Последняя семья

Глава 9

Больницы Пол Мастерсон не любил всей душой. В его сознании эти учреждения были связаны с неописуемой болью. Он брел по коридорам клиники Вандербилта в Нэшвилле, и сердце его отчаянно колотилось, а к горлу то и дело подступал комок, Обрывки воспоминаний били по нему шрапнелью. Давнишние воспоминания, недавние воспоминания... все слилось в единый кошмар.

В детстве мать снова и снова приводила Пола в маленькую больницу, где от мальчика требовалось сидеть и смотреть, как постепенно усыхает желтая мумия, отдаленно напоминающая его отца. В конце концов от отца осталась только оболочка, связанная с жизнью пластмассовыми трубочками. Каждый выдох, с трудом вырывающийся из его груди, отмерялся жужжащими и пульсирующими аппаратами. Пол помнил лицо, которое взял в ладони, чтобы поцеловать на прощание. Помнил череп, обтянутый кожей, словно барабан, ощущение полых костей под руками. Он помнил наполовину высохшие глаза, черные дыры ноздрей, дыхание с запахом разлагающейся плоти. В его детские сны часто вторгался труп отца, проплывающий мимо в самые неподходящие моменты. Как ни пытался Пол поглубже похоронить его в подсознании, труп все равно всплывал на поверхность. Пол не мог припомнить ни единого мига своей сыновней любви к отцу, живому человеку. «Смерть слепа, жестока и безобразна».

Сейчас Пол впервые за пять лет покинул свое логово в горах Монтаны, и мир, который он обнаружил за горами, показался ему чужим и враждебным. Запахи были чересчур острыми, концентрированными, цвета – кричащими и безвкусными, а лица, обращенные к нему, – полны страха, отвращения, подозрительности и неодобрения.

Шесть лет назад Мастерсон едва не умер в больнице, в общем-то мало отличавшейся от этой. Ему пришлось заново учиться основным человеческим навыкам – сидеть, стоять, ходить. Понадобилась вся королевская конница и вся королевская рать, чтобы собрать его, и то на это ушел целый год.

Пол не сохранил воспоминания о выстрелах, которые его подкосили, но то, что происходило до и после них, помнил довольно хорошо. По рассказам других он знал, что ранен был в тот момент, когда пытался открыть контейнер, по сведениям, полный кокаина. Два агента, Джо Барнетт и Джефф Хилл, оба – мальчишки, безгранично преданные Полу, погибли. Они до сих пор иногда снились ему. В этих снах они открывали двери ада.

Бронебойные пули – медные, с тефлоновым покрытием, снижающим трение, прошли сквозь бронежилеты, внутренние органы и кости агентов, словно шершни сквозь сигаретный дымок. Расплата последовала мгновенно – другие агенты со всех сторон всаживали в контейнер обойму за обоймой, превращая укрывшихся внутри убийц в месиво. Каким-то чудом ни одна пуля не попала ни в детонатор, ни в пластиковую взрывчатку. Иначе история закончилась бы одинаково для всех участников.

Барнетт и Хилл перестали дышать, еще падая, а сердце Пола остановилось на операционном столе, обескровленное досуха. Добрый кусок правой лобной доли его мозга пошел на корм чайкам. Но он выжил.

Он лежал день за днем, взирая на череду друзей и родственников, образы которых по большей части не пробивались в сознание сквозь пелену морфина. Его мозг не защищало ничего, кроме бинтов.

Армия врачей, призвав на помощь все свое искусство, создала современного Франкенштейна из донорской крови, растерзанных тканей, кетгута и формул от НАСА и Дюпона. Их творение довершал стеклянный глаз, но он не держался в глазнице. Доктора хотели закончить свою работу, но вмешались другие составляющие драмы – призраки Барнетта и Хилла, жалость друзей, ужас и отвращение, которые Мастерсон внушал собственным детям. Трясущаяся рука и слепой беспричинный страх. Неуверенность. Пол удрал в горы и остался там. С тех пор всякий раз, когда нужно было принять даже самое пустяковое решение, на Мастерсона нападал паралич.

Поняв, что заблудился в лабиринте одинаковых коридоров, Пол остановился у поста медсестер – воздушный шар из человеческой кожи со скомканным в руке клочком бумаги. Сестры, казалось, поняли, что под костюмом нет ничего, кроме оболочки. Шрам-подкова от верхней кромки до мочки правого уха, повязка на глазу и слегка асимметричный череп без всякой таблички говорили, что перед ними несомненное достижение медицинской науки, только акт творения был прерван, не доведен до финала. Попавшийся навстречу доктор взглядом прописал ему постельный режим.

– Другой этаж, – лаконично бросила одна из сестер, заглянув в протянутую Полом бумажку.

– Лифт дальше по коридору. Подниметесь двумя этажами выше, это там, – добавила другая. Ее лица Пол не видел, потому что стоял к ней слепой стороной.

Подъем на лифте нарушил обыденное течение жизни негра-санитара лет пятидесяти, пахнущего мылом и дезинфекцией. Негр открыто уставился на обезображенное лицо Пола.

– Вьетнам? – спросил он, вероятно, в надежде, что встретил родственную душу. Подобное ранение можно получить далеко не везде.

– Майами, – ответил Пол.

– Адово местечко. – Негр покачал головой и щелкнул пузырем из жевательной резинки.

Мастерсон вышел из лифта. Этот этаж отличался от другого только цветом дорожек на полу. Мастерсону казалось, что он плывет по коридору в облаке запаха антисептиков.

Когда Пол увидел цель своего визита, он готов был пожалеть, что пришел. Рейни Ли сидел в кресле-качалке и смотрел в окно на золотистые верхушки деревьев и кусочек красного кирпичного здания с темными окнами. Он разительно изменился.

Давно завядшие цветы засыпали лепестками поверхность журнального столика. Подоконник был завален открытками с соболезнованиями, призовыми купонами и другим почтовым хламом, несомненно, принесенным сюда из дома Рейни каким-то доброхотом. Счета из магазинов были сложены в стопку и перехвачены красной резинкой. Напротив изголовья кровати висел привинченный к стене телевизор. Рядом, в стальной рамке – цветной плакат с изображением какой-то шхуны.

Рейни похудел и усох. Он казался хилым и одряхлевшим. В некогда каштановых волосах белела обильная седина, светлая кожа приобрела нездоровый сероватый оттенок. На коленях Рейни лежала раскрытая Библия.

Когда Мастерсон вошел в палату, Ли поднял голову, но, похоже, не узнал посетителя. Пол подошел и посмотрел старому другу в глаза. Взгляд Рейни сфокусировался, в глазах мелькнуло узнавание, печаль, смущение. Он медленно, будто двигался под водой, поднялся на ноги, положил Библию на стол и обнял Пола. Он прижимал Пола к себе несколько дольше, чем следовало, и Пол испытал неловкость, почувствовав неубедительность этого жеста, но ответил на объятие и похлопал Рейни по спине обеими руками. Ему было приятно, что левая рука стала действовать гораздо лучше с тех пор, как он начал тренировать кисть, тиская теннисный мячик, который носил в кармане.

– Давно мы не виделись, Пол, – сказал Рейни.

– Не ожидал меня?

– Не ожидал... и не ожидал, что ты так изменился. Честно говоря, Пол, я тебя не узнал. Подумал, что ты ошибся дверью.

Пол переложил трость из правой руки в левую и дотронулся до плеча Рейни, давая ему понять, что рад встрече и разделяет горе Рейни.

– Не могу выразить, как глубоко я сочувствую, – сказал Пол. – Просто не знаю слов, чтобы передать... Как ты здесь?

– У меня чудесная комната. Видел мои цветы? – Голос Рейни был тусклым и безжизненным, словно гравий. – Вчера они выглядели лучше... позавчера, – Он поднял глаза на Пола, который ставил к стене трость. – Я действительно рад твоему приходу. Зря я ополчился на тебя... Эта записка...

Записка. Пол вспомнил о послании, которое Флетчер оставил на теле Дорис. Записку приобщили к делу в качестве улики, так что Мастерсону еще предстояло ее прочесть.

– Я слышал.

– Флетчер хотел настроить меня... всех нас против тебя.

– Ты думал о возвращении домой? О будущем?

– Какой смысл? – Рейни сел и отвернулся к окну. Его глаза наполнились слезами, тело начали сотрясать рыдания. – Дома больше никого нет. И от этого не спрячешься даже в горах.

Пола расстроил этот намек на его добровольное изгнание.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Рейни. – Я, конечно, польщен, но что заставило тебя проделать такой путь?

– Я начинаю охоту на Мартина Флетчера, – объяснил Пол. – Я только что из О.К., ездил туда утрясать детали. Управление согласилось оказать поддержку – в разумных пределах.

– Робертсон? Т.К. поручил найти Флетчера тебе? – Рейни поднял голову, и взгляд его прояснился.

– У Т.К. были три веские причины. Во-первых, он не прочь прославиться как начальник, стеной стоящий на страже интересов своих агентов и готовый ради них сдвинуть горы. Во-вторых, он знает, что по ряду причин власти, которые будут контролировать расследование, не допустят, чтобы Мартина Флетчера вернули в тюрьму. И наконец, один сенатор, что отвечает за ассигнования на деятельность УБН, убедил Т.К., что это превосходная идея.

Взгляд Рейни устремился далеко за пределы комнаты.

– Звучит очень разумно.

– Мы возьмем его, Рейни.

– Кто это «мы»?

– Торн, Джо и несколько новичков.

– Я пойду с вами, – сказал Рейни. – Сейчас, только оденусь.

– Подожди, Рейни. Тебе необходимо прийти в себя и отдохнуть.

– Я должен пойти.

– Сначала нужно выписаться из клиники. Это займет какое-то время. – Пол видел, что место Рейни здесь, и нигде более. Он не годен даже для стрижки газонов, не говоря уже о предстоящем деле.

Рейни посмотрел в окно.

– Позволь мне пойти, Пол. Ты должен мне хотя бы эту малость.

Потрясенный, Пол не сразу нашелся с ответом.

– Об этом не может быть и речи, Рейни. Это... Ты просто еще не в форме. Отдыхай и поправляйся.

– Да что ты знаешь обо мне?

– Прости, Рейни. – В глазах Пола на миг мелькнуло сомнение, и Рейни уловил его. И прежде чем Пол понял, что происходит, Рейни уже подхватил свой чемодан и понес к лифту.

Они не разговаривали, пока Пол лавировал в плотном потоке машин по пути к зданию местного отделения УБН. Нэшвилл выбрали в качестве места сбора команды, потому что здесь обрывался след Флетчера, Здесь проводилось полицейское расследование, и Пол собирался задержаться в городе на несколько дней и попробовать откопать что-нибудь, упущенное полицией.

– В местном отделении полагают, что их было двое – лесничий и старый доктор, – заговорил Пол. – Считают, что он не мог управиться самостоятельно.

– Они не знают Флетчера, – возразил Рейни. – Не думаю, что их было двое. Флетчер всегда предпочитал действовать в одиночку. Он должен был насладиться убийством сам. Делиться с другими – не в его характере. Не похоже, чтобы он доверял кому-то или нуждался в помощниках.

– Костыли остались в «лендровере», брошенном в аэропорту. Полагаю, мы не найдем старика доктора ни на одной из аэропортовских пленок. – Пол покачал головой и уставился на желтые пятна никотина на пальцах. – После побега из тюрьмы Флетчер покинул страну и в Испании изменил внешность.

– Какими сведениями о нем располагает управление?

– Мы получили его личные дела из ВМФ, ФБР и ЦРУ, но ЦРУ, возможно, менее расположено к сотрудничеству, чем остальные. Не исключено, что они все еще прикрывают его. Во всяком случае, доступ к документам по «черным операциям» они нам точно предоставлять не намерены. Управление будет переправлять нам по мере поступления все, что они насобирают, – сказал Пол. – Нужно проверить и других возможных подозреваемых. Мы знаем, что у лесничего были рыжие волосы, зеркальные очки и пистолет на бедре. Вожатую скаутов он убил из тридцать восьмого калибра – с глушителем, вероятно. Никто не слышал выстрела.

– Почему же ты приехал? Он ведь написал, что остановится, если ты оставишь его в покое.

– Я ни на минуту этому не верю.

Рейни пристально посмотрел на Пола, словно оценивал его.

– Собираешься ткнуть змею палкой?

– Его надо остановить, Рейни. Не имеет значения, что он обещает, даже если бы я поверил ему. Он не имеет права топтать землю после того, что уже сделал.

– Однажды на наблюдательном посту Флетчер вырядился бродягой и назвался пьянчужкой Вилли, – стал вспоминать Рейни. – Он изменил голос и надел штаны, на которые мочился несколько дней. Несло от него, как из вокзального сортира. Его учил гримироваться один из голливудских экспертов. И правительство за это платило... Так расскажи мне, что там Робертсон? Взбеленился, наверное?

– Думаю, он понял разумность моего предложения.

– По своей воле Т.К. не дал бы тебе и собачьего дерьма.

– За день до встречи с Т.К. я говорил с помощником сенатора Стентона. Он передал сенатору мою просьбу о помощи.

– И сенатор внял ей?

– Безусловно.

– Согласился, значит... – Рейни медленно покачал головой.

– Нас с Торном временно восстановили на службе как спецагентов и поручили арестовать Флетчера, который, ко всему прочему, особо опасный беглый заключенный. Его необходимо вернуть в Мэрион, в Иллинойсе, где его ждет камера. Если окажет сопротивление, мы должны действовать по обстоятельствам.

– Здорово! – У Рейни загорелись глаза, взгляд устремился куда-то вдаль.

– Т.К. проявил поистине ошеломляющую щедрость. Почтовые инспекторы, полиция, секретная служба, ФБР и ЦРУ готовы к сотрудничеству в любой форме по нашему выбору. Торна и Маклина прикрепили ко мне.

– И меня возьми. Только не гони обратно. Я не хочу оставаться таким, каким был в последнее время.

Пол не ответил. Рейни находился в бессрочном отпуске, и Пол не хотел привлекать его к операции. Пока, во всяком случае.

– Слушай, – перевел он разговор на другую тему, – я не сомневаюсь, мы возьмем Флетчера. Но дело в том, что нам, возможно, не удастся добраться до него, прежде чем он возьмется за Лауру и детей. Если следовать логике Флетчера, они должны стать его следующей мишенью. Мне нужно знать, на кого я могу положиться, кто сумеет обеспечить их безопасность. Иначе придется поехать самому.

Рейни не стал скрывать, насколько нелепой он считает мысль о возможной схватке один на один между Полом и Флетчером.

– И проверить, сможет ли он запросто убить тебя и уйти?

– Мы примерно одного сложения, – сказал Пол, защищаясь. Они оба знали, насколько смехотворен этот довод.

– Я. Я поеду. Это самый лучший вариант, – заявил Рейни.

Естественно, Пол понимал, что Рейни захочет лично сидеть в засаде и ждать Флетчера. Ненависть даст ему бесконечное терпение и мужество встретить убийцу лицом к лицу.

– Рейни, кто в управлении или в любой другой названной мною конторе лучше всего годится для охраны Лауры и детей? Тебе придется остаться. Ты вращался тут последние годы, пока меня не было. Будешь моей правой рукой по связям с управлением. Кто, кроме тебя?

Рейни уткнулся взглядом в Библию у себя на коленях и задумался.

– Торн Гри, – ответил он наконец. – Торн Гри подойдет лучше кого бы то ни было. Терпелив как скала, великолепная реакция. И стрелок он первоклассный.

Остаток пути до офиса Мастерсон молчал. За несколько последних дней он сказал больше, чем за предыдущие шесть лет, и это его утомило. Рейни до конца поездки барабанил пальцами по Библии и что-то бормотал. Пол надеялся, что операция даст Рейни Ли возможность обрести какое-то равновесие. Он отчетливо видел, что гибель родных совершенно изменила Рейни – да и как могло быть иначе? Из троих агентов, потерявших семьи, Рейни с наибольшей вероятностью мог утратить над собой контроль, учуяв Мартина Флетчера.

А Пол должен провести операцию как можно более тихо и незаметно. Власть имущие поручили ему проследить, чтобы все точки над "I" были расставлены, все трупы, буде они появятся, без шума похоронены. Присоединение к команде Рейни Ли не облегчало эту задачу, но Пол хотел помочь старому другу.

Операция, по сути, была травлей; охотники, принимающие в ней участие, – люди с разбитыми жизнями, ведомые жаждой мести, да новички, совсем зеленые ребята. И темная лошадка Тода Пиплза – Вудроу Пул. Пол не сумел раздобыть биографических сведений о нем по своим каналам в УБН и департаменте юстиции. Это имя не фигурировало ни в одном списке ЦРУ, а также ФБР, секретной службы, полиции или другого учреждения, имевшего отношение к базе данных о персонале правительственных спецслужб. Значит, либо Вуди Пул – псевдоним какого-нибудь тщательно законспирированного агента, либо это свободный художник.

Пол разглядывал людей, проезжавших мимо в легковушках и грузовиках, и гадал, о чем они думают, пока он с Рейни обдумывает план уничтожения безумного маньяка-убийцы. Теперь Мастерсон знал, что этого человека следовало убрать еще несколько лет назад. Пол гнал от себя мысль о своей ответственности за то, что Флетчера оставили в живых. Из-за моральной установки, из-за отказа Мастерсона санкционировать устранение Флетчера погибли невинные люди, покалечены судьбы, и его собственная в том числе. В уравнении больше нет места нравственному параметру. Мартин Флетчер должен умереть.