Постельный режим

7

Уже три часа, как Том отбыл на работу, а я держусь — в Интернет не залезаю, страшилок не читаю. Вместо этого я:

1) съела три куска пахлавы;

2) …

Все. Нет, еще смотрела в окно на серенькое, промозглое, слякотное утро и наблюдала, как пожилой джентльмен в доме напротив лупит по телевизору, чтоб тот заработал. Потом листала телефонную книжку, прикидывая, с кем бы хотелось поболтать (ни с кем), и минут двадцать дремала. Ощущение, что я на этом проклятом постельном режиме месяца полтора, не меньше. Неужели прошло всего восемь дней?

Все еще никак не могу придумать, чем заняться, — разве что снова начать паниковать? Надо думать о чем-то другом. Позвоню маме. Скорей всего, этого делать не стоит. Все равно позвоню.

Ну что ж, в конечном счете все оказалось не так скверно. Мама пребывала в хорошем настроении, поскольку школа йоги принесла в этом квартале неплохую прибыль.

Если честно, она вообще здорово повеселела с тех пор, как ушла с «пристойной» работы в банке и открыла эту школу. Нельзя сказать, чтобы я целиком была на ее стороне, когда она впервые поделилась со мной своими планами; откровенно говоря, я боялась, что она превращается в заурядную стареющую одиночку — летящие восточные наряды, ароматические курения, диковатые прически и все такое. Теперь вижу: восточные наряды ей к лицу, ароматические курения она приберегает для особых случаев, а безумные прически не мешают ей прекрасно вести дело. Всего за несколько лет мама превратила школу в прибыльное предприятие. Она, надо отдать ей должное, нашла свою нишу и своих клиентов, а именно шестидесятилетних теток с кучей свободного времени, которым не хочется скрипеть суставами перед гибкими двадцатилетками. Я сама не была у нее ни на одном занятии, но Дженни уверяет, что это полный восторг — штук пятнадцать бодрых бабулек в тренировочных костюмах и тапочках силятся выполнить «кошку» и ржут как сумасшедшие, когда у них ничего не выходит. Мать они обожают. Интересно, как ей удается оставаться такой терпимой и снисходительной к промахам других? Мои проступки вырастают в ее глазах до преступлений вселенского размера.

Я часто думаю — как бы все сложилось, не брось нас отец, когда мне было тринадцать? Может, в конце концов мама и сама выставила бы его за дверь. Он был моим папой, и я его любила, но большего неудачника свет не видывал. Сколько себя помню, он пытался сочинять песни — и с каждой проваливался. Что верно, то верно: на рояле он играл прекрасно и голос у него был чудесный, никогда не забуду, как он в ванной пел нам с сестрами военные песни. Нет-нет, не думайте, сам он в армии не служил и на войне не был — ему нескольких лет не хватило. Оно, должно быть, и к лучшему, потому что он не сумел бы прорваться и через забор из папиросной бумаги, как говаривала мама. Половину жизни он прожил на пособие по безработице, а другую половину перебивался временными заработками — то садовника, то учителя на подменах, то организатора детских праздников (моей коллекции собачек, скрученных из длинных воздушных шариков, завидовали все друзья). И вдруг (мне тогда не было еще и двенадцати) завязал бурный, абсурдный роман с соседкой. Та вечно расхаживала в халате и бигуди, прибираясь в чужих домах, но мечтала преподавать игру на классической гитаре, ни больше ни меньше. Они перебрались в Брайтон, и с тех пор я отца практически не видела. Он умер от сердечного приступа, когда я училась на первом курсе университета.

Я всегда подозревала, что если б он не ушел, у матери оставалось бы гораздо меньше энергии на разносы трем своим дочкам. А так мы полной мерой хлебнули ее норова. Мама твердо решила: мы будем похожи на нее, а не на отца. «Надежность и уверенность в будущем — вот ваш девиз», — повторяла она. Мама хотела, чтобы мы все получили хорошее университетское образование, желательно в Оксфорде (в своей семье она первая получила высшее образование, но в те годы Оксфорд был недосягаем для дочери простого рабочего, и в результате она оказалась в Саутгемптоне). После чего нам надлежало прочно обосноваться в одной из «достойных профессий», чтобы самый дух йоменства выветрился из семьи. Я, дочка-отличница, шла точно по маминому расписанию, как курьерский поезд, пока не нашла работу в Штатах. Это в мамины планы не входило. По ее представлениям, Америка — страна мошенников, шарлатанов и сомнительных типов в гетрах и фетровых шляпах. Сколько раз звала ее в гости, но она неизменно отказывается; полагаю, все ее устои рухнут, когда выяснится, что на самом деле жители Нью-Йорка не тусуются в подпольных притонах и не закатывают врагов в бочки с бетоном.

Теперь она у нас гуру престарелых дам и ярый поборник континентального рабочего дня. А в ее варианте — «жизненных ритмов». Мамина теория «жизненных ритмов» чрезвычайно привлекательна, если вам перевалило за шестьдесят, — в нее, в эту теорию, добывание хлеба насущного никак не вписывается. Зато необходимо спать, сколько хочется, совершать регулярные вояжи на курорты южного побережья Франции и (что произносится особо вкрадчивым тоном) отдавать своей семье всю энергию. На практике сие означает неизменное порицание вашей старшей дочери за то, что та живет в пяти с половиной тысячах километров от вас. А также, разумеется, вы получаете полное право принимать оскорбленный вид, буде названная дочь заговорит о нагрузке на работе, нехватке времени для общения с мужем и сложности сочетать работу и семью. На самом деле теория потрясающая, потому как благодаря ей вам нет нужды сочувствовать своей старшей дочери ни по одному из перечисленных моментов, вы просто заявляете ей, что в идейном смысле ее жизнь глубоко ущербна, и, по чести сказать, как может быть иначе? И когда же, наконец, блудная старшая дочь прозреет и возвратится в страну, где царит выдержка и здравый смысл, в страну, где семейные ценности все еще пребывают (да, пребывают!) на первом месте! В конце концов, взгляни на Элисон…

Элисон стала образцовой маминой дочкой, ее звезда взошла, когда моя стремительно катилась вниз. А как она следует теории «жизненных ритмов»! Спит до самозабвения, не вылезает с курортов и при этом умудряется находить время для детей. Как оказалось, мама вовсе не хотела, чтоб мы работали по специальности, ей всего-то и нужно было, чтоб все мы повыскакивали за богатеев, которые и станут за нас вкалывать. Жаль, я не доперла до этого раньше, не пришлось бы столько мучиться.

Впрочем, сегодня, уж не знаю почему, мамочка оперативно управилась с подковырками и мы мило поболтали о семейных делах. Ей не нравится нынешний друг Дженни, я тоже его не одобряю, так что тема вполне безопасна. Мой непредсказуемый дядя Ричард (мамин старший брат) неделю назад продал с убытком свою хибару на Мальте — еще одна безобидная тема, поскольку мы обе приходим в совершенно непристойный восторг от любых злоключений дяди Ричарда. Кроме того, мама поведала о планах расширить в следующем году йоговый бизнес — хочет нанять второго инструктора. А что? Прекрасная мысль, хотя бы начнет чаще выезжать на свои курорты и, может быть, — повторяю, может быть, — выберется к нам, познакомится с внуком. Смешно, но, несмотря на всю ее сдвинутость на семье, маме и в голову не пришло приехать, пожить со мной недельку-другую, пока я на постельном режиме. Говорит, что не может бросить школу. Вот вам отличный пример того, как работа перебегает дорожку семье! (Но сказала ли я это в трубку? Нет, разумеется, нет. «Вы пока ладите, — шепнул мне на ухо голос послушной дочери. — Не стоит раскачивать лодку. Скажешь в другой раз». Как бы не так. Духу не хватит.)

Съела сэндвич с ветчиной, чипсы и банан, которые час назад оставил Том, и вот уже двадцать минут с надеждой поджидаю Брианну. Но похоже…

Слава богу, Брианна объявилась — как раз когда я была готова совершить харакири от голода и скуки. А Брианна, оказывается, не так проста. Сегодня она притащила из кулинарии целое блюдо лапши с сахарным горошком, а из немецкого гастронома за углом — кекс, пакет марципанных шариков и коробку изумительного печенья (бисквит тонкий, чуть маслянистый и хрустящий, с кусочками белого, темного и молочного шоколада).

И как повелось, в расплату за гастрономическую щедрость — тридцать пять минут рассусоливаний на тему Женатого мужчины. Дело приобретает все более дурной оборот. У Женатого мужчины (ЖМ) и Замужней женщины (ЗЖ) двое детей, и ЗЖ только что объявила ЖМ, что беременна третьим. Брианна считает это хитрым ходом со стороны жены. «Забудь про жену, — подумала я про себя. — Может статься, хитрит как раз ЖМ…» Разумеется, парню пришлось объяснять, каким образом женщина, до которой ему «противно дотрагиваться», забеременела. Брианне он заявил, что все произошло случайно и довольно давно, несколько месяцев назад, когда его тесть свалился с сердечным приступом. Так, так… Доводилось ли нам прежде слышать о сердечном приступе папы ЗЖ? А об ее неутешном горе и, как следствие, острой потребности в сексе? Нет, не доводилось. Но Брианне до лампочки. Проглотила все как есть — с наживкой, удочкой, крючком и грузилом. Парень-то, надо признать, не промах, знает свое дело: отыскал единственную женщину во всем Нью-Йорке, которая еще не слыхала этой песни, и пудрит бедняжке мозги на всю катушку. К несчастью, чем ближе мы сходимся с Брианной, тем больше нескромных подробностей она на меня вываливает. А потому теперь мне известно, что:

• он обожает, когда она напяливает алое бархатное бюстье, черный пояс и чулки в сеточку («Моя жена всегда так стесняется…»);

• его любимая забава: она одевается как шлюха (ну вы понимаете, как шлюха, которая носит красное бархатное бюстье), а он, проезжая мимо, будто бы «снимает» ее;

• она в общем-то не против и дальше ублажать его вышеозначенным способом, однако у нее имеются серьезные опасения («Кью, меня же могут арестовать!»);

• жена постоянно издевается над его дряблым телом и растущим брюшком, а Брианна дает ему почувствовать себя Настоящим мужчиной (ха!).

Брианна излагает, а я знай себе заглатываю лапшу и с деланным интересом внимаю ее россказням. Хотя кому я вру — история ее сексуальной жизни к этому времени уже занимает меня не на шутку. Мое-то алое бархатное бюстье давным-давно затерялось в глубинах ящика с носками, а наше с Томом воображение не идет дальше домика где-нибудь в пригороде, с тремя спальнями, приличным садиком и плитой «Викинг».

Короче, вы поняли — когда Брианна отправилась назад в контору, я проводила ее чуть не с сожалением. Она, может, не семи пядей во лбу, но не в пример занимательней четырех стен нашей желтенькой гостиной.