Портрет блондинки в голубом

Глава 15

Изольда поставила последнюю чашку на стол и, удовлетворенно вздохнув, хлопнула в ладоши:

— Кажется, все!

Марго перелистнула страницу журнала и, сверив картинку, на которой был изображен стол с правильной для вечернего чая сервировкой, придирчивым взглядом оглядела работу подруги. Минут через пять она осталась вполне довольна результатом.

— Я думаю, придраться не к чему.

— А что я говорила? — не без гордости ответила та, — Я с закрытыми глазами могу накрыть на стол для любого случая. В этом вопросе я прислуге не доверяю. Все-таки я окончила курс распорядителя банкетов.

— Заочный, — напомнила Марго.

— И что с того, — Изольда чмокнула распухшими губами, — Как видишь, я смогла познать истину даже заочно. Теперь осталось только дать команду повару, чтобы доделывал десерты, а то он уже ноет, что долго торчит на кухне без толку.

— Я так и не понял, по какому поводу банкет? — в дверях гостиной появился хозяин дома, — Ты что-то прощебетала утром, я прилетел с работы на два часа раньше, чтобы, как ты выразилась в своем двадцать пятом звонке, не испортить все дело, и, пожалуйста, у нас, оказывается, чуть ли не прием при свечах. Повар приглашенный, взвод официантов, к холодильнику не пролезть…

Изольда глянула на него и, раздраженно засопев, поинтересовалась:

— Почему ты до сих пор не в смокинге?

— В смокинге?! — изумился Влад, — Мы что ждем в гости президента? На кой хрен мне влезать в этот кошмар, да еще перетягивать шею галстуком?!

— На тот, — сухо ответила жена, — что ты все-таки хозяин этого дома.

— И что? Я не могу принять гостей в обычном костюме?

Изольда оглядела его так, как частенько смотрела на садовника, который имел наглость спрашивать:

«А зачем луковицы гладиолусов садить у забора, когда этим цветам куда более вольготно будет расти на клумбе у калитки?»

— Как ты не можешь понять, что к бисквитам по-французски и мороженому в горячей карамели следует надевать вечерние наряды. В твоем случае, дорогой, это смокинг.

— Вот, — Марго ткнула пальчиком в журнальную статью, — Тут черным по белому написано! И если не хочешь выглядеть полным профаном немедленно ступай переодеваться.

— Так, значит, к бисквитам по-французски подают мужа в смокинге, — усмехнулся Влад, и глянул на Марго, — А ты тогда почему в таком странном прикиде. Я впервые вижу тебя в черных штанах и водолазке. Марго, ты что сделала вылазку на Черкизовский рынок? Или у стилистов, которые подрабатывают в «Космо» разом случилась опухоль мозга?

— В этом сезоне мода на черный цвет, — насупилась блондинка, — А, кроме того, у меня на сегодняшний вечер другие планы. Я в вашем банкете участвовать не буду.

— Вот это новости! — изумился Пушкин, — Милая, ты же у нас практически живешь уже неделю. А как важное предприятие, бросаешь нас на произвол судьбы?!

— Ничего страшного, — заверила она его, — твоя жена прекрасно разбирается в этикете. Она же закончила курсы распорядителей банкетов. Так что держись ее, и все будет замечательно.

— Марш переодеваться, — скомандовала Изольда, — гости прибудут уже через полчаса.

— Да какие гости-то?! Могу я хотя бы знать?!

— О, пожалуйста, — она одарила его щедрой улыбкой, от которой муж даже вздрогнул. Все-таки улыбка Изольды при нынешнем состоянии ее губ была слишком широкой, — Во-первых, прибудет господин Тарасов. Да, да, тот самый Тимофей Тарасов, за которого мы планируем выдать замуж твою племянницу. Во-вторых, придут Полунины — Светлана с мужем и дочерью Коко.

— А эти-то тут при чем? — прищурился Влад, — Я и раньше с ними особенных дел не имел. М знакомы на уровне «здрасьте — до свидания». А теперь, когда ты сама же подозреваешь Коко в убийствах, с чего вдруг привечать эту семейку в нашем доме? Да и какое отношение имеют Полунины к нашим планам на Тарасова? Коко, кстати, привлекательная девица. Еще, чего доброго, отобьет выгодного жениха у Маняши.

— Господи! — всплеснула руками Изольда и машинально поправила и без того безукоризненно сидящее на ее стройной фигуре длинное платье с глубоким декольте, — Ну, почему я должна пускаться в длительные объяснения, когда гости уже на пороге. Что ты за человек такой?!

— Я человек, который хочет быть в курсе дел, которые творятся в его собственном доме, — супруг оперся плечом о косяк, показав тем самым, что и не подумает уходить, пока ему не расскажут все в подробностях.

— Дорогой! Сегодня днем Маняше позвонил Тимофей Тарасов и, как обычно, пригласил ее пойти поужинать. Потом, возможно, потанцевать. Ты прекрасно понимаешь, что юной девушке не пристало бежать на свидание, едва ее об этом попросят. И, слава Богу, что я оказалась в тот момент рядом. Отказывать без причины в который раз тоже уже неприлично. Вот мне и пришла в голову блестящая идея со званым ужином. Маняша принялась что-то лепетать ему в трубку о том, что ее дядя — тиран, пригласил важных гостей, но он, кстати, не прочь, чтобы и Тарасов прибыл на этот ужин. Заодно, чтобы познакомиться с семьей. Мы ведь приличные люди, и не хотим отпускать дорогую всем нам племянницу вечерами не известно с кем. Тарасов, разумеется, принял приглашение и вот-вот приедет.

— Ну, хорошо, — Влад вздохнул. Он совершенно не понял, почему Маняша не может ужинать с Тарасовым тогда, когда им обоим этого хочется, а должна выдумывать какие-то дурацкие предлоги, обзывать родного дядю тираном и приглашать кавалера домой для знакомства с родственниками, как будто она школьница. Однако в прения по этому вопросу он решил не вступать. Он лишь поинтересовался, — А при чем тут Полунины?

— А кто будет исполнять роль важных гостей, ради которых ты запретил Маняше идти на свидание?

— Ничего я ей не запрещал! — возмутился строгий дядя.

— Запретил! — с нажимом повторила Изольда.

А Марго при этом согласно кивнула.

— Ну, пускай запретил, — растерянно согласился Влад, — Но я все никак не пойму, почему вдруг Полунины стали нам так важны.

— Ой, — всплеснула руками его жена, — Да не важны они нам ни на полмизинца! Просто кроме них я уже никого не могла пригласить. Это ведь нонсенс, звать людей на ужин за несколько часов до его начала. Ни один уважающий себя человек не согласится. На такие вечера рассылают карточки за неделю.

— А Полунины, выходит, себя совершенно не уважают, раз припрутся всем табором?

— Это мне неизвестно. Я пригласила их по-соседски. Намекнула, что звонила им неделю назад, что приглашала, и Светлана дала согласие. Она не помнит, спорить не стала, а потому придет сама и приведет все свое семейство.

— Сказала бы мне, что у тебя проблемы с важными гостями. Я притащил бы Буркина и Фокина. Эти мужики мне, действительно очень важны. Да и они бы не отказались.

— Знаю я твоих Буркиных и Фокиных, — отмахнулась Изольда, — Они припрутся в офисных костюмах и в галстуках, на которых нарисованы вишни или клубнички. Потом кто-нибудь из них непременно ляпнет, что хотел пойти в баню, но ты его сюда за руку приволок и так далее. Тарасов не дурак, между прочим. Он директор огромного мясокомбината.

— Дур дом какой-то, — резюмировал Влад, — Могу я хотя бы рассчитывать на то, что мне позволят надеть костюм, а не смокинг?

— Не можешь! — отрезала супруга, — По этикету положен смокинг. Это подчеркнет серьезность твоего положения.

— Это подчеркнет лишь то, что я полный кретин и разгуливаю по дому в смокинге, — проворчал Пушкин. Затем он повернулся и с кислой миной поплелся в спальню переодеваться.

Когда Изольда на чем-то настаивала, спорить с ней было бессмысленно.

— И скажи своей маме, чтобы она ни в коем случае не надевала соломенную шляпу, которую я подарила ей на День рождения, и которую она пытается сегодня уже с утра нацепить. Это не скачки, а званый ужин, — крикнула ему в след жена.

После чего она перевела взгляд на подругу и устало вздохнула:

— Этот прием меня измотал.

— Еще бы! — понимающе кивнула та, — Организовать все за три часа — да ты просто профессионал.

— Я окончила курсы распорядителя банкетов! — повторила Изольда и мельком глянула на себя в большое зеркало. Оставшись довольна отражением, она перевела взгляд на Марго и усмехнулась, — Я даже не верю, что пошла у тебя на поводу с этим ужином. И если ты найдешь сегодня в доме Полуниных свой портрет, ты будешь обязана мне по гроб жизни!

— Подумаешь, — та хмыкнула, — Прекрасно проведешь время.

— Угу, в компании убийц, мужа — неврастеника, его деревенской мамаши и парочки влюбленных голубков. Будет еще та вечеринка. Нужно еще раз напомнить Владу, чтобы не проболтался о том, что никакого сына молочника не существует. Ох! — она прижала пальцы к вискам, — У меня уже начинается мигрень.

— Не расслабляйся, — строго напутствовала ее блондинка, — в конце концов, если я найду в доме Полуниных доказательство их вины в убийствах, это в первую очередь на руку тебе. Жить через забор с маньяками, не самое приятное. Главное, ни под каким предлогом не выпускай их из дома, пока я тебе не позвоню.

— Слушай, ну, почему бы тебе не поручить обыск своему распрекрасному детективу? В конце концов, ты платишь ему бешеные деньги!

— И не говори, — Марго поднялась с кресла и направилась вон из комнаты, — Однако он не мой, а твой. Так как ты мне его посоветовала. И потом… я что-то не доверяю ему.

— В каком смысле?

— Целеустремленного человека видно издалека. Вот, к примеру, Тимочка или херр Шульц. Они так увлечены производством своей дурацкой колбасы, что тут хоть потоп, они о делах не забудут. Я ведь рассказывала тебе, как Густав мотался с палкой сырокопченой по всей Москве, не желая выпускать свое сомнительное сокровище из рук, несмотря на то что ему самому грозила опасность как раз из-за обладания этой колбасой. Другой, более нормальный человек выкинул бы ее куда подальше. А херр Шульц ни в какую. И ты знаешь, по прошествию времени я начала его за это уважать. Хотя тогда мне казалось, что он просто сошел с ума.

(Это история описана в первом романе приключений Марго «Следствие ведет блондинка»)

— Ты это к чему? — мотнула головой подруга, которая не привыкла к длинным тирадам, идущим явно по направлению к философии.

— К тому, что детектив Бочкин совершенно не такой. У него в голове что-то другое. Ему плевать на мой портрет, и даже, на мои деньги. Я подозреваю, что он не на шутку влюбился.

— Да ну тебя! — отмахнулась Изольда, — Бочкин развел с сотню семейных пар. Такие не влюбляются. Ведь они прекрасно знают, во что вся эта любовь может вылиться.

— И, тем не менее… — пожала плечами Марго, — помнишь тирады, которые он выдавал про Катерину Пискунову. Она, де, Пушкина цитирует! Тоже мне достоинство! Но так может говорить только влюбленный по самые уши мужчина. А влюбленный мужчина — это мужчина, выключенный из жизни.

На этой интригующей ноте их прервали. В гостиную влетела Маняша. Выглядела она прекрасно, хотя и излишне взволнованно. Глаза горели, губы алели, волосы растрепались. В руках она держала Мао, приодетого по случаю в черный смокинг с самой настоящей белой бабочкой. Костюм собаке очень шел.

— Ты только посмотри, — умилилась Марго, глядя на своего любимца, — Просто прелесть! Я выписала ему этот наряд из Парижа.

— Конечно, — сморщила нос Изольда, — Теперь он даже немного походит на ротвейлера.

— Прекрати язвить. Мао этого не любит и может тебя описать в самый неподходящий момент.

— Можно подумать для этого дела есть подходящие моменты, — огрызнулась распорядительница банкета.

Марго строго посмотрела на Маняшу:

— Имей в виду, я доверяю тебе самое ценное, что у меня есть. Ты помнишь, как с Мао нужно обращаться?

— Не беспокойтесь! — заверила ее девушка, — Я записала все, что вы сказали. Вышло на пять больших листов убористым подчерком. Но я все выучила наизусть. И в обиду песика никому не дам.

— Ладно, — Марго вздохнула и виновато глянула на псину, — Прости, дорогой, я ненадолго, — она снова подняла глаза на девушку, — И не корми его бисквитом.

— Я помню, Марго! — Маняша радостно хохотнула, — У Мао от бисквита изжога. Он любит миндальные пирожные и мозговые косточки. Терпеть не может, когда рядом с ним открывают шампанское и всегда сам выбирает себе место за столом.

— Что?! — возмутилась Изольда, — Псина сядет за стол?

— А если ему не разрешить, он может пописать на обидчика, — заучено повторила Маняша.

— Кошмар! — закатила глаза хозяйка дома, — Теперь на мою больную голову еще свалилась агрессивная собака. Нет, мне не пережить этого банкета.

Марго уже ее не слушала. Она потрепала Мао по холке и выплыла из гостиной.

— Петя, вы ведь позволите с высоты моих годов называть вас так, — старый антиквар склонил голову на бок и хитренько улыбнулся, — Вы по сравнению со мной совсем мальчик.

— Да хоть Петрухой, — неловко пошутил Бочкин.

— Нет, ну мы же с вами общий гарем не имели, — веселился Роберт Мусинович, — Да и я не товарищ Сухов. Поэтому, с вашего позволения, я буду звать вас Петя. Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы снова засунуть жучок мне под кресло. Кстати, что вы надеялись услышать в этой комнате? Тем более имея уши в таком странном положении? Не думаю, что звуки, которые я иногда имею несчастье издавать, тут сидючи ласкают ваш слух настолько, что вы решили прослушать их так сказать, с особым вниманием.

— Ох, — покраснел частный детектив, — я же уже принес свои извинения. Профессиональная привычка, никуда от нее не денешься. Вы вот, к примеру, терпеть не можете новоделов. А я оставляю жучки.

— Вы полагаете, это одно и то же? — шутливо удивился Оберсон и махнул рукой, — Ну, да ладно. Я вас уже простил, так как мне нечего скрывать. От Петровки может, и есть чего, а от вас нечего. Хотите Шаляпина послушать. У меня появились чудные, раритетные пластинки 1910 года выпуска. Правда, к ним нужен патефон, так что покупателей на них пока не нашлось. Но у меня и патефон есть.

— Ой, увольте, — Петр вздохнул, — я как-нибудь потом заскочу послушать. Сейчас что-то нет настроения погружаться в прекрасное.

— Эх, молодежь… — погрустнел антиквар и сел в кресло напротив Бочкина, — Ничего вы теперь в искусстве не понимаете. И знать ничего не хотите. Кто же вашим детям передаст все, что накоплено поколениями, когда мы, последние мастодонты вымрем. Похоже, все прекрасное, в которое вы никак не хотите погрузиться, умрет вместе с нами. Это закат цивилизации, знаете ли… Дальше будут только барби и покемоны…

— Вы и с этим знакомы? — удивился Петр.

— Я современный человек, — покачал головой Оберсон, — А, кроме того, недавно я продал куклу Барби, которую сделали, аж, в 1947 году. Вы даже не представляете за сколько.

На сей раз прищурился Бочкин:

— Это не ту ли, которую дерзко похитили с выставки кукол в прошлом году? Ее еще заменили на современную Барби, только платье похожее сшили. И поставили на стенд.

Роберт Мусинович изобразил на лице почти библейскую добродетель и развел руками:

— Не могу знать. Или ты думаешь, что похищение антикварного экспоната с выставки — моих рук дело? В жизни кражами не занимался. Так зачем ты ко мне пожаловал на этот раз?

— Да, как всегда, собственно, за консультацией. Я ведь вам говорил, что ищу портрет кисти Бурхасона. Но, как выясняется, я ни один его ищу. Им так же интересовался некий Андрей Россомахин. Вы знаете о нем что-нибудь?

— Андрюша Россомахин? Конечно, я знаком с ним. В прошлом не слишком хороший пианист, окончил консерваторию, работал в филармонии. Матушка его покойная, Надежда Васильевна, очень хотела, чтобы сын музицировал. Прекрасная была женщина, моя постоянная клиентка. Но, как сейчас говорят, несколько неадекватная. Ни за что не поверю, чтобы она — в прошлом балерина труппы Большого театра не понимала, что Андрей совершенно не способен к музыке. Он ее не чувствует. Тарабанит пальцами по клавишам как придется. Но она все настаивала, а он, видимо, ослушаться не решался. А как Надежда Васильевна умерла, так он и вовсе музыку забросил. Ушел из филармонии. Я его лет на пять потерял, а потом вдруг вижу, он уже живописью занимается. Не в том смысле, что стал художником. Нет… Он находил хороших художников, а те писали качественные копии. Он довольно тесно сошелся с Тихоном Ляпиным, который… впрочем, ты же все равно не знаешь…

— Отчего же, — усмехнулся Бочкин, — Теперь я его очень даже хорошо знаю, поскольку его тоже убили.

— Убили? Нет, он умер сам. Спился паренек. А ведь какой был талант!

— На сей раз вы много не знаете. Слухи о смерти Ляпина были сильно преувеличены до этой недели. Теперь-то уж точно можно сказать, что он умер.

— Но ты проговорил тоже, — нахмурился старик, — Это означает, что умер он не один?

— Ну, так я к вам и пришел по этому делу. Ведь и Россомахина вчера убили.

— Что ты говоришь! — изумился антиквар, — Вот же незадача какая… Кто бы мог подумать! А что убийства Тихона и Андрюши как-то связаны?

— А у вас есть сомнения на этот счет? Два человека, сотрудничают на ниве подделок мировых шедевров. Что тут еще скажешь?

Оберсон как-то невразумительно крякнул, потом тихо пробормотал:

— Но ведь Андрюша ничем таким уж опасным не занимался. Он вообще был предельно осторожным человеком. Я бы сказал аккуратным. Тут год назад неприятность в Ленинграде случилась… Ну, теперь принято говорить в Санкт-Петербурге. Скончался Всеволод Петрович Звягин — директор реставрационной мастерской при Эрмитаже. Так Андрюша умолял меня, в ногах валялся, чтобы я никому не говорил, что он был знаком со стариком.

— С чего бы вдруг?

— Ну, как… — Оберсон хмыкнул, — Я ведь один знал, что они общались. Когда-то Всеволод Петрович был воздыхателем Надежды Васильевны, а потому, благоволил к ее сыну. Помогал, чем мог. Я так думаю, что и бизнес свой Андрюша с его помощью начал. Директор реставрационной мастерской прекрасно знал если не всех, то многих, кто мог заказать копию с известного полотна.

— И что? — не понял Бочкин, — с чего бы Россомахину открещиваться от своего благодетеля. Да еще так активно.

— Ну, вот же есть поговорка, не знаешь броду, не суйся в воду! — проворчал антиквар, — Чего ты взялся ковыряться в живописи, портреты искать, если даже о скандалах в этой сфере не слыхал. Звягин умер как-то некстати, поскольку в его мастерской на тот момент находились три важнейших экспоната. И все три пропали! Ленинградская милиция там все секретами опутала, но у меня свои каналы работают. Одна картина французского импрессиониста Дега, вторая некоего Шарле Никола, тоже француза и третья самая ранняя — итальянца Бонавия Карло.

— Так вы думаете, Россомахин участвовал в похищении музейных ценностей? — взволнованно выдохнул Петр.

— Если бы думал, то не посмотрел бы на его мольбы и рассказал бы о своих думах следователю, который ко мне приходил. Но Андрюша тут ни при чем, можешь мне поверить. Однако сфера его деятельности — копирование произведений искусства, согласись, в глазах следователя могла превратиться в прямое доказательство вины.

— А почему вы думаете, что Россомахин не причастен к похищению экспонатов музея? — удивленно вскинул брови детектив.

— Я же говорю тебе, Андрюша — птица не высокого полета. Чтобы провернуть аферу с похищением и продажей всемирно известной картины, нужно быть авантюристом в душе. Крупным и удачливым, понимаешь. На такое далеко не все способны. И Андрюша уж точно не сдюжил бы.

— Но может быть, вы ошибаетесь на его счет? Ведь за что-то его все-таки убили…

— Н-да… убийство и в самом деле аргумент. Но при чем тут портрет кисти Бурхасона я по-прежнему не понимаю, — Роберт Мусинович совсем по стариковски охнул и неожиданно воскликнул, — Вот если бы речь шла о Бурхасоне, я бы ответил, что да, он на все способен. Такой пройдоха был, упокой его душу грешную.

— Что вы имеете в виду?

— Ой! — отмахнулся антиквар, — Пашка этот, Бурхасон никогда собой ничего путного не представлял. А жить любил красиво. Он в такие авантюры лез, что даже у самых заправских мастеров по этой части дух перехватывало. И наглый был… Предлагал мне, к примеру, яко бы рисунки Брюллова, которые эксперты из Третьяковки сочли подлинниками. Уж не знаю, что там за эксперты, а я-то точно знаю, что никакие у него не подлинники. Потому что эти самые подлинники я в семидесятых годах самолично продал одному французу. И он их благополучно вывез из нашей матушки России. Так что в липовую историю, будто Пашка их в каком-то сибирском музее по случаю приобрел я ни на секунду не поверил. Я- то догадывался, что рисунки ему эти Ляпин смастерил. Ну, и рассмеялся я ему в лицо. И предостерег еще, мол, совесть-то имей. Знай, кому предлагаешь. Так он, по-моему, и не сбыл этот свой «шедевр». Поостерегся. А уж сколько мимо меня его махинаций прошло, этого я и не скажу. Но такого как Пашка хорошо видно. Сразу понятно, нечестный тип. Андрюша не такой. Нет, не такой… — и, сложив сухие кисти на груди, Оберсон дал понять, что разговор сам себя исчерпал.

Марго глубоко вздохнула и ткнула магнитным ключом в паз замка. Внутри калитки что-то крякнуло, потом щелкнуло, и она приоткрылась. Она и сама толком не понимала, зачем все это делала. Почему история, начавшаяся с невинного каприза, так затянулась и переросла чуть ли не в дело всей жизни. И если она не плюнула на дурацкую картину Пабло Бурхасона сразу, едва она исчезла из его мастерской, почему бы не плюнуть сейчас? Что ее останавливает от этого разумного шага? Ведь что может быть проще, закрыть калитку, вернуться в дом Пушкиных, незаметно положить ключи в карман Федору Петровичу Полунину, уважаемому во всех отношениях человеку, а потом поехать в гостиницу, принять ванну с лавандой и заказать билет на утренний рейс до Милана. Хороший шопинг лечит нервы и поднимает настроение. А в Милане сейчас шопинг — лучше некуда. Чего ей вздумалось пренебречь жакетом от Prada или юбкой от Шанель в пользу какой-то сомнительной победы над похитителями ее портрета. И в конце концов, не все ли ей равно, кто будет пялиться на ее двухстороннее изображение: полуголодные черные жители Африки или какой-нибудь сытый коллекционер со своими дружками. Она вспомнила, как Пабло уговаривал ее позировать.

— Я напишу тебя, и ты станешь знаменитой на весь мир как Неизвестная с картины Крамского!

— В смысле? — не поняла тогда Марго, — Как же она может быть знаменита, если ее имени никто не знает. Ведь, даже ты называешь ее неизвестной.

— Но ее лицо знает любой школьник!

— Я не знаю.

— Ну, хорошо, — сдался художник, — Но Джоконда Леонардо да Винчи тебе известна?

— Это та, о которой сняли фильм в Голливуде? Я так и не поняла, в чем там суть. Кажется, она была женой Иисуса Христа. Ну, не бред! Эти американцы извращают все, что им под руку попадется. Докатились со своей демократией уже и до Библии.

— Ох, — Пабло постарался дышать ровно, — Джоконда не была женой Иисуса Христа. Она родилась намного позже того, как его распяли.

— Да? Тогда чем же она так знаменита?

— Слушай, ты была в Лувре?

— А там бывают распродажи модных коллекций?

— С ума сошла?! Никому об этом больше не говори! Лувр — это музей. Находится в Париже.

— Слушай, я сто раз была в Париже! Ладно, может и музей там есть. У них вообще чуть ли не каждый угол Лувром называется. Слово такое расхожее.

— О`кей, — сдался художник, — Имя Леонардо да Винчи тебе тоже ни о чем не говорит, как я понимаю…

— Что ты! Такой мальчик хорошенький. Актер. Снимался в Титанике. Нет, тот Леонардо Ди Каприо, кажется.

— О, Боги! — Бурхасон закатил глаза, — А что ты знаешь вообще из живописи?

Марго задумалась. Потом усмехнулась и изрекла:

— Малевич. Черный квадрат. Самое удачное произведение всех времен и народов. Пять минут работы, минимум краски и обеспеченная старость. Но если ты собираешься рисовать меня в этом стиле, то я не согласна. Черный квадрат можно изобразить и без моего участия.

— Да не хочу я писать квадратов! — вскипел художник, — Ни черных, ни зеленых, ни фиолетовых! Я твой портрет написать хочу. Понимаешь, у меня заказ на портрет дамы российского общества наших дней. Моей современницы, понимаешь?!

В тот момент он, наверное, уже пожалел, что подсел к ней с предложением. Но отступать было некуда, поскольку она неожиданно согласилась. И вот теперь, совершенно не понимая, зачем ей это нужно, она пыталась спасти последнее творение Бурхасона, хотя даже ему ее действия уж точно никак не помогут. Сейчас она думала, что сделала уже большую часть, и останавливаться просто глупо. Ведь сколько усилий она приложила, чтобы уговорить Изольду устроить банкет, пригласить Полуниных, таким образом, выманив их всех из дома. Затем ей пришлось сидеть в чулане под лестницей, ожидая удобного случая, когда она могла бы стащить ключи из кармана пиджака хозяина дома. И вот теперь, с ключами в руке, она готова переступить порог обители зла. Во всяком случае, она уверена, что именно в этом доме проживают люди, повинные не только в массовых убийствах, но и в похищении ее портрета. И последнее, конечно, больше преступление перед человечеством. Что они собираются делать с картиной? И зачем вообще похитили ее из мастерской Бурхасона? Об этом Марго старалась не задумываться, поскольку ничего вразумительного в голову не приходило. Но ведь разговор Коко и Романа, который был записан Бочкиным на пленку, красноречиво говорит об их виновности. Подбодрив себя таким образом, она шагнула в приоткрытую калитку. На территории коттеджа было предательски светло, и ее фигура, затянутая в черное, под фонарями смотрелась прямо-таки вызывающе.

— Я вас уверяю, — вещал Федор Петрович Полунин с таким важным видом, словно его действительно кто-то слушал, — Безопасность в наши дни превыше всего. Можно ходить голым, босым и голодным, но будь любезен обзавестись хоть минимальными средствами, охраняющими твою жизнь. Иначе и жизни не будет. Все!

Он поводил глазами в поисках собеседников, но все, кто сидел за столом, ненавязчиво занимались чем-то другим, явно не внимая ему с тем интересом, которого он ожидал. Единственным, кто в эту минуту смотрел на него расширенными глазами, был маленький песик в смокинге. В глазах песика горел не просто интерес, а какое-то нездоровое вожделение. Скорее всего, его внимание, и искры в глазках можно было отнести к большому куску мясного рулета, который Федор Петрович еще пять минут назад подцепил на вилку, и теперь размахивал им в воздухе как флагом. Но оратору было не до выяснения столь мелких подробностей, а потому он обратился к собаке напрямую:

— Понимаете! Безопасность в наши дни — это все. Нет безопасности, ничего нет. Об этом должен задуматься каждый здравомыслящий человек.

— Вы могли бы отодвинуть от него графин с водкой, — извиняющимся тоном шепнула Изольде Светлана Полунина, и недовольно покосилась на мужа, — А то он уже с собаками разговаривает.

Та многообещающе кивнула, хотя ничего предпринимать не собиралась. Не в ее правилах было ухаживать за чужими мужьями. Особенно когда она и своего-то этим не баловала. По ней, так пускай ведут себя так, как пожелают. Это на их совести, и на их репутации. В данный же момент ее больше интересовал Тимофей Тарасов, сидящий от нее через стол. Она по инерции вытягивала губы, поводила плечами и говорила исключительно низким, волнующим голосом. Однако на Тимофея, который словно одеревенел по отношению к другим женщинам, было ничем не пронять. Он с нежностью смотрел на Маняшу, внимая каждому ее слову. О чем они там шептались, понять было невозможно. Но, по всей видимости, она рассказывала ему что-то очень увлекательное. Настолько увлекательное, что он вообще ни на кого больше не обращал внимания.

— Вот я… к примеру… — Полунин икнул и к великому неудовольствию Мао сунул кусок мясного рулета в рот. Садистки медленно прожевав, он продолжил, растягивая слова, — Я человек здравомыслящий. Я позаботился о своей безопасности.

— Вы не представляете, как Маняша вышивает! — донесся до Изольды тонкий голосок свекрови, которая все-таки явилась к столу в подаренной шляпке из соломки, нашпигованной перьями и купленной Изольдой по случаю в Лондонском магазине, который обеспечивал дам высшего общества головными уборами для сезонных скачек. Шляпа больше походила на гнездо неряшливой птицы. Увидев ее на прилавке, Изольда почему-то сразу же подумала о матери мужа.

Услыхав подобную рекламу невесты, которая выглядела настолько прямой, как если бы с экрана телевизора сказали, кто не купит порошок «Хозяюшка», тот дурак, Изольда нахмурилась и поспешила вмешаться:

— Ольга Сергеевна, а что вы думаете о безопасности в наши дни? Вот тут Федор Петрович утверждает, что лучше ходить голым, но при телохранителе…

— Ох! — всплеснула руками пожилая женщина, — Да зачем мне ваш телохранитель! Если только картошку вскопать. А то самой-то уже нелегко…

— Я никому ничего не предлагаю! — тут же с новой силой заговорил увядший было оратор, — Я просто говорю, в наши дни необходимо обеспечить себе безопасность. А будет то амбал под два метра, или забор вокруг дома, или пистолет в кармане, это не имеет значения. Главное, что-то должно быть.

— Да на кой мне пистолет! В нашем-то селе. Засмеют! — весело отмахнулась свекровь.

— Н-да… И в посадке картошки его никак задействовать нельзя, — очень тихо процедила Изольда. Однако она тут же удовлетворенно вздохнула. Она втянула несчастную женщину в разговор с занудным гостем, который от нее не отстанет до конца вечера, поскольку больше на него никто внимания не обратил. А это означало, что она больше не станет рекламировать Маняшу Тарасову таким непристойным образом. Не нужно, чтобы молодой человек видел заинтересованность родственников в выдаче девушки замуж.

— Чудесные у вас помидоры у крыльца, — снова шепнула ей Светлана, — Вы идете впереди времени. Такой стиль, а-ля натурель сейчас набирает обороты в Европе. Знаете, становится модным наводнять территорию перед домом всякими полезными растениями, ну чтобы создавалось ощущение, что вы на ферме.

— Я через это уже прошла лет пятнадцать назад, когда у моих родителей была дача под Москвой, — буркнула Изольда, почувствовав в теме подвох, — В каждой семье есть свои проблемы. У кого-то свекровь помидоры любит выращивать, у кого-то муж с собаками беседует.

Она хотела добавить «а дочка художников мочит», но вовремя сдержалась. Все-таки она была хозяйкой дома, как бы ни бесило ее собравшееся в этом доме общество.

— Вся моя жизнь — это мой дом! — продолжал вещать Полунин, — Поэтому я обезопасил его по последним стандартам.

— Но что вы имеете в виду? — вымучено просипел Влад, который с начала ужина пытался справиться с хандрой, вызванной затянутым на шее бежевым галстуком и сковавшим движения смокингом.

— Хотите знать?! — хитро прищурил пьяный глаз Федор Петрович, — Правда, хотите?

— Изнемогаем от нетерпения, — признался хозяин ужина. И это было чистой правдой. Он изнемогал от нетерпения конца пытки, связанной с этим ужином и со своим треклятым смокингом.

— Хм… — Полунин вдруг принялся ломаться, даже покраснел от удовольствия. Он оглядел Влада и его мамашу, остановился на шляпке, снова хмыкнул, и вдруг просиял, — Вам скажу. Скажу, потому что вы близкие мне люди.

— В самом деле? — изумился Пушкин.

— Точно. Мы ведь соседи. А соседи должны знать друг о друге все.

— Ну, у нас-то ничего такого точно нет, — пожала плечами мать хозяина дома, и тут же смущено опустила глаза. Все-таки было как-то неудобно, не открыть хотя бы часть своих тайн человеку, который собирается рассказать о самом сокровенном, — Что я могу сказать о себе… Я простая женщина. Вышла замуж за отца Владика совсем девушкой. Вот как Маняша. Ну, а он пьянчугой оказался. Сначала-то все нормально было. Ну, попивал, конечно, как и все у нас на селе. А потом стало его затягивать. И ведь когда напивался, подлец, такой агрессивный становился. Придет, бывало, под утро, вилы в сенях схватит и ну гонять нас по двору. Владик-то робким мальчиком рос. Так ведь писался, аж, до десяти лет. Как утро, так простынка мокрая. Как утро…

— Мама! — натужно улыбнулся ей сын, — Я думаю, Федор Петрович имел в виду вовсе не эти подробности нашей жизни.

Он покосился на упомянутого господина. Глаза того за время проникновенной речи женщины как-то нехорошо остекленели. На какой-то момент Влад даже решил, что сейчас гость упадет лицом в тарелку и захрапит.

— А потом перестал? — с чувством поинтересовалась Светлана.

— Что перестал? — вскинула брови мать несчастного Владика.

— Писаться. Перестал?

— Только этим и занимаюсь, — буркнул сын.

— Папа, — Коко толкнула Полунина в бок, чем чуть не спровоцировала его падение лицом в мясной паштет.

Она весь вечер безучастно тыкала вилкой в какие-то жалкие кусочки на своей тарелке, так и не сказав никому ничего более распространенного, чем «да» и «нет». Поэтому, когда от нее услышали свежее слово, все даже вздрогнули. Федор Петрович перевел на нее взгляд и пьяно улыбнулся:

— Доченька моя! Так о чем я говорил?

— О безопасности нашего дома, — равнодушно напомнила она ему и снова принялась тыкать вилкой в тарелке.

— Точно! — воодушевленно согласился тот и поднял голову на Влада и Ольгу Сергеевну, — Все дело в сюрпризах.

— В чем, простите? — не понял хозяин дома.

— Ох, ну у моего мужа пунктик. Он ко всему подходит нестандартно, — Светлана закатила глаза.

— Я творческий человек! — не без гордости объявил Полунин.

— Мы уже смирились, — призналась его жена, — что поделаешь. У каждого свои странности. Мой Федя, к примеру…

— Я сам! — крикнул тот, — Я сам все скажу!

— Да, пожалуйста, — Светлана снова повернулась к Изольде и тихо закончила, — … полный придурок.

— У меня не дом, а большая ловушка для воров. И стоит злоумышленнику наступить на маячок, как начнется такое, что даже в Москве и увидят, и услышат.

— Как это? — неожиданно заинтересовалась его откровениями Изольда.

— Маячки в разных местах, — он налил в свою стопку водки и, залпом выпив, продолжил, — Я их расположил хаотично, но с таким прицелом, что хотя бы один обязательно попадется на пути незваного гостя. А потому, я совершенно спокойно могу выходить из дома, даже не закрывая его на ключ. Я и компания «Сохранность и Ко» свое дело знаем. С меня была идея, с них исполнение.

— Когда в доме кто-то есть, — пояснила Светлана, мы, разумеется, эту систему отключаем. Потому что это же просто невозможно. Мой муж даже мне плана маячков не показывает. Ну, а когда мы выходим куда-нибудь, тут уж я не могу его остановить… И благословенны будут все те разбойники, которые обходят наш дом стороной. Иначе весь район на уши встанет…

— И сегодня вы включили эти маячки? — как бы невзначай поинтересовалась хозяйка дома.

— А как же! Я сказал, будет повод проверить систему! — заявил Полунин, — Вот увидите, если кто-нибудь к нам в дом влезет, тут все как днем засияет.

— Потрясающе, — без энтузиазма пробормотала Изольда.

По ее телу поползла нехорошая дрожь предчувствия. В дом Полуниных влез не кто-то, а Марго.