Посмертное слово

Глава 3

— Во-первых, — продолжала Уинн, — в 1937 году, в двадцать пять лет, то есть в молодом возрасте, Оливия выиграла ралли «Китве — Булавайо» среди женщин.

— Ух ты! — воскликнула изумленная Мередит.

— Это не все, — продолжала Уинн, очень довольная впечатлением, которое произвели ее слова. — Судя по всему, вы ее некролога не читали?

Мередит и Алан покачали головой.

— Ну конечно, в то время вы оба были заняты. Сейчас принесу… И заодно поставлю кофе. Я сейчас!

Она затрусила на кухню, откуда вскоре послышался звон посуды. Через несколько секунд скрипнули несмазанные петли двери черного хода; они скрипнули снова, когда хозяйка закрыла дверь. Гости услышали, как Уинн разговаривает с невидимым пришельцем.

— Они в гостиной, у камина. А ну, иди, да поздоровайся с ними вежливо!

Мередит подняла голову и вопросительно посмотрела на Маркби. Тот лишь пожал плечами. Он, так же как и она, понятия не имел, кто там пришел. Если им повезет, возможно, Уинн удастся отвлечь от ее намерений.

Им не повезло. Дверь скрипнула, и в гостиную вошел кот самого оригинального вида. Если верно говорят, что у кошек девять жизней, этот наверняка жил в последний раз. У него уцелел лишь один глаз и половина уха. В результате выглядел он как настоящий пират. Кончика хвоста тоже недоставало. Кот метнул на гостей взгляд, исполненный лютого презрения, в корне пресекая все их попытки поздороваться, и запрыгнул на подоконник, только что освобожденный Мередит. Там он принялся умываться, поглядывая единственным глазом на чужаков, которые вмешиваются не в свои дела.

Алан наклонился к Мередит и прошептал ей на ухо:

— Жалко, мы не успели сбежать, пока она впускала своего котяру. Зачем, ну зачем ты ее поощряла?

— Я поощряла? — удивилась Мередит. — Да ничего подобного!

— Как бы не так! Ты попросила ее рассказать все с начала, а именно к этому она и стремилась.

Маркби снова откинулся на спинку кресла и сурово посмотрел на поднос с винными бутылками. Хрусталь переливался всеми оттенками радуги. Алан переводил взгляд с рубинового, почти малинового напитка (терновка) на зеленовато-желтое (крыжовенное), светло-янтарное (яблочное) и красновато-коричневое. Последнее, должно быть, и было морковным виски.

— Ах, ерунда! — В светло-карих глазах его подруги появилось обиженное выражение. — Расспрашивал-то ее ты! — решительно заявила она. — Так что это ты проявил любопытство!

«Cogito, ergo sum, — подумал Маркби. — Я мыслю, следовательно, я существую!»

Кот на время перестал умываться и с затаенным злорадством наблюдал за ссорой двуногих.

Маркби поспешил оправдаться:

— Все потому, что она долго ходила вокруг да около! Я пытался немножко ускорить события, чтобы мы могли поскорее ускользнуть домой.

— Алан! Не будь таким грубым. Она так хорошо нас приняла — и своим вином угостила! — Взгляд Мередит, как и взгляд Алана, был прикован к тускло мерцающему ряду разлитых по бутылкам источников наслаждения. — Если честно, по-моему, я перебрала. Хорошо, что она варит кофе. Я немножко под мухой.

— Подожди до завтра! — мрачно пророчествовал Алан. — Утром тебе станет хуже. Особенно после того, как мы просидели здесь полвечера и слушали о приключениях знаменитой гонщицы Пенелопы Питстоп из «Безумных гонок»…

— Тихо! Она возвращается!

Уинн вернулась, размахивая газетной вырезкой.

— Нимрод хоть поздоровался с вами? Нет? Он иногда странно реагирует на гостей. Ничего, скоро он к вам привыкнет и станет очень ласковым.

Нимрод глумливо фыркнул со своего насеста и сосредоточенно почесал задней лапой за ухом.

— Вот, пожалуйста. Единственное фото, которое сумели отыскать в редакции. Оно очень старое. Ее сняли во время войны.

— Действительно старое… — промямлил Маркби.

Мередит взяла вырезку. Да, фотография была явно военного времени. С нее смотрела очень красивая женщина, с волосами завитыми по тогдашней моде кончиками наружу. На ее голове красовалась лихо заломленная форменная фуражка. Мередит принялась читать некролог:

Мередит передала вырезку Маркби; тот внимательно прочел некролог. Уинн молча наблюдала за ними обоими. Алан отложил вырезку в сторону.

— Да, понимаю, куда вы клоните. Жизнь у нее была яркой, интересной и довольно любопытной.

— Вызывает много вопросов, — медленно проговорила Мередит.

— На которые, — ответила Уинн, — почти нет ответов, уж вы мне поверьте! — Хозяйка дома очень разгорячилась. — Вы не представляете, как трудно мне было писать ее некролог! Совершенно очевидно, в ее биографии столько белых пятен! Оливия жила по соседству со мной, но, как вы сами понимаете, я не могла пойти к ней и рассказать, чем я занимаюсь. Поэтому пришлось подстраивать якобы случайные встречи или звонить под разными предлогами и как бы невзначай вставлять интересующий меня вопрос. С таким человеком, как Оливия, которая не слишком-то привечала гостей, это нелегко. Мне пришлось даже записаться в церковный комитет.

— Уинн! — в шутку возмутилась Мередит. — Вы поступили как какая-нибудь бойкая репортерша из бульварной газетенки! Зачем вы это сделали?

Уинн, нисколько не обидевшись, широко улыбнулась в ответ:

— Я добровольно вызвалась собирать пожертвования для нашего приходского священника в фонд восстановления храма. Таким образом, у меня появилась возможность заехать к Оливии под благовидным предлогом. Я убеждала ее участвовать во всяких благотворительных ярмарках, распродажах и прочем. Она отдала мне кучу всякого барахла, одежду, книги, вазы. Выписала парочку чеков на довольно крупные суммы. В общем, проявляла щедрость во всем, кроме разговоров о самой себе! Разумеется, она была хорошо воспитана и не отшивала меня открыто, но, судя по выражению ее лица, считала мои намеки и наводящие вопросы очень нахальными. Поверьте, я, если надо, могу и лису перехитрить! — добавила Уинн. — Но с ней у меня ничего не получалось. К ней было не подступиться… Если честно, мне ее не хватает.

Уинн отпила кофе.

— Естественно, я попыталась зайти с другой стороны, то есть расспросила Джанин Катто. Джанин и рада была бы посплетничать о своей хозяйке, вот только сказать ей было нечего. Говорила, что «миссис Смитон не очень болтлива», поэтому ей ничего не известно. Правда, она знала, что Оливия какое-то время жила во Франции, но насчет всего остального… Джанин ужасно удивилась, узнав от меня, какое интересное прошлое было у ее хозяйки. В конце концов я решила, что Оливия на собственном горьком опыте узнала цену откровенности и выстроила надежную линию обороны против тех, кто пытался вторгнуться в ее личную жизнь.

— Я как раз хотела спросить, — сказала Мередит. — Значит, они с этой Вайолет были любовницами? Тогда понятно, почему она вдруг уехала из Англии. В то время у нас очень нетерпимо относились к нетрадиционной сексуальной ориентации.

— Оливия никогда не скрывала истинной природы их взаимоотношений, — ответила Уинн. — Она была не из тех, кто прятался по углам или притворялся. Видите ли, я верю, что они могли бы остаться в Лондоне, если бы вели себя, как тогда говорили, тактично. Но они не вели себя тактично. Во всяком случае, Оливия. Вайолет Доусон, возможно, и предпочла бы маскироваться за скромным фасадом старой школьной дружбы. У нее, дочери сельского священника, не было денег. Насколько мне известно, до того, как они с Оливией зажили общим домом, Вайолет жила в качестве так называемой компаньонки у целого ряда пожилых дам. Ведя такую жизнь, она приучилась считаться с мнением других людей. Она ведь понимала, насколько это, в конце концов, важно. Зато Оливия никогда ни с кем не считалась. Она искренне не понимала, почему Вайолет всех боится. Оливия была красива, энергична, и у нее имелись собственные средства. Она всегда попирала общепринятые правила поведения, но даже и при таком образе мышления можно найти компромисс, который устроил бы всех. Например, веди они с Вайолет богемную жизнь или даже будь они сторонницами радикальных общественных идей, их поведение сочли бы просто эксцентричным. Но Оливия была очень богатой женщиной, которая всю жизнь привыкла делать только то, что ей нравится. Ей просто не приходило в голову, что когда-нибудь она может зайти слишком далеко, оскорбить кого-то и поплатиться за это. Она не представляла, что платить придется очень дорого. И еще меньше — что расплачиваться за ее сумасбродство придется кому-то другому.

Короче говоря, она не представляла, что кто-то может вмешаться в ту жизнь, которую она хотела вести. Она ошибалась. Кое-кто мог вмешаться в ее жизнь — и вмешался. Оливия не поладила со своим деверем, Лоренсом Смитоном. Узнав о ее отношениях с Вайолет, Лоренс пришел в ярость. Он счел это оскорблением памяти своего брата Маркуса. Он организовал настоящую травлю. Оливия бы выдержала бой, но бедняжка Вайолет страшно страдала; дело едва не кончилось нервным срывом. Оливию буквально вынудили уехать за границу — даже ей пришлось признать, что другого выхода нет. Уверена, про себя она всегда считала эту ссылку временной. Не поражением — с поражением она бы ни за что не смирилась, — а стратегическим отступлением.

— По-моему, этот Лоренс поступил с ними довольно несправедливо, — заметила Мередит.

Алан поерзал в кресле.

— Мы ведь не знаем, почему Лоренс их травил. Возможно, он считал, что нетрадиционная ориентация вдовы его брата бросает тень на сексуальные пристрастия самого Маркуса. В конце концов, нам ведь неизвестно, что за отношения связывали Маркуса и Оливию, когда они поженились.

— По-вашему, они заключили брак по взаимному расчету? — кивнула Уинн. — Ну да, как вы и говорите, нам ничего не известно. Конечно, Лоренс повел себя жестоко, и остальные последовали его примеру. Оливию перестали принимать в обществе. О них рассказывали всякие небылицы и сплетничали. Некоторые из кожи вон лезли, чтобы побольнее задеть их; хихикали по углам, зная, что Оливия или Вайолет примут оскорбления близко к сердцу.

Алан вдруг попросил:

— Расскажите об околевшем пони!

Мередит окинула любимого изумленным взглядом; ей с трудом удалось подавить усмешку.

— А, пони… Его отравили! — С этими словами Уинн, выказавшая хорошее знание человеческой психики, встала. — Кстати, у меня есть его снимок. Только что вспомнила!

— Значит, тебе совсем не все равно! — укоризненно заметила Мередит, как только хозяйка вышла из комнаты. — Ты просто умираешь от желания забросать ее вопросами.

— Я ведь человек! — оправдывался Алан. — Да, кое-что меня действительно заинтересовало. Но не чрезмерно.

— Знаешь, — с серьезным видом заметила Мередит, — я никогда не считала тебя ханжой! Почему бы тебе не признаться, что тебя, как и меня, заинтересовала эта история?

— Потому что она меня совсем не заинтересовала! И я объясню тебе почему! — Алан наклонился вперед, при этом светлая челка упала ему на лоб. — Потому что Уинн хочет во что-то меня втравить! Думаешь, она просто так нам все рассказывает? Она уверена, что здесь случилось что-то странное. Я имею в виду не прошлое — во всяком случае, не далекое прошлое. Речь идет о сравнительно недавних событиях. Но доказательств, с какими можно обратиться к местным представителям закона, у нее нет. Вот увидишь, она попросит, чтобы я расследовал дело, так сказать, полуофициально!

Мередит нахмурилась:

— Интересно, жив ли еще старый Лоренс?

— Если он и жив, ему сейчас за восемьдесят, не меньше, и нет никаких оснований полагать, что его чувства к бывшей невестке изменились. Однако он уже староват для того, чтобы травить пони! В общем, я глубоко убежден: что бы здесь ни происходило, нам не стоит вмешиваться.

— Его снял Макс… — Уинн уже вернулась и протягивала им снимок. — Макс Кромби сфотографировал пони в прошлом году, до того как его дочка Джули получила собственного любимца. Вот, смотрите. Давайте-ка зажжем камин. По вечерам здесь довольно промозгло!

Мередит взяла фотографию. На ней была изображена хорошенькая девочка с длинными светлыми волосами, которая сидела на пони в загоне. На заднем плане высилось большое дерево. Сбоку на снимок падала чья-то тень — мужская или женская. Она расползлась по земле. Уинн указала на тень, протягивая снимок стоящему рядом Маркби.

Он взял снимок и кивнул.

— Это не фотограф, — сказал он. — Тень падает сбоку. Фигура… похоже, женская… в юбке. Но тени обманчивы…

— Возможно, — тихо заметила Уинн, — это Оливия.

— У меня вопрос! — воскликнула Мередит, не обращая внимания на болезненный тычок между лопатками. — Насчет фотографий. Вернее, насчет того снимка над некрологом. Вы сказали, он единственный, да и тот сделан в войну. Но ведь паспорт у нее наверняка имелся?

— Она его уничтожила — по крайней мере, среди ее документов никакого паспорта не нашли. И никаких данных о том, что она запрашивала паспорт для поездок за границу, не сохранилось.

— Но ведь она много лет прожила во Франции, — не сдавалась Мередит. — Должно быть, ей приходилось продлевать первоначальный паспорт или получать новый — скорее всего, в ближайшем консульстве.

Уинн покачала головой:

— Признаюсь, я не пыталась расследовать дело с этой стороны, но она покинула Францию в семидесятых годах. Так долго никакие документы не хранятся, верно? Я имею в виду прошение о продлении паспорта.

Мередит вздохнула:

— Да, наверное, его уничтожили много лет назад.

— Что же пони? — с легким раздражением напомнил Маркби. — Услышим ли мы когда-нибудь, что случилось с несчастным животным?

— Стояло жаркое лето, — начала Уинн. — Дождей не было несколько недель, и трава не росла. Пони Оливии обычно круглый год пасся в своем загоне и щипал травку, а в это лето корма ему не хватало. Должно быть, он бродил кругом и искал хоть что-нибудь сочное и съедобное. К сожалению, он нашел какой-то крестовник… Кажется, его называют крестовник оксфордский. В общем, растение очень ядовитое для скота. Как только пони заболел, вызвали Рори Армитиджа, нашего ветеринара, но, кажется, яд, содержащийся в крестовнике, очень коварен. Он действует не сразу, накапливается в организме. К тому времени как проявились симптомы, было уже слишком поздно. Пони издох. Оливия прямо обезумела от горя. Она настояла, чтобы животное похоронили в загоне. А это было нелегко! — Уинн пылко закивала. — Земля там была твердой, как железо! Спросите Рори. Он там был.

Маркби вытянул ноги и смерил Мередит слегка покровительственным взглядом.

— Весьма прискорбное происшествие. Естественно, миссис Смитон расстроилась. Но вряд ли его можно назвать зловещим! Ведь пони отравился случайно.

Уинн помешала сахар в чашке и негромко сказала:

— Вам имеет смысл потолковать с Рори.

— Ну а что там с оторванной подошвой домашней тапки? — напомнила Мередит.

Уинн просветлела:

— Ах да, конечно! Тапки у нее были старые, и у одной отрывалась подошва. Джанин, приходящая домработница, все время напоминала Оливии, чтобы та купила себе новые тапочки. Джанин добрая девушка, хотя и одевается странновато, да и мальчишки у нее… нет, не буду сбиваться с темы! Так вот, Джанин вырезала из журнала рекламное объявление, в котором предлагались тапочки из овечьей шерсти, такие, как любила Оливия. Она принесла купон Оливии и велела заполнить и выслать на адрес магазина вместе с чеком. И ездить никуда не надо, тапочки пришлют по почте. Оливия так и сделала недели за три до рокового падения. Вот что еще особенно печально. Новые тапочки прислали через день или два после ее падения. Должно быть, деньги по чеку успели прийти до ее смерти. Фирмы, что торгуют товарами по почте, обычно присылают заказы через двадцать один день… Поверенный Оливии разрешил Джанин взять новые тапочки себе. У покойной было столько имущества, что пара тапок роли не играла. И потом, кому они нужны? В своем завещании Оливия отказала Джанин небольшую сумму, пару сотен фунтов. В дополнение к деньгам девушка получила и тапочки!

— Она упомянула в своем завещании еще кого-нибудь?

— Фонд восстановления местной церкви. — Уинн снова широко улыбнулась. — Так что хоть здесь мои усилия оказались не напрасными! Она завещала фонду две тысячи фунтов. Юной Джули Кромби тоже завещано две тысячи — на ее лошадиные расходы. Кроме того, небольшая сумма завещана Рори, потому что он заботился о ее питомцах, и доктору Барнетту, потому что он был к ней добр. Каждому досталось около тысячи фунтов и по безделушке на память. Кажется, она даже оставила по двести фунтов Эрни Берри и его сыну, хотя могла бы с таким же успехом перевести долю Эрни напрямую в «Королевскую голову», где они все равно в конце концов окажутся!

Уинн пожала плечами и вздохнула:

— Все остальное будет выставлено на аукцион, а вырученные средства пойдут на благотворительные цели. Кстати, довольно трудно было разобрать все ее вещи. Но дом теперь пуст и подготовлен к продаже. Он недалеко отсюда: налево и в гору. Конечно, сад изрядно зарос, зато сверху открывается живописный вид. И сам дом очень красивый. Надеюсь, его купит человек, способный ценить прекрасное.

— Интересно, сколько за него запросят…

При упоминании сада глаза Маркби подернулись дымкой.

— А давай сходим и посмотрим? — предложила Мередит. — Завтра! У кого ключи от дома? У поверенного или агента по недвижимости?

— И у того и у другого, но они живут в городе. Если хотите взглянуть на дом, ключ есть еще у Джанин. Она время от времени наведывается туда, проветривает, вытирает пыль и так далее. Она даст вам ключ, если я пойду с вами и поручусь за вас.

Уинн радостно улыбнулась обоим гостям.

Маркби вздохнул. Любовь к садоводству — его ахиллесова пята.

— Ладно, если мы сходим и посмотрим, ничего страшного не случится. Завтра же возьмем ключ у Джанин. А пока… уже поздно, и нам пора. Спасибо, Уинн, за прекрасный вечер!