Постельный режим

64

В 5.30 Том ушел на работу, злобно хлопнув дверью.

Два часа спустя я тяжело опустилась на тахту, и тут зазвонил телефон.

— Приветик, Кью, доброе утро, — весело прочирикал голос на том конце провода. — Это Линн из «Кримпсон Твайт».

Ах да, секретарша моего мужа, подумала я про себя, очаровательная Линн, длинноногая Линн, шустрая Линн, женщина, которую мне надо было бы гнать из города поганой метлой, если бы не ее глубокая и непоколебимая преданность столь же очаровательной Алисе.

— Только что звонил Том, он забыл дома кое-какие бумаги, пару папок. Я пошлю за ними курьера. В восемь будешь дома?

В восемь? Дайте-ка подумать…

— Курьер знает, где их искать, так что для тебя никакого беспокойства, я просто хотела тебя предупредить, чтоб не удивлялась, когда он придет. Счастливо! — Щелк.

Я огляделась. На радиаторе-скамейке нет, на тумбочке нет, на кресле нет… ага, вон где, на столике у двери на кухню. Толстая черная папка и тоненький синий файлик — на вчерашнем номере «Таймс», но под кипой послеродильного обмундирования (мягко выражаясь, «одежды на переходный период», то есть громадных трусов, широченных футболок и лифчиков с умопомрачительной цепочкой букв на этикетке). Вчера днем доставили. Я доковыляла до стола и вытащила папки, чтоб были наготове. Конечно, вставать с постели мне нельзя, но как-то не очень хочется, чтоб курьер рылся в моем послеродовом исподнем.

Синий файл не был подписан. На корешке толстой папки значилось: НЕДВИЖИМОСТЬ — ТЕКУЩИЕ КЛИЕНТЫ — ДЛЯ ПОДАЧИ ИСКОВ.

Я воззрилась на папку. Недвижимость. Текущие клиенты. «Кримпсон». Хм-м.

Покраснела от стыда и отложила папку. Господи, о чем я только думаю? «Ты ведь уже это проходила. И приняла нравственное решение», — воззвала я к самой себе со строгостью профессора философии. Сунуть нос в личные бумаги Тома — это в равной мере серьезный этический проступок и супружеское предательство.

«Этика-шметика, — произнес другой голос — строптивой, подбоченившейся феминистки. — А этично оставлять беременную жену на весь день одну-одинешеньку и ставить карьерные интересы выше интересов собственного ребенка? Да пошли эти профессора философии куда подальше!» Я открыла папку и заглянула внутрь.

Кончики пальцев были точно наэлектризованы, лицо пылало от жгучего стыда. Но нервная дрожь тут же и стихла: в папке ничего интересного для меня не оказалось. Обычная юридическая дребедень: судебные документы вперемешку с заметками по разным делам, одни сколоты большими зажимами, другие — россыпью, с которой еще надо разбираться. Должно быть, потому они и нужны Линн, решила я. Секретарша высвободила утро, чтоб навести порядок в бумажном хаосе Тома. Я даже мысленно сделала мужу строгий выговор. «Право слово, — нравоучительно сказала я про себя, — тебе, мой дорогой, стоит внимательнее относиться к своим документам. У тебя здесь заметки по пятнадцати разным клиентам, если что потребуется, в этой куче нипочем не отыскать! Это вот что?.. Корпорация “Фред Траск”, отели “Биллман и Хесселхофф”, инвестиционная компания “Голдвью Морган”, застройщики “Рэндолл”»…

Застройщики «Рэндолл». Я сглотнула. Словно тысяча красных муравьев забралась под кожу ладоней.

Передо мной была стопка бумаг, помеченных неразборчивым, угловатым почерком Тома, с прикрепленным наверху желтым листочком «Отправить по почте». Примерно пятнадцать сколотых вместе страничек — это что? Эх, договор на аренду (я успокоилась или не успокоилась?) собственности на окраине, на 128-й улице. О доме напротив ничего, ровным счетом ничего. Хотя погодите…

Между седьмой и восьмой страницей засунуто сложенное вдвое письмо. Вытаскиваю, разворачиваю. В глаза бросается часть предложения: «…теряют тысячи долларов только на текущем ремонте и налогах, принимая во внимание возможный доход от арендной платы, исчисляемой по рыночной стоимости…»

Я поспешно сложила листок. Что я делаю? Сердце едва не выпрыгивало из груди. Малыш небось голову ломает — что за мощный выброс адреналина? Одну-две минутки я раздумывала. Что-то насчет доходов Рэндоллов и их потерь при растущих ценах на рынке недвижимости — это может касаться чего угодно, а к моему дому (каким я его теперь считала) вообще не иметь никакого отношения. Вполне вероятно, это о договоре на аренду здания на 128-й. Да, похоже на то. Я решительно сунула письмо на место, положила обе папки на стул у двери и вернулась к тахте.

Снова улеглась, натянула на ноги шерстяной плед и включила телевизор. Судья Джуди[32] вершила правосудие, то есть настоящее правосудие, для народа, это вам не та бодяга, которой занимается большинство из нас, профессионалов. Судье Джуди не по силам исправить вред, который мужнина любовница нанесла вашей семье, вашей машине и вашему чувству собственного достоинства, но она может разразиться обличительной речью и сыпать нравоучениями пять минут подряд. Она может жонглировать такими словами, как «хорошо» и «плохо», и вы, да все мы начинаем чувствовать себя более защищенными. Удар молотка. Получите! Готово решение без всяких мудреных закавык типа кто когда сколько платит, по каким дням недели вы встречаетесь со своими детьми и кто куда едет на Рождество, на Новый год и на дни рождения.

«Не смотри на черную папку, не смотри на черную папку», — твердила я себе, но если куда и смотрела, то на черную папку. Она приобрела надо мной мистическую власть. Побожиться готова — эта клятая папка только что огнем не пылала там, на стуле возле двери. Возможный доход от арендной платы, исчисляемой по рыночной стоимости (вполне безобидная фраза), теряют тысячи долларов только на текущем ремонте и налогах… Письмо может быть о чем угодно, в который раз напомнила я себе. С минуты на минуту явится курьер, и потом я весь день буду думать, что это про дом наших греков, а оно, может, вовсе и не про него. Примерно без четверти восемь я сказала себе, что лучше прочесть письмо прямо сейчас, убедиться, что к злополучному «греческому» дому оно не имеет никакого отношения, и со спокойной душой забыть про него. Да, так будет лучше всего.

Я откинула плед, доковыляла до стула, открыла папку, порылась в бумагах и вынула письмо. СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА, КОНФИДЕНЦИАЛЬНО — было написано наверху рукой Тома. Собственно, это была распечатка составленного четыре дня назад электронного письма Филу, начальнику Тома. Суть документа (насколько помнится) такова:

Фил,

Валерии теперь все известно, так что у тебя будет твердая почва под ногами. Думаю, Колман Рэндолл (отец) сам объяснялся с ней на прошлой неделе. Он договорился встретиться с Джоном во вторник, речь, по всей видимости, пойдет о судебном процессе по делу о торговом пассаже (однако, зная Дж., можно не сомневаться, что вопрос о ложном обращении в Отдел по ремонту жилищного фонда непременно всплывет).

Советую прихватить с собой Стюарта, он обрисует историю вопроса. Если коротко: Рэндоллы несут серьезные денежные потери из-за квартир с фиксированной арендой на Восточной Восемьдесят третьей; теряют тысячи долларов только на текущем ремонте и налогах, принимая во внимание возможный доход от арендной платы, исчисляемой по рыночной стоимости. Будем предельно откровенны: К. Р. знал, что в последние годы ОРЖФ резко отрицательно относится к просьбам о разрешении на снос недвижимости, он хотел выставить жильцов и за небольшое вознаграждение отправить в бараки. В свое оправдание он все ссылается на дом № 823 на Парк-авеню, а в правовую сторону дела особенно не вникает. Стюарт уверен, что К. Р. откровенно лгал по поводу отношения штата к плесени и мерах, штатом предписанных. К нам он обратился только потому, что жильцам удалось заполучить высококлассного юрисконсульта, и теперь он в ужасе от того, что все дело выходит из-под контроля.

Несомненно, адвокаты жильцов посоветуют им требовать максимума, возможно — штрафных санкций. Прямо скажем, поведение Рэндоллов омерзительно. Я зачитал К. Р. закон о нарушении общественного порядка и поднял вопрос об исправлении ложного обращения в ОРЖФ, для чего необходимо…

В дверь позвонили. Все вернуть на место, быстрее! А руки вдруг будто одеревенели. Непослушными пальцами я торопливо сложила письмо и сунула в договор. Да как же оно все лежало, в каком порядке? Снова звонят, черт, черт! Я запихала всю стопку в черную папку, захлопнула и, расплывшись в самой невинной и очаровательной улыбке, открыла дверь. Лицо курьера выражало кротость и скуку человека, каждый день рискующего своей жизнью на автострадах Вест-Сайда. Не глядя в глаза, я вручила ему папки. Он пробормотал что-то невразумительное и исчез.

И вот я снова одна (мама рыщет по городу в поисках школы йоги), весь последний час предаюсь размышлениям: что именно я выяснила, что мне теперь известно такого, чего я не знала раньше? Шарики у меня в голове ворочаются медленно, словно в густой патоке. Подытожим: Рэндоллы засуетились; письмо, которое я велела Фэй разослать, сработало; жильцам того и гляди на блюдечке поднесут отступные, положенные по закону. Но есть в письме и кое-что поинтереснее. Том «зачитал» Колману Рэндоллу «закон о нарушении общественного порядка». Напомнил ему о нравственном долге. Том считает поведение Рэндоллов «омерзительным».

Вот это уже в духе человека, за которого я вышла замуж. Человек, составивший служебную записку, выражается как юрист, который полагает, что требования Алексиса и миссис Г. обоснованны, что битва справедлива и победа за ними. И за мной, естественно. Но есть и ложка дегтя — я не должна была это читать. Я не должна ничего этого знать, потому как не должна была совать нос в папки мужа. Если Том узнает, что я рылась в его документах, чтобы найти информацию, полезную для моих друзей, он перестанет мне верить. Как я докатилась до такого?

Есть только один выход…

Я только что звонила Тому. Набирала номер, а у самой ни малейшего представления, что сказать. Ту-у… ту-у…

— Да?

— Том, — начала я и осеклась.

— А, это ты, Кью, — сдержанно откликнулся он. — Что ты хотела?

— Я… э-э… просто хотела узнать, получил ли ты свои папки. Курьер приезжал за ними в восемь. Они были на столе, рядом с кухней, — пролепетала я. — Под моими вещами. Под разным бельишком. В общем, я… решила проверить.

— Да. Они у меня. Спасибо.

И долгое, долгое молчание.

— А ты… э-э… приедешь обедать? — Я была близка к отчаянию.

— Нет, не приеду, — сухо сказал он. — Думаю, не получится. Знаешь, Кью, я сейчас страшно занят, сроки поджимают, совсем нет времени. Дома поговорим, ладно? — Он повесил трубку.

Всю свою сознательную жизнь — черт, да с тринадцати лет! — я мечтала создать крепкую и счастливую семью. Знаю, каково это — расти в доме с пустым стулом во главе стола. Знаю, каково это — поставить, по рассеянности, прибор перед этим стулом, а потом, спохватившись, с отвратительным чувством ужаса и стыда убирать его, надеясь, что никто из домашних не заметил. Знаю, каково это — когда твоя мать потухшими глазами смотрит в окно, а на лице у нее написано, что будь ее воля, она предпочла бы болтаться на фонаре. У моего ребенка будет иная жизнь, девчонкой думала я, впиваясь ногтями в собственную руку, глубже, глубже, глубже. Моим детям если и придется жаловаться, то только на то, что родители вечно целуются у них на глазах («Фи-и-и, опять лижутся, сейчас стошнит!»). Но похоже, я управляюсь с семейными делами так же паршиво, как мои собственные родители, — по-другому, по другим причинам, но так же паршиво.