– Ну что на этот раз? – спросила Лаура, окинув взором пятерку столпившихся на пороге агентов. Рейд выглядывал из-за ее плеча.
– Не хотелось бы пугать вас, – начал Тори, – но недавно Флетчер побывал в Новом Орлеане.
– О Господи! – простонала она. – Да входите же! Когда я увидела лица вашей троицы, то перепугалась, не случилось ли чего с Полом.
Лаура нервно усмехнулась и подивилась, какие странные мысли пришли ей на ум. И слова.
– Я как раз собирался сварить кофе. – Рейд повернулся и скрылся в глубине дома.
Торн вошел в дверь, Вуди и Шон – за ним, два местных агента остались караулить у порога.
– Пол велел нам не отходить от вас ни на шаг, – объяснил Торн. – Раз здесь объявился Флетчер, другого выхода нет.
– Веранда подойдет? Я, так и быть, расстанусь с телефоном, столом и парой детских кроватей ради вашей братии.
– Нам не до шуток, Лаура. Этот человек...
– Только не говори «опасен». Чувствуйте себя как дома. И незачем меня уламывать.
– На подходе еще несколько агентов, им поручено наблюдать за окрестностями. Кроме того, мы расставим на соседних улицах полицейских.
– Комната Рейда в вашем распоряжении, еще можно переселить Реба к Эрин и освободить пару лишних кроватей. Чтобы угодить вам, я согласна терпеть даже национальную гвардию у себя во дворе, только, ради Бога, держитесь подальше от моих картин. – Лаура повернулась и вошла в студию. – В общем, делайте что хотите. А я займусь работой.
– Лаура, я получил приказ не выпускать из дома ни тебя, ни детей в ближайшие сорок восемь часов. Начиная с того момента, как дети вернутся из школы.
– Кто это отдает такие приказы?
– Пол. – Торн придвинулся ближе и заговорил шепотом. – Флетчер во Флориде и, насколько нам известно, должен там кое-кого встретить. Но, возможно, его сообщник попытается отвлечь нас на себя. Не исключена попытка похитить одного из вас или даже убить.
– Понятно. Всего сорок восемь часов? – Лаура попыталась представить себе, что ее жизнь вернется в нормальное русло. Всего сорок восемь часов и конец заключению? Что бы там ни было, двое суток можно и потерпеть.
– Через сорок восемь часов все будет кончено.
– Я думала, нас увезут отсюда.
– Ну, присматривать за вами здесь или в другом месте – разницы никакой. А во время переезда вы обязательно окажетесь на виду. Дом будут охранять с собаками; кроме того, сюда доставят оборудование для проверки всяких... необычных предметов.
– Если я правильно поняла, вы намерены выставить охрану напоказ. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. А воинские части, рыщущие вокруг дома, ничуть меня не обеспокоят. Детям я все объясню.
Торн прошел за Лаурой в студию и замер при виде трех огромных холстов, висевших на противоположной стене. Центральное полотно изображало Рейда; он стоял во весь рост на горной лужайке ночью, а вокруг теснилось стадо овечек; группу освещало пламя костра, горевшего, судя по теням, где-то справа. Одной рукой Рейд держал длинный шест с резьбой в виде чешуи, увенчанный треугольной змеиной головой. Нижний конец шеста – сверкающее в свете костра, золотисто-красное острие копья – упирался в высокую траву. В другой руке лежали два ягненка, едва народившиеся, с тонкой прозрачной кожей, под которой виднелись голубые ниточки вен. Первый ягненок мирно дремал на груди человека, а второй с ужасом уставился в темноту. Там, во мгле между деревьями, таились черные тени с горящими оранжевыми глазами. Волчья стая. Один зверь, чудовищно крупный, с яркими желтыми глазами, выступил вперед – едва различимый, но невыносимо зловещий сгусток тьмы.
– Боже, – выдавил Торн, – какая поразительная картина. Это тебе не диснеевские зверушки. Что она символизирует?
Его реакция, казалось, позабавила Лауру.
– Да ничего особенного, – ответила она. – Просто пастух, чем-то похожий на Рейда, защищает от волков своих овец. Глубокого смысла тут нет.
– А идею ты почерпнула из книжки?
– Идею я почерпнула из жизни. Как-то Рейд стоял под душем возбужденный, а я схватила его позу. Я подумала... эй, я, часом, не вгоняю тебя в краску, Торн? Я уже четыре года как разведена.
– Черт побери, нет, конечно. Я же живу в Лос-Анджелесе. Просто немного непривычно видеть все это... я хочу сказать... странно видеть мужчину, знакомого, совершенно голым.
– Голым, говоришь? В самом деле. Да, странно. Должно быть, это совпадение. Наверное, все дело в том, что Рейд был голым, когда мне позировал. – Лаура от души расхохоталась.
– Я не имел в виду... Слушай, Лаура, я – небольшой знаток искусства, но у тебя же дети...
– Человеческая анатомия знакома Ребу и Эрин уже не первый год. – На сей раз Лаура удержалась от смеха.
– А это увидит Пол?
– Торн, мы с Полом не общались уже много лет. С чего ты взял, что его волнует, рисую ли я обнаженную натуру?
– Волнует.
– Что?
– Он беспокоится о тебе и детях.
– Да откуда ты можешь знать? Вот я нисколько не сомневаюсь в обратном.
– Знаю, и все тут. Ты понятия не имеешь, чего нам стоило вытащить его из той дыры в Монтане. У него чуть нервный припадок не случился при одной мысли об отъезде. Пока мы не заикнулись, что тебе и детям грозит опасность, он и слышать ничего не хотел. Можешь мне поверить.
Несколько долгих секунд Лаура молча смотрела на Торна.
– Ты меня не обманываешь?
– Нет.
– Как он там? Сильно изменился?
Тут в комнате появился Рейд и поставил на стол поднос с кофейником.
– Хочешь кофе, Торн? – спросил он.
– Нет, спасибо. Мы тут обсуждали картину.
– Похоже, в Лос-Анджелесе нет обнаженной мужской натуры, – усмехнулась Лаура.
– Да нет, отчего же, этого добра у нас навалом. Трудно сыскать местечко распутнее Голливуда. Но, Рейд, неужели вас не смущает, когда на стене висит такое? Я имею в виду, что вы позволили всему миру увидеть себя во всем великолепии. Больше у вас нет секретов.
– Нет, знаете ли, не смущает. Хотя, честно говоря, когда думаешь, что это будет висеть... – Тут Рейд осознал, что показывает на гениталии, и фыркнул. – Что картина будет висеть в огромном зале у какого-нибудь богатого баварского фабриканта, и чужая публика будет глазеть на нее века эдак через три-четыре, становится немного не по себе. Может, глядя на нее, повздыхает какая-нибудь еще не родившаяся девица. Обо мне уже и вспоминать станет некому, а картина ничуть не изменится. Именно эта мысль больше всего будоражит воображение. Пока холст цел мне всегда будет тридцать с небольшим.
– Как Джеку Бенни[13], – сказала Лаура.
– А что вы скажете об остальных полотнах? – поинтересовался Рейд.
– Надеюсь, ты не сочтешь мой вопрос за дерзость, Лаура. Сколько ты получишь за картину вроде этой? – Торн указал на изображение Реба, облаченного в тогу, и Волка, стоящих на ступенях подле руин древнего храма. Волк уставился прямо на зрителя, под лапами пса животом кверху лежала мертвая змея с кроваво-красным пятном там, где по узкому тельцу прошлись собачьи зубы. Кожа Реба казалась прозрачной, как у ягнят на соседнем полотне, сквозь нее тоже просвечивали голубые вены. Глаза собаки и мальчика, синие, кристально чистые, были неотличимо схожи.
– Ну... точно не знаю, – засомневалась Лаура. – Но вообще цена всех трех картин – сто двадцать пять.
– Надо же, как дешево, – обрадовался Торн. – Может, и я могу заказать портрет моего пса Самбо? Только не такой огромный. А то в квартиру не влезет. Пусть он будет вытянут не в высоту, а в длину и размером не с кровать, а хотя бы с кресло. Я ведь могу купить портрет за ту же цену, да?
– Ты можешь приобрести фотографию пса и, сэкономив деньжат, разжиться новым «роллсом», – заметил Рейд.
Торн поперхнулся на полуслове и застыл с открытым ртом. Потом расхохотался.
– Ты имела в виду сто двадцать пять тысяч?
Лаура улыбнулась.
– Даже как-то неловко, если подумать, сколько людей можно прокормить на такие деньги, – сказала она.
– Боже! – Торн с благоговением посмотрел на художницу. – Меня бы кто научил так рисовать.
Пара агентов, которые через холл тащили к лестнице ящики, вернули их к реальности.
– Я покажу, куда ставить. – Лаура вышла из студии.
– Она очень талантлива, – сказал Рейд. – Придет день, и ее полотна будут стоить в десять раз дороже.
– Миллион долларов! Черт!
– Совсем не исключено.
– Ну, как бы то ни было, это выходит за пределы моих возможностей. – Торн повернулся к Рейду: – И все-таки мне кажется, что мы с вами уже встречались.
– Ну, – сказал Рейд указывая на картину, – у меня теперь нет от вас секретов.