Портрет лива в Старой Риге

Перевод Р. Тименчика.

О т е ц.

М а т ь.

С ы н.

Н е в е с т к а.

Б а б у ш к а.

Т е т у ш к а.

Я н и с.

В е л т а.

Р и т а.

Д е з и я.

Р а й в и с.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната в старом деревенском доме в Видземе. Печь с лежанкой, растапливаемая с кухни, загораживает от нас дверь; за окном в лучах вечернего солнца сверкают заснеженные холмы, на белом фоне которых особенно ярко выделяются красные цветы герани на подоконнике.

За стеной, на кухне, слышны озабоченные голоса и звонкий смех, хлопает дверь, гремят конфорки на плите, льется вода из ведра в котел и из котла обратно в ведро… Все свидетельствует об оживленной деятельности, которой охвачено довольно большое число людей.

В комнате какое-то время никого нет, и мы без помех можем рассмотреть уютное помещение. Верх платяного шкафа и спинка кровати украшены барочной резьбой по дереву. По стилю перекликается с ними массивное кресло. Сундук для приданого рядом с кроватью служит столом, на нем стоит транзисторный приемник, лежат газеты, журналы, стопка книг. Кровать покрыта домотканым одеялом, через спинку кресла переброшен большой шерстяной платок, на печи развешаны для просушки одежда, носки.

И вот входит М а т ь, явно из кухни — в кофте с засученными рукавами, в большом фартуке.

За ней следом идет В е л т а в лыжном костюме и вязаной шапочке.

М а т ь. Здесь, пожалуй, будет поспокойнее, в бабушкиной комнате… Только немного приберу.

В е л т а. Что вы, не надо.

М а т ь. Позволь уж мне знать. (Начинает прибирать, в первую очередь освобождая лежанку.) Как это у нее произошло, у твоей подружки?

В е л т а. Да вот непонятно. Если б еще с горки или где-нибудь в лесу, среди деревьев, так нет же — в чистом поле, мы уж тогда домой поворачивали! Рита спрашивает — где же Дезия? Я останавливаюсь, оглядываюсь — лежит на снегу, одна лыжа туда, другая сюда…

М а т ь. Ай-яй.

В е л т а. Ну, расстегнули, помогли встать… Сразу поняли, что до нашего дома не добраться, вот и приплелись на ваши «Воронята»^{89}.

М а т ь. Правильно сделали, Велта. Ежели растяжение или вывих, это еще ничего, а с переломами шутки плохи. Этот молодой человек тоже студент?

В е л т а. Да, его зовут Райвис. Единственный парень в нашей группе, да к тому же поэт!

М а т ь. Смотри ты. Такой молодой.

В е л т а. Стихи рано начинают писать.

М а т ь. Девчонки, надо думать, все в него влюблены?

В е л т а. Похоже.

М а т ь. А он в кого?

В е л т а. Наверняка знаю, что не в меня… А вы опять на «Воронятах» живете?

М а т ь. Нет, что ты. Тут только бабушка ютится. Все время зовем ее в Лиелварде^{90}, в нашем новом доме у нее была бы своя комната, да она ни за что не соглашается, привыкла здесь… Приехали — так, на субботу, помочь немного. Мы с мужем приехали, сын… невестка, тетушка… Бабушка вдруг надумала свинью забить.

В е л т а. То-то я со двора знакомый запах почуяла — свинью палят, подумала…

М а т ь. Ну иди и веди своих.

В е л т а уходит.

Мать еще немного прибирает.

Входят В е л т а и Р и т а, ведут Д е з и ю, которая, обняв подружек за плечи, прыгает на одной ноге.

За девушками идет Р а й в и с.

Сюда, сюда, пожалуйста. (Показывает на кресло.)

Дезия с помощью Велты и Риты присаживается.

Очень больно?

Дезия кивает.

Мать, присев, начинает развязывать шнурки на ботинке Дезии.

Р и т а. Мы с Велтой могли бы.

М а т ь. Не беспокойтесь.

В е л т а. Не можем понять, как это случилось, а сама она ни слова не говорит.

Р и т а. На ровном месте!

М а т ь. А на неровном всякий будет внимателен да поостережется. (Снимает ботинок.)

Д е з и я. Ой!

М а т ь. Ничего, сейчас все будет в порядке… (Начинает снимать носок. Оборачивается.) Да не застите свет-то, молодой человек!

Райвис отходит от окна.

Так я и думала, обыкновенный вывих. Сейчас вправим и…

Р а й в и с. Этого еще не хватало!

Мать удивленно оглядывается.

Надо позвонить в «Скорую».

М а т ь. Да, ну… пожалуйста, звоните. Ближайший телефон не у вас ли, Велта?

В е л т а. Вероятно, да.

М а т ь. Километра три, если через озеро.

Р а й в и с. Велта!

М а т ь. Если только они захотят поехать в субботний вечер да по занесенной дороге.

Р а й в и с. Должны — и поедут. Кто они вообще такие? Как они могут хотеть или не хотеть, если человек погибает.

М а т ь. Все так, только… кто тут, по-вашему, погибает? (Протянув руку, берет с кровати полушубок, расстилает на полу, ставит на него ногу Дезии, прикрывает ее другим концом полушубка и поднимается.) У меня в свое время здесь, на «Воронятах», пятеро мальчишек росло, все по деревьям лазали да головой в колодец падали…

Р и т а. О господи!

М а т ь. Да, и так бывало… Росли и выросли, все пятеро, а если б я из-за каждого вывиха или ссадины «скорую» вызывала, тогда уж и не знаю, машина с утра до вечера должна была б у нас во дворе стоять.

Р а й в и с. Если есть малейшее подозрение на перелом, нужен рентген.

М а т ь. Позову бабушку, пусть она посмотрит. (Уходит.)

Р а й в и с. Слыхали?

Р и т а. Колоссально. Райвис требует рентгена, а она отвечает, что позовет бабушку.

Р а й в и с. Она что, смеется над нами?

Д е з и я. Предоставьте ей…

Р и т а. Как ты сказала?

В е л т а. Дези!

Д е з и я. Не мешайте… Она знает, что делать…

Р и т а. Ты думаешь?

Д е з и я. Она только притронулась, и все, а мне стало легче…

Входит Б а б у ш к а, тоже в длинном фартуке и разгоряченная, от плиты. За ней идет М а т ь.

Б а б у ш к а. Добрый день.

В с е. Добрый день.

Б а б у ш к а. Пациентик улыбается, это хороший признак… (Идет к сундуку, где рядом с книгами лежат очки. Берет их, надевает, подходит к Дезии. Приседает. Высвобождает ногу Дезии. Смотрит.) Какой там сломанная, сломанную за версту видать… Дочь говорит, в чистом поле это с вами приключилось. Небось пробовали с места резко повернуть назад?

Дезия кивает.

Ну как же. А что к ногам две этаких здоровенных деревянных штуковины присобачены, не учли… Вправим?

Дезия кивает.

Р а й в и с. Без рентгеновского снимка я…

Д е з и я. Райвис!

Б а б у ш к а. Дружок, похоже, волнуется больше самого пациентика, так уж и бывает… Для верности, дочка, позовем тетушку, пусть и она глянет.

Р а й в и с. Тетушку.

М а т ь, взглянув на Райвиса, уходит.

Б а б у ш к а (развязывая шнурки на втором ботинке Дезии). Как я в молодости лыжи любила! Я в Цесисе выросла, там ведь у нас всё горы, я и с мужем на лыжах познакомилась, он тогда в Приекульской земледельческой школе^{91} учился. На Гаую^{92} вдвоем спускались, так что ветер пел в ушах да щеки обжигал… Потом уж сюда приехала, но все равно в такие вот мартовские дни, как сегодня, не могла усидеть. Случалось, оставлю ребенка в люльке, сама на лыжи — да в лес… (Снимает ботинок.)

Входят Т е т у ш к а, вытирая о передник руки, и М а т ь. Тетушка подходит к Дезии, приседает, смотрит.

М а т ь. Так?

Тетушка выпрямляется и дважды кивает.

Б а б у ш к а. Ну как же. Это мы мигом. Давай, дочка.

М а т ь. Ты, бабушка, лучше умеешь.

Б а б у ш к а. Уметь-то мы обе умеем, да у тебя руки покрепче. (Наклоняется к Дезии и тихо объясняет, что надо делать — вытянуться во весь рост, сильно упершись руками в подлокотники…)

Тетушка заходит за спинку кресла и берет Дезию под мышки. Занимает свое место и Мать.

Р а й в и с (уже уступчивым тоном). Я тем не менее в подобных дикостях принимать участие отказываюсь и за последствия не отвечаю. (Уходит.)

Б а б у ш к а. На кого он учится?

В е л т а. Как и мы, на филолога.

Б а б у ш к а. А…

Дезия неожиданно рассмеялась, все смотрят на нее.

Ну, ну, пациентик… Даже у нас в деревне встречаются такие, что не выносят. С виду будто бы ничего, мужчина мужчиной и телом и духом, а как увидит у кого перевязанный палец, побелеет как полотно — и в обморок!

М а т ь. Бабушка, ну?

Бабушка оглядывается, на месте ли Тетушка.

Тетушка кивает и крепче обхватывает Дезию.

Бабушка кивает Матери.

Через мгновение все позади, дело сделано, Дезия успевает только слегка рвануться…

Зато громко вскрикивает Рита.

Мать, Бабушка и Тетушка оборачиваются в ее сторону.

Поворачивает голову и Дезия.

В е л т а. Рита!

Р и т а. Извините меня…

Б а б у ш к а. Ничего, ничего. (Дезии.) Больно было?

Д е з и я. Нет… Спасибо.

М а т ь. Ну как не больно, должно быть больно… (Берет полотенце, вытирает Дезии лоб.) Без боли не прожить. Особенно женщине.

Б а б у ш к а. Поищу носки помягче да погрею на печке. (Открывает шкаф, ищет.)

М а т ь. Сперва, наверно, надо что-нибудь сердечное.

Б а б у ш к а. У тетушки спроси.

М а т ь. Валокордин, что ли… Теть! В твоей сумке ничего такого не найдется?

Тетушка кивает.

Накапай, пожалуйста, на сахар, и пусть невестка принесет.

Тетушка кивает и идет к двери.

Р и т а. Пойду позову Райвиса.

Д е з и я. Сам придет.

В е л т а. Дези!

Т е т у ш к а (останавливается). Ну вы уж как хотите, а мне этот мальчик сразу бросился в глаза. Его тонкое, нервное лицо свидетельствует о богатой духовной жизни.

Б а б у ш к а (с белыми шерстяными носками в руках направляясь к печке). Правда?

М а т ь. Раз тетушка говорит, надо будет приглядеться.

Т е т у ш к а. Ему и теперь нелегко среди людей, а будет еще труднее, и я считаю, что смеяться над ним несправедливо.

Б а б у ш к а. Кто смеется, просто поговорили.

М а т ь. Мне ближе такие, как Янис.

Т е т у ш к а. Янис умеет себя вести, и внешность у него приятная, но в один серый денек он выскажет, что думает на самом деле, и все будут поражены, помяните мое слово. (Гордо уходит.)

Б а б у ш к а. Поражены в хорошем или дурном смысле?

М а т ь. Всяко можно было понять…

В е л т а. Что это за Янис?

М а т ь. Янис Заруп, племянник мужа.

В е л т а. А, из нашего класса… Он же в армии.

М а т ь. Недавно вернулся.

В е л т а. Правда? Мама мне не говорила.

М а т ь. Он с минуты на минуту будет здесь, сможете поболтать… С утра он помогал в… ну, во всех этих делах.

Бабушка, бросив на нее взгляд, несет Дезии согретые носки.

Д е з и я. Спасибо, бабушка. (Надевает носки.)

Б а б у ш к а. Посидите еще немного и отдохните.

М а т ь. Большие щи кипят, сможете попробовать. Скоро уж сядем за стол. Печеночный паштет тетушка готовила, такого вы и в Риге в ресторане не найдете, а еще зельц и студень — тут тетушка непревзойденна. Я как-то попробовала, все до мелочей у нее высмотрела, а все же не то было.

Б а б у ш к а. Словечка того не было.

Д е з и я. Какого словечка?

М а т ь. Того самого, заветного… Без словечка нельзя.

Б а б у ш к а. Когда ногу вправляешь, например.

Р и т а. Я не слышала, чтобы вы что-нибудь говорили.

М а т ь (с улыбкой переглянувшись с Бабушкой). Разве оно вслух произносится… Между прочим, девочки, сколько вы ей дадите, нашей тетушке?

В е л т а. Шестьдесят.

Б а б у ш к а. Вот еще.

Р и т а. Больше?

Б а б у ш к а. На два десятка ошиблись.

В е л т а. Не может быть. Тетушке! Восемьдесят!

Б а б у ш к а. За.

В е л т а. Сколько помню себя, столько помню и вашу тетушку, и всегда она была такой же.

М а т ь. При Ульманисе^{93} она еще у последних баронов Корфов экономкой служила. Когда бароны уехали в Германию, она нанялась на корабль и в войну находилась за границей, даже в Аргентине побывала и много где еще.

Б а б у ш к а. Пойдем на кухню. Как бы она не перетрудилась в такой жаре.

М а т ь. Сколько раз я ей говорила, чтоб отдохнула, да разве она послушает?

Б а б у ш к а. Куда там.

М а т ь. Надо думать, мужчины за это время кончили засолку. (Дезии.) Невестка сейчас принесет что-нибудь сердечное, вы примите.

Д е з и я. Спасибо вам большое за все.

Б а б у ш к а. Какое-то время еще погодите ходить.

Дезия кивает. М а т ь и Б а б у ш к а уходят.

В е л т а. Дези, ты хорошо себя чувствуешь?

Д е з и я. Будто ничего и не было.

Р и т а. Со стороны выглядело жутковато.

Д е з и я. Да, ты даже закричала… Убежала бы, один ведь такой убежал…

Р и т а. Дези, ты иронизируешь?

В е л т а. Над Райвисом?

Входит Н е в е с т к а, осторожно несет ложку с сахаром, на который накапано лекарство.

Н е в е с т к а. Добрый день.

Д е в у ш к и. Добрый день.

Н е в е с т к а (Дезии). Пожалуйста. Не берите в руки, просыплется… В рот!

Дезия послушно глотает лекарство.

Вы, верно, заждались, но мне сперва надо было пойти переодеться, потому что тетушка говорила про какого-то одухотворенного молодого человека, а можете себе представить, на что я была похожа, вымазавшись в кровяной колбасе… Где же этот юноша?

В е л т а. Тебе ли, замужней женщине, интересоваться юношами?

Н е в е с т к а. Теоретически вроде бы не мне…

В е л т а. Это мои подружки, Дезия и Рита.

Н е в е с т к а. Очень приятно. (Оглядывается на дверь.) Янис появился… Входи, входи, ты свое дело сделал и на кухне только под ногами будешь путаться.

В комнату входит Я н и с.

Входи и развлекай девочек, пока не сядем за стол.

В е л т а. Привет, Янис!

Я н и с. Привет, Велта!

Н е в е с т к а. Янис только недавно демобилизовался, а уже успел матерей всех местных девушек друг на дружку натравить…

Р и т а. Почему?

Н е в е с т к а. Да посмотрите на него! Ходит-бродит детина оленем этаким, неженатый-холостой! Ну как тут девчонкам с ума не сойти?

Янис делает к ней шаг.

С ума сойти, заболеть, лунатичками стать!

Янис делает еще шаг, и Невестка, смеясь, убегает.

В е л т а. Познакомься, Янис, с моими подружками.

Я н и с (протягивает Рите руку). Янис.

Р и т а. Рита.

Я н и с (здороваясь с Дезией). Янис.

Д е з и я. Дезия.

Я н и с. Это ваше имя или вас так называют?

Д е з и я. Это имя. Называют меня Марго.

Я н и с. Смеетесь…

Д е з и я. Это от английского, Дезия в переводе значит «маргаритка». Потому.

Я н и с. Ясно. Я буду вас звать… нет, все-таки Дезия.

Д е з и я. Пожалуйста.

Я н и с. Красиво звучит.

Д е з и я. Вы считаете?

Я н и с. Да. И как-то подходит.

Р и т а. С именами вроде ясно, а дальше?

Я н и с. Дальше?

Р и т а. Разве вам не велено развлекать нас до обеда?

В е л т а. Я тоже жду, как ты будешь это делать.

Я н и с. Право, не знаю, надо подумать…

В е л т а. Думай, только не очень долго, а то возникнут подозрения, что хочешь соврать.

Д е з и я. Велта, помнишь, что о нем сказала тетушка?

Р и т а. Да! Правдивым он будет в серый денек.

Я н и с. Она так сказала?

Д е з и я. Да, и, следовательно, сегодня ждать нечего, поскольку светит солнце.

Я н и с. Уже не светит. Когда я шел, закатилось за ели у мельницы… Армейская жизнь вам, вероятно, будет мало интересна? Хорошо, я придумал. Поговорим об опере.

Р и т а. Браво.

Я н и с. Вы опять смеетесь…

Р и т а. Нет, нет, говорите. Пожалуйста! Об опере!

Я н и с. До армии, когда я еще учился в профессионально-техническом училище, я несколько раз был там, то есть в опере, и мне очень нравилось. А потом перестал ходить, потому что охотников составить мне компанию среди приятелей не было, а одному мне казалось неудобно.

Р и т а. Почему же неудобно? В опере!

В е л т а. Действительно, знаешь ли. Сиди себе на своем месте, слушай да смотри.

Я н и с. Во время действия — верно, а в антракте? Мне казалось, что все на меня смотрят… Да! Я чувствовал себя таким потерянным, слоняясь в одиночку по фойе, и решил: сяду-ка лучше в зале и буду учить наизусть содержание, напечатанное в программке… В конце концов я отказался от посещения оперы, хотя мне там в самом деле нравилось, потому что с моих товарищей хватило одного-единственного раза, когда классный руководитель устроил коллективный поход, больше они ни в какую не желали.

Р и т а. А девочки?

Я н и с. У нас на курсе были только мальчики.

Р и т а. Почему именно на вашем курсе, вообще. Пригласили бы какую-нибудь девочку.

Я н и с. Девочек я тогда еще стеснялся.

В е л т а. Непохоже было.

Я н и с. Много ты меня видела в те годы… Что вам тетушка обо мне рассказывала, и что это за серый денек?

В е л т а. Я тоже подивилась этому, потому что, по правде сказать, не поняла, но там определенно был какой-то подтекст.

Входит Р а й в и с.

Р а й в и с. Добрый день.

Я н и с. Привет.

В е л т а. Райвис, мой однокурсник. Янис, одноклассник по здешней школе.

Я н и с (протягивая Райвису руку). Местный кадр, недавно демобилизовался.

Р а й в и с. Райвис. Дези, как твое самочувствие?

Д е з и я. Не беспокойся.

Р а й в и с. Не спеши радоваться, могут начаться осложнения.

В е л т а. Не думаю.

Р а й в и с. В таких нестерильных, антисанитарных условиях! Я почувствовал, что просто не могу на это смотреть, потому и вышел.

Р и т а. Фактически так оно и было.

В е л т а. Перед тем как прийти из кухни, они все трое тщательно вымыли руки, а что еще нужно было — не понимаю.

Р а й в и с. Вымыли руки… У тебя есть представление, каким образом и сколько времени моет руки хирург перед самой пустяковой операцией?

Р и т а. Часами!

Д е з и я. Часами, смешно, с вашего позволения… Целыми днями! Неделями, месяцами, годами!

Р а й в и с. Слышите? Начинается…

Р и т а. Надо идти. Велта!

В е л т а. Дези, ты сможешь пойти?

Д е з и я. Думаю, смогу. (Поднимается.)

Янис протягивает руку, чтобы поддержать ее, и они делают несколько шагов по половой дорожке, как в полонезе.

В е л т а. А на лыжах?

Д е з и я. Не знаю.

В е л т а. У меня идея. Я сбегаю домой, впрягу в сани лошадь и приеду за вами.

Р а й в и с. Я тебя провожу. Пошли.

Д е з и я. На санях!

В е л т а. Ну и что?

Д е з и я. Мечта…

В е л т а. Ждите меня, я скоро. Двинусь прямо через озеро. Райвис, ты лучше останься здесь, ты уже и так устал… Ждите! (Быстро уходит.)

Райвис подходит к окну и смотрит в него.

Д е з и я. На санях, по снегу, на настоящей лошади! (Присаживается к печке.)

Р и т а. Я тоже видела такое только на экране.

Я н и с. Велтина мама почтальонша, вот колхоз и дал им лошадь.

Р и т а. Мы вчера вечером, как приехали, заходили в стойло. Лошадка белая, маленькая, а сердитая.

Я н и с. Маленькие все сердитые, это и к людям относится.

Д е з и я. Сказал большой.

Входит О т е ц, неся бутылку и рюмки, и С ы н с тарелкой, на которой лежат бутерброды.

О т е ц. Добрый день. Которая тут будет больная; наверно, самая белолицая… (Подходит к Рите.)

Р и т а. Вовсе нет… Она.

С ы н. Ты бы на ноги посмотрел.

О т е ц. Ей-богу, мой первенец настоящий мужчина, его не надо учить куда смотреть, он сам отца учит… Однако, девочки, не лежит у меня к нему душа, потому что на Янов день^{94} сделал он меня дедушкой.

Р и т а. По данным статистики, дедушки с каждым годом становятся все моложе.

О т е ц. Слабое утешение.

Д е з и я. Разве это так ужасно?

О т е ц. Посмотрим, какую физиономию вы скорчите, когда какой-нибудь желторотый сделает вас в сорок лет бабушкой.

С ы н. Прибавь, отец, прибавь…

О т е ц. Финф рубель зо одер зо[19], латыши не мелочны. Пока ничего, малый еще не говорит, а вот как станет он меня гроссфатером[20] кликать, я запротестую. (Наливает рюмку и протягивает Дезии.) Поправимся после всех переживаний!

Д е з и я. Я и так чувствую себя неплохо, спасибо.

О т е ц. Не принуждаю, у нас не принято. Хотите — пожалуйста, не хотите — тоже хорошо, самим больше останется… (Рите.) Прошу! За тот здоровый крик, который вы издали вместо подружки.

Р и т а. Как вам не… (Осекается.) Спасибо, нет.

О т е ц. До свадьбы только «нет», правильно. Мама строго запретила.

Р и т а. Мама запретила, учителя учили, общественные организации…

О т е ц. Не рассказывайте мне, что вы все это приняли всерьез. Я и в школу ходил, и даже конфирмацию проходил, и там нас еще не так учили да пробирали, самим адом стращали, а мы, как только подвернулся случай…

С ы н. Отец…

О т е ц. Ну да, правильно, нам тетушка уже сказала, чтоб мы не ходили к филологичкам с водкой, но свежая свинина и коньяк, это у нас в голове не укладывается, вот и не запаслись… Возьмите по бутерброду, прошу вас. Невестка принесет лимонад. Скоро все сядем за стол.

Д е з и я. Вы слишком заботитесь о нас.

О т е ц. Слишком, как же.

С ы н. Отец… (Указывает на Райвиса в углу у окна.)

О т е ц. Я извиняюсь… Меня, наверно, девочки ослепили, прямо как встречные «Волгочки» в темную ночь ближним светом… (Подходит с рюмкой к Райвису.) Ну как, приятель?

Р а й в и с. Спасибо. (Берет, выпивает, отдает рюмку.)

О т е ц. Это я понимаю. Сынок, бутерброд!

Р и т а. Неужели у вас целых пять сыновей?

О т е ц. Ты только посмотри, вот как я понравился рижанкам, в невестки собираются… Пожалуйста, пожалуйста! Все пятеро доступны с ходу, кроме этого, первого, которого уже отхватила одна… Второй у нас в Риге учится, в Институте гражданской авиации — тетушкин любимец, она его туда и сагитировала, в облака… Третий и четвертый служат в армии, пятый в школе сельских механизаторов в Эргли… Я в трактористы своими силами выбился, а младший будет ученый, сможет научить меня теории — откровенно говоря, уже и сейчас подучивает, когда на каникулах появляется дома… (Наливает.) Янис, ты же не откажешься? Ты у нас сегодня главный… Не говори! Ты мой племянник, по сути дела, совсем мальчишка, а я тобой почти восхищаюсь, честное слово! Один удар ножом — и все, боров и хрюкнуть не успел… Прима, знаешь ли! Первый сорт! Терпеть не могу, когда неумейки берутся. Мне как-то пришлось видеть недорезанную свинью, это нечто такое…

Я н и с. Дядя…

О т е ц. Верно, замечание к месту… В присутствии девушек и тому подобное… На.

Янис отрицательно качает головой.

Не хочешь — не надо, я не принуждаю… Я подымаю рюмку за тебя, Янис, и за твою будущую, кто бы она ни была, потому что жить она будет лучше, чем в свое время жила баронесса Корф!

С ы н. Ну что там баронесса, у нее ведь не было даже самого паршивого телевизора.

О т е ц (выпивает). Идем, сынок, и пусть гости нам простят, если мы, может, что не так и тому подобное… Невестка принесет вам лимонад или сок какой, а может, лучше пива?

Р и т а. Лимонад, пожалуйста.

О т е ц. Не сидите в темноте, электричества у нас пока хватает. (Выходит вместе с Сыном, включив по пути свет.)

Р и т а. Янис, вы действительно… о господи, я что-то такое…

Я н и с. Дядя хватил лишку, вот и заговорил о том, о чем говорить не следует.

Р и т а. И… в этом костюме?

Я н и с. Почему в этом, я сходил домой переодеться. Это ведь рано утром было, до света.

Р и т а. Я теперь вспоминаю, у Яунсудрабиня^{95} в «Белой книге» написано или в «Зеленой»… После этого вы палили немолоченной соломой и…

Я н и с. Откуда б мы ее достали?

Р и т а. Но…

Я н и с. Теперь так не делают. Теперь палят паяльной лампой.

Р и т а. Да, но как вы…

Я н и с. Девочки, ну пожалуйста… Когда нас прервали, я как раз хотел сказать, что больше всего увлекла меня опера итальянского композитора Джузеппе Верди «Аида». Я на нее даже второй раз пошел и теперь еще, когда по радио звучит что-нибудь из «Аиды», какая-нибудь ария или еще что, я все бросаю и слушаю, и перед глазами у меня как живая стоит дочь фараона.

Д е з и я. Амнерис? Почему именно она?

Я н и с. Почему?

Д е з и я. Ярче обрисованы сама Аида, Радамес…

Я н и с. Очень может быть, что обрисованы и ярче, но… Не знаю. Из голосов мне больше всего нравятся низкие женские, альты, возможно, что поэтому, но не только…

Входит Н е в е с т к а, несет кувшин лимонада и плетеную корзиночку со стаканами. Ставит на сундук, вынимает и выстраивает в ряд стаканы, наливает в них темно-красный напиток.

Н е в е с т к а. Янис, помоги обнести.

Я н и с. Да пожалуйста. (Берет два полных стакана, относит и вручает девушкам.)

Д е з и я. Спасибо, Янис.

Р и т а. Спасибо.

Я н и с. Да пожалуйста. (Берет третий стакан и направляется к Райвису, который по-прежнему стоит у окна.) Пожалуйста.

Райвис отрицательно качает головой.

Не хочется? Он недурен.

Р а й в и с. Слишком похож на кровь.

Д е з и я. Райвис!

Р и т а. Нет, Райвис прав! (Поднимает свой полупустой стакан и смотрит на свет.)

Р а й в и с. Не могу понять, куда нас Велта привела и что здесь сейчас происходит, это же… каменный век какой-то, первобытная община… (Быстро идет к двери. Останавливается перед девушками.) Вы только не вздумайте за меня извиняться. Я вас не уполномочивал. (Уходит.)

Н е в е с т к а. Ну и ну…

Ошеломленный Янис стоит со стаканом в руке, заглядывает в него… Ставит обратно на сундук.

Д е з и я. Янис, мы очень…

Я н и с. Нет, ничего… Дяде не следовало здесь… Ну, он у меня получит! (Уходит.)

Д е з и я. Рита, ужасно. Что делать?

Р и т а. Да, несколько неуютно.

Н е в е с т к а. А он в самом деле поэт, этот Райнис?

Р и т а. Не Райнис, а Райвис… В самом деле.

Н е в е с т к а. Печатался где-нибудь?

Р и т а. Довольно много уже, в газетах, в журналах, два стихотворения даже в Литве… Сборник сдан в издательство… Для третьекурсника это много.

Н е в е с т к а. Я думаю. Налить еще?

Р и т а. Пожалуйста.

Н е в е с т к а (наливает). Тетушка сразу заметила, что он не такой, как другие.

За печкой робко затрещал сверчок.

Д е з и я. Что это за шум?

Н е в е с т к а. Обыкновенный сверчок. Вам тоже налить?

Д е з и я. Сверчок, впервые слышу… Да, пожалуйста. Лимонад необычайно вкусен.

Н е в е с т к а (наливает). По тетушкиному рецепту… Тетушка у нас молодец. Я ее рассказам не всегда даже могу поверить, слишком, знаете ли, фантастические. Например, что когда в одном из портов Южной Америки началась забастовка, она сбежала с корабля в прерию, к индейцам… Это уж мне показалось чересчур, хотя рассказывала она с мельчайшими подробностями и, в общем, довольно реально… Подумайте, к индейцам! Тетушка!

Р и т а. Сколько ей тогда могло быть лет?

Н е в е с т к а. Точно… не знаю, под сорок или около того.

Д е з и я. Она говорит по-английски?

Н е в е с т к а. По-английски, по-немецки, на каком угодно. Кувшин я оставлю, сами нальете.

Входит В е л т а.

Р и т а. Уже вернулась?

В е л т а. Ну, здесь недалеко… Поехали, девочки.

Н е в е с т к а. Велта!

В е л т а. Что?

Н е в е с т к а. Ты думаешь, что говоришь? Уехать, не отведав больших щей, это было бы, я не знаю, на всю жизнь…

В е л т а. Что ты.

Н е в е с т к а. Места за столом для всех рассчитаны, из шкафа вынуты тарелки с золотым ободком и довоенные ножи и вилочки… Ты даже не пытайся, понятно?

В е л т а. Мне понятно, но моя мама…

Н е в е с т к а. Подождет. Скоро уже позовут, остались только всякие мелочи, как обычно, в последнюю минуту. Горчица там, еще что-то… Пойду помогу, чтобы поскорее. (Быстро уходит.)

Д е з и я. Что значит «большие щи»?

В е л т а. Ты не знаешь?

Д е з и я. Нет.

В е л т а. Очень вкусно, сама сможешь убедиться. Еще это называют а́бадой.

Р и т а. Как ты сказала?

В е л т а. Абада! Щи как щи, но мяса в котел кладут больше, чем обычно, и оно должно быть совершенно свежим, только что… Ладно, задержимся еще немного. Райвис ждет на улице с лошадью, надо позвать, пусть войдет.

Р и т а. Не знаю, пойдет ли он.

В е л т а. Что тут произошло?

Р и т а. Ничего особенного, не думай.

В е л т а. То-то я смотрю, он опять какой-то… (Уходит.)

Д е з и я. Рита, скажи мне, что я грежу. Что это сказка.

Р и т а. В глубине души я понимаю и Райвиса.

Д е з и я. Этот дом и эта большая семья, и еще сверчок, а́бада… Абада! Тетушка, которая скачет по прерии за предводителем индейского племени, с развевающимися по ветру волосами!

Р и т а. Ну, ты начинаешь сочинять, этого она не говорила.

Д е з и я. А разве так не могло быть?

Р и т а. Номер один это все-таки Янис, который забивает свинью, надевает белую рубашку и приходит побеседовать об итальянской и так далее опере «Аида»… Когда он приблизился с лимонадом, я невольно глянула на его руку…

Возвращается В е л т а.

Что сказал Райвис?

В е л т а. Не могу понять, что на него нашло. Дал нам десять минут времени.

Д е з и я. Что ты предлагаешь?

В е л т а. Пойдем сейчас же к столу, потому что нельзя так обижать людей, а Райвис, если не хочет, пусть посидит во дворе и подождет.

Р и т а. Райвис! Во дворе!

В е л т а. Это недолго, поедим и поедем.

Д е з и я. Я не поеду.

В е л т а. Это что-то новое.

Р и т а. Где ты останешься?

Д е з и я. Здесь.

В е л т а. Дези!

Д е з и я. Бабушка точно разгадала мой ход, вы, может, не заметили… Именно она, а не кто-либо из вас, из тех, кто был рядом и видел…

В е л т а. Выразись поконкретнее.

Д е з и я. Был один такой момент там, в поле, когда я вдруг почувствовала, что не могу больше этого выдержать и…

Р и т а. Чего именно?

Д е з и я. Всего этого… С меня было довольно. Решила повернуть и пойти в обратном направлении, в лес или еще куда, но только прочь, потому что после того, что он наговорил…

Р и т а. Райвис?

В е л т а. Ну, знаешь.

Д е з и я. Я действительно забыла про лыжи, точь-в-точь как сказала бабушка… Девочки, мы знаем, что Райвис — Моцарт и прочее и прочее, и стихи его превосходны, но когда он ночью, когда весь дом спал, поднялся и стал звонить в Ригу Бушинскому, чтобы высмеять вещи других молодых поэтов, которые мы читали в поезде в «Литература ун Максла»^{96}, и целый час вопил…

В е л т а. Что ты. Мама с папой так радовались нашему приезду, что они вовсе не обиделись.

Д е з и я. А утром что было? Когда Райвис за завтраком любезно заявил твоей маме, что терпеть не может молока, потому что от пенки ему становится нехорошо, а кофе он признает только чистый, натуральный…

В е л т а. Это я виновата, надо было в Риге захватить — я прекрасно знала, что в нашем магазине его не будет, но торопилась и…

Д е з и я. Ты не хочешь меня понять.

Р и т а. Дези, послушай! Если мы станем требовать, чтобы он был, как все, он перестанет быть самим собой, об этом ведь тоже надо подумать!

Д е з и я. Думайте, пожалуйста! Думайте…

В е л т а. Будь же благоразумна. Мне тоже иной раз не нравится, как он капризничает, но ведь это мелочи. Надо смотреть шире. Мы филологи, и кому, как не нам, следовало бы знать, как часто окружающая среда со своими обывательскими предрассудками давила талантливых художников и писателей.

Р и т а. Факт.

В е л т а. Одних раздражает их непрактичность, другим не нравятся странности в одежде и облике, третьим — неуступчивость, якобы капризы или еще что, а что потом, спустя много лет говорили те же самые хулители? Нет, Дези, так нельзя.

Р и т а. Ты что, первый день его знаешь?

Д е з и я. В лесу да, первый… То для Райвиса наш темп слишком быстрый, то слишком медленный, то ему пить хочется, то перчатку потерял, то не знаю что еще… Как он смог написать чудесное стихотворение о мартовском снеге, если он вообще ничего в лесу не видит, ни соснового ствола, освещенного солнцем, ни голубых теней, ни зеленой мяты в том овражке, где оттаял один склон, и ему ничего не говорят ни клест на еловой ветке, ни верба, ни…

Р и т а. Наивная, ты, верно, ожидала, что он будет восторгаться этой хвоей и веткой? Его восприятие гораздо острее, ему достаточно скользнуть взглядом… Появятся стихи, и ты будешь поражена, увидев самые тонкие нюансы, которых и сама не заметила ни в лесу, ни в овражке.

В е л т а. Райвис всегда был таким, Дези.

Д е з и я. Может быть, не спорю, только в лесу он в моих глазах становился все меньше и меньше, там, в чистом поле, уменьшился до пигмея, а здесь, где все такое настоящее, люди и все, Райвис уже кажется мне чем-то таким… выдуманным или вырезанным из бумаги, со всеми его волосами и стихами.

Р и т а. Идет.

Входит Р а й в и с.

Р а й в и с. Велта, я сказал — десять минут, не больше.

В е л т а. Дези не согласна.

Р а й в и с. Не согласна, пусть остается здесь, а мы едем.

Д е з и я. Пожалуйста, поезжайте. Я останусь здесь.

Р а й в и с. Еще чего не хватало!

Дезия начинает громко смеяться, уже второй раз в этой комнате.

В е л т а. Она останется на «Воронятах», она нам так и сказала.

Р а й в и с. Вы это всерьез?

Р и т а. Подумай! У совершенно чужих людей!

Р а й в и с. Дези, кончай смеяться и обувайся.

В комнату входит М а т ь.

М а т ь. Я вам тут шлепанцы принесла, влезайте… (Ставит их на пол перед Дезией.) Когда ступаете, чувствуется еще?

Д е з и я. Нет. (Влезает в домашние туфли.) Я вам очень признательна, врач и то не сделал бы лучше…

М а т ь. Врач-то сделал бы, да поди достань его, мы же не в городе, где поликлиника за углом… Да, ну наконец-то мы можем пригласить вас к столу. Прошу!

Д е з и я. Спасибо. Пошли, девочки.

М а т ь. Только девочки?

Д е з и я. Мальчик извиняется, он не пойдет.

М а т ь. Ах так? Что ж он, весь день на воздухе…

Д е з и я. Он у нас такой невычисляемый, не обращайте, пожалуйста, внимания! (Берет Мать под руку и уводит.)

В е л т а. Райвис, это недолго. Пойми, иначе нельзя! Посиди здесь или подожди во дворе.

Р и т а. Велта, одну минуту. Что происходит? Райвис ни слова не сказал, за него решила Дезия… По какому праву, хотела бы я знать?

В е л т а. Райвис, если хочешь, то…

Райвис отрицательно качает головой.

Ну, как знаешь. Пошли, Рита.

Обе уходят.

Райвис остается один.

За стенкой садятся к столу. Видимо, собрались еще какие-то соседи, слышно много разных голосов, в ответ на чью-то шутку звучит громкий смех, сдвигаются стулья и звенит посуда. Что-то падает, бьется и льется, вызывая женский визг и смех…

«Внимание! — слышен голос Отца. — Берегись!»

«Большие щи!» — это, видимо, предупреждающий голос Бабушки.

Домочадцы и гости громко и без стеснения выражают свое одобрение.

Р а й в и с (так же громко, полный обиды и гнева, вдобавок действительно проголодавшись). Ну погоди у меня! Марго! (Испугавшись своего громкого голоса, оглядывается, не слышал ли кто…)

Видимо, нет.

Кто-то все же идет.

Это Т е т у ш к а. Она несет поднос, накрытый салфеткой. Ставит на табуретку рядом с сундуком. Освободив один конец сундука, молча накрывает на стол по всем правилам сервировки.

Райвис смотрит.

Не забыто ровным счетом ничего, даже веточки верб и ели в узкой высокой стеклянной вазочке.

Тетушка включает радио, выдвигает антенну и находит некую известную ей иностранную станцию, которая в этот момент передает какую-то фортепианную музыку, что-то из Гершвина^{97}. Затем столь же пластично и целенаправленно она достает из шкафа подсвечник с тремя свечами, ставит на сундук, зажигает…

Райвис, как загипнотизированный, следит за каждым Тетушкиным движением.

Тетушка выключает верхний свет.

Теперь единственный источник света в комнате — три свечи на старом почерневшем сундуке, и как-то особо подчеркивается сгустившаяся белизна скатерти и вся привлекательность и изящество сервировки. Тетушка слегка кланяется и идет к двери, не сказав Райвису ни слова.

У печи она замедляет шаг, останавливается, оглядывается. Какое-то мгновение смотрит На Райвиса, потом на дело своих рук, потом снова на Райвиса…

Тихо смеется…

Райвис глядит на нее.

Т е т у ш к а.

Поняли?

Райвис кивает.

Т е т у ш к а. Читала это, если память не изменяет, когда лежала в Кейптауне больная, и застряло в памяти… Присаживайтесь. Ешьте. (Уходит.)

Райвис делает шаг к сундуку, но что-то его удерживает, он остается посреди комнаты… Смотрит, слушает… Горят свечи, отбрасывая на стены причудливые и беспокойные тени…

Звучит причудливо-грациозная музыка…

За столом мужской голос заводит песню, другие обрывают его — еще не время петь, люди сначала поесть должны, куда он, чудак такой, торопится…

Райвис слушает.

Кто-то идет, это Д е з и я.

Р а й в и с. Дези, наконец-то!

Д е з и я. Это тетушка накрыла? Еще одна сказка… Почему ты не ешь?

Р а й в и с. Я ждал тебя, Дези. Я знал, что ты…

Д е з и я. Извини, я зашла за своими ботинками. (Находит носки и ботинки, усаживается на скамеечку, переобувается.)

Р а й в и с. Тебе нравится меня мучить…

Д е з и я. Райвис, твои стихи, ты знаешь, они… но все, что произошло сегодня, меня, наверно, расколдовало, и я…

Р а й в и с. А что произошло?

Д е з и я (удивленно взглянув на него, снова принимается за шнурки). Помнишь из лекции по фольклору — древние латыши верили в колдовские слова, но они также считали, что можно и расколдовать, и если твои стихи…

Р а й в и с. Дези, мои стихи — это лучшее во мне.

Д е з и я. Да, и я выбрала лучшее, спасибо, но тебе самому я искренне советую переключиться на Риту. Нет, скорее, на Велту, Рита где-то схожа с тобой, временами у нее не хватает и вкуса. (Встает, вешает бабушкины белые носки на печку.) Велта любит тебя тихо и глубоко. Она и слезу пустит, но на все твои эгоцентрические странности, шутовство будет глядеть сквозь пальцы, и у тебя всегда будет чистая рубашка, пришитые пуговицы, отглаженные брюки… Детьми ты тоже сможешь особенно не интересоваться, поскольку будешь знать, что они и сыты и одеты… Ты меня понимаешь? (Не дожидаясь ответа, быстро уходит.)

Райвис, мгновение помедлив, тоже идет к двери.

Навстречу идет Р и т а.

Р и т а. Где Дезия?

Райвис пожимает плечами.

Ой, как красиво накрыто! Чудесно! Темно, не видно как следует… (Включает верхний свет.) Бесподобно, а? Почему ты не ешь, для тебя накрыто… Нет, ну ужасно красиво, и эта хвоя… Мы быстро поели, чтобы тебе не ждать, Дезия самая первая… Куда она девалась? Она же зашла к тебе?

Фортепианную музыку в это время сменил дикторский текст на чужом языке, и Райвис подходит и выключает приемник.

Райвис!

Входит В е л т а.

В е л т а. Не могу понять, что происходит. Дезии тут нет?

Р и т а. Нет. Едем?

В е л т а. Нет ни саней, ни лошади.

Р а й в и с. Как так нет?

В е л т а. Там, где я привязывала, остался только клочок сена на снегу…

Р а й в и с. Великолепно!

Входит Б а б у ш к а.

Б а б у ш к а. Воздух на улице весной пахнет, ветер от Черного леса подул — завтра с крыш закапает, к вечеру все поплывет… Куда это Янис с вашей девушкой уехал?

Р и т а. Янис?

Б а б у ш к а. Я как раз иду из хлева, корову подоила и покормила, смотрю, Янис к дверям подъезжает. Выбегает девушка, садится рядом с ним в сани…

Рита, Велта и Райвис переглядываются.

Райвис отворачивается.

Р и т а. Дезия!

Б а б у ш к а. Стрелой полетели.

В е л т а. Вниз к озеру?

Б а б у ш к а. Нет, в другую сторону, мимо хлева и по дороге.

Р и т а. Что будем делать? Велта!

В е л т а. Я уже ничего не понимаю.

Б а б у ш к а. Пойдемте обратно к столу. Если вам ничего не сказали, значит, только прогуляются, куда они ночью понесутся, куда помчатся… Пойдемте и вы, молодой человек. Ой, даже не притронулись…

Р и т а. Тут, скорее, взглядом надо наслаждаться… Жаль, камера у Велты дома осталась, можно бы заснять… У вас ни у кого нет фотоаппарата?

Б а б у ш к а. Есть, есть, я пришлю невестку. Отведать все же следовало бы. Тетушка старалась, надо полагать, из последних сил… На кухне свалилась.

Р и т а. О господи!

В е л т а. Бабушка, серьезно?

Б а б у ш к а. Казалось, так и отойдет, да нет, легла в постель, попросила таблетку валидола… В такие годы много ли надо, чтобы…

Р а й в и с. Я зайду к ней.

Б а б у ш к а. Сперва я посмотрю, обождите. (Уходит.)

Р и т а. Колоссально, неповторимо, сокрушительно… Дезия!

Р а й в и с. Она мне еще только что сказала, что у тебя, Рита, нет вкуса, а сама…

Р и т а (перебивает его). У меня? Вкуса?

Р а й в и с. Да, а сама удирает с мясником! Нечего сказать, вкус! С кем, с мясником!

В е л т а. Райвис, не надо так, пожалуйста…

Р а й в и с. Жучиха^{98}!

В е л т а. Не понимаю. Ты мне?

Р а й в и с. Куда ты нас затащила, тихая влюбленная и пришивальщица пуговиц? В страну благоденствия и довольства или, как там ее называют, изобилия…

За стеной слышен веселый смех.

Прикончили свинью и жрут мясо, хохочут дурацки невесть над чем, над своей собственной пустотой, а ложки потом втыкают в край небес, которые здесь ниже низкого…

В е л т а. А я… Жучиха?

Р а й в и с. Надо только удивляться, что тетушка здесь выжила, я о ней напишу поэму… Выжила, да еще долгие годы, а тонкая Дезия всю свою тонкость растеряла в один миг, опала и рассыпалась, как прогнивший трутовик… Если б вы знали, какая у нее оказалась ничтожная душонка, какая жалкая… В доме, где все пропахло дымом костра и свежим мясом, она попала во власть примитивных инстинктов, потеряла здравый рассудок и…

Р и т а. Кто бы мог подумать! Дезия!

Р а й в и с. В каком-то смысле хорошо, что это случилось теперь.

Р и т а. Хорошо?

Р а й в и с. Теперь, а не позже, в августе, когда была намечена наша свадьба.

В е л т а. Ваша… свадьба?

Р и т а. Я падаю.

Входит Н е в е с т к а с фотоаппаратом и вспышкой.

Н е в е с т к а (показывая на сундук). Вы это хотели?

Р и т а. Да, пожалуйста. Крупным планом, со всех сторон.

Н е в е с т к а. Лучше вы сами. (Дает Рите аппарат.) Насчет посуды не знаю, а если кому лично из вас понадобится малыша щелкнуть, зовите меня. Моей дочке и года нет, а уже два альбома ее портретами набиты.

Рита примостилась на сундуке, фотографирует.

Что я вам говорила, девочки?

Р и т а. Про кого?

Н е в е с т к а. Про Яниса… Берегитесь, я сказала! Будьте бдительны!

Входит М а т ь.

М а т ь (Райвису). Тетушка просит извинить, что не может вас принять, но она охотно поговорит с вами завтра.

Р а й в и с. Спасибо.

М а т ь. Если вы еще будете здесь, у Велты.

Р а й в и с. Буду.

М а т ь. А теперь прошу назад к столу. Там сейчас весело. Еще и старинная соседка из «Драконов» пришла, остроумная да речистая, за словом в карман не полезет, и агроном с женой на «Запорожце» приехали, тоже приятные, компанейские люди… Пожалуйста!

Р а й в и с. Я подожду здесь.

М а т ь. Что так?

В е л т а. Тебе, Райвис, может, это не пришло в голову, но паштет там на столе и здесь, в фарфоровой посуде, все из одной и той же печени одной и той же свиньи.

М а т ь. А как же. Идем, идем.

Входит Я н и с.

Все поворачиваются к нему, смотрят.

Сверкает вспышка.

Я н и с. Спасибо.

Р и т а. Что вы!

В е л т а. Янис!

Я н и с. Сани поданы, можете садиться.

В е л т а. Ты у меня еще получишь…

Сверкает вспышка, Рита фотографирует Яниса в профиль.

Пошли? Дезия в санях?

Я н и с. Нет, в поезде.

В е л т а. В каком поезде?

Я н и с. В рижском.

Р и т а. Классически.

Сверкает вспышка, снимок — со спины.

Я н и с. Успели в последний момент, но на вокзал за билетами уже некогда было.

В е л т а. Остается надеяться, что контроля не будет, потому что денег у нее с собой ни копейки.

Я н и с. Я одолжил.

Р и т а. Нет, ну это божественно.

Сверкает вспышка, на снимке Янис снова будет в профиль, только с другой стороны…

Но как вы так вдруг…

Р а й в и с. Рита, может быть, хватит? Кончай и едем! (Матери, которая присела на табуретку у сундука.) Спокойной ночи. Спасибо, конечно.

М а т ь. Невестушка, проводи.

Велта и Р и т а. Спокойной ночи!

М а т ь. Всего доброго, девочки.

Р а й в и с быстро уходит.

Р и т а отдает Невестке аппарат и идет за Райвисом.

Уходит и В е л т а.

Н е в е с т к а (Янису). Я чувствую себя глубоко разочарованной.

Я н и с. Ты? Почему?

Н е в е с т к а. Наверное, ждала большего. (Идет.)

М а т ь. Подожди… Не забудь дать Велточке ту мисочку. Лучше всего сама отнеси и положи в сани, и пусть они по дороге следят, чтобы не опрокинулась.

Н е в е с т к а. Хорошо, хорошо. (Уходит.)

Янис хочет пойти за ней, но оглядывается и останавливается.

Я н и с. Тетя, тебе… Ты плачешь?

М а т ь. Нет, просто так… Нельзя сказать, Янис, чтобы в пекарне у меня была легкая работа, и все-таки никогда так не устаешь, как здесь, за этот длинный день… Посмотри, тетушка накрыла…

Я н и с. Неплохо. Как она сейчас?

М а т ь. Наверно, до утра не дотянет. Не знаю, как я буду жить без тетушки. Мы все простые люди, много ли мы в жизни повидали, а тетушка… Ты ведь понимаешь.

Я н и с. Да.

М а т ь. Бывает, в трудную минуту она даже не скажет ничего, а только посмотрит…

Я н и с. Знаю.

М а т ь. Надо в Авиационный институт Айвару позвонить, Айвар ведь ее любимцем был… Оба солдата, наверно, сюда не попадут — кто их в такую даль отпустит, из Мурманска, а младший, из Эргли, тот приедет…

За стеной кто-то запевает, это популярная здесь песня. Мать протягивает руку и одну за другой гасит три свечи, и к потолку поднимаются три тонких струйки дыма.

Тебе эта девочка нравится?

Я н и с. Да ничего.

М а т ь. Целовались?

Я н и с. Нет.

М а т ь. Ну, ну, совершенно правильно. Было ли, не было, мужчина на такой вопрос может ответить только так, как ты ответил. (Встает.) Пошли к столу, Янис.

Я н и с. Не возражаю, тетя.

Оба идут к двери.

Песня звучит сильно, сочно, по-крестьянски. Звучит она какое-то время и тогда, когда в комнате никого нет — как в начале.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Там же на следующий день, в воскресенье.

Б а б у ш к а, отдыхая после утренней работы, прилегла на кровать.

М а т ь сидит в кресле и читает ей вслух стихи Арии Элксне^{100}.

На раскладушке, одетый, поверх одеяла уснул С ы н. Он снял только пиджак, который висит на спинке рядом стоящего стула.

М а т ь (без так называемого «выражения», серьезно и торжественно).

Б а б у ш к а. Будь у меня такая память, как в молодости, я бы все стихи Арии Элксне наизусть выучила.

М а т ь. Когда я читала, у меня перед глазами была твоя грушевая яблонька, с которой я здороваюсь, как с человеком.

Б а б у ш к а. Поэтесса, конечно, шире понимала.

М а т ь. Конечно, но все же.

Б а б у ш к а. Почитай еще то, про… называется «Весь век свой», на тридцать пятой странице.

Мать ищет.

Буквы мелкие, и так медленно идет даже в очках, поэтому я люблю, когда ты мне вслух читаешь.

М а т ь (читает).

Входит О т е ц.

О т е ц. Опять стишки?

Б а б у ш к а. Тебе, зять, не мешало бы когда-нибудь послушать.

О т е ц. Я больше уважаю прозу.

М а т ь. Знаем, знаем.

О т е ц. На дворе настоящая весенняя слякоть, добраться до станции проблема.

Б а б у ш к а. Сделаете крюк через «Горных драконов» — и по шоссе. Янис, наверно, тоже так пошел, а не через озеро.

М а т ь. Не пора ли ему уже вернуться?

Б а б у ш к а. Междугородного иногда довольно долго ждать.

О т е ц. У меня на Яниса зуб.

Б а б у ш к а. Вот еще! На Яниса.

О т е ц. Как он вчера на меня напал.

М а т ь. Напал, ну уж… Сказал пару слов.

Б а б у ш к а. Парню перед рижскими девчонками посолиднее хотелось выглядеть, поблагороднее, а ты, видишь, пришел и…

О т е ц. Я, да… Я! Я как раз хотел его отличить, чтобы рижанки поняли, что с таким парнем можно, как говорится, коней воровать, не подведет, а подведет, так единственно, как говорится, по глупости!

Входит Я н и с.

Б а б у ш к а. Дозвонился?

Я н и с. Да. Айвар приедет поездом в полвторого.

М а т ь. С самим Айваром говорил?

Я н и с. Да.

М а т ь. Тетушке сказал?

Я н и с. Нет. Как ей, лучше?

М а т ь. Вроде бы немножко. Иди, скажи про Айвара, она ждет.

О т е ц. Как себя чувствуют рижане?

Я н и с. Так…

О т е ц. Может, за это время примирились с мыслью, что жаркое не висит на деревьях, как сливы и груши…

М а т ь. Ну не заводи опять.

Я н и с. Поэт спал, поэтому в доме все ходили на цыпочках и двери старались закрывать без малейшего шума. Велта сделала мне замечание и предупредила, чтобы я говорил тихо…

О т е ц. А ты?

Я н и с. Сначала так и говорил, но когда Айвар в третий раз заявил, что не слышит, я и прокричал, что и как.

О т е ц. Правильно! Еще считаться с ними!

Б а б у ш к а. Проснулся поэтик?

О т е ц. Если мой племянник крикнет!

Я н и с. Надо думать, проснулся.

О т е ц. Тут надо быть, я не знаю, мертвецом…

Я н и с. Велта сказала, сразу после завтрака приедут сюда.

М а т ь. Не забыл, значит, что вчера тетушке обещал… Ну иди, сынок, к тетушке. Только не закрывай плотно дверь, чтобы мы слышали, если она позовет.

Я н и с. Хорошо.

О т е ц. Потом зайди ко мне в хлев. Приведем загородку в порядок, чтобы у будущего жильца были человеческие условия!

О т е ц и Я н и с уходят.

М а т ь. Ты в самом деле снова возьмешь поросенка?

Б а б у ш к а. Уже сговорено.

М а т ь. Стоит ли. Столько хлопот.

Б а б у ш к а. Ничего, ничего. Никому никакого вреда, одна польза… Когда уж не смогу — брошу, привыкла ведь за все эти годы.

М а т ь (снова обращаясь к сборнику стихов). Какие тебе еще почитать?

Б а б у ш к а. Выбери наугад. Мне все нравятся.

М а т ь (выбирает и читает).

Входит Н е в е с т к а.

Мать прерывает чтение, смотрит на нее.

Н е в е с т к а. Опять спит…

М а т ь (смотрит на Сына на раскладушке). Сначала стихи слушал. Я даже не заметила, как он уснул.

Н е в е с т к а. А раньше, до нашей женитьбы, он тоже столько спал?

М а т ь. Как тебе сказать… Он из тех людей, что в работе себя не щадят, да уж зато любят и поесть хорошо и основательно выспаться…

Н е в е с т к а. Да… (Уходит.)

Б а б у ш к а. Нет у них настоящего соответствия, я вчера заметила, слишком разные.

М а т ь. Слишком одинаковые еще больше грызутся.

Б а б у ш к а. Я уже всяко передумала, как у нее с Айваром так расстроилось. В школьные годы всегда вместе держались.

М а т ь. Не знаю, я ведь тебе тогда уже сказала. Айвар такой скрытный, весь в себе, а выпытывать я не хотела, не умела.

Б а б у ш к а. Некоторые думали, что Айвара тетушка отговорила…

М а т ь. Неправда, тетушка вовсе была поражена. Потом только рассудила и всем говорила, что болезненные переживания сделают мальчика сильнее, глубже и что-то там еще в этом роде…

В дверь стучат.

Пожалуйста, пожалуйста!

Входит Д е з и я, уже не в лыжном костюме, а в светлом весеннем пальто, в резиновых полусапожках. В руке — завернутый в бумагу сверток.

Б а б у ш к а. Ну и чудеса, пациентик!

Д е з и я. Добрый день.

М а т ь. Вчера убежала, до свиданья не сказав…

Д е з и я. Потому так и торопилась сегодня вернуться… (Развязывает и развертывает гобелен.) Это вам вместо спасибо от меня и от мамы.

М а т ь. Ну разве это было необходимо?

Д е з и я. Но мне очень хотелось…

М а т ь. Спасибо, только…

Д е з и я. Пожалуйста! Возьмите…

Мать берет, рассматривает, показывает Бабушке.

Б а б у ш к а. Настоящее произведение искусства…

М а т ь. Нечто, я бы сказала, невиданное… (Вешает его на крючок на шкаф.)

Б а б у ш к а. Как их делают, ткут или вяжут, или как?

Стук в дверь.

М а т ь. Войдите!

Д е з и я заходит за печку.

Входят В е л т а с глиняной мисочкой, Р и т а и Р а й в и с.

В е л т а. Добрый день!

М а т ь. Добрый день, добрый день.

В е л т а. Мама благодарит и посылает серый горох^{101}, крупный получился, мягкий! (Ставит мисочку на сундук.)

Б а б у ш к а. Спасибо, детка, пригодится.

М а т ь. Не знаю, что здесь сегодня происходит. Разве за все нужно тут же давать что-то взамен и платить, как в магазине? Глядите-ка! (Показывает на гобелен.)

В е л т а. Как это здесь очутилось? (Оглядывается и замечает Дезию.)

Рита и Райвис тоже оглядываются.

Все трое вглядываются в Дезию.

Д е з и я, слегка пожав плечами, покидает комнату.

Р и т а. Я падаю…

Р а й в и с. Не ушибись!

В е л т а. Когда она приехала?

М а т ь. Только что вошла с этим… даже не знаю, как называется.

В е л т а. Гобелен Дезиной мамы «Лайма»^{102} с персональной выставки в салоне. Ее самая красивая работа, которой вся Рига восхищалась, и, наверное, самая дорогая, потому что никто ее так и не купил.

Б а б у ш к а. Бог мой, надо отдать, пусть везет обратно.

В е л т а. Что вы, бабушка!

Р и т а. Дареное!

Б а б у ш к а. Пусть хотя бы в лиелвардском доме хранится, иначе мне конец рядом с такой ценностью… Красиво, даже слишком, но…

Р а й в и с. Разве Дезия собирается жить у вас?

М а т ь. Дезия?

Б а б у ш к а. Ничего подобного она не говорила.

Р а й в и с. Она не без умысла приехала и привезла. За всем, что делает Дезия, есть расчет.

М а т ь. Ну, ну, ну.

Р а й в и с. Теперь я ее знаю… Ладно, это дело Дезии. Я, если не возражаете, загляну к тетушке.

Б а б у ш к а. Пожалуйста.

М а т ь. Я только посмотрю, как там.

Б а б у ш к а. С утра уже готовится, Айвара ждет.

М а т ь. Ничего, ничего. Задержитесь немного. (Уходит.)

Бабушка находит очки, надевает, рассматривает гобелен.

В е л т а (Райвису, тихо). С чего ты вообразил, что Дезия могла бы жить на «Воронятах»?

Р и т а. Теперь, в середине семестра!

Р а й в и с. Вместо семестра у нее в голове тип, который вчера заколол свинью, а сегодня, как дикарь, рычал в телефонную трубку и перебудил весь дом.

Р и т а. Да уж, действительно, должна сказать.

В е л т а (отворачивается и подходит к гобелену). Бабушка, вам нравится?

Б а б у ш к а. Мама вашей подружки, должно быть, большая художница. Прямо в комнате засияло от этой яркости и красоты.

Р а й в и с. С искусством, да еще с большим, у этого коврика примерно столько же общего, сколько у этих милых стишков с поэзией.

Б а б у ш к а. Ах… вам не нравится?

Р а й в и с. Мне?

Возвращается М а т ь.

М а т ь. Отлежалась… Сказала, что немного погодя сама сюда придет, просила извинить и обождать.

Р а й в и с. Я подожду.

Б а б у ш к а. Пареньку, вишь, не нравятся стихи Арии Элксне.

М а т ь. Вот как?

Б а б у ш к а. Так можно было понять.

М а т ь. А у нас всем очень нравятся, читаем и перечитываем. И Ояра Вациетиса и Иманта Зиедониса читаем, они вам, может, ближе, но они…

Р а й в и с. Ну что они, их теперь тоже стали по текстам для песенок растаскивать да декламировать по всяким поводам, проводам, крестинам, именинам…

М а т ь. Разве это плохо, что декламируют?

Б а б у ш к а. Что народ любит!

Р а й в и с. С настоящей поэзией так никогда не поступают.

М а т ь. А какая же это настоящая, по вашему мнению?

Р а й в и с. Та, которую большинство не понимает и осмеивает.

М а т ь. Почему осмеивает?

Р а й в и с. Внешне якобы потому, что там нет знаков препинания, строка начинается с маленькой буквы и тому подобное, в каждом случае по-своему, а на деле из-за собственной ограниченности и мелкости, потому что настоящая поэзия не льстит никому.

М а т ь. А для кого ж она пишется?

Р а й в и с. Для того, кто смотрит глубже и видит дальше.

М а т ь. Для того?

Р а й в и с. Да.

Б а б у ш к а. Были и раньше в Латвии прославленные поэты, Карлис Скалбе^{103} и… и другие, в школе их учили, а девчонки друг дружке в альбомы писали, из Аспазии^{104}, из Вилиса Плудона^{105}, но на том дело и заканчивалось, теперь же деревенские старухи — в семьдесят лет — звонят в книжный магазин, нет ли новых сборников, про которые по телевизору слыхали… Это, по вашему мнению, плохо? Достойно порицания? А эти стихи такие чудесные!

М а т ь (берет один из сборников, лежащих на сундуке). Читаешь, и кажется, поэтесса стояла где-то рядом с тобой и выглядывала из-за плеча…

Р а й в и с. Совершенно верно. Она становится рядом, повторяет ваши собственные мысли, только более связно и в рифму, а вы уж от радости плачете… А если б она стала не рядом, а против вас? Если б откровенно сказала, чего стоит такой идеал, как щи да всякие там студни? Если б не старалась приспособиться к вашему пониманию, а осталась бы верной самой себе?

Б а б у ш к а. Ну вот еще. Тогда б она, по моим понятиям, осталась в одиночестве и писала бы тоже для себя самой…

Р а й в и с. Даже если так, ну и что? Что из того? Путь к настоящей поэзии всегда был… горной тропинкой, которая неизвестно где начинается и, может быть, вообще обрывается, а не пошлым гладким шоссе, которое обязательно должно куда-то привести, и героем настоящей поэзии никогда не будет отъевшийся обыватель или тип с зычной глоткой и ножом для забоя свиней, а… (Осекается, потому что входит Янис.)

Я н и с. Знаешь, так недолго и по физиономии схлопотать. Если говорить, не подумав. Если не контролировать себя.

В е л т а. Не надо, Янис.

Я н и с. Нашелся тут… Иди к тетушке, она ждет.

Р а й в и с уходит.

Тоже мне.

Б а б у ш к а. Янис, посмотри лучше, что нам вчерашний пациентик из Риги привез.

Я н и с. Дезия?

В е л т а. Работа ее мамы, гобелен «Лайма».

Я н и с. Чем-то напоминает оперу композитора Альфреда Калныня^{106} «Банюта»… Мы с дядей сейчас закончим. Сделаем новое корыто, чтобы удобно было наливать снаружи, а не заходить всякий раз за загородку.

Б а б у ш к а. Мой старый сон!

Я н и с. Сбылся, бабушка… Я только заглянул на кухню за гвоздями, да тетушка позвала… Сейчас все будет в порядке. (Идет к двери.)

Р и т а. Янис, но как вы посмели ночью…

Я н и с. Я? Где?

Р и т а. В моем сне… Только что вспомнила…

Я н и с. Бабушка своим сном про корыто напомнила?

Р и т а. Янис, помилуйте! Что за сравнение!

Я н и с. Но я, надеюсь, вел себя солидно?

Рита смеется, и оба, разговаривая, уходят.

В е л т а. Извините, пожалуйста.

Б а б у ш к а. Слишком он нервный, этот твой юноша, губы дрожат… Он всегда так кипит и увлекается?

В е л т а. Это еще ничего… Схожу-ка и я к тетушке, как бы он там чего…

Б а б у ш к а. Сходи, сходи. Погляди.

М а т ь. Пообедаем все вместе. Айвар приедет в полвторого. Вот только пока еще добредет по такой слякоти… Как вы сюда добрались?

В е л т а. Так, в объезд… Может, мне поехать ему навстречу на станцию?

М а т ь. Не плохо бы.

В е л т а (смотрит на часы). Еще есть немного времени. (Уходит.)

М а т ь. Ну, слышала, как мы получили?

Б а б у ш к а (улыбаясь). Слышала…

М а т ь. А сами-то мы втихую гордились, что при всей своей вечной занятости, работе и детях все-таки успеваем следить за литературой, почитываем то да се, кое-что вроде понимаем… Оказывается — ничего.

Б а б у ш к а. Не принимай близко к сердцу. Не бойся, любимые поэты останутся такими же близкими, как были. Возьми почитай опять Арию Элксне, и увидишь.

М а т ь (открывает сборник, который взяла, и читает).

Б а б у ш к а. Ну и попалось тебе!

С ы н. Хороший стишок, я и говорю… (Широко зевает.) Такой милый и от сердца… Я, наверно, немножко вздремнул, но все-таки слышал… (Усаживается.) Моя домой не собирается?

М а т ь. Айвар приедет, пообедаем…

С ы н. Чего там обедать, закусим и двинемся. (Надевает ботинки, поднимается.) Я обещал теще не задерживаться. Она у нас дама деликатная, как и подобает аптекарше, а малый ее иной раз доводит до этой самой, как ее там, мигрени… Да и выспаться надо хорошенько, завтра запускаем новую лесопильную раму, пока отрегулируешь, пока все… (Еще раз с удовольствием зевает.) Довольно тяжелая штука. (Уходит.)

М а т ь. Ну да.

Б а б у ш к а. Как только ты Айвара помянула.

М а т ь. Когда мои сыновья здесь на «Воронятах» бегали впятером, все светловолосые, тогда они не казались такими разными.

Б а б у ш к а. Тетушка, та сразу отметила и выдвинула Айвара.

Входит Д е з и я с ветками вербы.

Ой, как всем ваш подарок нравится.

Д е з и я. Мама будет рада.

М а т ь. Большое ей спасибо.

Д е з и я. Вам спасибо. Она так разволновалась, когда я ей рассказала, как вы меня спасли.

М а т ь. Ну уж и спасли…

Д е з и я. Вы обе и тетушка, вы не только мою ногу привели в порядок… Вы, этот дом, весна на улице и… все вместе. Посмотрите, какая верба… Я брела по оврагу через вашу березовую рощу, и трудно было оттуда уйти. Все капает, течет, звенит, птицы кричат… Отвезу в Ригу.

Б а б у ш к а. Как, уже?

М а т ь. Без обеда и не думайте.

Д е з и я. Откровенно говоря, я охотно посмотрела бы, как выглядит Айвар здесь, в этом доме и в этом окружении…

М а т ь. Вы знаете Айвара?

Д е з и я. Велта нас познакомила как-то на вечере.

Б а б у ш к а. Ну и чудеса… Пожалуйста, пожалуйста!

М а т ь. Велта поедет ему навстречу. Дождемся и сядем за стол, тогда и… Пожалуйста.

Д е з и я. Спасибо.

Б а б у ш к а. Вишь ты, Айвар, а мы решили, что вам наш Янис понравился, я его еще утром расспрашивала…

Д е з и я. Разве Янис здесь?

Б а б у ш к а. В хлеву работает над загородкой, но скоро кончит и придет в комнату. (Встает, надевает туфли.)

Д е з и я. Тетушке, наверно, лучше?

М а т ь. Вчера похоже было, что больше не встанет, а сегодня с утра…

Б а б у ш к а. Пойдем на кухню, пусть бывший пациентик здесь подождет.

М а т ь. Идем, идем.

Обе уходят.

Дезия кладет вербу на сундук.

Входит Я н и с. Останавливается, видит Дезию.

Дезия оглядывается.

Янис идет к ней через комнату, обнимает, целует.

Дезия в первый момент поддается, но затем вырывается и отворачивается.

Я н и с. Все заняты и сюда не придут, можешь быть спокойна… Знаешь, я долго не мог уснуть, думал о тебе, а с утра все вспоминал нашу поездку на санях!

Д е з и я. Да?

Я н и с. Я бы сам к тебе в Ригу отправился, если б ты не появилась… Дези…

Д е з и я. Что ты… что ты делаешь в деревне?

Я н и с. Я?

Д е з и я. Где ты работаешь?

Я н и с. В колхозе, в строительной бригаде… Дези, кого ты боишься, меня? Вчера ты…

Д е з и я. Вчера я потеряла голову.

Я н и с. Но это было прекрасно!

Д е з и я. Нет…

Я н и с. Дези!

Д е з и я. Я почти ничего о тебе не знаю.

Я н и с. Что тебе надо знать? Разве ты отдел кадров? Посмотри на меня, и увидишь… Так же как я увидел, только взглянув на тебя… Дези…

Д е з и я. Слышишь, идут…

Это Р а й в и с. Он входит, останавливается пораженный, как будто хочет повернуть назад.

Я н и с. Чего тебе надо?

Р а й в и с. Дези, Велта едет на станцию, и мы могли бы…

Я н и с. Знаешь, хорошо воспитанный молодой человек стучит, входя в комнату.

Р а й в и с. Мы успеем на поезд.

Я н и с. Вмешиваться в разговоры взрослых тоже не совсем солидно, должен тебе заметить.

Райвис, стиснув зубы, приближается к Янису.

Ну, что ты мне еще скажешь перед уходом?

Райвис смотрит на него.

Пожалуйста, только живей, и валяй отсюда!

Р а й в и с. Мясник.

В следующий момент Райвис, получив удар под ложечку, лежит на полу у печки.

Янис встревоженно смотрит.

Дезия неподвижно стоит у гобелена.

Где-то рядом в комнате часы бьют один раз, в полной тишине это звучит как гонг.

Я н и с. Дези, прости меня, я не хотел так…

Райвис зашевелился.

Фу… Знаешь, у меня ноги похолодели.

Д е з и я. Уходи, пожалуйста.

Я н и с. Я пришлю тетушку.

Д е з и я. Никому ни слова, понял?

Я н и с. Понял, но…

Д е з и я. Нужно будет, сама позову.

Я н и с кивает, уходит.

Райвис с трудом поднимается и опирается о печку.

Дезия прижимается лицом к гобелену.

Р а й в и с (оглядывается, видит ее). Твоя мама сказала, что этот гобелен… что я получу его в подарок в день нашей свадьбы…

Д е з и я. Мне она этого не сказала.

Р а й в и с. Да?

Д е з и я. Мне она сказала, чтобы я подарила тому, кого люблю.

Р а й в и с. Она полагала, что…

Д е з и я. Возможно, и полагала, не знаю.

Р а й в и с. И ты привезла… этому?

Д е з и я. Не знаю, кому. Наверно, этому дому, этой семье…

Р а й в и с. Что ты обо мне думаешь, Рита мне сказала…

Входит Н е в е с т к а. Подходит к стулу, который стоит рядом с раскладушкой, и берет пиджак своего мужа.

Н е в е с т к а. Вы не едете?

Дезия отрицательно качает головой.

А мы отправляемся. Всего хорошего.

Д е з и я. Не дождавшись Айвара?

Н е в е с т к а. Интересно, почему вы думаете, что мне нужно его ждать?

Д е з и я. Я… ничего особенного не думала, я только…

Н е в е с т к а. В тот момент, когда Айвар выйдет из третьего вагона, который всегда был его вагоном, мы с мужем войдем в предпоследний… Боюсь, что малый в Лиелварде за это время уже доведет маму до отчаяния.

Входит В е л т а.

Дезия идет ей навстречу, не давая зайти за печку, где она может увидеть Райвиса.

В е л т а. Едем?

Н е в е с т к а. Едем. (Уходит.)

В е л т а. Дези, Райвис пошел к тебе, но…

Д е з и я. Мы остаемся.

В е л т а. Ах так? Ну правильно. Поедем в Ригу все вместе вечером, я тоже ему так сказала. От нас. Дези, ну зачем ты ему сказала, что я его люблю? Сегодня утром он опять на меня кричал, и это бы еще ничего, да мама слышала, понимаешь, и она так плакала.

Д е з и я. Он извинится.

В е л т а. Ты вчера почувствовала, что с тебя хватит, а сегодня в какой-то момент… хотя, конечно, я тотчас взяла себя в руки и…

Д е з и я. Потом, ладно? У тебя…

Велта кивает.

Теперь, прошу тебя, не пускай сюда Риту. Возьми ее с собой.

В е л т а. Ладно. (Уходит.)

Дезия остается на страже у двери.

Р а й в и с. Дези…

Д е з и я. Ну?

Р а й в и с. Спасибо…

Д е з и я. Бабушка идет.

Входит Б а б у ш к а с ярким одеялом. Покрывает кресло.

Могу я вам чем-нибудь помочь?

Б а б у ш к а. Уберем эту раскладушку, нехорошо она выглядит со своими жестяными ногами посреди комнаты. (Берет матрац со всеми подушками, простыней и одеялом и уносит.)

Д е з и я идет за ней с раскладушкой.

Райвис, оставшись один, пробует подняться, но опускается рядом с печкой и стонет от боли.

Слышатся шаги.

Райвис берет себя в руки.

Медленно входит Т е т у ш к а, ее ведет М а т ь.

Райвис смотрит.

Тетушка усаживается в кресло.

Мать накрывает ей колени платком.

М а т ь. Хорошо?

Тетушка кивает.

Мы не спеша приготовим стол. (Уходит.)

Р а й в и с. Вы повидали такой далекий мир, были так далеко от всего того, что здесь…

Тетушка смотрит на него.

Я вам не сказал, но ночью я начал писать поэму о вас… Как вы можете дышать в этой лачуге? Как вы не погибли среди этих людей?

Т е т у ш к а. Среди этих людей, если хотите знать, я вновь обрела веру в жизнь.

Р а й в и с. Что вы говорите.

Т е т у ш к а. Я приехала уставшая и охваченная тяжелой хандрой, и моим единственным желанием тогда было — умереть на родине, у Даугавы… Представьте, в возрасте неполных шестидесяти!

Входит Д е з и я, несет глиняную кружку с водой. Ставит кружку на сундук, устанавливает в ней вербу.

О чем вы с Янисом в сенях говорили?

Д е з и я. Мы? Так просто…

Т е т у ш к а. В стенку, которую кладет Янис, кирпич входит легко и тотчас как будто прирастает, образуя точный узор… Янис мне всегда нравился, но слишком многого я от него не жду, ибо он здоров, силен и красив, а это не способствует внутреннему богатству.

Д е з и я уходит.

Р а й в и с. Я его ненавижу и презираю.

Т е т у ш к а. Увидев вас, я сначала не могла понять, откуда у сегодняшнего латышского студента такие корпорантские замашки. Временами вы себя ведете точь-в-точь как мой последний барончик.

Р а й в и с. Я?

Т е т у ш к а. С таким сознанием превосходства, с таким пренебрежением к окружающему… Только потом я сообразила, что это, должно быть, броня, которой окружила себя легко ранимая душа… Душа поэта… Берегитесь! Маска может незаметно превратиться в лицо… Нет, нет, я желаю вам только хорошего, и Дезию я вам желаю, но за нее у меня сердце болит, потому что для нее мне хотелось бы другого.

Р а й в и с. Неужели действительно этого… Яниса?

Т е т у ш к а. Нет, Дезии я пожелала бы Айвара.

Р а й в и с. Почему?

Т е т у ш к а. Когда я иной раз представляю себе этакого человека будущего…

Входит Д е з и я, неся стакан воды и таблетки, кладет их на сундук.

Д е з и я. Пожалуйста.

Т е т у ш к а. Спасибо. Не уходите, я скажу пару слов про Айвара, вы меня давеча спрашивали… (Принимает таблетку, запивает водой, вдруг замечает гобелен.) Тонкая работа, право слово, только слишком много теплых тонов, я бы на месте вашей мамы добавила холодного, синего… Да, об Айваре… Что бишь я хотела… Да. Когда Айвар дал мне прочитать свой первый рассказ, я увидела, что это серьезно, но филология меня пугала, и тогда мы слово за слово добрались до рижского Института гражданской авиации. Рассказы не пропадут, совсем напротив, не зря же у мальчика наблюдательный глаз его матери и отзывчивое сердце, к тому же у него крепкие руки его отца и острый интерес к технике… Я позаботилась, чтобы он уже в школьные годы в совершенстве говорил по-русски, а сама, насколько смогла, дала ему основы разговорного английского и кое-какое представление о немецком… Пригодится, говорила я ему… (Погружается в воспоминания, слегка улыбаясь, но затем, посмотрев на Райвиса, вздрагивает и обращается к Дезии.) Outdoors, do you understand me?[23]

Дезия кивает.

Quickly![24]

Д е з и я. Пошли, Райвис.

Райвис не двигается.

Дезия подходит, помогает подняться, оба идут к двери.

Т е т у ш к а. По пути скажите, пожалуйста, Янису, чтоб зашел.

Д е з и я и Р а й в и с уходят.

Тетушка прикрывает глаза.

Через минуту возвращается Д е з и я.

Рвота началась?

Дезия кивает.

Потому я и сказала, чтобы на двор, на свежий воздух…

Д е з и я. Я поняла… Янис сейчас придет.

Т е т у ш к а. Спасибо… Что я хотела… Да. Поэту, я считаю, действительно надо быть более или менее эгоцентричным, потому что какой же обыкновенный человек будет придавать своим интимным чувствам столь исключительное значение, чтоб сообщать о них всему свету, он просто постесняется… Только я думаю, что этот возвышенный юноша поэзию, может, вперед и двинет, но жизнь — нет, да и Янис не станет великим направляющим жизни, потому что, как оказалось, он так легко может пустить в ход кулаки…

Д е з и я. И… вы думаете, Айвар? Он?

Т е т у ш к а. Вы правильно меня поняли. Да. У Айвара и сила, и сердце есть, и разум, и деликатность, и сознание долга, и… Вы улыбаетесь?

Д е з и я. Нет, я…

Т е т у ш к а. Говорите смело.

Д е з и я. Я несколько раз видела Айвара, на вечере, дома у Велты и еще, но ничего такого особенного в нем не заметила, а…

Т е т у ш к а. Невнимательно смотрели. У Айвара нет внешнего блеска, который присущ Янису, но…

Д е з и я. Нет, совсем не поэтому… Айвар симпатичный и… и добрый, но таких парней много, и, может быть, вы в поисках идеала его… этого своего Айвара… выдумали? Простите, пожалуйста…

Входит Я н и с.

Д е з и я уходит.

Я н и с. Тетушка, вы меня звали?

Т е т у ш к а. Возьми скамеечку и сядь рядом.

Янис послушно садится.

Ну не стыдно тебе? Ну разве так можно?

Я н и с. Пожаловался?

Т е т у ш к а. Боюсь, не отбито ли что внутри. Был такой случай однажды, где-то там, в одном из портовых кабачков — с виду парень казался совсем целым, пока не обнаружилось, что… Сиди, сиди… Сиди. С ним Дезия, на которую я полагаюсь.

Янис отворачивается.

Первый серый день в твоей жизни?

Я н и с. Почему серый, черный.

Т е т у ш к а (легко погладив его рукой по волосам). Нет. Всего лишь серый.

Я н и с. В ваших глазах, тетушка, человек — это Айвар, а я — что-то вроде лошади… Вы ошибаетесь.

Т е т у ш к а. Лошади, говоришь…

Я н и с. Ну, вроде чего-то такого… славного и настолько приятного, чтобы шлепнуть его по загривку, но не настолько, чтобы делиться с ним мыслями… Если б только вы знали, как вы ошибаетесь.

Т е т у ш к а. Это было бы, Янис, самым прекрасным, чего я могу желать.

Я н и с. Зачем вы меня позвали?

Т е т у ш к а. Чтобы ты помог мне ждать. Сил у меня уже немного, и, когда я остаюсь одна… Что я хотела сказать… Не злись на меня, если я к тебе, быть может, и была несправедлива…

Я н и с. Вы никогда не воспринимали меня всерьез. Раз я каменщик — вот вы и решили, что мне не бывает больно?

Т е т у ш к а. Прости.

Я н и с. Тетушка, что вы хотите, чтобы я сделал?

Т е т у ш к а. Ничего, только сиди и не уходи. Помоги мне ждать… Я хочу дождаться, мне надо увидеть и внести ясность про Айвара, про тебя, про… Я должна дождаться, понимаешь?

Я н и с. Да. И не волнуйтесь, тетушка, хорошо? Мы дождемся. Почему бы нам не дождаться.

Стенные часы снова бьют один раз.

Входит М а т ь.

М а т ь. Полвторого било, поезд подходит.

Тетушка приводит в порядок платок на коленях.

Пока сюда доедут… Птицы какие-то перелетные летели, утки, наверно.

Я н и с. Рано. Снег еще.

М а т ь. Воздух совсем весенний.

Входит Б а б у ш к а.

Б а б у ш к а. Устала. (Садится на край кровати.) Янис, не принесешь ли дров?

Я н и с. Попозже, ладно? Немножко попозже?

Б а б у ш к а. Ладно так ладно, можно и попозже… Ты бы не пошел ко мне жить? Бери какую хочешь комнату.

Я н и с. Спасибо, у меня у самого будет комната в Лиелварде. На работу нельзя ездить так далеко…

М а т ь (присаживается к печке). Посмотрим, посмотрим, сколько бабушка здесь продержится.

Б а б у ш к а. Вот и посмотрим…

Входит О т е ц.

Спасибо, зять, за загородку. И тебе, Янис, спасибо. Мечта! А пол как блестит да переливается.

О т е ц. Да разве это пол, паркет. Не хуже, чем в клубе.

М а т ь. Уж кто бы хвастался.

О т е ц. Хвастаться нечем, а поросенка туда пускать жалко.

Б а б у ш к а. А поросенку не меньше нужно, он живое существо.

Отец садится рядом с Матерью у печки.

М а т ь. Один наш сын сходит на станции с поезда, другой садится. Теперь больше всего про обоих солдатиков нужно думать. Дети так далеко от дома, за полярным кругом…

О т е ц. Скорей надо про малого думать, который здесь, в Эргли. В последний раз у меня возникли подозрения, что он опять стал курить.

М а т ь. Не может быть. Я не заметила… Почему ты не сказал?

Б а б у ш к а. Янис, включи радио и поищи красивую музыку.

Я н и с. Потом, бабушка, договорились?

Б а б у ш к а. Да, надо бы новых луковиц гладиолуса. Надоели эти вечно розовые.

М а т ь. Я поищу. Тетушка, ты хочешь что-то?

Т е т у ш к а. Нет, всего пару слов… Я у вас у всех в большом долгу.

М а т ь. Что ты, тетушка, что ты!

О т е ц. А мы у тебя?

Б а б у ш к а. Ой, какая ты… Куда поэтик с этой девушкой девались?

О т е ц. На бревне у сарая сидят, на солнышке.

Т е т у ш к а. Я бы вовсе не удивилась, если б намеченная на август свадьба все-таки состоялась.

М а т ь. Что ты говоришь… Девочке нелегко придется.

Т е т у ш к а. Кому приходится легко, и что это такое — легко? Будут свои заботы, своя радость будет… Как уж водится в семье.

М а т ь. Наверно, так.

Отец что-то спрашивает у нее, оба тихо переговариваются. Бабушка полулежит.

Я н и с (Тетушке). Никакой свадьбы не будет…

Т е т у ш к а. Не будет?

Я н и с. Не будет ни в августе, ни в сентябре… Дезия сама мне сказала, когда мы с ней в сенях говорили, вы еще, проходя мимо, посмотрели… (Взгляд Яниса задерживается на гобелене.) Дезия сказала также, что не может меня простить, но… главное, что никакой такой свадьбы не будет, ни в августе, ни когда-либо еще. Это все-таки главное. Покамест.

Т е т у ш к а. Девочка, значит, прислушалась к себе и… Что я хотела… Да. Выходит, она отказала юному поэту, хорошо, но разве ты…

Я н и с. Я сделаю, что смогу. Если иначе никак не получится, начну сочинять оперу из армейской жизни.

Т е т у ш к а (усмехаясь). Ну, ну… Сразу уж и оперу… А ты знаешь, что она, Дезия, и с Айваром знакома?

Б а б у ш к а. Едет, наверное… (Встает, смотрит на улицу.) Да!

Отец и Мать встают и смотрят, и все трое уходят, взволнованно оживленные.

Я н и с. Пугайте меня, тетушка, своим Айваром, может, и испугаюсь.

Т е т у ш к а (внимательно поглядев на него). Ну, ну… Ну, ну…

Оба смеются.

И поворачиваются к двери.

1972