Последняя иллюзия

ГЛАВА 2

Иосиф родился в городе Баку, расположенном на берегу Каспийского моря. Это один из тех городов мира, в котором сохранились до наших дней древние строения времен его становления.

Ичери шэхэр (внутренний город) по праву называют бакинским акрополем, который погружает посетителей в глубокую древность. Эта живая легенда, предмет национальной гордости, является сердцем Баку. Древние крепостные стены города были заложены во втором столетии от рождества Христова. Тогда эти стены врезались далеко в море и волны седого Каспия разбивались о неприступную мощную каменную твердь. С этих двадцати двух гектаров, окруженных крепостными стенами, и начинался город Баку. Сейчас вода отступила далеко назад и на месте осушенной территории раскинулся огромный на расстоянии почти пяти километров, знаменитый и прекрасный бакинский бульвар, один из самых крупных бульваров в Европе.

Крепостные стены, башни с бойницами, Девичья Башня и сохранившиеся части дворцов — это все следы прошлого, дошедшие до наших дней. Этот небольшой клочок земли — средоточие около 600 памятников старины. Самое древнейшее строение на территории Ичери шэхэр — это Девичья башня, уникальный, не имеющий аналогов в мире архитектурный памятник, имеющий возраст значительно старший первого века нашей эры. Из теорий трактующих исконное назначение Девичьей башни, самая вероятная зороастрийская: это храм огня, куда тянулись и по суше, и по морю многочисленные пилигримы со всех концов света. Здесь даже искали могилу пророка Зороастра. Хотя со временем использование башни могло изменяться. Она могла служить в качестве оборонительного фортификационного сооружения, а также выполнять роль маяка и т. п. Необычна и конструкция этого древнего сооружения: его вид сверху напоминает «бута» — идею Единого Бога земной и небесной сущностей, священный символ божества древних насельников. Это более чем двадцативосьми метровая башня, толщина стен которой колеблется от четырех с половиной до пяти с половиной метров, в древности была полой, а дорога к ее верху была проложена вдоль стен с особыми окнами, нацеленными на восход Солнца, в том числе на день зимнего солнцестояния (двадцать второго декабря) и день весеннего равноденствия (двадцать первого-двадцать второго марта). День зимнего солнцестояния характерен тем, что солнце «умирает», ночное время суток максимально превосходит дневное, солнце восходит по самой пологой траектории и восход его сдвигается на максимально юго-восточную точку. Затем, спустя три дня, солнце «оживает» и медленно его траектория становится более крутой и длинной, а точка восхода отодвигается на восток. Это день «реинкорнации» Солнца. В день весеннего равноденствия солнце оказывается настолько набравшим силу, что дневное и ночное время суток сравниваются и далее светлое время суток начинает превосходить его темное время. Таким образом, начинается Праздник нового дня (весенний праздник Нового года), именуемый Новруз, который издревле празднуется в Азербайджане. Кстати, и католическое Рождество «привязано» к дате «возрождения» Солнца после зимнего солнцестояния. Праздник Рождества был учрежден церковью взамен древнего римского языческого праздника рождения солнца, которое, как считали, вновь возникло в самый короткий день года. Святочное полено, которое неизменно фигурирует в народном праздновании Рождества, первоначально имело своей целью помочь уставшему солнцу в момент зимнего солнцестояния, вливая новую силу в его иссякающие лучи.

Почти все узкие улочки Ичери шэхэр покрыты брусчаткой, старые двух-трех этажные дома двухсотлетней давности, балконы которые почти соприкасаются и можно легко перейти с одного на другой, такой пейзаж характерен для Крепости. Так русскоязычные бакинцы называют этот древний городок, окруженный толстыми крепостными стенами. Он, словно драгоценная жемчужина, спрятался в чреве огромного города, прижавшись к берегу моря. Его узкие и кривые улочки, где и двоим не разминуться, хранят многовековые тайны. Здесь царит покой и тишина, а городскому транспорту не доступны камни мостовых. Жизнь замедляет свой бег, прислушиваясь к отголоскам старины, а высокие молчаливые стены с пустыми глазницами бойниц, оберегают Крепость от нашествия цивилизации.

Другая достопримечательность Баку — это так называемая европейская часть города, отстроенная благодаря нефтяному буму конца девятнадцатого и начала двадцатого веков. Эта часть города была построена итальянскими и русскими архитекторами на деньги местных и западных магнатов. Резкий архитектурный контраст между восточной стариной Крепости и европейским стилем, придавал городу неповторимую самобытность и всегда поражал воображение гостей.

Следующий сектор города занимают строения советского времени, олицетворяющие монументализм и уродство в архитектуре города.

И наконец, постройки постсоветского периода, представляющие собой башни-высотки, натыканные бессистемно по всему городу, создавая, таким образом, еще более хаотичную картину в архитектуре города.

Европейская часть города, как бы окружает по периметру с трех сторон внутренний старый Крепостной город.

В одном из домов, расположенных в европейской части города и родился Иосиф. Дом был построен в девяностые годы девятнадцатого века. В оригинале он был четырехэтажным, но после Второй мировой войны, в тысяча девятьсот сорок седьмом году, пристроили еще и пятый этаж. Дом принадлежал одному из нефтяных магнатов. После революции был экспропреирован и отдан народу. Поговаривали, что этот дом принадлежал самому Нобелю. Высота потолков на первом и втором этажах составляла пять метров и уменьшалась до четырех метров на четвертом этаже. Толщина стен на первом этаже равнялась полуторам метров и также постепенно утоньшалась к четвертому этажу. При строительстве дома, который был построен из крупного, хорошо окатанного речного галечника, был использован специальный раствор из белка сырых яиц, пива и песка. Такой необычный раствор отлично продержался сто лет и возможно продержится еще столько же. Благодаря толщине стен, материала из которого они были построены и своеобразному раствору, в квартирах этого дома зимой было тепло, а летом прохладно. До сих пор жители дома пользуются роскошными каминами, выложенными разноцветным кафелем, сохранилась лепнина с ангелочками и розочками на стенах и потолках. Фасад дома производил сильное впечатление. Чувствовался стиль и талант итальянских архитекторов конца девятнадцатого века.

Вход во внутренний двор здания был сделан в виде большой арки, в верху которой был встроен вензель, фирменный знак здания. Красивые железные ворота со сложным рисунком закрывались на ночь. Но вся помпезность этого величественного дома заканчивалась после того, как вы входите в арку и попадаете во двор. Под аркой, прямо вдоль стены, стоят большие и уродливые на вид черные ящики для мусора, где как стемнеет шуршали бумагой мерзкие грызуны. Ночью, тем кто боялся крыс, приходилось буквально пробегать мимо мусорных ящиков этот отрезок пути. Затем арка кончалась и открывался большой двор.

Дворы такого типа почему-то назывались «итальянскими». Говорили, что в Италии были такие же, хотя в это с трудом верилось. Анфилады огромных залов этого дома были перекроены и поделены многочисленными коммунальными перегородками, в которых ютилось неизвестное количество народа. На всех этажах были построены открытые балконы общего пользования, тянущиеся вкруговую по периметру двора. На перекинутых веревках между балконами, со второго по пятый этажи, всегда висело сохнущее белье. А белье жителей первого этажа, не имеющих балкона, висело прямо на середине двора, что мешало детворе свободно бегать по двору. Народу было много, народ был беден, но всем было хорошо и весело. Отдельные неприятности или скандалы между соседями за бельевую территорию или между пьяным мужем и женой шлюхой, ни в коей мере не омрачало общей радужной атмосферы двора.

Детворе нравилось бегать по двору, по всем балконам и даже по крыше. Но сердитые тети и дяди вечно ворчали вслед шумным и счастливым сорванцам, пробегавшим мимо них.

Они были неразлучными друзьями — Рафик, Армен, Володя и Иосиф.

Все они родились в этом дворе и начали дружить с тех пор как научились ходить и говорить. Для Баку были очень характерны такие компании. Этот город был супер интернациональным. Старое поколение советских людей помнит существование такой странной нации под названием бакинцы. В те времена не только дети, но и большинство взрослых не задумывались над такими терминами, как нация и национальность. Все были советскими.

Во дворе этих четырех малышей называли мушкетерами.

— Вот мушкетеры идут, — кричали вслед им ребята младшие по возрасту.

Мушкетеры ходили в школу, находившуюся в десяти минутах ходьбы от дома и учились в одном классе. Как водится во всех школах, в классе были две «элитарные» группки из четырех-пяти девчонок и мальчишек. Разумеется, наши мушкетеры входили в такую группку и верховодили над всем классом. Мальчики ухаживали за девочками из «элитной» группки. Правда, остальные одноклассницы плакали от мальчишечьих выходок. Обычно выбирались среди «простых» девочек дежурные жертвы и начинались садистические сценки с присущей детям неосознанной жестокостью.

Одной из сексуальных жертв наших мушкетеров, была девочка по имени Надя. Ребята звали ее Надюша-Свинюша. В свои двенадцать лет она была довольно крупной и толстой девочкой. Мушкетеры перед ней казались птенчиками. Она была на голову выше и в два раза шире их. Просто гора белого мяса. Лицо ее напоминало откормленное рыльце молоденького поросенка. Поразительное сходство с этим животным усиливали ее нос, сильно приплюснутый и вздернутый кверху, налитые кровью маленькие пухлые губки, ее толстые, как будто всегда набитые снедью щечки, а также почти абсолютно круглая форма головы, которую венчали два красных бантика, напоминающие собой два торчащих уха. Улыбка обнажала ее крупные, белые и кривоватые зубки. Эта Надя, видимо страдала странной патологией. Она как наркоман, в свои юные годы, нуждалась в прикосновениях и ласках мальчишечьих рук. Она млела от ласк. Обнаружив такие наклонности у Надюшки, мальчики класса буквально каждую перемену посвящали ей. Пять или шесть мальчишек, как разъяренные псы накидывались на девочку, играющую роль раненного и затравленного медведя и оттесняли ее в дальний угол класса. Там они облепляли ее со всех сторон. Все это сопровождалось криком мальчишек и воплями Надюшки, которая дико кусалась и сопротивлялась как могла. Если ей удавалось сбросить мальчишек с себя, как щенят, то начиналась бешенная травля по всему классу. Наконец, Надю зажимали за вешалкой у задней стены класса. Вешалка надрывалась под тяжестью верхней одежды учеников. А когда за нее еще втискивалось человек шесть-семь, то она каждый раз дрожала, грозясь рухнуть. Надюша забивалась в угол и, обессилившая, медленно сползала вниз, становясь на корточки и широко расставив коленки. Голову она запрокидывала назад, глаза закатывала, успокаивалась, а на лице играла блаженная улыбочка. А ребячьи руки в нетерпении шарили у нее между ног, стараясь доставить ей и себе подлинное наслаждение своими ласками.

Все это длилось несколько минут. Затем звонок отрезвлял разошедших дьяволят и они по одному выскакивали из-за вешалки. Последней выходила Надюша, конечно, с другим выражением лица, довольная, важная, с красными, как у поспевшего помидора щечками. Наде было совершенно безразлично кто налетал на нее, поэтому мушкетеры иногда приглашали на «охоту» гостей из соседних классов.

Чего только не вытворяли ребята, до чего только не доходил их детский ум, каких только глупостей они не совершали! Взрослым трудно понять все это. Человеческая память коротка, они забыли, что сами вытворяли в детстве. Для детей же их выходки были в порядке вещей, само собой разумеющимся. И чем хлеще были ребячьи выходки, тем значительнее они казались сами себе.

Незаметно пролетело их счастливое детство семидесятых годов. Реальная жизнь взрослых с их проблемами их не касалась, поскольку были они лишь подростками. Правда, иногда они с недоумением заставали сцену с ругающимися родителями за стенкой, которые говорили, что-то о деньгах, о том, как кто-то может жить, а кто-то лишь влачит жалкое существование.

Семьи этих ребят имели разный уровень материального достатка, что абсолютно не мешало дружбе ребят. Володя жил с матерью. У остальных были полные семья. У Володи были проблемы с учебой и учителя не рекомендовали ему с его тройками переходить в девятый класс, считая, что он не сможет учиться. Да и сам Володя не хотел более учиться. У него были планы пойти в строительный двухгодичный техникум и уже через два года начать зарабатывать себе на жизнь, ибо на одной зарплате матери они еле-еле сводили концы с концами.

Остальные ребята учились хорошо и собирались продолжить учебу в школе. Все четверо были расстроены предстоящим частичным расставанием, так как привыкли почти весь день проводить вместе.

Но ребят ожидали испытания намного серьезнее чем эти.

Известие об отъезде Иосифа и его семьи в Израиль грянуло как гром среди ясного неба. Известие было настолько неожиданным, что вначале друзья даже не придали этому значения. Они не понимали, причем тут Израиль, что за иммиграция, ведь шел только тысяча девятьсот восемьдесят первый год. В Баку иммиграционная волна, начавшаяся в Советском Союзе с тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, была не высокой, единичной. Зеленый свет зажегся после того, как генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза Леонид Брежнев в Хельсинки подписал договор, разрешающий советским евреям выезжать в Израиль на постоянное место жительства. А тем более подростки вообще об этом не слышали, за исключением, разумеется, Иосифа, который дал слово своим родителям молчать до конца и даже не делиться со своими мушкетерами. Родители испугали Иосифа тем, что в случае если он разболтается, то их всех чуть ли не в тюрьму посадят. Иосиф, как очень послушный мальчик, молчал.

Буквально за десять дней до отъезда, когда Иосиф рассказал своим друзьям об этом, реакция была неадекватной. Ребята стали шутить, вот мол за границу едешь, стали делать заказы. Но когда Иосиф начал объяснять обалдевшим друзьям что происходит, как евреи покидают страну навсегда и что обратной дороги не будет, то они были поражены.

В Баку не было тех настроений, которые имели место в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске или даже в Тбилиси. Диссидентство, интеллигенция общающаяся на кухне, такое явление если и имело место, то было единичным случаем, не сравнимым с масштабом в перечисленных выше городах. И соответственно такого исхода евреев как там, в Баку не чувствовалось.

Ошарашенные ребята никак не могли взять в толк, что происходит. Куда Иосиф едет и зачем едет, что он там будет делать и вообще, а как же они без него и он без них.

У них было в запасе чуть больше одной недели. Родители Иосифа не хотели слухов и лишнего шума вокруг их отъезда. Они сделали проводы в узком кругу самых близких людей.

Когда друзья пришли на проводы, там уже собрались родственники и друзья родителей. Ребята попали в совершенно иной мир. Там только и были разговоры о том, кто уже уехал из Союза, а кто собирается выехать. Все поздравляли родителей Иосифа с удачей, считая, что им повезло с относительно быстрым получением разрешения на выезд.

У Володи от этих разговоров стало так тошно на душе, что он попросил Иосифа выйти и пройтись. Тем более, что был относительно теплый и тихий апрельский вечер. Ребята вышли на улицу и пошли в сторону бульвара. На всех деревьях и кустах набухли почки. Весенние запахи наполняли воздух.

— Я не понимаю почему, ну зачем, хоть убей меня, и куда — в Израиль. Там жарко, там одна пустыня, верблюды и колючки, насколько я знаю, — возмущался Володя.

Иосиф, чувствуя свою вину и в какой то степени даже предательство перед ребятами, старался не спорить, ничего не доказывать, а лишь успокаивал Вову, пытаясь уменьшить боль от предстоящей разлуки.

— Да, ты прав, но родственники отца, проживающие в Израиле написали ему, что там не так уж и плохо.

— Не так уж плохо? А раз так, то надо ехать? Оставить дом, город, в котором ты родился, друзей, с которыми делил хлеб и соль, радость и горе? — чуть не в крик огрызнулся Вова.

И вдруг, Иосиф, не выдержав, расплакался. Он, зажав лицо ладонями, зарыдал в голос. Вова, округлив глаза, уставился на Иосифа. А Рафик, обняв Иосифа резко произнес:

— Ты что, не видишь, что он сам не свой? Не видишь в каком он состоянии? Что ты на него давишь?

А затем обратился к Иосифу:

— Ну хорошо, Йося успокойся, ты же знаешь Вову.

Иосиф, все еще всхлипывая, вытер слезы рукой и тоже обнял Рафика.

— Ну что ты, я же не на кого не обижаюсь. Просто все так навалилось, ну я и не выдержал.

Затем, после минутного молчания, продолжил:

— Честное слово, я тоже не ожидал, что все так скоро и круто повернется. И мне обидно, что я здесь все теряю, иду в неизвестность, а она всегда страшна.

— Ну что вы все в самом деле, на похоронах что ли? Совсем раскисли, — весело произнес Армен, стараясь взбодрить друзей.

— А это хуже похорон, — не унимался Вова, — на похоронах мертвого хоронят, а здесь мы живого хороним, по крайней мере для нас.

— Ну замолчишь ты в конце концов или нет, — прервал Вову Армен.

— Да что вы ребята, первый день друг друга знаем? Слава Богу четырнадцать лет уже. Все что делается, то делается к лучшему. Иосиф уезжает, там у него новая жизнь начнется. Это интересно. Все новое, неизвестное, начиная с нового языка, кончая новыми людьми. Единственно, что я жалею, мы не сможем общаться из-за железной занавеси, — философски подытожил Армен.

— Какой занавеси? — переспросил Вова.

— Железной. Голос Америки и Би-Би-Си надо слушать, — гордо добавил Армен.

— Ну и придумают там всякую ерунду, — недоверчиво произнес Вова.

— Вова у нас идейный и не слушает вражеские голоса, — с усмешкой отметил Рафик.

— Да ладно вам, чего вам не хватает. А все туда за границу смотрите. С жиру беситесь, — буркнул Вова.

— Ну да, сколько волка не корми, а он все в лес смотрит, — ухмыльнулся Армен и моргнул Рафику.

— Да ну вас, — в сердцах воскликнул Вова и обиженно отвернулся.

— Ребята, ребята давайте успокоимся. Осталось всего несколько дней. Надо их провести так, чтобы мы их надолго запомнили. Ведь кто знает, когда еще встретимся, — сказал Армен.

Родителям Иосифа, Марику и Миле, нужно было проделать массу организационных дел: получать всякие справки, оформлять сдачу квартиры и вносить деньги за ее будущий ремонт, получать визы, получать билеты, что-то продавать и паковаться, паковаться, паковаться. Они уезжали, оставив позади их жизнь, страну, которую считали своей. Они оставляли свою профессиональную жизнь, в которой было много счастливых дней. Они оставляли родных и могилы своих родителей. Они оставляли друзей, которых приобрели за годы учебы и работы. Они оставляли любимые вещи и книги. Они уезжали не зная, что их ждет впереди. Они уезжали в неизвестность.

Последняя неделя пролетела как один миг и семья Иосифа уехала.

С тех пор, он никогда и ничего о своих друзьях не слышал.

А потом были Вена, Рим и Нью-Йорк. Они попали в другой мир.