Портрет блондинки в голубом

Глава 3

Охранник Роман Топорков тупо пялился на экран своего мобильного телефона. Шарик скакал по маленькому мониторчику, никак не желая попадать в желаемые ворота, где должен был обрести вторую жизнь. А поскольку от первой жизни шарика уже осталось всего пять процентов, понятно, почему в эту минуту весь мир Романа Топоркова сконцентрировался до точки на экране его мобильного телефона. Пальцами он лихорадочно жал на кнопки, но ничего не выходило — упрямый шарик бился о стенки и отскакивал в разные стороны. Тело его непроизвольно металось вслед за траекторией шарика, проделывая в пространстве странные кривые. На лице его отображалась гамма эмоций, сходных с эмоциями человека, сидящего в кресле стоматолога. Кроме того, время от времени, Роман издавал скрипучие стоны. И вот, когда он собрал в кулак всю оставшуюся волю, когда сконцентрировал силы и внимание на двух маленьких кнопках телефона, с помощью которых он уже готов был загнать шарик в ворота, над его головой, кто-то кашлянул. Роман подпрыгнул на стуле.

— Какого черта! — заорал он.

На экране появилась траурная надпись «game over».

— Простите, что помешала вам в пустую растрачивать свою жизнь, — вежливо начала Марго, — Но на то были веские причины.

— Пятый уровень! — сквозь зубы процедил охранник, — Я еще никогда так далеко не забирался.

— Посмотрите на это с другой стороны, — улыбнулась блондинка, — Если вы пройдете все уровни сегодня, чем вы займетесь завтра?

— Ну, я как-то не думал об этом…

— Вот видите! Всегда нужно сначала подумать, а потом прилагать усилия, — наставительно проговорила она и, склонив голову, участливо осведомилась, — Вы уже можете говорить?

— А в чем дело-то? — нахмурился Топорков.

Собака в руке блондинки покосилась на него с явной неприязнью.

— Я хотела было проехать мимо вашего домика…

— Это не домик, а контрольно пропускной пункт, — с достоинством поправил ее Роман.

— Вот именно поэтому, я и не смогла проехать мимо. Ворота же закрыты. А потому я посидела немного в машине, и тут мне в голову пришла прекрасная мысль: раз уж я все равно остановилась, почему бы мне не зайти внутрь. Тем более, что я хотела бы задать вам несколько вопросов.

— Вы гость или житель поселка? — решил уточнить охранник.

— Если бы я была жительницей этого поселка, то вы бы здесь уже не работали, — с улыбкой ответила Марго, — По моему мнению, охранник должен неотрывно смотреть в мониторы, а не играть в телефонную игру. Тем более, когда в одном из домов уже убили человека. Н-да… с бдительностью у охраны поселка полная беда. Что уж говорить о том, что вы ничего толкового не смогли сообщить следователю о посторонних, которые были на вверенной вам территории в ночь убийства Пабло Бурхасона. Пожалуй, я доведу до сведения жителей о ваших играх.

— Да что вы в самом деле, — струхнул Топорков, — На эти мониторы и смотреть не нужно. Слышите?

В паузе Марго явственно услышала множество тонких электронных писков.

— Вот, — кивнул охранник, — Это сигналы системы на заборе. Система реагирует на полеты всякой мелкой дряни: ну птиц, к примеру. Мух и комаров, правда, уже не распознает, слава Богу. Но и без них у меня к концу смены всегда голова раскалывается.

— Сочувствую вам, — вздохнула Марго, — Значит, выходит, что человек через забор не перелезет?

— Да тут такой вой подымится, что весь поселок проснется. Что вы! Месяц назад мальчишка 12-летний — сын Дубовых, решил на спор перелезть. Что тут началось! Ну, а заодно и систему проверили.

— Тогда посторонние могли проехать через ваш пункт, — настаивала Марго.

— Вы же видите, — с обидой пробормотал охранник, — Если вы не житель поселка, у которых есть ключ от системы, то без подтверждения хозяина дома я к нему никаких гостей не пущу. А в тот день никаких гостей Бурхасон не принимал.

— Странно, — задумчиво протянула Марго, — Тогда как же убийца проник на территорию поселка?

Топорков покосился на нее с нескрываемым подозрением:

— А вы-то сами кто будете, и почему вас это вообще интересует?

— Я была в гостях у Изольды Пушкиной, — спокойно ответила Марго, — А вопрос убийства Пабло Бурхасона меня интересует потому, что в ту ночь из его мастерской похитили мой портрет. Я, конечно, уже наняла детектива, который занимается его поисками. Но раз уж сегодня я приехала в этот поселок, то почему бы мне самой не поинтересоваться. В конце концов, в первую очередь мне нужно, чтобы портрет нашелся.

— А… теперь я вас вспомнил, — скупо улыбнулся Роман, — Вы ездите на красном Порше.

— Именно.

Охранник сунул свой телефон в карман и почесал за ухом. Марго поморщилась.

— Ну… — невнятно начал охранник, — в ночь убийства художника как раз я и дежурил. Он сам заехал на территорию на своем Бентли около восьми вечера. А после этого никто к нему не приезжал. Да и вообще, в поселке в ту ночь мало кто гостил. Вернее сказать, только целитель этот Свирский… ну, жених Коко Полуниной. Которого, говорят, тоже того.

Марго посмотрела на него очень внимательно.

— Вам, кажется, не очень-то нравился Свирский?

— Мне? — деланно изумился Роман и тут же счел нужным нахмуриться, — Какое мне дело до жениха госпожи Полуниной? Я охранник.

— Н-да… — она усмехнулась и пошла к выходу, — я, к примеру, арт-директор на одном предприятии. И мне в голову не приходит выяснять, кто чей жених среди работников, которых я вижу довольно часто.

— А чем мне тут еще заниматься? — удивленно осведомился Петров, — К тому же знать все про всех — это моя прямая обязанность.

— Если вам совсем уж нечем заняться, займитесь самообразованием, — на выходе кинула ему Марго, — В конце концов, сидя на этом месте можно обрести неплохие связи. А там, немного знаний экономики, пара хороших идей, и вы уже не охранник, а житель этого поселка. Всего доброго.

Роман Топорков хмуро смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Потом он спохватился и нажал кнопку, которая запускала механизм подъема шлагбаума. Ему вовсе не хотелось, чтобы блондинка снова появилась в этой комнате. Он услыхал, как красный Порш заурчал мотором и выкатился за территорию. После этого он достал из кармана мобильный телефон. Но не стал играть, а набрал номер. Ему ответили.

— Коко, привет, — быстро проговорил он, — Тут одна дамочка тобой и Свирским интересуется. Так ты будь осторожна.

Роберт Мусинович Оберсон с виду был тщедушным старикашкой, возраст которого близился годам к ста. Однако под этим беззащитным ликом скрывался человек, который в своем хиленьком кулачке вот уже полвека умудрялся держать черный рынок антиквариата если не всей России, то, по крайней мере, ее центральной части. Через его руки проходили многие ценности, некоторым из них полагалось висеть в музеях или храниться в запасниках. Но они уже давно гуляли по частным коллекциям, о чем, музейные работники даже не догадывались, потому что эти ценности с успехом заменяли искусно выполненные подделки. Петр Бочкин знал Роберта Мусиновича еще со времен своей работы на Петровке. Тогда тот помог ему отыскать похищенную из Третьяковской галерее картину. Потом Петр спас старика от неминуемой смерти. С тех пор у них установились хоть и не теплые, но вполне дружеские отношения. На том основании Бочкин и заглянул к старейшему московскому антиквару, который яко бы «отошел от дел» и пребывал на пенсии, но по существу продолжал то, чем занимался с юношеских лет: оценивать и продавать предметы искусства. Теперь он переместил свой кабинет из антикварного магазина, что на Старом Арбате в собственную квартиру, которая находилась в доме, стоящим в ста метрах от бывшего его места работы. Оберсон встретил Петра хмурым приветствием и пригласил в гостиную, которая больше напоминала антикварную лавку. Тут даже пепельницы были предметами старины, не говоря уж о мебели, люстре и ковре. Бочкин аккуратно умостился в кресло времен Людовика XVI-го и исподлобья глянул на хозяина дома. Почему-то он всегда при нем чувствовал себя учеником с плохой успеваемостью по всем предметам. Может быть, дело было в возрастной разнице. При Роберте Мусиновиче хотелось слушать внимательно, говорить вполголоса, а речи свои тщательно обдумывать.

— Давненько мы не встречались, — проскрипел антиквар, — Странно, что ты вообще появился. Я слышал, ты ушел на вольные хлеба, следишь за неверными бабами…

Он презрительно хмыкнул, словно действительно уважал работников Петровки и недоумевал, как можно было расстаться с такой почетной службой ради доли частного детектива.

— Ну, не все мои дела касаются неверных жен, — в свою очередь ухмыльнулся Петр, — Неверные мужья тоже попадаются.

— И чего тебе от меня нужно в таком случае? — Роберт Мусинович вздохнул и тяжело опустился в кресло напротив, — Я вроде уже не по твоей части. Я вообще не помню, когда изменял в последний раз. Да и Софа моя померла уж почитай лет двадцать тому назад.

Его маленькие серые глазки уперлись в Бочкина, и тот почувствовал, как в его тело вонзились две иглы. Он непроизвольно дернулся, но взял себя в руки и ответил:

— У моей клиентки пропал портрет работы художника Бурхасона. Вернее, ее портрет находился в его мастерской.

— Это которого шлепнули? — проскрипел антиквар.

— Он самый.

— Ай, — отмахнулся Оберсон, — Я такой мазней никогда не занимался, ты же знаешь. Меня интересуют настоящие шедевры, а это малялово оставь для нуворишей. Они своего гения кокнули, они же и его наследие делят. Тут я тебе не помощник.

— Но может вы что-то слышали?

— Слышал? — переспросил антиквар, и частный детектив уловил насмешку в его голосе, — Да я про такую ерунду и слушать не стану. Бурхасон! Нашли, тоже мне, художника. Помяни мое слово, уже через год о нем и знать-то никто не будет. Появится еще какой-нибудь писака, будет малевать портреты для нашей буржуазии. Свято место пусто не бывает.

— Сам знаю, — буркнул Петр и поднялся, поняв, что разговор ни к каким результатам не приведет, — Но клиентка жаждет отыскать свой пропавший портрет. Он предназначен для галереи в Конго.

— В Конго? — прищурился Оберсон, — Ну, там самое место мазне этого горе художника. Пускай черноликие восторгаются.

Бочкин уже вышел в прихожую, когда за его спиной проскрипел голос хозяина дома:

— Милок, ты жучок-то забери. Нече добро разбазаривать. Я ведь его в унитаз спущу, а для тебя лишняя растрата.

Из квартиры Оберсона Петр Бочкин выкатился красным от злости и стыда. И как он мог забыть, что маленькие подслеповатые глазки старика подобны снайперским прицелам. Да и вообще, черт его дернул, крепить жучок под кресло, на котором, может быть, сам этот Людовик VI-й и сиживал! Что он хотел узнать? Ни дать, ни взять, профессиональная привычка — это самая настоящая болезнь! Бочкин клял бы себя и дальше, если бы не телефонный звонок.

— Спаси меня, — почему-то прошептал ему в ухо следователь Кутепов.

— В смысле? — не понял Петр.

— Спаси, говорю! — так же страстно прошептал следователь с Петровки, — Забери ты ее отсюда. Она уже третий час сидит и не выходит. А у меня мозги кипят.

— Да о ком ты говоришь?!

— О клиентке твоей, мать ее! О Маргарите Вячеславовне Телегиной! Забери ее, иначе я тебя лишу выгодного заказчика. У меня уже сотый раз рука к пистолету тянется, могу и не удержаться.

Бочкин шел по длинному коридору сурового здания, располагавшегося на Петровке, борясь с нахлынувшей ностальгией. Почему-то в голову лезли идиотские идеалистические воспоминания, что вот на этом подоконнике, они сидели с тем-то и с тем-то, и было тогда почти утро, а они заходились в краснощеком азарте, пытаясь вычислить преступника, хотя состав его преступления уже стерся в памяти бывшего следователя. Конечно, оно было громким, ведь все преступления, которые расследуют на Петровке непременно громкие. Или тогда Петру так казалось, ведь в молодости все, что ты делаешь, исполняется особенной значимостью. Он завернул за угол, поднялся еще на один пролет и чуть не прослезился, узрев у стены все те же стулья, обитые дерматином, на которых сиживали его подследственные и свидетели. Бочкин мотнул головой и принялся отсчитывать кабинеты, чтобы отогнать ненужные сантименты. Память — странная штука. Почему-то она предпочитает хранить лишь приятные моменты, вымарывая из файлов вечную нехватку денег, а посему полуголодное существование следователя, если он, разумеется, чист на руку. Конечно, жизнь работника с Петровки до краев наполнена романтикой приключенческих киношек. Но куда деваться от суровой действительности, когда, наломавши голову над сложнейшими тайнами, набегавшись за преступниками, насидевшись в засадах и с большим трудом оставшись после всего этого в живых, ты приходишь в магазин с единственной надеждой, что в кошельке окажется нужная сумма, которой хватит на двести грамм дешевой колбасы, полбуханки хлеба и мерзавчика водки, которую ты выпьешь из горла в одиночестве, чтобы забыться и проснуться назавтра с новой версией и раскалывающейся от похмелья башкой. И это если не вспоминать о вечных отчетах, многотомной писанине и постоянного давления сверху. И еще если не брать во внимание постоянное чувство озлобленности, поскольку ты прекрасно понимаешь, что все твои усилия в поиске и поимке преступника снова окажутся напрасными. Ведь крупные преступления совершают граждане соответствующего ранга, у которых есть связи или на худой конец деньги, и которые уезжают на машинах представительского класса по непонятным причинам оправданные и отпущенные прямо из зала суда. Если до суда вообще дело доходит. Чаще не доходило, а прерывалось телефонным звонком, когда в трубке очередная высокопоставленная сволочь грозным голосом приказывала не трогать господина такого-то. За годы службы Петр даже некую странную статистику выявил: высокопоставленные сволочи менялись, а «господа такие-то» то и дело фигурировали в делах об особо-тяжких преступлениях. И дела эти успешно разваливались. В основном от этого Петр Бочкин и ушел. Надоело, знаете ли, бороться с властями, которым выгодно дружить с закоренелыми преступниками. И вообще, ему стало понятно, что в какое новое громкое дело не копни, обязательно за ним стоит «господин такой-то или сякой-то», которого он уже знает как облупленного, и ни раз получал за него от многих своих начальников хорошие взбучки. Так что с него хватит! Пусть вон Кутепов теперь отдувается, если пока еще не понял, кто правит этим миром. А он частный детектив Петр Бочкин будет следить за неверными дамочками и их неверными мужьями. В общем, заниматься всяческой ерундой, получая за это хорошие гонорары. На этой жизнеутверждающей мысли Бочкин потрогал не к месту разнывшуюся разбитую скулу и поморщился, признав, что и в его непыльной работенке есть место кое-какой романтике. Конечно, приятнее, чтобы всегда побеждали хорошие парни. Однако тут уж ничего не поделаешь. Это жизнь, а не кино. Попав в кабинет следователя Кутепова, Бочкин тут же оценил обстановку. Его давний соратник сидел за столом, обхватив голову обеими руками, и тупо глядел перед собой. Таким Кутепова Петр видел лишь раз в жизни, когда тот выпил на спор две бутылки водки залпом, не закусывая. Таким образом, Бочкин тут же сделал вывод, что три часа, проведенные наедине с Марго по разрушительному действию на мозг равны означенным двум бутылкам дешевой водки. Блондинка же, словно не замечая, что собеседник давно впал в транс, а, следовательно, не в состоянии внимать ее монологу, не прекращала говорить ни на секунду. Ее высокий, наполненный яркими красками голосок, казалось, витал под потолком кабинета.

— Нет, вы все-таки должны меня выслушать! — прострекотала она и потрепала за холку свою плюгавенькую собачонку, — Тут она мимолетно обернулась, так же мимолетно улыбнулась и радостно воскликнула, — Господин Бочкин. Вы как раз кстати! Я уже битый час пытаюсь достучаться до господина… то есть простите гражданина следователя, чтобы возбудить его мозг к активной работе.

— Три, — не меняя позы, очень тихо поправил ее Кутепов.

— Что вы говорите? — изумилась она, — Как быстро время летит.

— Да уж, — не стал спорить с ней Кутепов и, вскинув больные глаза на Бочкина, предложил как-то уж слишком миролюбиво, — Присоединяйся, Петя.

Частный детектив на уровне инстинкта почувствовал, что лучше ему не перечить. В таком состоянии человек способен либо умереть, либо убить каждого, кто окажется поблизости. Причем, ни то и ни другое для него сейчас особенного значения не имеют. Он аккуратно приземлился на стул, и, наполнив свой голос до краев невыразимым участием, поинтересовался:

— Так о чем вы тут говорите?

— О портрете, разумеется! — возмущенно прострекотала Марго, — Вы же не подумали, что у нас тут пятичасовое чаепитие с пустыми разговорами о погоде.

— А лучше бы, — так же тихо и тоскливо пробормотал Кутепов.

— Ну, хорошо, — Бочкин понял, что в этом затянувшемся разговоре, который по праву нужно назвать монологом, следует принять инициативу, как говориться, на грудь. А потому он подобрался, сжал кулаки и зачем-то напряг спину. Он всегда напрягал мышцы спины, если ему грозила опасность, — О чем именно вы говорили добрых три часа? Марго, вам ведь не пришло в голову обсуждать каждый мазок кисти покойного художника, коими он запечатлел ваш потрясающий образ на своем холсте?

— Нет, — резко ответила она, и Петр, неожиданно для себя сделал странное открытие: оказывается, блондинки способны чувствовать сарказм в голосе собеседника. Раньше он этого как-то не замечал. Возможно, Марго какая-то продвинутая блондинка.

— Тогда что же вас привело в кабинет несчастного следователя, который повинен лишь в том, что в годы сопливой юности читал слишком много детективов про майора Пронина, а потому выбрал неудачную профессию?

— Хм… — она, по всей видимости, задумалась над смыслом сказанного, потом не слишком уверенно проговорила, — Так именно это и привело. Если бы господин, простите, гражданин, или уж совсем на худой конец товарищ Кутепов был каким-нибудь дворником или шофером, я вряд ли обратилась к нему в связи с пропажей портрета.

Тут она мельком взглянула на несчастного следователя, и добавила с большой долей снисходительности в голосе:

— Хотя, мне кажется, вы правы. Этот бедный человек определенно выбрал не ту профессию. Ведь как интересно складывается судьба? Может быть, где-нибудь он смог бы добиться больших успехов…

— Я бы попросил! — неожиданно озверел Кутепов, и бешено завращал глазами. Когда он покончил с упражнениями для глазных мышц, он уставился на Бочкина и едва сдерживаемой, накопленной за последние три часа яростью, прошипел, — Твоя клиентка полагает, что художника убили именно из-за ее портрета.

Слово «портрет» он явно хотел снабдить довольно непристойными эпитетами, и насилу сдержал свой порыв.

— Почему? — искренне удивился Бочкин.

— Как это! — возмутилась Марго, — Посмотрите на список похищенных в доме Бурхасона вещей, и вы сами все поймете.

— Отлично! — взревел Кутепов и, схватив со стола уже довольно мятый лист бумаги, на котором был напечатан список пропаж, громко и с вызовом зачитал, — Браслет с тремя крупными бриллиантами, рисунки художника Брюллова в количестве 5-и штук. Все! Ну, еще мы можем дописать сюда портрет «Дамы в голубом». То есть портрет твоей клиентки, — уже тише заключил он.

— Вот! — с торжеством в голосе произнесла Марго, — Что и требовалось доказать.

— Я пока никаких доказательств не вижу, — промямлил Бочкин, на которого угнетающе подействовала ожесточенность прежнего коллеги по цеху.

— Как же, — изумилась блондинка, — Ведь после перечисления похищенных вещей, совершенно ясно, что ничего ценнее моего портрета из мастерской художника похищено не было. Кто будет убивать за браслет или рисунки?

— Это рисунки самого Брюллова? — напомнил Кутепов, — Между прочим, работники министерства культуры ни раз предлагали Бурхасону продать их Третьяковке.

— Я совершенно не понимаю, о чем вы сейчас говорите, — перешла на резкий тон Марго, — При чем тут работники культуры, Третьяковка и какие-то там рисунки?

— Картины Брюллова выставляют в Третьяковке, так? — с непонятным азартом вступил в спор следователь.

— Послушайте, — миролюбиво обратилась к нему Марго, — Третьяковка — это, пожалуй, единственное место в Москве, которое я посещаю с завидной регулярностью. Примерно раз в два месяца. И нигде я не видела даже намека на какие-то там картины Брюллова. В каком бутике, конкретно, выставляют живопись? Скажите мне, потому что сейчас мы ведем спор на моей территории.

— Бутике? — разом озадачились мужчины.

— А что есть какая-то другая Третьковка? Что вы мне голову морочите! Третьяковка — это линия бутиков в Третьяковском проезде. «Mercury», «Prada», да что перечислять, они всем известны. И абсолютно никаких картин… — не заметив озадаченных лиц собеседников, она наморщила нос и произнесла уже задумчивее, — Хотя там в одном кафе, кажется что-то такое висит… Хм…

— Тема закрыта, — неожиданно подытожил Кутепов, — И потом, я же не отказываюсь искать ваш портрет. Попадется, обязательно дам вам знать. Кстати, Петр Бочкин, по-моему, усиленно занимается тем же. Чего вы так волнуетесь?

— Послушайте, — Марго неожиданно поднялась со стула и, вскинув свою собачонку, направилась к двери, — Вы не понимаете ничего! Если вы найдете мой портрет, вы найдете убийцу. Это же ясно как божий день! Честно говоря, меня мало занимает личность убийцы. Все, что я хочу, так это воздать должную справедливость, и направить последнюю работу автора по назначению — то есть в галерею, для которой он ее писал. Я просто обращаю ваше внимание на важность поисков именно моего портрета. А вы делайте выводы.

— Почему вы так думаете? — осторожно поинтересовался Бочкин.

Она вздохнула. На губах ее заиграла легкая полуулыбка:

— Считайте, что мне это подсказала женская интуиция.

И, тряхнув шикарными светлыми волосами, она гордо выплыла за дверь. В ее движениях было столько грации и невысказанного презрения к оставшимся, что на минуту у мужчин перехватило дыхание. Затем Кутепов тупо посмотрел на Бочкина и мрачно изрек:

— Ты сам выбрал свое ремесло. По мне так уж лучше получать выговоры от начальства и сидеть тут на манер марионетки с вечно задранными вверх конечностями, чем вести дела с такими вот дамочками.

— Ну, пока что она достает только тебя, — усмехнулся ему в ответ частный детектив, — А что все-таки со следствием? Есть хоть какие-то результаты?

— Ой, да ну его к ядреной фене! — отмахнулся следователь, а потом вдруг совершенно нелогично в продолжение такого ответа, начал откровенничать, — Дело, считай, глухое. Бурхасон погуливал с женой Ильина.

— Что ты говоришь?! — перешел на полушепот Петр, которому, как всякому профессионалу ведущего дела с выходцами из высших слоев общества эта фамилия была хорошо известна. Да, впрочем, чтобы знать Ильина, совершенно необязательно было быть частным детективом. Поэтому он решил уточнить, — Ты говоришь, о Федоре Петровиче Ильине — владельце концерна «Никельпрокат»?

Кутепов молчаливо кивнул.

— Тогда понятно, почему ты топчешься на месте…

— Я не топчусь на месте, а благодаря нашим доблестным операм уверенно и неуклонно двигаюсь в задницу, — озлобленно пробормотал следователь, — Ты же понимаешь, как только мои бедолаги нарыли этот факт, и имя Ильина всплыло в деле, на мою башку положили пресс, которым давят старые Камазы на заводе утильсырья. И я вынужден выкручиваться, чтобы вымарать его имя, сохранив при этом видимость активных действий по расследованию. Но как я могу вымарать из дела имя единственного подозреваемого?

— А почему ты так уцепился за Ильина?

— Спрашиваешь! — вздохнул Кутепов, — Он же в порыве неистовой страсти в качестве свадебного подарка отстегнул невесте 14 процентов акций своего предприятия! А у той через год начался нешуточный роман с Бурхасоном. И что за перспектива вырисовывалась у ее мужа?

— Н-да… — тоже вздохнул Петр.

В этот момент он сам себе позавидовал. Теперь ему не казалось, что жизнь дала трещину, а разбитая рожа и угроза мужскому достоинству уж такие существенные неприятности. Ведь когда общаешься с людьми, которых жизнь бьет куда сильнее, собственные беды представляются сущей ерундой.