Портрет лива в Старой Риге

Перевод Ил. Граковой и М. Шноре.

А у р е л и я.

З и н т а.

М а й р а.

Т а л и в а л д и с.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната Аурелии в Огре на мансарде небольшого дома. С довольно широкого балкона, расположенного над верандой нижнего этажа, виден противоположный берег реки Огре, на котором над верхушками сосен и елей возносит свою «бочку» ретрансляционная телевизионная башня.

Июльский день близится к вечеру. А у р е л и я, женщина лет тридцати семи, листает за столом журналы мод.

З и н т а, не в силах устоять на месте, вертится по комнате.

М а й р а с балкона смотрит вниз на реку.

А у р е л и я. Фата даже до плеч не доходит, взгляни, а разве не красиво? Зинта! Ну?

З и н т а. Да, красиво, но… не то.

А у р е л и я. Не то… Что?

Зинта неопределенно пожимает плечами.

Ты никак не хочешь понять меня с полуслова, придется говорить без обиняков… Длинная фата прекрасно оттеняет невысокую невесту, тогда как ты, с твоим ростом, походила бы в ней на… не знаю на что, на телеграфный столб!

З и н т а. Вовсе я не такая длинная.

А у р е л и я. Как выглядит Феликс? Ты мне еще ничего не рассказывала.

З и н т а. Феликс?

А у р е л и я. При выборе наряда невесты рост жениха может иметь решающее значение. Баскетболист ли он, скажем, или дубок приземистый.

З и н т а. Вы, наверно, что-нибудь слыхали.

А у р е л и я. Что я должна была слыхать?

Зинта не отвечает.

Ну? Интересно, что же.

Зинта стремительно идет на балкон, облокачивается о перила.

М а й р а. Зинта, не надо! Не прыгай!

З и н т а. Отстань.

М а й р а. В девятнадцать лет, когда все еще впереди!

З и н т а. Майра…

М а й р а. Подумай, в каком виде ты окажешься внизу, когда поцарапаешься о береговые кусты! (Направляется в комнату к Аурелии.) Если б, тетя Аурелия, вы мне позволили, я бы до бесчувствия стояла на вашем балконе и смотрела, как внизу течет Огре.

А у р е л и я. Позволяю. Можешь стоять, можешь даже сидеть.

М а й р а. Спасибо. Я непременно как-нибудь приду еще, потому что река в этом месте, по-моему, захватывающа. Как живая, борется с камнями, которые не хотят ее пропускать.

А у р е л и я. Река живая.

М а й р а. Верно ведь?

А у р е л и я. Теперь я привыкла, но лет семь назад, когда я после санатория не поехала обратно в Ригу, а поселилась в этой комнате, я неустанно смотрела, слушала… Трудно было оторваться, особенно майскими вечерами, когда цветет черемуха… При лунном свете наш порожек будто из чистого серебра, а если еще в Парогре^{124}, как безумные, заливаются соловьи…

Зинта на балконе всхлипывает.

Аурелия вопросительно смотрит на Майру.

М а й р а. Ах, наши поедом едят Зинту, вот она мало-помалу и начинает немного нервничать и даже психует, хотя, на мой взгляд, не стоит.

А у р е л и я. Почему ж так вдруг и едят?

М а й р а. Вы не понимаете? Из зависти.

А у р е л и я. Да что ты.

М а й р а. Из черной, мерзкой зависти, честное слово. Сколько из нашего общежития за это лето вышли замуж, полторы…

А у р е л и я. Полторы?

М а й р а. Нельзя же считать за целое ту, которая тут же развелась? Полторы, но подойдите к любой из остальных и спросите, не хотела бы случайно и она… Спросите, и услышите, ха-ха! Поначалу из зависти зубоскалили, в основном по поводу первой семьи Феликса, почему она распалась и так далее, а когда почувствовали…

З и н т а. Прекрати, пожалуйста!

М а й р а. Когда почувствовали, что наша комната хлопает ушами, подло состряпали нечто ужасающее: будто бы Феликс меньше Зинты!

А у р е л и я. Да что ты говоришь!

М а й р а. До чего могут дойти!

А у р е л и я. А на самом деле это вовсе не так?

М а й р а. Не так, мы специально измеряли. Когда Зинта сбросит каблуки, Феликсинь даже чуть выше. Но поди внуши им, этим! В коридоре на стене нарисовали цветными мелками карикатуру, ужасающую: гигантская старуха идет через Огрский мост на эстраду^{125} — над синими волнами, каких на Огре сроду-то не бывает! — идет через мост на танцы под руку с пигмеем, а внизу большими буквами…

З и н т а. Майра, я прошу тебя!

А у р е л и я. В коридоре на стене, говоришь.

Майра кивает.

В женском общежитии.

М а й р а. Прямо напротив нашей двери… У меня тяжкие подозрения на одну уродку с четвертого этажа. Если удастся доказать, что это ее почерк, наша комнатка выплеснет ей в физиономию помои и заставит привести коридор в порядок, доведя его до нужного эстетического уровня, собственным языком слизывая свой абстракционизм!

А у р е л и я. Вы же сущие дикарки там, на этом комбинате.

З и н т а. Если послушать Майру!

М а й р а. Нас много, с разных концов страны и с разными автобиографиями, и мы разные.

А у р е л и я. Однажды вечером на станции, когда подошел московский поезд, трое ваших слонялись в подпитии возле вагонов и всячески пытались завести разговор с пассажирами-мужчинами.

М а й р а. Ну как же. Слышали, слышали.

А у р е л и я. Об этих троих?

М а й р а. В одном нашем цехе наберется сотни три таких, кто хорошо работает, поет в ансамбле, и бегает кроссы, и все, что нужно, и никто в городе даже ухом не ведет, но стоит трем обезьянам поболтаться по перрону станции, все Огре на ногах и показывает пальцем на три сотни, нет, на три тысячи наших девчат!

А у р е л и я. Соседский Арманд повадился с ребятами из своего класса ходить на танцы. Как послушаю, что там ваши девушки…

М а й р а. Верно? Девушки… А сами они как себя ведут на танцах, этого вам ваш Армандинь не рассказывает? Как они обращаются с нами!

А у р е л и я. Как им позволяют обращаться, так и обращаются.

М а й р а. Вы тоже считаете, что виноваты всегда девушки?

А у р е л и я. Я, живя в комнате, все больше слушаю, что мне рассказывают. Заходит Армандинь и рассказывает о перроне и о танцах, от тебя слышу, как поедом едят дитя человеческое, о надписях на стенах общежития, о помоях, выплескиваемых в лицо, о…

М а й р а. Да, но…

А у р е л и я. Но… Ну?

З и н т а. Один-ноль в пользу тети Аурелии!

М а й р а. Она не права, но посадила она меня крепко, я тоже признаю.

Зинта возвращается в комнату.

А у р е л и я. Зинта, ну как будем делать?

З и н т а. Как вы скажете.

А у р е л и я. Ну нет, нет. Сама. Я тебе высказала, что думаю, но свадьба твоя и платье тоже, вместе с фатой — до плеч, до пят или хоть во всю лестницу до парадных дверей, и такие бывали.

З и н т а. Вы смеетесь.

А у р е л и я. В этом случае нужно, чтобы во время брачной церемонии кто-нибудь нес фату, а потом невеста перекидывает ее через руку. Позже, когда садятся за стол или когда танцуют первый вальс. Смотрится хорошо, потому что силуэт получается богаче и интереснее.

М а й р а. Это у Зинты и у самой есть, такой силуэт.

А у р е л и я. Конечно, но…

М а й р а. Всякие там накладки оставим для недоразвитых.

А у р е л и я. Какие накладки, о чем ты говоришь. Накладки… Газовая ткань с веточками мирты по краям или разбросанными лишь кое-где… Нежная как пух и улетучивающаяся как… (Осекается.)

З и н т а. Улетучивающаяся как?..

А у р е л и я. Зашла, пожалуй, куда не следует, перейдя на сугубо личное.

М а й р а. Фата на свадьбе вовсе не главное.

А у р е л и я. Важны, конечно, и красивые белые туфли.

М а й р а. И это не главное.

А у р е л и я. Ты, озорница! Две жизни, существовавшие каждая сама по себе, со свадьбы сливаются воедино, это и есть главное. И то, что на свет появляются дети… Это! Однако на свадьбе все имеет определенное значение, там нет ничего маловажного, а что уж говорить о фате невесты!

М а й р а. Ясно.

А у р е л и я. Не появляется ли и у тебя, Майра, зависть к Зинте?

М а й р а. Из-за Феликса? (Смеется.) Извини, Зинта… Нет. Просто мы очень свыклись в нашей комнатке, все четверо работаем в одну смену, вместе ходим в кино…

А у р е л и я. Могу себе представить.

М а й р а. Феликсиню, как незаменимому, наверняка дадут новую квартиру, потому что в старой останется его первая жена с дочкой, и у Зинты будет свой собственный дом, и правильно, так и должно быть, как же иначе, но мы все же, понимаете, как-то так… не могу сформулировать, но… Стук в дверь.

А у р е л и я. Войдите!

Входит Т а л и в а л д и с с папкой для эскизов.

Т а л и в а л д и с. Добрый вечер. Помешал?

А у р е л и я. Нет, отчего.

Т а л и в а л д и с. Я посижу на балконе.

А у р е л и я. Познакомьтесь, девушки, это Таливалдис, мой единственный сын. Зинта. Майра.

Т а л и в а л д и с. Весьма приятно.

М а й р а. Нам также. Вы, наверно… (Смотрит на папку.) Ну, этот… ну, который ловит бабочек!

Т а л и в а л д и с. Благодарю.

А у р е л и я. Таливалдис учится в Художественной академии.

М а й р а. А…

А у р е л и я. Сейчас, в июле, он работает у археологов в Икшкиле^{126}.

Т а л и в а л д и с. Я посижу на балконе, пока вы…

А у р е л и я. Мы уже закончили. Зинта, что у нас, вторник?

Зинта кивает.

Трое суток на раздумье. Хватит?

З и н т а. Да.

А у р е л и я. В пятницу вечером приходи с материалом и раскроим, чтоб за субботу и воскресенье ты могла сшить, а сейчас пусть Таливалдис расскажет нам о раскопках. Что хорошего ты нарисовал сегодня?

Т а л и в а л д и с. Очередной рентген. (Развязывает папку, показывает лист с рисунком.)

М а й р а. Фу, скелет!

Т а л и в а л д и с. Ливская девушка четырнадцатого века с поразительно развитым вкусом. Тонкий бронзовый веночек, чудесная небольшая сакта^{127}, колечко… Лежит у самой церкви епископа Мейнхарда.

М а й р а. Где это?

Т а л и в а л д и с. Что?

М а й р а. Эта церковь.

Т а л и в а л д и с. Эта церковь… Который год вы живете в Огре?

М а й р а. Третий.

Т а л и в а л д и с. Третий год.

М а й р а. И что?

Т а л и в а л д и с. Ничего. (Направляется на балкон.)

З и н т а. Но…

Т а л и в а л д и с (останавливается). С моей стороны вопросов больше нет.

З и н т а. Если б вы нам сказали, куда надо ехать, мы бы съездили и посмотрели.

Т а л и в а л д и с. Можно бы сказать по-латышски, но по-русски звучит сильнее: уровень!

А у р е л и я. Талис, ну зачем ты сразу так… Ну скажи девушкам.

Т а л и в а л д и с. Станция Икшкиле, девушки, следующая за Яуногре^{128} в сторону Риги, если вы вдруг, может, еще не обратили внимания, и там надо, понимаете, сойти и идти к Даугаве. Даугаву вы знаете? Это такая река, она берет начало на Валдайской возвышенности, еще по телевизору показывали!

А у р е л и я. Талис, Талис!

Т а л и в а л д и с. Замок Мейнхарда и церковь — самые древние каменные постройки в Латвии, начаты в тысяча сто восемьдесят четвертом году, закончены в тысяча сто восемьдесят пятом, более чем за пятнадцать лет до так называемого основания Риги^{129} в тысяча двести первом. Сейчас там интенсивно работают археологи, потому что после пуска Рижской ГЭС правый берег Даугавы в этом месте окажется под водой. Люди приезжают смотреть не знаю откуда…

М а й р а. Вы кончили?

Т а л и в а л д и с. Только что приезжали из Лиепаи, из Вайноде^{130}… В Огре, пешком можно бы дойти, спрашивают, где это… Я кончил. Благодарю за внимание.

М а й р а. Пожалуйста, а на станции Икшкиле мы возложили цветы у камня, поставленного в память Теодора Нетте^{131}, где одна из наших читала стихотворение Маяковского «Владимиру Нетте, пароходу и человеку».

Т а л и в а л д и с. Это уже как-то звучит.

М а й р а. Верно ведь?

Т а л и в а л д и с. Поздравляю. Молодчины.

М а й р а. И где находится станция Икшкиле мы, видите ли, знаем, и откуда вытекает и куда впадает Даугава — тоже, но почему мы должны знать ваших епископов? Какое нам, сегодняшним девушкам, дело до старых фашистов!

Т а л и в а л д и с. Бог ты мой…

М а й р а. Историки пусть интересуются, разве я что говорю, но нам это ни к чему, да и вы сами лучше рисовали бы девушек у станков, чем какие-то скелеты!

А у р е л и я. Ну, Талис? Получил?

М а й р а. На комбинат приезжают экскурсии из других республик и даже из… даже из Болгарии, но вы, живя в Огре, может, и мимо-то не проходили… Знаете, где он находится, наш комбинат? Что там выпускают, какую продукцию дают населению?

А у р е л и я. Ну, ну? Слышал?

Таливалдис кивает.

Что ты ответишь?

Т а л и в а л д и с. Голова идет кругом…

М а й р а. Не нравится, видите, вам критика!

Т а л и в а л д и с. Вы, извините, в самом деле так ограниченны?

М а й р а. Не обзывайте!

Т а л и в а л д и с. Трудно поверить. Вы утрируете.

М а й р а. Это уж позвольте знать мне.

Т а л и в а л д и с. А, ну правильно, дошло. В такой форме вы разговариваете с мальчиками, когда…

М а й р а. Без оскорблений!

Т а л и в а л д и с. Когда они становятся слишком назойливы на танцах и хотят проводить… Это такой стиль, верно?

А у р е л и я (взглянув на Майру). Тали, ты…

Т а л и в а л д и с. Со временем вырабатывается, не так ли? Так называемые приемы из цикла «Гражданская оборона»…

А у р е л и я. Талис!

Таливалдис, приложив руку к сердцу, кланяется и идет к двери на балкон.

А у р е л и я. Не уходи, обожди…

Таливалдис останавливается в дверях.

Майра, садись, и ты, Зинта, тоже. Ну?

Девушки переглядываются и, минутку помедлив, садятся.

Такие раскопки в Икшкиле, Талис, дорогое удовольствие?

Т а л и в а л д и с. Надо полагать.

А у р е л и я. Средства дает государство?

Т а л и в а л д и с. Ну да.

А у р е л и я. Стало быть, они нужны.

Т а л и в а л д и с. Определенно.

А у р е л и я. Стало быть, нужно изучить этих древних культуртрегеров.

Т а л и в а л д и с. Нужно изучить — так, вероятно, будет правильнее — историю нашего народа, а это и значит те места. Старую Ригу. Икшкиле.

А у р е л и я. Ясно, девушки?

Т а л и в а л д и с. Крещеных ливов, к примеру, хоронили в Икшкиле у дверей церкви. Позже ту часть здания, где был вход, расширили и удлинили, и теперь, когда отрыли захоронения, видно, что ноги всех ливов и ливок ниже колен уходят под солидную каменную глыбу фундамента. Пожалуйста! (Показывает лист.) Я был потрясен. Оказывается, Икшкиле буквально построено на них, на их костях… Но хватит, потому что девушкам это ни к чему и неинтересно. Они выпускают продукцию для населения, и им нужен муж, какой бы там ни был, и квартира неподалеку от универмага.

З и н т а (тихо). Это наши вам так говорили?

Т а л и в а л д и с. Не имел чести интервьюировать кого-либо. До сего исторического момента в этой комнате, разумеется… Когда я ходил по вашим цехам, я, признаться, больше разглядывал машины… Ну они у вас на редкость мощные, это верно. Что ость, то есть. Шапку долой. Внутрь входят цветные нитки, а наружу выходит джемпер. Надевай, скажи спасибо и гуляй.

М а й р а. Как просто, Зинта, а? Прямо удивительно, верно ведь?

Т а л и в а л д и с. Несомненно.

М а й р а. Только непонятно, зачем там еще нас держат. Зачем нам два раза в месяц платят деньги.

З и н т а (сглаживая). Когда нас в цехе нет, машины стоят.

Т а л и в а л д и с. Тоже правильно, только вы все показались мне вроде как в натянутых отношениях, угрюмые, не выспавшиеся…

З и н т а. Труд не из легких.

Т а л и в а л д и с. Да бросьте. При такой супертехнике.

З и н т а. Работницы постарше, пришедшие с других текстильных фабрик, тоже уверяют, что у нас рай, но после конца смены мы все же чувствуем усталость.

Т а л и в а л д и с. А как бы вы хотели?

З и н т а. Мы? Ну…

Т а л и в а л д и с. На какой работе этого нет?

З и н т а. Есть, на любой, но…

Т а л и в а л д и с. Машины, у которых вы работаете, показались мне красивыми, но сами вы, за редким исключением, извините…

З и н т а. Посмотрите на нас в праздник.

Т а л и в а л д и с. Очень хотел, на Празднике песни Огрского района… Вы были?

Зинта отрицательно качает головой.

Пожалуйста. Не были. На великолепном концерте в честь столетия праздника. Достаточно было бы половины ваших девушек, чтоб остальные жители Огре не смогли попасть, но вам ведь это не нужно… Знаете, где во время концерта я заметил нескольких ваших? За эстрадой, внизу у киосков. Гуляли, взявшись за руки.

М а й р а. Как вы могли их увидеть? Интересно. Во время концерта!

З и н т а. Майра…

М а й р а. У киосков! Может, вы сами там застряли?

Т а л и в а л д и с. Я бегал за мороженым для своей компании и видел, ясно? Стайкой гуляли маленькие блондинки с бровями цвета закопченного чугунка, маленькие брюнетки в черных лаковых туфельках с золотыми шнурками — на улице, в июле… Ну, это так, дело вкуса, но я думаю, что наиболее полно человек раскрывается в работе. Каков есть, таков есть.

А у р е л и я. К праздникам все же он тщательно готовится, стараясь приобрести себе что-то новое, принарядиться… Да и работает он, думая о празднике.

Т а л и в а л д и с. Я только что был на свадьбе одной нашей однокурсницы, где собрались молодые девушки в своих самых потрясающих праздничных нарядах, студентки и из колхоза, и все они к тому же еще ярко выделялись на фоне старинного деревенского дома, но на переднем плане, будто сказочное существо, трепетала невеста…

А у р е л и я. В фате?

Т а л и в а л д и с. Разумеется, с миртой и тому подобным, как положено.

А у р е л и я. Фата была до полу, длинная?

Т а л и в а л д и с. Нет, только на волосах, изящное облачко, а жених, этакий двухметровый деревенский малый, глаз не спускал — потом выяснилось, парню внушили, будто невесту непременно украдут студенты, и он поклялся вздуть всякого, кто только вздумает двинуться в ту сторону… Но я начал о чем-то другом. На картине «Свадьба», если б я взялся за такую, я изобразил бы женщин на кухне, самых красивых и самых значительных среди всех. Окончившая курсы повариха из Смилтене^{132}, две пожилых тетушки, одна другой умнее, и несколько девушек, все в белых передничках и платочках, разгоряченные, сосредоточенные, когда нет времени думать о своей внешности и позировать… Как неутомимо они там хлопотали, с каким чувством ответственности за каждый кусок холодца и декоративное оформление тарелки салата, и как сопереживали с происходящим в большой комнате — та, что возвращалась на кухню, тотчас сообщала о новых проделках гостей или распоряжениях и высказываниях посаженой матери, остальные анализировали… Меня позвали помочь, случайно, но мне понравилось, и я на той свадьбе, вероятно, больше времени провел на кухне. В стряпной, как они говорили.

М а й р а. Да не потому, что вам понравилось.

Таливалдис удивленно оборачивается к ней.

Хотите, я скажу? Почему?

З и н т а. Майра, нам…

М а й р а. Не вмешивайся. (Таливалдису.) Хотите?

Т а л и в а л д и с. Не понимаю.

М а й р а. Потому, видите ли, чтобы не смотреть, как длинный деревенский малый пялится на девушку, которую вы сами молча без взаимности любите!

З и н т а (встает). Майра!

М а й р а. Убежали к бабкам на кухню, чтобы не рехнуться от ревности, понимаете! Чтобы не страдать, когда все за столом кричат «горько, горько, горько», а двухметровый наклоняется и целует невесту!

З и н т а. Пора прощаться.

М а й р а. Мне кажется, общежитие не горит.

З и н т а. Но…

М а й р а. С чего бы ему вдруг загореться? Нет. Некуда нам бежать, никакого пожара нет.

З и н т а. Но тетя Аурелия…

М а й р а. Если она выставляет за дверь — пожалуйста, мы исчезнем, но в противном случае ни за что. Когда такой интересный разговор!

А у р е л и я. Ну почему я буду выставлять.

М а й р а. Садись, Зинта. Где ты еще услышишь что-нибудь подобное в Огре!

Т а л и в а л д и с (Зинте). Не знаю, вы поняли, о чем я говорил?

З и н т а. Я… да, хотя… я не совсем уверена…

Т а л и в а л д и с. Внешне неприметный человек садится за руль… Взгляните как-нибудь на шофера, когда на оживленном рижском перекрестке его останавливает красный свет. Не думая о том, как он выглядит — какой там, ему и в голову не придет! — он весь в своей работе, и его лицо кажется красивым.

Зинта кивает.

На свадьбе, о которой я рассказывал, невеста была как… цветущая яблоня, но однажды, раньше, я видел, как она на маленьком станке ткала пояс и… понятно, нельзя так сравнивать, так впрямую, но… в самом деле, ну!

М а й р а (встает). Что ж вы советуете? Странно. Чтоб я шла на работу в белом платье, а на свою свадьбу надела коричневую вязаную кофту с янтарными пуговицами? Ну и логика! В цехе у нас работают почти одни девушки, а вы вошли, пожали плечами, красивей нас вам показались машины, но обычно ведь никто не заходит, и кто видит, какие мы там? Смешно! Когда мы появляемся где-нибудь на улице, тогда нас осматривают, да как еще! Бесцеремонно!

З и н т а. Майра, идем.

М а й р а (едва сдерживаясь, чтобы не заплакать). Квартира и магазин, и это… я отказываюсь понимать… это якобы свидетельствует о бедности духа? Нужно без них? Без магазинов? Без квартир? Никакой логики, никакой, одни обвинения…

А у р е л и я. Зинта, значит, в пятницу?

З и н т а. Спасибо, тетя Аурелия. В пятницу, обязательно.

А у р е л и я. Всего хорошего. Жду.

З и н т а. Всего хорошего. (Таливалдису.) Прощайте.

Т а л и в а л д и с. До свидания, Зинта.

М а й р а убегает.

З и н т а следует за ней.

А у р е л и я. Ну?

Т а л и в а л д и с. Все они такие?

А у р е л и я. Какие? Из нескольких тысяч ты видел двух, и то какое отличие!

Т а л и в а л д и с. Кто они вам?

А у р е л и я. Бывшие ученицы. Когда я еще чувствовала себя лучше и выходила на улицу, я в их профессионально-техническом училище учила кройке.

Т а л и в а л д и с. Учили и не научили.

А у р е л и я. Ты полагаешь?

Т а л и в а л д и с. Раз они теперь приходят, чтобы преподавательница скроила.

А у р е л и я. Скорее, приходят просто поговорить. Девочки далеко от дома, от мамы… Приходят поплакать, если кто обидел, приходят похвастать новым платьем, посоветоваться о покупке пальто… Ну а как иначе, когда ей самой придется шить себе платье к свадьбе!

Т а л и в а л д и с. К свадьбе?

А у р е л и я. Ну да.

Т а л и в а л д и с. Которая?

А у р е л и я. Зинта.

Т а л и в а л д и с. Разумеется. Зинта… Можно было и не спрашивать.

А у р е л и я. И так видно?

Т а л и в а л д и с. Ну…

А у р е л и я. Бывают случаи, когда… да, но это не тот. Не тот случай.

Т а л и в а л д и с. Посмотрите, как на фоне заходящего солнца вырисовывается ваша телевизионная башенка!

А у р е л и я. Каждый вечер смотрю, если не пасмурно.

Т а л и в а л д и с. Вам не нравится?

А у р е л и я. Башня?

Т а л и в а л д и с. Так прозвучало.

А у р е л и я. Поначалу раздражала, примерно как в свое время Эйфелева башня парижан, но мало-помалу, так же как они, я привыкла, и теперь для меня эта коряка уже и есть Огре.

Т а л и в а л д и с. Для меня тоже.

А у р е л и я. Может, сядем за стол? У меня все готово.

Т а л и в а л д и с. Ну взгляните, как четко она вырисовывается на потемневшем небе.

А у р е л и я. Четко.

Т а л и в а л д и с. Фантастически живо.

А у р е л и я. Идем на кухню.

Т а л и в а л д и с. Когда солнце зайдет, хорошо?

А у р е л и я. Если ты не очень проголодался.

Т а л и в а л д и с. Нет. Только…

А у р е л и я. Только…

Т а л и в а л д и с. Грустно.

А у р е л и я. Майра, выходит, попала в цель.

Т а л и в а л д и с. В самую точку.

А у р е л и я. Я видела.

Т а л и в а л д и с. Разве можно было увидеть?

А у р е л и я. Ты же не японец.

Т а л и в а л д и с. От Майры я не ожидал. От такой…

А у р е л и я (перебивает его). Не скажи! Мало ты ее видел и слышал.

Т а л и в а л д и с. Хватило, и даже с избытком.

А у р е л и я. Девушка в сердцах пыталась и так и эдак, пока женская интуиция безошибочно не подсказала ей слабое место противника… Говоришь, в самую точку?

Т а л и в а л д и с. Зинта глубже. Это проявляется и внешне, ее даже можно писать… Акварелью, быть может, пастелью… Да что там. Тетя Аурелия, если мне понравится какая-нибудь девушка, это верный признак того, что она… как, например, Зинта сегодня…

А у р е л и я. Любит другого?

Т а л и в а л д и с. Знаете, как копатели колодцев в деревне ищут воду?

А у р е л и я. Ты имеешь в виду — с помощью ивовых прутьев?

Т а л и в а л д и с. Да, но… поговорим о чем-нибудь другом, хорошо?

А у р е л и я. Сколько тебе сейчас лет?

Т а л и в а л д и с. Двадцать один… Я не рассказал об Икшкиле. Начал, но не закончил… Что-то немыслимое, слушайте: откопали каменную стену, уходящую под фундамент здания Мейнхарда! Стало быть, возведенную до тысяча сто восемьдесят четвертого года!

А у р е л и я. И кто же строил?

Т а л и в а л д и с. Вопрос! Ливы в ту пору еще не умели, латыши тоже. Стена Мейнхарда считалась самой первой, но теперь выясняется, что на этом месте у Даугавы что-то было еще раньше!

А у р е л и я. Интересно.

Т а л и в а л д и с. Серые и красновато-коричневые камни скреплены известковым раствором!

А у р е л и я. Что говорят ученые?

Т а л и в а л д и с. Мне ведь они не говорят.

А у р е л и я. Ничего?

Т а л и в а л д и с. Ну, указывают, например, что десять сантиметров туда или сюда, на мой взгляд, может, и мелочь, когда я рисую скелеты, но в археологии все же так не принято…

А у р е л и я. От меня тебе и за десять миллиметров влетело бы.

Т а л и в а л д и с. Иногда они, ученые, абсолютно теряют чувство юмора. Например, когда я пририсовал к спиралеобразному кольцу девичью руку с цветком ромашки.

А у р е л и я. У меня нет слов.

Т а л и в а л д и с. Разве так не могло быть? Я просто реставрировал.

А у р е л и я. Идем?

Т а л и в а л д и с. Еще на верхушке башни солнце… (Выходит на балкон.) Поистине впечатляющая кастрюля на конце жерди, сочная… Ой, как тут приятно. От реки веет какой-то подвальной прохладой и черной смородиной… Не будь этих проклятых комаров, я охотно бы спал на балконе.

А у р е л и я. В комнате тебе плохо?

Т а л и в а л д и с. Хорошо, но вы из-за меня вынуждены спать у соседки.

А у р е л и я. В пустой квартире, соседи благодарны и радуются, что я за ней присматриваю.

Т а л и в а л д и с. Все же. (Возвращается в комнату.) Вы им, этим девушкам, сказали, знакомя нас, — «Мой единственный сын»…

А у р е л и я. Ты почувствовал себя шокированным?

Т а л и в а л д и с. Нет, совсем наоборот, я… но имею ли я право в этой связи вас кое о чем спросить?

А у р е л и я. Ну, о чем же? Спрашивай!

Т а л и в а л д и с. Вы это просто так, в шутку сказали, или вам так кажется?

А у р е л и я. Ну что это за слово, кажется… Ты меня называешь тетей, хотя мы совершенно чужие люди, однако пять долгих лет, не мне тебе говорить, я была твоей матерью, и потому ты все еще, нравится тебе или нет, мой сын.

Т а л и в а л д и с. Спасибо, тетя Аурелия, и мне нравится.

А у р е л и я. Ты снова у меня, уже почти неделю, и я счастлива, не скрою. Я готовлю тебе еду, жду тебя домой… Как тогда, из школы… Ты вошел в мою биографию, так же как я в твою, и об этом можно не говорить, но забыть этого нельзя, и сделать так, будто этого не было, невозможно.

Т а л и в а л д и с. Из всех отцовских жен, включая родную мать, какие-то теплые чувства я испытывал только к вам, тетя Аурелия. Совершенно серьезно.

А у р е л и я. Я продержалась дольше всех. К другим ты не успевал привыкнуть.

Т а л и в а л д и с. Возможно, но не только потому. Помню, мне нравилось ваше имя, а также необычайно нравилось, когда вы смеялись. Наши вечно холодные, мрачные комнаты тогда становились как бы теплее и уютнее, правда!

А у р е л и я. Открытие: смех как источник тепла.

Т а л и в а л д и с. Помню также, как вы ушли от нас, громко смеясь.

А у р е л и я. Тебя не было дома.

Т а л и в а л д и с. Вы думаете?

А у р е л и я (нервозно). Я уверена.

Т а л и в а л д и с. Вы неожиданно вернулись из Огре, из санатория, и та, что успела занять ваше место, со страха заперлась в ванной… Как вы смеялись!

А у р е л и я. Где же ты притаился?

Т а л и в а л д и с. Нигде, в своей каморке, просто вы не зашли… У меня до сих пор звучит в ушах, как вы…

А у р е л и я. Ну, ну, ну, ну!

Т а л и в а л д и с. Наверно, потому, что этот смех был в нашем доме последним. Дверь за вами с треском захлопнулась, в коридоре еще что-то упало и разбилось, и наступила мрачная тишина, которая царит по сей день… Вы тоже так больше не смеетесь.

А у р е л и я. Да не из-за чего.

Т а л и в а л д и с. Она жила у нас недолго, потому что вернулась мать после развода со своим вторым мужем. Матери все еще принадлежала половина дома, потому что отец не смог или не захотел выплатить ей то, что присудил суд, вот мать и вернулась. Теперь оба, и отец и мать, на пенсии и занимаются садом. Теплица и тому подобное.

А у р е л и я. Я сразу тебя узнала, когда ты вошел… Родители знают, где ты находишься?

Т а л и в а л д и с. Отчасти.

А у р е л и я. Как это понимать?

Т а л и в а л д и с. Я информировал их в общих чертах, большего они не хотят и не требуют. Крупным штрихом, так сказать. Работаю в Икшкиле, живу в Огре, здоров, с приветом, Таливалдис, точка.

А у р е л и я. Точка, еще бы… А адрес для переводов?

Т а л и в а л д и с. На хлеб летом зарабатываю сам.

Стук в дверь.

А у р е л и я. Пожалуйста! Входите!

Входит З и н т а.

З и н т а. Это я, извините…

А у р е л и я. Забыла что-нибудь?

З и н т а. Нет…

А у р е л и я. Ну, говори! Что-то случилось?

Т а л и в а л д и с. Мне, может, выйти?

З и н т а. Нет, нет…

А у р е л и я. Зинта, я всерьез начинаю волноваться. С Майрой что-нибудь?

З и н т а. Нет, ничего, только… Майра неплохая девушка, вы не думайте, но бывает, ей не хватает, ну, тактичности, и тогда я готова умереть, но не решаюсь ее прервать, чтобы не вышло еще хуже… Это было ужасно.

А у р е л и я. Да что?

З и н т а. То, что она говорила.

А у р е л и я. Но что именно? Не знаю, но в моем присутствии по крайней мере ничего ужасного… Тали!

Т а л и в а л д и с. В самом деле, Зинта. Поспорили, ну и что? Извиняться, скорее, следовало бы мне.

З и н т а. Я была как больная, нигде не могла найти покоя. Извините. Прощайте.

А у р е л и я. Всего доброго.

Зинта направляется к двери.

Т а л и в а л д и с. Зинта, я провожу вас.

З и н т а. Нет, нет, нет! Не надо.

А у р е л и я. Я тоже так думаю. Зинта теперь жительница Огре и… и Таливалдис еще не ужинал.

З и н т а. Ой!

Т а л и в а л д и с. Провожу и поужинаем.

З и н т а. Мне и правда стыдно за свое поведение и поступок.

Т а л и в а л д и с. Ну что вы.

З и н т а. Врываюсь к вам в столь поздний час… Ничего толком не могу сказать… Но я была так растерянна и удручена, я так переживала, что…

Т а л и в а л д и с. Ладно, ладно. Пошли.

З и н т а. Только до конца нашей улицы, прошу вас.

Т а л и в а л д и с. Пожалуйста.

З и н т а. Ни шагу дальше.

Т а л и в а л д и с. Ни шагу.

Аурелия смеется.

Почему вы смеетесь?

А у р е л и я. Зажглись предупреждающие сигнальные огни, смотрите…

Таливалдис и Зинта поворачиваются к балконной двери, смотрят. Солнце уже зашло. На верхушке ретрансляционной телевизионной башни ярко горят красные огни.

Т а л и в а л д и с. Они ведь предназначаются не для пешеходов, а для тех, кто летит по воздуху.

З и н т а. Да, чтобы предупреждать самолеты. Нам тоже на одной лекции рассказывали.

Т а л и в а л д и с. До свидания, тетя Аурелия.

А у р е л и я. Не забудь, что я жду.

Т а л и в а л д и с. Накрывайте на стол.

З и н т а. Всего доброго, и простите.

А у р е л и я. Ступайте, ступайте.

З и н т а уходит.

Т а л и в а л д и с, помахав Аурелии рукой, идет следом.

Аурелия включает радио. Под звуки легкомысленной песенки задумчиво смотрит на красные огни башни.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Вечер пятницы. Платье для невесты уже скроено, З и н т а его сметывает.

А у р е л и я, отдыхая, перелистывает фотожурнал.

На башне горят предупреждающие огни.

Аурелия отрывается от журнала и смотрит на работу Зинты.

А у р е л и я. Зинта, ты можешь мне сказать, что ты сейчас делаешь?

З и н т а. Я?

А у р е л и я. Куда у тебя пошел шов?

З и н т а (всматриваясь). Ой!

А у р е л и я. Распори и передвинь.

З и н т а. Извините. (Начинает распарывать наметку.)

А у р е л и я. Есть работа, во время которой можно фантазировать невесть о чем, а эта требует присутствия.

З и н т а. Я понимаю.

А у р е л и я. О чем ты так серьезно думала?

З и н т а. Так… Ваш сын еще не вернулся из Икшкиле?

А у р е л и я. Нет, я тоже жду. В последние дни он только заскочит, наскоро перекусит и тут же вновь исчезает на весь вечер… Зинта! Отчего такое несчастное лицо?

З и н т а. У меня?

А у р е л и я. У кого ж еще, мы тут вдвоем… За неделю до свадьбы! Что-нибудь случилось?

З и н т а. Нет, ничего.

А у р е л и я. Зинта, Зинта…

Зинта откладывает работу, встает и выходит на балкон.

Ну правильно, передохни минутку. Я тоже, знаешь ли, немного устала после длительного обмеривания и кройки. Чем красивей и дороже материал, тем большего внимания требует работа, а ты привезла — я уж и не знаю… Принцесса могла бы сшить такое.

З и н т а. Как тут хорошо, на вашем балконе.

А у р е л и я. Комаров не видать?

З и н т а. Нет.

А у р е л и я. Должно быть, ветер, который им не по вкусу.

З и н т а. Прошлый раз вы говорили, что весной, когда поют соловьи, река при лунном свете будто серебряная…

А у р е л и я. Ты начала хлюпать, да, помню.

З и н т а (возвращается в комнату). Мне в тот момент вдруг подумалось, что мы с Феликсом никогда, ни в мае, ни в июне, ни… Гулять со мной ему не нравится, потому что он давно уже выше этого…

А у р е л и я. Этого… Чего?

З и н т а. Ну, всяких таких, как он выражается, сентиментальностей.

А у р е л и я. Сколько же ему лет?

З и н т а. Двадцать семь. Он вот так сыт Нюриными глупостями, танцами и обедами в столовой, говорит он. Ему, мол, хочется, чтобы хоть вечером на столе дымились приличные домашние блюда, как было в Даугавпилсе у матери.

А у р е л и я. Сумеешь ты такое сготовить?

З и н т а. Вы не знаете, но Феликс впервые заметил меня и вообще обратил внимание, когда ел пожаренные мною белые грибы… Как, по-вашему, это плохо?

А у р е л и я. Почему плохо?

З и н т а. Тетя Аурелия, разве за это следует высмеивать?

А у р е л и я. Ну теперь я тебя вообще не понимаю. Кто же высмеивает?

З и н т а. Прошлой осенью мы, человек десять, поехали на небольшом автобусе через Кегум^{133} в Томеские^{134} леса. Феликс тоже, он тогда был еще вместе с женой, с Нюрой… Когда Нюра хотела открыть консервы, треску в томате и еще какие-то там рыбные тефтели, я сказала, что не надо. У меня с собой была сковородка, масло и соль, и я у канавы на костре по всем правилам изжарила собранные белые…

А у р е л и я. Кто тебя научил, мама?

З и н т а. Я даже кулинарные курсы окончила.

А у р е л и я. Ишь ты.

З и н т а. Когда я после восьмого класса приехала в Огре, у меня был план, тетя Аурелия.

А у р е л и я (после небольшой паузы). Хорошо, план. Я слушаю… Какой?

З и н т а. Я подробно все продумала, руководствуясь несколькими фильмами и неудавшейся жизнью матери.

А у р е л и я. Постой, постой. Разве не ты показывала мне фотографию своей матери в газете?

Зинта кивает.

Было еще сказано, один из лучших библиотекарей в районе, уважаемая и любимая, пользующаяся авторитетом!

З и н т а. Мама и в хоре поет, она лауреат конкурса чтецов, по линии охраны природы кто-то… не знаю толком, инспектор, или инструктор, или… Мама — всё, ее и в самом деле уважают все, но комната у нас была в половину меньше вашей, а кухня этажом ниже вместе с соседями… У меня будет квартира, решила я. У меня будет семья.

А у р е л и я. Признаться, я ожидала чего-нибудь пооригинальнее.

З и н т а. Опять вы смеетесь.

А у р е л и я. Подобные планы, откровенно должна тебе сказать, и подобные мечты у многих из вас там.

З и н т а. Спокойно можете сказать — у всех, и вы будете абсолютно правы, но… есть разница.

А у р е л и я. Не верится. Какая разница?

З и н т а. Есть.

А у р е л и я. Все одно. Кто бы из вас ни пришел, только о том и разговоров, раньше или позже, теми или иными словами.

З и н т а. Разговоры, верно… Только фантазируют о любви и без конца болтают, но я сразу начала действовать, тетя Аурелия. Я железно шла к цели.

А у р е л и я. А именно?

З и н т а. В сберкассе у талончиков одна сторона черная, знаете? Ее заполняют, когда кладут деньги, а другую, красную, — когда снимают… Знаете, когда я в первый и единственный раз за все свои годы в Огре заполнила красную? (Указывает на белое свадебное платье.)

А у р е л и я. Значит, ты копишь деньги.

З и н т а. Не только. Я училась готовить. Слушала лекции, каким должен быть интерьер современной квартиры, как правильно расставить цветы, и о грудных детях, как правильно за ними ухаживать, и как воспитывать детей…

А у р е л и я. Дети.

З и н т а. Две девочки и мальчик.

А у р е л и я. Ты еще не записала их на очередь в детский сад?

З и н т а. Нет, но я придумала им имена… Какие, я вам не скажу, а то вы будете смеяться.

А у р е л и я. Да. Как только ты, Зинта, из реальной действительности переносишься в мир грез, твое лицо светлеет.

Зинта, посмотрев на Аурелию, бросает взгляд на начатое платье… Направляется опять на балкон, где опускается на скамеечку и опирается лбом о перила.

Аурелия вновь обращается к журналам.

З и н т а (взглянув вниз, отрывается от перил, шепчет). Выключите, пожалуйста, свет!

Аурелия недоуменно смотрит на девушку.

Тетя Аурелия, прошу вас… Скорее!

Аурелия протягивает руку, выключатель находится рядом со столом, и комната погружается в сумерки летнего вечера. На улице на фоне неба теперь особенно вырисовывается ретрансляционная телевизионная башня в огнях.

Зинта проскальзывает в комнату.

А у р е л и я. Таливалдис?

З и н т а. Нет… (Торопливо собирает раскроенное платье и швейные принадлежности.)

А у р е л и я. Что там было?

З и н т а. Майра…

А у р е л и я. Ну, слушай!

З и н т а. Я поработаю на кухне, можно?

А у р е л и я. Пожалуйста, только с каких пор ты прячешься от Майры?

З и н т а (на полпути к двери). Я… Ну…

А у р е л и я. Опять что-то новое… Беги, беги. Кухня находится… Ты ведь не была?

Зинта качает головой.

В том конце дома, по другую сторону лестницы и прямо напротив.

З и н т а. Спасибо. (Быстро уходит.)

Спустя некоторое время в дверь уже стучит Майра.

А у р е л и я. Пожалуйста!

Входит М а й р а.

М а й р а. Добрый вечер.

А у р е л и я. Добрый вечер.

М а й р а. Я, тетя Аурелия, идя сюда, остановилась и любовалась виноградной лозой над вашим балконом в электрическом освещении, но вы погасили свет, почему?

А у р е л и я. Разве тебе никогда не хочется посидеть в сумерках?

М а й р а. Разве у меня когда-нибудь есть время? Ни утра, ни вечера. Сплошная беготня.

А у р е л и я. Присаживайся.

М а й р а. Сердечно благодарю. (Устраивается на кресле.)

А у р е л и я. Переведи дух.

М а й р а. Я думала, раз сегодня пятница, у вас будет Зинта, потому что нашу комнатку уже трясет из-за нее, у Пуденции даже галлюцинации, серьезно!

А у р е л и я. Что же Зинта такое…

М а й р а. Каждый вечер неизвестно куда исчезает, возвращается заполночь, в цехе у станка клюет носом…

А у р е л и я. Тебе, Майра, полных восемнадцать, но говоришь ты как ребенок.

М а й р а. Ничего подобного! Я прекрасно понимаю, что вы хотите этим сказать, еще как понимаю, потому что мы и сами думали, что Зинта ходит с Феликсом, но нет!

А у р е л и я. Нет?

М а й р а. Феликс вчера вечером искал Зинту в общежитии!

А у р е л и я. Что ты говоришь.

М а й р а. Сторожиха его не пропускала, мы с Кристиной и Пуденцией сбежали вниз, в скверик… Суммируя вкратце, там произошло следующее: вариант каких-то там, ну, предсвадебных хождений молодых или чего-то другого лопнул! Бах-бах, тарарах! С большим треском, и разлетелся. Самое идиотическое, что в таких случаях вечно слетаются другие наши, особенно с четвертого этажа, эти мультитрепачки и болтуньи, можно дать гарантию, как осы на треснувшую баночку джема, а Феликсинь по пьянке, ну, вы бы слышали… От трезвого, ясное дело, от него иной раз пяти слов не дождешься… Те, дурачась, спрашивают его, почему он выбрал из всех Зинту, разве они не более привлекательны, и одна за другой выламываются перед ним, демонстрируя свои округлости, а Феликсинь заплетающимся языком бормочет только о жареных белых грибах, язык, мол, проглотишь, да выкрикивает о каких-то супчиках, в которых, дескать, Зинта тоже остается непревзойденной…

А у р е л и я. Хорошо, что ты мне это рассказала.

М а й р а. Что ж тут хорошего.

А у р е л и я. Кое-что вроде бы прояснилось.

М а й р а. Отзвуки вчерашнего можно было видеть сегодня в коридоре на стенах в виде иллюстраций. Кастрюлька и чайник в облаке пара, сковородка с мухоморами и надписи на обоих местных языках, сверху по-русски: «Стряпуха замужем», снизу то же самое по-латышски. Зинта как увидела, так и побледнела.

А у р е л и я. Вам, подругам, она в самом деле ничего не рассказывает?

М а й р а. Зинта? Ну что вы. Откровенностью она никогда не отличалась, такой характер, но теперь! Как сейфик для хранения комсомольских документов, если б его запереть, а ключ бросить в море где-нибудь, например, у острова Рухну, в том районе!

Аурелия протягивает руку и включает свет.

Вы, тетя Аурелия, хотели посмотреть, не фантазирую ли я?

А у р е л и я. У меня, к сожалению, нет причин тебе не верить. Совсем напротив…

Майра встает, подходит к балконной двери.

Хорошо, что ты пришла.

М а й р а. Ваш сын ужасно на меня обозлился, верно ведь?

А у р е л и я. Сам был виноват.

М а й р а. Все равно.

А у р е л и я. Ты тоже выскочила за дверь в последний момент, чтобы не расплакаться на глазах у всех.

М а й р а. То, что я сказала, он мне сроду не простит, я видела.

А у р е л и я. На меня не смотри, спроси его самого. Но его еще нет. Еще не вернулся из Икшкиле.

М а й р а. В Икшкиле его вовсе не было.

А у р е л и я. Не расстраивай меня, пожалуйста, еще больше. Откуда ты знаешь?

М а й р а. Я съездила туда.

А у р е л и я. В Икшкиле!

М а й р а. Да, сразу после смены, и вернулась, иду к вам со станции… Было так. Культоргша мне вежливо объясняет, что план культмассовой работы со всеми экскурсиями у нее утвержден до конца года и чтоб я не лезла, потому что в Музей революции последний раз из нашего цеха записалось так мало, а поехало еще меньше, что ей было стыдно за нас, а тут я являюсь и хочу вести комсомольцев в церковь… Как вам это нравится? Я ей подробно изложила ситуацию, она мне, если я не выкачусь, грозит бюро… Мне! Недоразумение, а не культоргша, верно ведь? Жаль потерянного времени, которое я на нее потратила, разъясняя, почему нам сегодня необходимы раскопки!

А у р е л и я. Но кто погнал тебя в Икшкиле?

М а й р а. Было так. Завтра суббота, и я говорю своим, Кристина была там, Пуденция и еще кто-то: «Девчата, поехали сами!» Ладно. В обеденный перерыв чувствую, что по столовой уже разнесся слух, потому что сбегается человек сто, которые тоже хотят, и явно чувствуется, что вторая сотня примчится еще завтра утром на станцию…

А у р е л и я. Да ну.

М а й р а. На что спорим? Но у меня, естественно, ни малейшего представления, в какую сторону в Икшкиле нужно идти, не говоря уж о деталях. Как только смена кончилась, бегу на поезд и еду, и правильно, потому что сейчас я абсолютно спокойно и без волнений все нашла, видела, договорилась также с одним молодым человеком, который там орудует с лопатой и тачкой, чтоб он завтра порассказал девочкам…

А у р е л и я. И…

М а й р а. Вашего сына там не было.

А у р е л и я. Может, ты не заметила. Может, загорал у Даугавы или…

М а й р а. Исключено. Я у них специально спрашивала, на основе этого пункта начался разговор… Он-де не появлялся… Вообще было интересно, все эти камни, знаете, и известка, в которой нашли серебряную монетку шестнадцатого столетия… Даугава тоже показалась иной, чем в других местах, такая более внушительная, и все эти черепа и скелеты наших предков…

Стук в дверь.

Ой! Я даже испугалась…

А у р е л и я. Глупышка… Пожалуйста! Войдите!

Входит Т а л и в а л д и с.

Т а л и в а л д и с. Добрый вечер.

А у р е л и я. Вечер-то добрый.

Т а л и в а л д и с. Да, и вечер пятницы к тому же, но… вместо Зинты к нам пришла Майра?

М а й р а. Я сейчас уйду, не волнуйтесь.

Т а л и в а л д и с. Я не волнуюсь.

М а й р а. Как приятно.

Т а л и в а л д и с. По мне, так оставайтесь хоть до утра понедельника.

М а й р а. Благодарю.

Т а л и в а л д и с. Пожалуйста.

М а й р а. Вы столь любезны, но я все же пойду.

Т а л и в а л д и с. К чему такая спешка.

М а й р а. Всего хорошего.

А у р е л и я. Майра, обожди…

Т а л и в а л д и с. Если земля под ногами не горит.

А у р е л и я. Талис!

Т а л и в а л д и с. Да?

А у р е л и я. Расскажи нам обеим, что ты сегодня рисовал.

М а й р а. Может, опять каких-то ливов?

Т а л и в а л д и с. Ну и?

М а й р а. Я просто так спросила.

Т а л и в а л д и с. Просто так…

М а й р а. Что уж, и спросить нельзя?

Т а л и в а л д и с. Учтите, я все знаю.

М а й р а. Что-то неслыханное, все. В самом деле?

Т а л и в а л д и с. Да.

М а й р а. Какого черта тогда… (Осекается.)

Т а л и в а л д и с. Пожалуйста, пожалуйста.

М а й р а. Извините.

Т а л и в а л д и с. Смелее.

М а й р а. Зачем же вам еще надо учиться в этой, ну, академии?

Т а л и в а л д и с. Видите ли…

М а й р а. Раз вы все знаете!

Т а л и в а л д и с. Я знаю, видите ли, что вы интервьюировали в Икшкиле археологов, со сверкающими глазами и горящими от любопытства ушами, а потом примчались сюда, доложили, что меня не было на работе, и расставили мне ловушку…

А у р е л и я. Ловушку? Ну, уж ты, Тали…

Т а л и в а л д и с. А как иначе назвать такой поступок, тетя Аурелия? Когда вырывают яму, кладут сверху багульник и, приветливо улыбаясь, приглашают перейти? Только у вас, Майра, получился некоторый перекос, потому что, видите ли, вы сами провалились в эту яму и теперь стоите там, словно какая-то запятнанная кукушка… Ку-ку!

А у р е л и я. Какие чуть ли не библейские сравнения!

М а й р а. Дух захватило…

Т а л и в а л д и с. Угодно еще какие-нибудь?

М а й р а. На сей раз, быть может, хватит, спасибо…

Т а л и в а л д и с. На здоровье.

М а й р а. Месть сладка, верно ведь?

Т а л и в а л д и с. Говорят.

М а й р а. Ну, в таком случае… считайте, что было так, как вы рассказали, и…

Т а л и в а л д и с. Разве было не так?

М а й р а. Считайте, что так, и ходите по улицам Огре с поднятой головой, как победитель.

Т а л и в а л д и с. Слыхали, тетя Аурелия, как ужалила? Шершень…

М а й р а. Я уж, как этакая запятнанная кукушка да еще шершень, постараюсь вам больше никогда не попадаться.

Т а л и в а л д и с. Ой, как мне грустно будет, ужас, но что ж поделаешь, придется смириться с судьбой.

М а й р а. Прощайте.

Т а л и в а л д и с. Все-таки побудьте еще, я ведь не ответил на ваш вопрос… Я расскажу вам и тете Аурелии, слушайте. Я рисовал цветы.

А у р е л и я. Разве в Икшкиле, у Даугавы сейчас, в августе, еще цветут какие-нибудь?

Т а л и в а л д и с. Я был в Саласпилсе. Не мог сегодня утром сосредоточиться на работе, болела голова, и я поехал в ботанический сад. Вы там бывали, тетя Аурелия?

А у р е л и я. Случалось как-то, ездила из санатория.

Т а л и в а л д и с (Майре). А вы?

Майра качает головой.

Разумеется, что я спрашиваю. Ну где вам… У них там сказочные растения, которые цветут такими цветами, каких нигде больше не увидишь…

А у р е л и я. Покажи.

Т а л и в а л д и с. В папке, к сожалению… Смешно, но буквально весь день ушел на попытки схватить в акварели одну-единственную фиалку Удмуртии. (Развязывает папку.)

А у р е л и я. А что это такое?

Т а л и в а л д и с. Есть такой цветок, оказывается… Несколько десятков плотных листочков из одного корня, между которыми кое-где выглядывает хрупкий-хрупкий стебелек с синими цветочками… Вот! (Показывает лист.) Сотрудница, которая там неподалеку пересаживала пальму, говорила потом, что я напоминал ей ее пятилетнего малыша. Тот, увидав в зоопарке кролика, не хотел больше смотреть ни на слона, ни на верблюда… Она повела его к тигру, а тот одно — «Мамочка, кролика!»

А у р е л и я. По рисунку трудно понять, что тебя так сильно и так надолго увлекло.

Т а л и в а л д и с. Трудно потому, что у меня не получилось. Я пробовал снова и снова, по-всякому, но… Такое синее с таким зеленым фактически нигде не сочетается, потому что создает диссонирующий холод, они борются между собой, и в цветке тоже вроде бы, но, по всей вероятности, именно это придает особое очарование, эдакую сказочность… Как и то, что хрупкие стебельки среди таких тяжеловатых листьев кажутся вроде бы совсем от другого растения, из другой оперы…

М а й р а. В нашем цехе есть одна из Удмуртии.

Т а л и в а л д и с. Как ее зовут?

М а й р а. Ее… Как же это… Не помню.

Т а л и в а л д и с. Поздравляю.

М а й р а. Нет, у нас ее зовут Наташей, но это не настоящее имя, настоящее очень красивое, тоже начинается на букву «Н», только оно очень трудное… Для наших русских девушек все или Наташи, или Маши, или… Меня тоже называли и Маша, и Мира, и Маира, только я не поддавалась, я просто не реагировала, и теперь зовут правильно, одна даже говорила, что даст мое имя своей дочке, но удмуртка тихая и застенчивая, она не возражает… Наташа так Наташа…

Т а л и в а л д и с. Спросите, пожалуйста, какое имя ей дали родители.

М а й р а. Хорошо.

Т а л и в а л д и с. И еще, пожалуйста, действительно ли в Удмуртии растут и цветут на открытом воздухе такие фиалки, и если да, то где, как, когда.

М а й р а. Хорошо, я спрошу, только как мне вам все это сообщить, раз мы договорились вообще больше никогда не видеться?

Т а л и в а л д и с. Ну… напишите или скажите тете Аурелии.

М а й р а. Ясно. Тетя Аурелия, Зинты, наверно, уже не будет?

А у р е л и я. Зинта здесь.

М а й р а. Где?

А у р е л и я. На кухне, сметывает платье.

М а й р а. Почему вы не сказали?

А у р е л и я. Разве кто спрашивал?

Майра направляется к двери.

Не ходи к ней.

М а й р а. Да?

А у р е л и я. Думаю, не стоит.

М а й р а. Но…

А у р е л и я. Разреши мне самой поговорить с ней. Теперь, когда я знаю.

Т а л и в а л д и с. Что вы знаете?

А у р е л и я. Не совсем все, как ты говорил, но… что мне следует знать, я, пожалуй, знаю. До свидания, Майра.

М а й р а. До свидания.

А у р е л и я. Забегай ко мне на минутку, если сможешь, каждый день.

М а й р а. Хорошо. (Таливалдису.) Прощайте.

Т а л и в а л д и с. Прощайте.

М а й р а уходит.

Странно, тетя Аурелия, но она уже не показалась мне столь несносной. Что-то в ней все же есть, в этой Майре, несмотря на всю ее ограниченность.

А у р е л и я. Ты сказал, что не мог сосредоточиться, болела голова…

Т а л и в а л д и с. Да. Сильно.

А у р е л и я. Из-за вчерашних и позавчерашних ночных прогулок?

Т а л и в а л д и с. Ругайте меня, тетя Аурелия.

А у р е л и я. Интересно, по какому праву. Ты приподнимешь шляпу и преспокойно удалишься еще лет на семь или семнадцать.

Т а л и в а л д и с. Не вы ли мне говорили, что из биографии не уйти? Ни вам из моей, ни мне из вашей.

А у р е л и я. Уйти из моей биографии или из моей комнаты в Огре — далеко не одно и то же… И все же я спрошу тебя: разве так можно?

Т а л и в а л д и с. Ну… я не знаю, как вы это…

А у р е л и я. Девушка на кухне шьет себе к свадьбе платье, чтобы через неделю, в следующую субботу, стать женой… Я очень обеспокоена.

Т а л и в а л д и с. Но почему?

А у р е л и я. Наверно, надо говорить открыто… Если свадьба расстроится, ты ведь на Зинте вместо Феликса не женишься.

Т а л и в а л д и с. Тетя Аурелия, может, этот Феликс непроходимый тупица?

А у р е л и я. Не думаю.

Т а л и в а л д и с. У такой умной девушки, как Зинта…

А у р е л и я (перебивает его). Ну еще бы. Как Зинта, со своими с трудом вымученными восемью классами… Феликс, к твоему сведению, электрик, он окончил техникум, студент-заочник.

Т а л и в а л д и с. Странно, тетя Аурелия, но Зинта… вчера она обмолвилась, что придет к вам кроить платье, мы договорились здесь встретиться, и это единственный раз, когда она вообще как-то, ну… что-то в связи со свадьбой, мы о ней вроде бы и забыли, потому что говорили о… ну…

А у р е л и я. О тебе?

Т а л и в а л д и с. Боюсь, что…

А у р е л и я. Ну да. Еще точнее будет сказать, что говорить говорил один ты. Зинта время от времени молча кивала головой, устремляла на тебя полные глубокого сочувствия влажные глаза… Как она умна, думал ты про себя. И как деликатна. И как понимающа.

Т а л и в а л д и с. А… не так? Вы уверены?

А у р е л и я. Майра, которая головой не кивает и наивно выкладывает все, что у нее на душе, кажется тебе ограниченной… Но что мы тут рассуждаем, какой смысл. Ты обедал?

Т а л и в а л д и с. Не удалось.

А у р е л и я. Фиалочкой увлекся.

Т а л и в а л д и с. Что-то я ел, мармелад из саласпилского магазина, печенье.

А у р е л и я. Сейчас ты получишь кое-что повкуснее. У меня все под рукой, это не долго. Тали, Тали… Девушки столь взвинченны, живя вместе в таком количестве, столь… я не знаю… Когда ты позавчера сюда вошел, Майра мгновенно влюбилась в тебя по уши, сама того не сознавая, да она и сейчас еще по-настоящему не поняла этого, как мне показалось… Завтра она помчится в Икшкиле, потащив за собой несколько сотен других девчонок, а послезавтра, есть у меня такое смутное предчувствие, во главе еще большей ватаги будет носиться по ботаническому саду, отыскивая ту фиалку…

Т а л и в а л д и с. Вы, тетя Аурелия, начали про Зинту.

А у р е л и я. Майра… ну что там. Девочка. Зинта, напротив, о! В свои девятнадцать лет она уже совершенно взрослая женщина. Она смотрела на тебя, я видела, и мысленно поставила рядом с тобой маленького Феликса, и ее сердце сжалось… Почему ты на свадьбе Солвиты сидел на кухне, сразу поняли и Майра и Зинта, так же как и я, только Майра сразу воспользовалась своим пониманием, чтобы по возможности больнее тебя ужалить — Майра большой патриот своего предприятия, сама вечно там всех критикует, но попробуй только кто другой! Зинта, напротив, о! Отделавшись от подруги, которая от злости и обиды плакала, она живо помчалась обратно, чтобы не опоздать… Какая великолепная возможность утешать симпатичного мужчину! Какой удобный случай! И она не опоздала, нет. Она успела. Вспомни, как мне не хотелось, чтоб ты ее провожал. Ее, невесту Феликса.

Т а л и в а л д и с. Не знаю, что вам сказать, тетя Аурелия.

А у р е л и я. Отвези меня, пожалуйста, на кухню, нет сегодня настроения ходить…

Таливалдис подходит к Аурелии, откатывает от стола ее кресло — ножки кресла на колесиках — и толкает по направлению к двери.

А сам тут же отправляйся обратно, слышишь?

Т а л и в а л д и с. Ну что вы ей…

А у р е л и я. Предоставь это мне.

Оба исчезают.

Т а л и в а л д и с тут же возвращается. Выходит на балкон. Смотрит в ночь.

По обеим сторонам огней на башне появились первые звезды. Входит З и н т а с платьем, перекинутым через руку. Останавливается.

Таливалдис оглядывается.

Зинта, с минуту глядя на него, резким движением бросает белое платье на пол посреди комнаты. Легкая ткань фаты прилипает к ее одежде, девушка и от нее освобождается сердитым рывком и, выпрямившись во весь рост, смотрит на Таливалдиса.

Таливалдис не двигается.

Тогда Зинта направляется через комнату к нему на балкон, прямо по разбросанным кускам белой материи, не глядя, куда ступает и что топчет.

На балконе она останавливается перед Таливалдисом.

Таливалдис обнимает Зинту. Целует.

Снизу раздается пронзительный свист, так свистят мальчишки, заложив в рот два пальца.

Таливалдис вздрагивает.

На улице раздается громкий смех.

Зинта, спокойно глянув вниз, берет Таливалдиса под руку и ведет в комнату.

Дойдя до платья, оба останавливаются.

С другой стороны, опираясь на два черных лакированных костыля, идет А у р е л и я. Тоже останавливается.

С минуту царит молчание.

А у р е л и я (Зинте). Подними.

Зинта вроде бы готова послушаться, но, взглянув на Таливалдиса, быстро покидает комнату.

Таливалдис направляется за ней.

Аурелия протягивает руку с костылем, преграждая дорогу.

Т а л и в а л д и с. Тетя Аурелия…

Рука Аурелии опускается.

Т а л и в а л д и с уходит.

Аурелия смотрит на куски свадебного платья и фату, оставшиеся на полу.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Прошла неделя. Суббота, первая половина дня, пасмурно, башня вырисовывается неясным силуэтом.

А у р е л и я, задумавшись, праздно сидит на своем обычном месте за столом.

В дверь стучат.

А у р е л и я. Входи.

Входит М а й р а.

Почему так поздно, разве мы так договаривались?

М а й р а. Доброе утро.

А у р е л и я. Доброе утро, доброе утро.

М а й р а. Разве я могла зайти, если ваш сын здесь? Послушала за дверью, опять спустилась вниз и сидела у реки, пока не увидела, что он уходит… Почему он зовет вас тетей Аурелией, даже когда никого посторонних нет?

А у р е л и я. А как ему еще меня звать?

М а й р а. Извините, сын! Свою мать!

А у р е л и я. Я Таливалдису мачеха.

М а й р а. А… Я поняла, что…

А у р е л и я. Мачеха, как ты поживаешь? Твое здоровье, мачеха! Ты бы, Майра, так говорила?

М а й р а. Не знаю. У меня же были нянечка, воспитательница и учительница. Ни матери, ни мачехи у меня никакой не было, не говоря уж об отце… Таливалдис все еще работает в Икшкиле?

А у р е л и я. Да, усердно. Вчера только взял выходной, чтобы порисовать на Доле^{135} портреты строителей электростанции… Мачеха, родная мать, сиротки и прочие подобные слова нынче можно встретить в основном в народных песнях. Посаженые родители и подружки невесты… Подумать только, сегодня должна была состояться свадьба Зинты и Феликса…

М а й р а. Оппозиция против Зинты в общежитии жуткая. Сегодня утром на стене была надпись: «Позор!» Больше ничего ни нарисовано, ни написано.

А у р е л и я. А Зинта?

М а й р а. Молчит, разумеется, но наши абсолютно все считают, что она вела себя бессердечно, как крохоборка и негодяйка. Даже Кристините теперь так считает, а это что-то да значит… Было так. Феликс беспробудно пил, что прежде ему вовсе не было свойственно, а когда уж он несколько раз сачканул…

А у р е л и я. Что это такое?

М а й р а. Ну, когда человека нет на работе, но он не может представить ни больничный лист, ни еще что-то… Потом там еще по вине Феликса произошел небольшой пожар, что-то там у крутильщиц обгорело, какие-то ящики со шпулями… Именно в тот день — какое злополучное совпадение, верно ведь? — собралась комиссия по распределению квартир в новом доме на Зилиекални^{136}, и Феликсу, ясное дело, сами можете представить, дали фигу, хотя ему почти уже выделили, Зинта, во всяком случае, давно уж знала, на каком этаже и куда выходят окна… Сказали, что два года назад ему дали прекрасную квартиру, а он бросает семью, подрывает трудовую дисциплину в цехе, хватается в пьяном виде за электропроводку… По шее такому, а не то что еще одну квартиру…

А у р е л и я. И довольно логично, я бы сказала…

М а й р а. Но то, что Зинта помчалась в загс и забрала обратно заявление о вступлении в брак, можете себе представить, как это теперь выглядит? В тот же день понеслась!

А у р е л и я. Но ведь и это могло быть совпадением?

М а й р а. Вы думаете? Конкретнее высказываться не берусь. Некоторые наши считают, что у Зинты появился кто-то с квартирой получше, а может, даже с домом или машиной, эта версия стала в общежитии уже довольно популярной, но это чистейшей воды выдумки, потому что ни с каким другим парнем Зинту не видели нигде, с тех пор как она ходит с Феликсом. Чего нет, того нет. Какое-то время я, правда… Теперь самой смешно, но был момент, серьезно, когда я подумала, не Таливалдис ли это… Смешно, верно ведь?

А у р е л и я. Ты видела их вместе?

М а й р а. Ничего подобного, что вы. Их! Таливалдиса и Зинту! Нет. Я учусь в десятом классе вечерней школы, и то еще таращусь на вашего сына, как на Гималайскую гору…

А у р е л и я. Такой и не существует, есть Гималаи, горный хребет. Так же как Урал, Пиренеи, Альпы.

М а й р а. Ну, правильно, таращусь, как на Урал. Нет, вы мне заморочили голову, какой Урал… Только смотрю, слушаю да глубоко поражаюсь, но Зинта, которая не знает самых элементарных вещей, где уж ей! Нет, Зинта упорно катится по рельсам, в конечном пункте которых должен находиться муж, направо и налево она не смотрит, дальше тоже не заглядывает… Ваш сын не из тех, кто женится на наших.

А у р е л и я. И все же ты, Майра, подумала о Таливалдисе. Почему?

М а й р а. Сама не знаю… Сначала вымоем окна?

А у р е л и я. Так было намечено, но… отложим сегодня уборку. Спасибо, что ты пришла, и извини меня, пожалуйста. Нет сил.

М а й р а. У меня хватит. Скажите только, что надо делать.

А у р е л и я. Нет настроения… Да, вот о чем я тебя попрошу. Видишь ли, неделю назад, в ту пятницу, Зинта оставила тут скроенное платье, а сама больше не появлялась. Так неловко получилось, что… одним словом, платье надо было простирнуть, и я вчера вечером… Пока нет солнца, не мешало бы посушить его на балконе. Такая непривычная ткань, я немного побаиваюсь, что после сушки на солнце она может сесть и даже чуть пожелтеть. Принеси, пожалуйста.

М а й р а. Из кухни?

А у р е л и я. Да, там же веревка и прищепки.

М а й р а уходит.

Вскоре возвращается с тазом, в котором сложено раскроенное платье и все остальное. Выходит на балкон, ставит таз на пол, натягивает веревку, вешает платье для просушки. Делая все это, она разговаривает с Аурелией.

М а й р а. Тетя Аурелия, вы обратили внимание, как поразительно красиво Огре?

А у р е л и я. Да.

М а й р а. Раньше я не замечала. Хожу и смотрю, одно место, другое… Горы, с которых можно увидеть Курземе, далеко за Даугавой… Улицы с березами, улицы с елями… Дома, окна которых вечером, когда зажигают свет, светятся над верхушками деревьев… Берега реки по обе стороны мостика, и в Парогре, где карусель, на той лужайке… Знаете?

А у р е л и я. Знаю.

М а й р а. Сегодня утром там не было ни души, только огромные ели да маленькие карусельные лошадки, выглядевшие так странно и неуместно, будто их кто потерял… Вы бывали у плотины за картонной фабрикой?

А у р е л и я. Бывала.

М а й р а. Почти три года я проходила как дебилка, только диву даешься.

А у р е л и я. Теперь ты начинаешь смотреть на Огре и на мир глазами человека, которого любишь.

Майра прекращает работу, входит в комнату, останавливается перед Аурелией.

Не так?

М а й р а. Не надо об этом говорить, тетя Аурелия.

А у р е л и я. Видишь ли…

М а й р а. Об этом никто не должен знать, никто и никогда.

А у р е л и я. Будь по-твоему.

М а й р а. Таливалдису скажите только, что удмуртскую девушку зовут… Опять забыла!

А у р е л и я. В следующий раз запиши.

М а й р а. Придется так и сделать… (Идет обратно на балкон и продолжает прерванное занятие, развешивая на капроновой веревке скроенное белое свадебное платье Зинты.) Удмуртию она не знает, потому что родилась и выросла в Белоруссии. Как же так, говорю я, — Икшкиле ты видела… она была вместе с нами и очень восхищалась… в Икшкиле, говорю, ты была, а где находится колыбель твоего народа, не знаешь… Однажды вечером сидели мы с ней на скалах, вы, может, знаете, где Огре впадает в Даугаву, и я ей до тех пор рассказывала про Удмуртию, какие там растут удивительные фиалки и вообще, пока бедняжка с тоски не расплакалась, и во время отпуска мы с ней и одной ее подругой — татаркой, поедем в Удмуртию… (Закончив дела на балконе, возвращается в комнату.) Тетя Аурелия, в ту минуту, когда мы с ней там, у Даугавы, сидели, я и не подозревала, что меня ожидает в ботаническом саду, потому что эта фиалка называется совсем иначе и к Удмуртии не имеет ни малейшего отношения… Я, конечно, противилась, потому что для меня она есть и будет фиалкой Удмуртии, но ничего не помогло…

А у р е л и я. Таливалдис, верно, что-то напутал. Увлекаясь абсолютно всем на свете, он становится поверхностным.

М а й р а. Скорее, они сами перепутали и неправильно сказали Таливалдису… Мы поцапались, но одну фиалочку я у них все же выпросила, вроде бы для коллекции, хотя в нашей комнатке есть только жалкий кактусик, который мы все дружно то забываем полить, то вдруг, по внезапному вдохновению, поливаем все четверо, так что тот плавает… Да, и этот цветок мне… я не вижу в нем ничего особенного, хоть убейте, но я решила смотреть до тех пор, пока не постигну, в чем его, ну… своеобразие! (Оглядывается на дверь.)

Входит Т а л и в а л д и с с папкой.

Т а л и в а л д и с. Здравствуйте.

М а й р а. Здравствуйте. Мне следует мгновенно исчезнуть, верно?

Т а л и в а л д и с. Почему?

М а й р а. Я же обещала никогда больше не показываться вам на глаза.

Т а л и в а л д и с. Чепуха. (Кладет папку на стол.)

А у р е л и я. Рано ты кончил.

Т а л и в а л д и с. Да.

А у р е л и я. До рынка хоть дошел?

Т а л и в а л д и с. Дошел. Несколько колоритных старушек продавали ранние яблоки, но я чувствовал, что сегодня не идет, и…

А у р е л и я. Потому что вчера много сделал на Доле.

Т а л и в а л д и с. Может, поэтому. (Майре.) Вы бывали там, на Доле? Нет, разумеется… Захватывающе. Бетон, это все же нечто могучее, и люди, которые создают эту скалу искусственного камня, со временем становятся такими же… Рисовал до позднего вечера, мною овладела какая-то одержимость, ненасытность…

А у р е л и я. Ненасытность, это ты хорошо сказал. О себе.

Таливалдис выходит на балкон и видит на веревке части платья.

Т а л и в а л д и с. Зинта здесь? Ее работа?

А у р е л и я. Нет. Моя и Майры.

М а й р а. Зинта вчера взяла выходной, ей без звука дали, она годами не опаздывала и считается в цехе в числе лучших, и она уехала. К матери, надо полагать, хотя нам ничего не сказала, и обратно теперь вернется не раньше понедельника.

А у р е л и я. Мне пришла отличная мысль: пообедаем втроем.

М а й р а. Но я…

А у р е л и я. Я тебя учитывала. Предполагалось ведь, что ты будешь работать! У меня абсолютно все готово, надо будет только почистить и поставить варить картошку, она в алюминиевой мисочке на подоконнике.

Майра кивает и идет к двери.

Взглянув на Таливалдиса, останавливается.

М а й р а. Фиалка Узамбара.

Т а л и в а л д и с. Ну и?

М а й р а. А не Удмуртии.

Т а л и в а л д и с. Вот как… Разве это не там же где-то?

М а й р а. Узамбар? Да, неподалеку оттуда, в Африке.

Аурелия смеется.

Т а л и в а л д и с. В конце концов, важен сам цветок.

М а й р а. Разумеется, только экспедицию за ним, видите ли, я под вашим влиянием сорганизовала в Удмуртскую Автономную Советскую Социалистическую Республику… Что вы советуете мне делать, когда мы, три огрских девушки, приедем в Ижевск?

Т а л и в а л д и с. Ну…

М а й р а. Меня станут укорять…

Т а л и в а л д и с. Нет. В Удмуртии растет какой-нибудь цветок… не знаю, называется ли он фиалкой или как иначе, но у нас он еще не известен, и вы его откроете. Он очень необычен в своей кажущейся простоте, изысканный и безыскусственный.

М а й р а. Вы говорите так, будто видели его.

Т а л и в а л д и с. Может, и видел, во сне.

М а й р а уходит.

А у р е л и я. Спасибо тебе, Талис, за книжную полку.

Т а л и в а л д и с. Пожалуйста. (Возвращается в комнату.)

А у р е л и я. Смотрится почти как новая.

Т а л и в а л д и с. Тетя Аурелия, этой весной неизвестно куда пропала зажигалка, которую мать подарила отцу на Новый год.

А у р е л и я. В самом деле?

Т а л и в а л д и с. Импортная, из комиссионного магазина…

А у р е л и я. Ну и?

Т а л и в а л д и с. Весь дом перерыли…

А у р е л и я. А почему ты мне об этом рассказываешь?

Т а л и в а л д и с. Потому что… (Вынимает из кармана элегантную зажигалку, черную, с белыми полосками.) Очень похожи.

А у р е л и я. Покажи. (Берет, смотрит.)

Т а л и в а л д и с. Пока вы были на кухне и я чинил полку, она неизвестно откуда выпала. Странно, правда?

А у р е л и я. Действительно, странно.

Т а л и в а л д и с. И до такой степени похожи.

Аурелия начинает искренне смеяться.

Вам смешно?

А у р е л и я. Талис, если б ты знал, до чего ты сейчас похож на своего отца…

Т а л и в а л д и с. В каком смысле?

А у р е л и я. Он тоже, когда думал, будто поймал меня… (Снова смеется, однако заставляет себя сдержаться и становится серьезной.) Прости, пожалуйста.

Т а л и в а л д и с. За что?

А у р е л и я. Отец тебя не понимает. Ты тоже его никогда не понимал, любой ваш разговор кончался резкостями. И все же ты, Талис, истинный сын своего отца.

Т а л и в а л д и с. Мне самому так не кажется.

А у р е л и я. Точная копия, можешь мне поверить, поэтому послушай внимательно, что я тебе скажу… (Кладет зажигалку на стол и, глядя на нее, задумывается.)

Т а л и в а л д и с. Я слушаю.

А у р е л и я. Ненасытность хороша до известных пределов.

Т а л и в а л д и с. То есть?

А у р е л и я. Подумай.

Т а л и в а л д и с. Тетя Аурелия, пожалуйста…

А у р е л и я. Всюду поспеть и всюду быть, всюду бегать, всем увлекаться — в Икшкиле, Саласпилсе, на Доле… Одна сказочная девушка, другая… Хорошо, красиво, но не следует ли в конце концов на чем-то остановиться? Где-то остаться?

Т а л и в а л д и с. Но где именно?

А у р е л и я. Это надо решить самому. Взрослому человеку… Выбрать где — и стоп! Самому, ты меня понимаешь? (Берет зажигалку, зажигает, смотрит на огонек.) Иначе может статься, что где-то тебя остановят, может, совсем случайно и вовсе не в «том», твоем месте, а выбраться ты уже не сможешь… Только иной раз украдкой, на минутку…

В дверь стучат.

А у р е л и я. Пожалуйста!

Входит З и н т а в дождевике и с чемоданчиком.

З и н т а. Добрый день.

А у р е л и я. Добрый день, Зинта.

Т а л и в а л д и с. Добрый день.

Аурелия гасит зажигалку.

З и н т а. Привет.

А у р е л и я. Откуда, куда?

З и н т а. Тетя Аурелия…

А у р е л и я. Ну? Сегодня, случайно, не день твоей свадьбы? Поздравляю! Феликс мне вчера говорил, что с его стороны ничего не изменилось, а ты что скажешь?

З и н т а. Я…

А у р е л и я. Ну?

Зинта отворачивается.

Когда Феликс ушел, я тут же… от вас всего можно ожидать… принялась стирать платье.

З и н т а. Спасибо.

А у р е л и я. Следовало бы высушить, завернув в простыню, да энергии уже не хватило, и я… Ну, что ты скажешь? Выгладим, сошьем и надевай… Зинта, мне тут твои слезы не нужны, плакать иди на балкон!

З и н т а. Извините. Никаких слез не будет.

А у р е л и я. Получилось ведь как ты хотела, так что… Пожалуйста. Бери свой свадебный наряд и фату в том же виде, если угодно, и ступай.

З и н т а. Я видеть не хочу…

А у р е л и я. Ого? Спрашивается, зачем ты пришла, если не за своим купленным за такие большие деньги добром?

З и н т а. Я… (Бросает взгляд на Таливалдиса.)

А у р е л и я. Ах так? Ты желаешь, чтобы я оставила вас наедине?

З и н т а. Я пришла к вам, тетя Аурелия.

А у р е л и я. Ко мне.

З и н т а. Да.

Т а л и в а л д и с. Это означает, что выйти следует мне?

Зинта не отвечает.

Хорошо.

А у р е л и я. Иди и помоги Майре на кухне. Скажи, пусть почистит на несколько картофелин больше, потому что за столом нас будет четверо.

З и н т а. Извините, но я же…

А у р е л и я. Не ты ли сказала, что пришла ко мне?

З и н т а. Да, но…

А у р е л и я. Слышать не хочу никаких «но». «Но»! Иди, Талис.

Т а л и в а л д и с уходит.

Нечего стоять. Снимай пальто, садись.

Зинта повинуется.

Феликс не пигмей, не гномик, что за вздор вы мне тут наболтали! Худощавый, вот и выглядит несколько моложе своих лет, мальчиком, но мне он понравился, мы долго обсуждали…

З и н т а. Что?

А у р е л и я. Ты еще спрашиваешь?

З и н т а. Между Феликсом и мною все кончено.

А у р е л и я. Ты ему это сказала?

З и н т а. Ему?

А у р е л и я. Феликсу. Сказала? Объяснила ему, почему побежала и забрала заявление о вступлении в брак?

З и н т а. Нет, но…

А у р е л и я. Как все это теперь выглядит? Что ты себе позволяешь, Зинта?

З и н т а. Я…

А у р е л и я. Сколько тебе лет, пять? Шесть? Не хочу медвежонка, хочу лошадку…

З и н т а. Я понимаю, но…

А у р е л и я. Сомневаюсь, чтоб ты понимала. Твое поведение и поступок говорят об обратном.

З и н т а. По вашему мнению, всегда, понятно, виновата девушка.

А у р е л и я. А ты считаешь, что тебя обидели?

З и н т а. Феликс со своими длинными волосами может показаться невесть каким молодым, но он уже далеко не мальчик, потому что его дочь осенью пойдет в школу, и он не мог не знать…

А у р е л и я. Чего же?

З и н т а. Что это не любовь… Я ведь не знала, у меня все было из кинофильмов да от всяких фантазий, а он, Феликс…

А у р е л и я. Феликс тебя любит.

З и н т а. Он вам говорил?

А у р е л и я. Говорить можно многое. Я видела.

З и н т а. Что я люблю Феликса, это я сама себе внушила, потому что он так хорошо вписывался в мой план! Так великолепно! Когда я поняла, что такое любовь и что нельзя так…

А у р е л и я. Как?

З и н т а. Так, найти кого-то, кто вписывается, соответствует и выгоден… Нет. Что такое квартира, думаю я теперь, что такое мебель и все остальное, мыльные пузыри! Ничто! Если нет… ну…

А у р е л и я. И ты уверена, что знаешь теперь, что такое любовь?

З и н т а. Да.

А у р е л и я. Извини, но я другого мнения. Я считаю, что именно теперь ты должна встретиться и объясниться с Феликсом, потому что Феликс и вправду, как ты сказала, не мальчик…

З и н т а. Это было бы бесполезно.

А у р е л и я. Мальчик, возможно, уже не смог бы через что-то переступить, но Феликс мужчина, который… Зинта, Феликс тебя любит, я еще раз повторяю…

З и н т а. Да, но я не люблю Феликса.

А у р е л и я. Ну, тогда уж… Что ж тогда… Будем садиться за стол. Но мне жаль его, Феликса, и тебя мне жаль. Если б я чуть раньше узнала, какой он милый, я бы не допустила, чтоб до этого дошло. У Феликса нет твердого характера, верно, зато таковой есть у тебя, и… Но чего уж тут. Удивляюсь, как вы там, со своей взвинченностью, еще не разорвали его на куски, такого славного и душевного парня.

Входит М а й р а.

М а й р а. Тетя Аурелия, стол накрывать здесь или там, на кухне?

А у р е л и я. А как ты хочешь?

М а й р а. Мне-то нравится на кухне.

А у р е л и я. Вопрос решен.

М а й р а. Зинта, мы думали, ты у мамы.

Зинта качает головой.

Всем, кто спрашивал, мы так говорили.

Зинта снова отрицательно качает головой.

Вы слышите, тетя Аурелия? То есть вы видите? Все общежитие попрекает Кристините, Пуденцию и меня, что мы защищали Зинту, но она даже не удостаивает нас мелодичным звоном своего очаровательного голоса, невесть для кого бережет… Как угодно, Зинта, только не делай слишком удивленного лица, если окажется, что твои узлы и тюки снесены вниз к комендантше. «Терпение нашей комнатки большое», — совершенно серьезно сказала сегодня утром Пуденция, но ему может прийти конец, заруби себе на носу, потому что оно все же не безгранично!

З и н т а. Что я вам сделала?

М а й р а. Нам? Нет ни одной девушки во всем общежитии, которая не находилась бы в жуткой оппозиции по отношению к тебе и не защищала бы Феликса. Некоторые, кто слыхал, будто Феликс в столовой занимает мелочь на щи, предложили даже, наивные, скинуться для него! Тебя, напротив, считают форменным чудовищем, шакалом и… там было много еще всяких терминологических шедевров, немыслимо все запомнить… Чао. (Уходит обратно в кухню.)

А у р е л и я. Зинта, я в последний раз тебе говорю, и очень серьезно: пошлем Майру за Феликсом, он придет…

З и н т а. Нет.

А у р е л и я. Ну подумай.

Входит Т а л и в а л д и с.

Зинта встает.

Т а л и в а л д и с. Мне можно?

А у р е л и я. Да, пожалуйста.

Т а л и в а л д и с. Вы говорили, тетя Аурелия, что взрослый человек должен решить… Я решил.

А у р е л и я. Поздравляю. И где ж ты остаешься? В Икшкиле, Саласпилсе или на Доле?

Т а л и в а л д и с (становится рядом с Зинтой и берет ее за руку). Здесь, тетя Аурелия.

А у р е л и я. Прекрасно.

Т а л и в а л д и с. Вы думаете?

А у р е л и я. Я только охотно услышала бы еще, прежде чем мы сядем за стол и выпьем вино по поводу обручения, правда ли Зинта согласна выйти замуж за студента, который несколько лет ничего не будет зарабатывать, да и после окончания Академии, кто знает… увлеченно живя своей работой…

Т а л и в а л д и с. Ну, в вас заговорила знаете кто? Свекровь, тетя Аурелия… Еще никому во всем мире не пришлась сразу по душе невеста сына!

А у р е л и я. Я разве говорила, что мне не по душе?

Т а л и в а л д и с. Ваша интонация…

А у р е л и я. Я спросила и жду ответа.

Т а л и в а л д и с. Зинта…

Зинта очень спокойно, но решительно освобождает свою руку, выходит на балкон, останавливается у веревки, на которой висят части белого платья, проводит рукой по фате… Солнца еще нет, но башня уже вновь различима на сероватом небе.

Зинта!

З и н т а. Ну?

Т а л и в а л д и с. Ты, наверно, не поняла… Я хочу, чтобы ты…

З и н т а (прерывает его). Я поняла… Нет, Талис. И… не будем больше об этом говорить, никогда.

Т а л и в а л д и с. Потому, что тетя Аурелия…

З и н т а. Не потому.

Т а л и в а л д и с. Нет? Но я…

З и н т а. Ты любишь Солвиту. Как ты мог допустить, я долго думала, что Солвита уходит с Лаймонисом, и ничего не предпринять, только смотреть…

Т а л и в а л д и с. Зинта, но… ты?

З и н т а. Я люблю другого.

Т а л и в а л д и с. Все же Феликса.

З и н т а. Нет.

Т а л и в а л д и с. Нет? Не Феликса?

Зинта качает головой.

Т а л и в а л д и с смотрит на девушку, хочет еще что-то сказать, потом уходит.

А у р е л и я. Если б я не сидела на кресле, я теперь… не знаю, что бы со мной при падении сталось…

З и н т а. Ваш голос, тетя Аурелия, сразу звучит приветливее, потому что опасность того, что я могла бы стать вашей невесткой, миновала… А судить со стороны гораздо легче… (Снимает с веревки фату, которую развевает ветер… Отпускает.)

Легкая белая газовая ткань как облачко взлетает и исчезает в направлении Огре.

Зинта возвращается в комнату.

А у р е л и я. Кто он такой?

З и н т а. Он?

А у р е л и я. Понимаю. Ты сказала это просто так, давая Таливалдису отказ, чтобы пощадить его мужское самолюбие…

З и н т а. Позавчера я чувствовала себя ужасно, вы не можете себе представить. К вам прийти мне было стыдно, к маме поехать тоже… Я вспомнила об одном своем однокласснике. Я после восьмого приехала в Огре, а он окончил среднюю школу и ушел в армию, вернее, на флот… Он мне писал… Я отвечала редко, когда уж совсем нечего было делать — в план он абсолютно не вписывался, из слишком большой скромно живущей семьи, такой тихий, нерасторопный…

А у р е л и я. Ты вдруг поняла, что… он?

З и н т а. Нет. Я только разыскала и перечитала все его письма… В них не было ни слова о любви, но мне стало тепло, так много там было хорошего, разве я могла это понять раньше? Я, со своим железным планом! Я почувствовала, что он самый близкий мне человек, и поехала к нему… Тетя Аурелия, когда самолет оторвался от земли, я спросила себя, что это, что я делаю, последний раз мы виделись, когда мне было шестнадцать, ему — семнадцать лет…

А у р е л и я. И?

З и н т а. Его отпустили на два часа. В Ленинграде я была впервые, он показал мне Невский проспект, еще мы были… Да, мы шли… остановились на каком-то мосту… Я ему все рассказала.

А у р е л и я. Все?

З и н т а. О Феликсе, о свадьбе…

А у р е л и я. Больше ничего тебе и не надо ему рассказывать.

З и н т а. Простились в аэропорту… Прежде всего я теперь сама должна во всем разобраться, тетя Аурелия, потому что он был так счастлив, что мне стало немного страшно…

А у р е л и я. Фиалкой Удмуртии казалась мне Майра, но сейчас я начинаю думать, не ты ли это.

З и н т а. Удмуртии?

А у р е л и я. Таливалдис рассказывал, такой цветок — выдумал или во сне видел, потому что на самом деле… Зинта! Ты и правда была в Ленинграде?

З и н т а. Вы не верите?

Входит М а й р а.

М а й р а. Ваш сын, тетя Аурелия, только что сообщил мне, что пойдет прогуляться вдоль Огре и будет позже. Что станем делать?

А у р е л и я. Начнем. Пусть прогуляется мальчик…

М а й р а. Прошу!

А у р е л и я. Моя парогрская коряка снова видна во всей своей стройности, только без красных сигнальных огней.

М а й р а. Когда стемнеет, тогда и зажгутся.

А у р е л и я. Тогда — да.

Все трое смотрят на телевизионную ретрансляционную башню, которая в этот момент полностью вынырнула из мглы.

Огре

Санаторий «Саулстари»

Октябрь, 1973

Поставив точку в пьесе «Фиалка Удмуртии», я просматривал газеты того дня и нашел небольшую информацию, привлекшую мое внимание.

Цитирую.

Выдержка из письма огрской молодежи:

Автор