Последняя иллюзия

ГЛАВА 1

Двадцать второго сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года в Нью-Йорке стояла прекрасная летняя погода. В первый день осени было довольно тепло. Народ был одет в шорты и майки.

В Нью-Йорке вот уже несколько лет осенняя погода длится почти до середины января. Сезоны как бы сместились во времени. Запоздавшая зима наступает в конце января, и холодный воздух не отступает почти до апреля. За всю зиму выпадает и лежит снег дня три или четыре, который непременно парализует весь город. Все новостные программы поднимают панику, которая передается горожанам. Закрываются школы, транспорт начинает работать с перебоями, в пол силы. Огромные снегоуборочные машины начинают расчищать улицы, но при этом получается противоположный эффект, ибо эти машины лишь размазывают грязь по городу.

Молодые ребята с лопатами бегают по улицам в надежде заработать путем откапывания частных автомобилей граждан из под двухдневного сугроба. Весь этот хаос длится дня три, а на четвертый день выходит солнышко и улицы очищаются естественным путем. Такое ощущение, что вообще не было этих кошмарных трех дней, когда весь город стоял буквально на ушах.

Серебристый Бентли летел на большой скорости по хайвею (скоростная дорога) «Белт Парквей Ист» по направлению к главному аэропорту страны — JFK, как его называют американцы, в честь одного из самых любимых президентов Джона Фицжеральда Кеннеди.

Хайвей вился лентой вдоль береговой линии огромного залива, ограничивая с юго-востока колоссальный мегаполис Нью-Йорк-Сити, который большинством человечества справедливо считается столицей мира. Город узким «коридором» вытянулся в юго-восточном направлении, вдоль устья реки Гудзон, которое переходило в естественно защищенную гавань, образованной широким горлом реки и множеством островов, крупнейшими из которых являются Манхэттен, Статен-Айланд и Лонг-Айланд. По обе стороны скоростной дороги тянулись зеленые полосы густо посаженного искусственного леса.

Роскошная машина, величественно рассекая воздух, оставляла позади себя как бы пристыженных и уступающих дорогу автомобилей.

За рулем сидел молодой человек с мягкими и вьющимися светлокаштановыми волосами. Высокий лоб, впалые щеки, удлененный чуть с горбинкой нос, тонкие губы придавали его худощавому лицу утонченность и благородность. Если к этому портрету добавить усы и бороду, удлинить волосы, то он напомнил бы нам самого Иисуса Христа.

Конечно, такое лицо было не типичным для человека еврейского происхождения. Правда, то же самое можно сказать и о самом Иисусе.

Иосиф, так звали молодого человека, явно нервничал и время от времени поглядывал на часы встроенные в панель из красного дерева, а затем, вероятно для большей убедительности, вскидывал левую руку, сравнивая показания на своем ролексе, циферблат которого, был усыпан мелкими бриллиантиками ослепительно сверкающими на солнце.

Ручные часы показывали то же время — пятнадцать часов двадцать восемь минут, до конца регистрации оставалось тридцать две минуты и молодой человек еще сильнее нажал на акселератор. Иосиф любил эти часы. Это был подарок от компании в день его тридцатилетия. В тот же день Иосиф стал самым молодым тор-менеджером компании. За короткое время он сделал головокружительную карьеру в этой компании, где начал работать сразу после окончания Бизнес-школы при Колумбийском Университете. Сын эмигрантов, приехавший в Америку в возрасте четырнадцати лет, он вошел в элитарный класс тор-менеджеров Соединенных Штатов. Это был действительно впечатляющий успех.

Наконец, впереди показался знак, указывающий что до аэропорта оставалось всего лишь несколько миль. Уже можно было наблюдать как приземлялись и взлетали с интервалом в пять секунд огромные лайнеры.

Иосиф вздохнул с облегчением. Раздался телефонный звонок. Иосиф, чуть сбавив скорость, ответил на звонок:

— Да, мама, я слушаю тебя.

— Сыночек, Иосиф, ну что, ты успеваешь, а то я волнуюсь?

— Не волнуйся мамочка, я стараюсь. Я тебе позвоню.

— Ну, будь здоров, сына.

Иосиф был холост в свои тридцать три года. Родители переживали. Ведь в нормальной еврейской семье дети женятся во время, что означает в двадцать два или двадцать три года. У Иосифа была девушка, как здесь принято называть герлфренд, но никаких серьезных отношений у них не было.

До конца регистрации оставалось пятнадцать минут, а ему надо было еще успеть запарковать машину.

Через десять минут Иосиф со спортивной сумкой на плече быстро шел по регистрационному залу, а за ним, еле поспевая, толкая коляску с большим чемоданом, шел носильщик. Перед регистрационной стойкой уже никого не было и работники посматривали на часы, собираясь уйти, прекратив регистрацию. Буквально подбежав к регистрационной стойке, носильщик сбросил чемодан на весы, а Иосиф положил перед зевающим от скуки работником свой паспорт и билет.

— Опаздываете, мистер, — любезно улыбнувшись произнес работник.

— О, простите меня, был такой ужасный трафик, — извиняюще произнес Иосиф.

— Хорошего вам полета.

— Большое спасибо и хорошего вам дня, — вздохнул с облегчением, пришедший в себя после всей этой гонки, Иосиф.

Вечно занятый, он не рассчитал время и выехал из дому слишком поздно. Тут Иосиф вспомнил про родителей и перезвонил им. У родителей был почти пенсионный возраст и он купил им небольшой домик во Флориде, где они проводили почти три сезона, а летом приезжали в свою нью-йоркскую кооперативную квартиру. Несмотря на свою катастрофическую занятость, он старался всегда держать своих родителей в орбите своего внимания.

Еще минут через сорок Иосиф поднялся на борт Боинга, где его приветствовала миловидная стюардесса. Иосиф прошел в салон первого класса, уселся в удобное кресло и вытянул ноги. Не успел самолет взлететь, как стюардессы засуетились вокруг пассажиров, предлагая им прохладительные и крепкие напитки. Иосиф попросил виски, желая снять с себя напряжение дня. Выпив холодные виски, Иосиф почувствовал приятный прилив тепла в груди и долгожданное расслабление. Он закрыл глаза и буквально отключился.

Иосиф летел в Россию (так в Америке до сих пор называли бывший Советский Союз) в первый раз, с тех пор как почти двадцать лет назад его семья эмигрировала из Баку в Соединенные Штаты.

За последние пятнадцать лет в той части света, куда летел Иосиф, произошли немыслимые вещи: развал страны, разруха, войны, экономический коллапс и голодные времена. Казалось, что народы бывшего Советского Союза, попав в тиски ужасных обстоятельств и обретя фактически не ими заслуженную, относительную свободу, которую, естественно, восприняли, как вседозволенность, обратили взоры друг на друга. Сосед на соседа. И в одночасье сделались они врагами, припомнив друг другу старые счета.

Иосиф наблюдал за всем этим сумасшествием с другой части света и не верил своим глазам и ушам.

В начале девяностых годов двадцатого века в Америку начали эмигрировать армянские беженцы из Баку. Иосиф встречался с некоторыми семьями и они рассказывали ему ужасные истории, происшедшие с ними. Но он не мог поверить в это. Он, который родился в этом городе и прожил там четырнадцать лет, не мог представить себе, что азербайджанцы способны на такую нечеловеческую жестокость. Ему рассказывали, что озверевшая толпа врывалась в квартиры и убивала, выбрасывала живых людей с балконов, резала головы, насиловала женщин. «Ну как это может быть», — спрашивал Иосиф себя, — «нет, это просто невероятно».

Можно сказать, что всю историю о Карабахском конфликте и о событиях, которые произошли в Сумгаите и Баку, Иосиф знал только от армян и из русскоязычных газет, издающихся в Нью-Йорке. С азербайджанцами ему не удалось встретиться и поговорить. Их было очень мало в Нью-Йорке.

Он начал звонить своим друзьям после тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, но ни один номер не отвечал, либо был отключен. Где сейчас Армен? Говорили, что из Азербайджана и русские бежали. Где Володя?