за крупными бриллиантами. Такими, как «Орлов». Или за рубином «Око Азии». Но чтобы друг друга мочили из-за работы Пабло Бурхасона — это нонсенс. Сколько он может стоить, учитывая обстоятельство его смерти? Ну, даже если провести аукцион среди ярых поклонников его творчества, думаю, больше пятидесяти тысяч долларов не дадут. А такая цена в среде истинных ценителей искусства и коллекционеров — смешные деньги. Настоящие шедевры продаются за миллионы, и при этом все остаются живы и здоровы.

— Ой, с вами поговорить, так я руки себе из-за дешевки выворачиваю! — возмутилась Марго.

— В общем-то, в некоторой степени… — Не смог не согласиться детектив.

— Вы в своем уме! Это же мой портрет. То есть на нем я изображена!

— Марго! — Бочкин обратился к ней как можно проникновеннее, — Если некий Пупкин напишет портрет королевы Англии, к примеру, его цена все равно останется на уровне творений Пупкина. Ну, разумеется, если он не изобразит ее лысой, голой, с обезьяним хвостом, и это полотно критики не назовут революционным в современной живописи, а потому истинным шедевром.

— Не знаю, какого Пупкина вы имеете в виду, — гневно проговорила она и достала мобильный телефон, — И почему он рисует известную во всем мире женщину голой и лысой. Тем более я не понимаю, почему такую гадость какие-то извращенцы могут счесть шедевром… Хотя, вспоминая картины Перуанских аборигенов, я могу предположить, что человечество на многое способно по части всякой ерунды…

— Вы еще пирамид не видели, — усмехнулся Бочкин.

— Каких пирамид? — она потыкала пальцами по кнопкам телефона и принялась ждать ответа.

— Египетских. Стоят три дуры с сорокаэтажный дом посреди пустыни.

— Зачем? — вскинула она брови.

— А кто знает! Ученые до сих пор не могут решить, на кой черт их предки построили.

— Безобразие! — Марго вздохнула, — И все потому, что каждый должен заниматься своим делом. Я просто уверена, что если бы ученые работали, а не таскались бы по всяким дурацким археологическим экспедициям, они давно бы уже поняли, зачем эти пирамиды торчат посреди пустыни. Алло! Эдуард Михайлович? Это Марго. Узнали? Сколько лет, сколько зим. Да вот все никак не могла собраться, чтобы к вам заехать. Тот пуфик, на котором сидела сама Герцогиня Мальборо еще у вас? Продали три года назад? Какая жалость. А я как раз хотела его у вас приобрести. У меня на кухне у табуретки ножка сломалась, вот я и вспомнила про этот ваш пуфик. По цвету он как раз подходит. А другого такого же нет? Вы хотите сказать, что герцогиня Мальборо всю жизнь сидела на одном пуфике? Какая же она после этого герцогиня? Ну, да и Бог с ней. Вы не проконсультируете меня по одному вопросу. Что вы говорите, у вас дочь в родильном отделении? А что она там делает? Собирается родить вам внука. Ну, тогда тем более я позвонила как раз вовремя. Все эти мучительные часы ожидания лучше скрасить разговором с приятным собеседником. Это лучше, чем пить валерьянку или сосать валидол. Эдуард Михайлович, вам знаком такой господин Андрей Россомахин. Он продавал картины. Что вы говорите! Вы пользовались его услугами? А он не предлагал вам мой портрет, который написал Пабло Бурхасон. Да, да, тот самый…

Она слушала какое-то время, потом сдвинула брови:

— Что у вас там за шум? Муж дочери упал в обморок? А почему? У вас родился внук! Какая редкая удача, что всего один. Ведь могла же родиться и двойня! Что ж, поздравляю. Алло! Алло!

Она нажала кнопку «отбой» и недовольно проговорила:

— Какой невоспитанный человек, этот Эдуард Михайлович! Кажется, он сунул телефон в карман, даже не попрощавшись!

Бочкин вспомнил слова Катюши, что Марго и мертвого способна из могилы вытащить, и подумал, что нужно указать в завещании, чтобы после его смерти кто-нибудь надоумил ее ему звякнуть. А чем черт не шутит! Катя ведь не так уж далеко была от истины! Мысли о любимой растянули его губы в блаженной улыбке. Они договорились встретиться сегодня вечером. И ему еще нужно успеть, присмотреть ей какой-нибудь милый подарочек. Потому что очень приятно, черт возьми, видеть, как она радуется. Как загораются ее глаза, а на щеках играют ямочки.

— Что вы улыбаетесь?

Он вздрогнул и уставился на Марго, о существовании которой совсем забыл за сладостные секунды своих размышлений о Катеньке.

— Вы не хотите узнать, что я выяснила у Эдуарда Михайловича?

— А кто он? — Бочкин заставил себя принять деловой вид.

— Эдуард Михайлович Борисоглебский — владелец известного в Москве антикварного салона. Он подтвердил, что Андрей Россомахин занимался перепродажей картин. Иногда он сам заказывал ему копии каких-то полотен. А уж тот находил художников. Ляпин для него, кстати, очень много рисовал.

— И что?

— А хотя бы то, что они хорошо друг друга знали. Вам это ни о чем не говорит?

— Нет. Ляпин после того, как начал пить, свои картины перестал писать. Но подрабатывал подделками. Это известно. Ему же нужно было на что-то водку покупать. Так что тут опять тупик, — развел руками Петр.

— Да… — разочарованно согласилась с ним Марго, — И о судьбе моего портрета Эдуарду Михайловичу ничего не известно. Жаль… — она вдруг встрепенулась, — но ведь еще остается Коко и ее Роман! Ведь тут же предельно ясно, что они убили Россомахина.

— Кому? — опешил детектив.

— Мне, — округлила глаза Марго, — по-моему, этого вполне достаточно.

Тут она пересказала ему все, что слышала вчера под окном дома Полуниных. Петр покраснел. Отчасти от стыда за то, что он все-таки пропустил этот диалог. А ведь именно ради него он просидел у Изольды на веранде полдня. Получается, что он сбежал от своих профессиональных обязанностей. Но в основном Петр покраснел от досады на то, что его клиентка опять втягивает его в какой-то идиотизм. Он не видел связи между секретами Коко и убийством Россомахина. И уж тем более не было тут связи с остальными убийствами. Ну, мало ли что могли обсуждать наедине двое молодых людей. Пусть даже и какую-то там картину. Кто докажет, что они имели в виду портрет Марго? Да если бы у них был портрет Марго, они бы не стали столь опрометчиво его скрывать. Что они, полные кретины? Ведь Марго им сердца повырывает!

— Для суда, к сожалению, ваше мнение, не доказательство, — тихо ответил он.

— Я свой портрет в суде разыскивать не собираюсь. К тому же картина, как я понимаю, у Коко и Романа. Но вот зачем они убили Россомахина — это большая загадка. Может быть, он как раз подозревал их в том, что они убили Бурхасона, Свирского и Ляхова.

— Марго, вас кидает из одной версии в другую, — нахмурился Бочкин, — Видите ли … раскрыть запутанное преступление не возможно, пользуясь советами модных журналов.

— А я в этом не уверена, — легкомысленно отмахнулась от него блондинка, — Я вот думаю, что если бы следователи с Петровки читали «Космо», то раскрываемость возросла процентов на пятьдесят.

— Это еще почему?! Что этот ваш «Космо» — соль жизни?

— Я бы сказала сахар, — загадочно улыбнулась она, — А сахар полезен для мозгов!

🌺🌺🌺🌺🌺

Дорогой читатель!

Спасибо тебе за поддержку! За лайки, за добавление в библиотеку и просто за то, что ты идешь со мной дальше по истории. За то, что компания наша все больше. Обнимаю каждого и жду в следующей главе!

Ваша, Анна Трефц 💖