Потерян в море

Глава 7. Алые нити

Нежные лучи восходящего солнца проникали сквозь неплотные шторы, смело заглядывая в прорехи и высвечивая кружащуюся в воздухе пыль. Они безжалостно сгоняли покрывало мрака, представляя небольшую комнатку без прикрас. Старый шкаф, чья зеленая краска выцвела и местами облезла, молчаливым стражем замер недалеко от двери. Рядом расположился массивный стол, частично закрытый небрежно брошенной одеждой, неровным пологом свисающей с краю. Лучи падали и на широкую кровать, беззастенчиво играя на рыжих локонах, раскиданных по подушке, заставляя их вспыхивать ярче, чем ночные костры. Мрак нехотя отступал. Позволял солнцу коснуться изящного изгиба женских бедер, перейти по худой руке, усыпанной веснушками, на загорелую грудь, покрытую шрамами, робко коснуться длинных ресниц, чтобы попытаться проникнуть сквозь закрытые глаза и вырвать из сладких объятий сна.

Грахго, цепляясь за остатки дремы, начал отворачиваться. Но громкие крики тропической птицы, ворвавшиеся через открытое окно, жестоко вонзились в голову, грозясь расколоть ее на сотни осколков. Нехотя открыв глаза, капитан облизнул пересохшие губы и перевел взгляд на клочок неба, виднеющегося сквозь пальмовые листья.

Еще было чертовски рано. Даже далекие крики перепивших гуляк явно говорили об этом. Фанатик, решивший продолжить сон, осторожно перевернулся на бок, утыкаясь носом в рыжую макушку и крепче прижимая к себе хрупкую женскую фигуру. Он уже мягко погружался в манящую невесомость, когда в дверь тихо, но требовательно постучали, резко и беспардонно вырывая сознание обратно в реальность. Женщина в его руках недовольно зашевелилась. Когда стук повторился, она, скривив тонкие губы, все же открыла глаза.

— Пошли их к черту, — сонно пробормотал Грахго, тяжело вздыхая.

Но рыжая, не стесняясь своей наготы и подтягиваясь на ходу, уже поднялась. Подхватив с пола халат, она накинула его на плечи, прежде чем приоткрыть дверь и выскользнуть в коридор.

Грахго лениво проводил ее взглядом, раздумывая: имеет ли смысл попробовать еще поспать или лучше бросить это гиблое дело? Звон разбитой бутылки за окном склонил чашу весов в сторону последнего. Не торопясь он направился в небольшой закуток за ширмой, где располагалась пустая бадья для омовения, низкий столик с тазом и мутное зеркало. Холодная вода помогла прогнать остатки сна и прояснить голову. Утро уже не казалось испорченным. Фанатик замер напротив зеркала, оглядывая свое отражение.

— Надо бы побриться, как вернусь на корабль, — проведя ладонью по порядком отросшей щетине, негромко заметил капитан.

Большинство пиратов редко заботились о своем внешнем виде, позволяя волосам расти, как им вздумается. Но Грахго так и не смог избавится от привычки ходить гладко выбритым. Это отнимало время, иногда мешало, но так и осталось неотъемлемой частью его жизни. Из самолюбования и размышлений Фанатика вернул женский голос:

— Я бы смотрела вечно на эту картину: сильный мужчина в лучах солнца… — рыжая демонстративно оглядела Грахго, прикусив нижнюю губу. После чего с сожалением вздохнула: — Но прибегал мальчишка угольков.

— Что-то случилось? — Капитан моментально нахмурился.

— Говорит, есть интересные вести. Просил заглянуть.

Она подошла ближе к Фанатику, с нескрываемым самодовольством касаясь пальцами фиолетовых отметин на его животе и груди, оставленных ее губами этой ночью. Но капитан лишь мимолетно скользнул взглядом по фигуре рыжей, едва прикрытой халатом, прежде чем отвести от себя руку и направится к вещам.

— Не время, Скарлетт.

— Для любви всегда есть время, мой дорогой капитан.

Грахго пропустил ее ироничную реплику мимо ушей, поспешно одеваясь. Порой он жалел, что связался с рыжей бестией, владеющей одним из многочисленных борделей в Гар-Нуэра. Она уже не была молода, но увядающая красота ее яркого лица еще обладала удивительной силой, способной притягивать к себе мужчин не хуже куска сырого мяса, вокруг которого непрестанно летают осы. Вот только в Скарлетт кипела ирландская кровь, смешиваясь с женским коварством, что не позволяло ставить ее на одну ступень с другими шлюхами. Она вертела пиратами, напоминая серого кардинала, умело дергающего за ниточки. Поначалу Грахго и сам попал в эти сети, утонув в синих глазах и запутавшись в рыжих локонах, затягивающихся на шее сильнее с каждой попыткой вырваться. Все же, благодаря нему и еще паре таких же наивных дураков она теперь была не просто шлюхой, а хозяйкой борделя. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы в какой-то момент Грахго не осознал, что остыл. Он достаточно узнал ее, чтобы понять: такие твари не достойны, чтобы к их ногам бросали весь мир.

— Я думала, ты останешься еще ненадолго.

Скарлетт расстроено наблюдала, как Фанатик заканчивает со сборами. Однако жгучее любопытство, как бы она не пыталась его скрыть, все же пробивалось в ее взгляде. Грахго остановился у двери, но сделал к Скарлетт шаг, касаясь ее лица и проводя большим пальцем по тонкому шраму, разделяющему бровь на две неровные части. Женщина сразу же приникла к нему, не отрывая взгляда и кладя ладони на грудь.

— И помешать тебе принять следующего клиента? Я не столь жесток, — капитан иронично усмехнулся.

— Ты сущий дьявол, Грахго, когда так смотришь. Стоит ли доверять тебе в такие моменты?

Фанатик прикоснулся губами к ее виску, пряча безразличие, и тихо проговорил:

— Я бы не стал.

Он отстранился резко, оставив после себя только запах табака и кожи. Задерживаться более Грахго не хотел. Бывшие рабы не стали бы посылать мальчишку в такую рань, если бы дело действительно не являлось срочным.

— Какими судьбами, Билл?

Разгорающийся рассвет открыл взору ничем не примечательную картину. Пират “Отверженного”, слабо покачиваясь даже стоя на месте, преградил дорогу капитану “Медузы”, держащего в руке початую бутылку рома. Они разительно отличались между собой. Билл, обладающий высоким ростом и крепкой фигурой, возвышался над коренастым капитаном, чье живое лицо выражало крайнюю степень отвращения и превосходства.

— Марко…

Пират протянул руку, желая взять собеседника за плечо. Но тот в отвращении скривил губы, унизительно ударяя Косого по руке.

— Для тебя я капитан Агилера, Билл.

Под презрительным взглядом Марко, Косой передернул плечами. Он покачнулся, едва удерживая шаткое равновесие, и привалился к стене трактира, около которого и происходил диалог.

— Как скажешь, Мар… капитан Агилера.

Билл размашистым движением почесал грудь, недовольно кривясь и тяжело вздыхая. Казалось, светлеющее небо давило ему на плечи неподъемным грузом, где пряталось разочарование, недовольство, зависть и злость. Оно, такое глубокое и прекрасное, украшенное нежными переливами, толкало пьяного пирата на гнусные поступки.

— Давай избавимся от Фанатика?

— Это какой-то фарс, — Агилера устало смахнул со лба черные кудрявые волосы, да поправил шляпу. — Сначала мерзкий старик, а теперь ты. У нас нынче парад убогих? Хотя, не отвечай, — Марко махнул рукой, будто отгонял комара. — Ты пьян и глуп. У меня нет желания тратить на тебя свое время. С дороги!

— Постой-постой, Марко! Это действительно стоящее дело!

Но капитан Агилера отмахнулся от назойливого пирата, обходя его и направляясь ко входу в трактир.

— Ты только подумай, Марко! Живой корабль!

Пьяные возгласы Билла разносились по улице, но Агилера даже не повернулся. Он оставил пирата на улице, решив, что предложения его всего лишь фантазии. Тем более еще вечером ему повстречался старикашка, когда-то служивший на “Медузе”, но сошедший на берег из-за травмы. Его слова были намного интереснее, чем никчемные предложения Билла. Агилера сделал вид, что не поверил россказням бывшего пирата, однако информацию решил проверить. Если старик прав, то пираты “Медузы” смогут озолотиться. А если нет, то Марко убедит остальных в их истинности.

Дети далекой Африки, оказавшиеся у берегов чужого континента, предпочитали селиться ближе к природе и дальше от неспящих улиц порта. Это были люди, освобожденные некоторыми пиратами за время своих грабежей. Чернокожие мужчины высоко ценились у капитанов благодаря своей стати и силе. Однако важнее был эффект, который те оказывали на белых моряков во время абордажа.

Несмотря на удаленность от основных плодов пиратской портовой жизни, утро здесь не сильно отличалось от остального острова. Большинство людей спало под хлипкими навесами, окруженные примитивными элементами быта и одурманенные курительными смесями. Часть и вовсе раскинулась под открытым небом, и лишь горстка имела слабое подобие стен. Грахго неторопливо проходил мимо догоревших костров, обглоданных костей и спящих людей. Внутри у него ворочались высокомерие и брезгливость, но лицо оставалось безразличным, а взгляд выражал только холодную властность.

— Капитан!

Негромкий окрик Джодока помог Фанатику соориентироваться в хаотичном порядке лагеря чернокожих и подойти к небольшому шалашу из пальмовых листьев.

— Здравствуй, Джодок.

У входа в “дом”, привалившись спиной к крупному валуну, прямо на земле сидел пират. Около него, свернувшись калачиком и положив голову на колени Джодоку, спал мальчишка. Кудрявые волосы ребенка были коротко стрижены и напоминали черную георгину. Он выглядел лет на пять, но на пухлых губах виднелся застарелый шрам, пересекающий их наискось. Грубая отметина сразу же бросалась в глаза, будто бы дьявол, изображенный на песчаных стенах католического собора.

— Присаживайтесь, капитан.

Джодок кивнул на старую циновку, небрежно брошенную около слабо тлеющего костра. Рядом с ней расположился мрачный старик в обносках, чьи уши украшали серьги из костей, а лицо — сотни мелких шрамов, складывающихся в круги и треугольники. Грахго, в знак уважения, склонил голову перед пожилым мужчиной, прежде чем сесть рядом. Того звали Одхиамбо и он был негласным лидером черного племени.

— Давно не приходил к нам, Грахго.

Старик растянул сухие губы в подобии улыбки, подслеповато разглядывая капитана. Но немощность его была обманчива. Не по возрасту зоркий взгляд цеплялся за все: новые шрамы и старые ремни, горсть потертых медальонов на шее и чистота черного камзола, тугой кошель и начищенные пистоли, вежливая улыбка и жестокие зеленые глаза. В отличии от своих соплеменников, Одхиамбо никогда не заблуждался насчет благородства Грахго, видя, как за ярким фасадом пиратского капитана прячется опасный и расчетливый зверь.

— Скучали? — Фанатик усмехнулся, приподняв одну бровь и обводя взглядом мужчин.

— Адиса всегда про вас спрашивает, капитан, — Джодок с нежностью провел большой ладонью по голове спящего мальчишки, пока Одхиамбо едва заметно качнул головой. — Он хотел дождаться вас и сейчас.

— У него еще будет возможность. Что случилось?

Легкое дуновение ветра пошатнуло дым, исходящий от догорающих углей и игривой змейкой поднимающийся к небу. После вопроса капитана наступила непродолжительная тишина, нарушаемая далекими криками чаек и сопением Адисы.

— На корабле зреет бунт, — легко и просто ответил старик.

Грахго потребовалось все его самообладание, чтобы не скривить лицо в презрении. Он надеялся, что дураков в его команде не сильно много. Однако, судя по словам Одхиамбо, Билл нашел соратников.

— Детали.

Требовательный тон, скрывающий в себе угрозу ничуть не меньшую, чем в океанских глубинах, хлестко разрезал воздух. Адиса заворочался во сне, но не проснулся. Его отец, Джодок, едва слышно заговорил, пересказывая диалог пиратов в одном из многочисленных кабаков Гар-Нуэра, свидетелем которого стала бывшая рабыня. По мере рассказа, лицо Грахго расслаблялось, а взгляд затуманивался задумчивой дымкой. Капитан предполагал, что собрать единомышленников Биллу будет трудно, но не ожидал, что его самого ценят столь высоко. Это приятно грело душу и грозило подарить Фанатику еще одну невидимую корону, полную высокого самомнения, возгордись он этим слишком сильно. Когда Джодок закончил, капитан по-змеиному улыбнулся:

— Дорогой Одхиамбо, ну как же ты так поторопился? До самого интересного еще далеко…Пока мы видим только зачинщика и парочку подпевал. Если повезет, то во время плавания мы получим весь список недовольных!

Грахго уже знал, что сделает с Биллом. Пустить на корм дикому племени, в качестве платы за знания — участь не самая завидная, но даже, в некотором роде, благородная. Насчет остальных капитан еще пребывал в раздумьях. Нужно нечто такое, что поселит животный ужас даже в самой черной душе, привыкшей к чужим страданиям и боли. Показательный урок, вгрызающийся в сознание. Но можно ли заставить пиратов, видевших, как корабль заживо поедает людей, бояться кого-то еще сильнее? Многие бы ответили, что невозможно. Однако Грахго был намерен доказать обратное.

— Ты же знаешь: ищущий да найдет. Не будь самоуверенным, полагая, будто тебя спасет твой корабль, — Одхиамбо назидательно поднял вверх сморщенный указательный палец, напоминающий капитану ветвь старой оливы. — Он чудо этих вод, но любое чудо можно уничтожить или пленить. Один дурак посеет зерна сомнений в сердцах других, и они начнут искать. Готов ли ты к итогам поисков?

— Кто знает? — Фанатик усмехнулся, обдумывая слова старика. Как бы ему не хотелось признавать, но тот мог оказаться прав.

Внутри зашевелился давно забытый зверь, полный сомнений, переживаний и тревог. Он поднял сонную морду, царапнув почерневшую душу, и заворочался, вставая в полный рост. Грахго всегда был уверен, что предусмотреть все невозможно, как ни пытайся. Но до недавнего времени подобное его не сильно заботило. Теперь же он боялся потерять контроль и не успеть завершить начатое, будто ему снова исполнилось восемнадцать, когда перспектива стать моряком рисовала в воображении сотни ужасных исходов.

Капитану бы хотелось вернуться в далекое детство, когда матушку еще не погубила болезнь, а единственным испытанием была битва с рыжим котом. Тогда теплые родительские руки оберегали от тревог, проводили сквозь страхи и бури, неугасимым маяком указывая путь. Сейчас Грахго приходилось идти по волнам жизни вслепую, повесив фонарь на нос корабля, в шаткой надежде успеть заметить проклятый риф раньше, чем тот окажется под брюхом.

— С огнем играешь, Грахго, — старик покачал головой, тяжело вздыхая.

— Какая разница, если правила устанавливаю я сам?

Капитан улыбнулся, доставая из кармана пару рубинов. Один из камней он протянул Одхиамбо, а второй аккуратно вложил в ладонь спящего Адисы. Внимательность к детям — одно из качеств, благодаря которым бывшие рабы выделяли его среди многих других.

— Одхиамбо, — Грахго изящно, но шуточно поклонился старику, поднявшись на ноги. Затем кивнул Джодоку: — Увидимся на корабле.

— До встречи, капитан.

— Береги себя, Грахго.

Обратный путь пролегал по тихим улочкам и под ярким солнцем. Прохожих было ожидаемо мало. Пираты отсыпались после бурных ночей, и лишь немногие из них готовили свои суда к отплытию. Здания отбрасывали темные тени, скрывающие в своих объятиях вонючих пьяниц, чьи одежды пестрели пятнами от блевотины и пива, отходы, стекающие вниз по улицам, и мусор, давно утративший изначальный облик и превратившийся в бесформенные груды. Это все пряталось ловко и умело, словно боялось угодить под солнечные лучи, оставляя для взгляда лишь цветастые крыши из черепицы и соломы, да верхние этажи, выглядывающие из-за пальм и цветов. От подобного вида в груди у Грахго кольнул призрак ностальгии, принесший с собой облик несравненной Валенсии. Но мужчина к этому моменту уже вышел на пристань, увидев десятки прекрасных парусников, среди которых взгляд сразу же падал на величественный фрегат. “Отверженный”, чей силуэт освещался ярким карибским солнцем, казался сказочным памятником самому себе. Недвижимый и внушительный, его не портили даже поврежденные фок-трисель и фок-брам трисель, придавая колоритный изъян. Любой капитан, взирающий на свой корабль, даже будь то побитый ветрами бриг, ощутил бы гордость в этот момент. Грахго не являлся исключением, а “Отверженный” не выглядел жалко. Фанатик невольно пошел медленнее, испустив вздох восхищения.

“Мне приятно это ощущать.”

Голос корабля излучал смущение, а сам фрегат пытался взглядом найти фигуру капитана меж косых и не очень зданий, нетрезвым массивом примыкающих к пристани. Внутреннее чутье помогло Отверженному обнаружить его довольно быстро. Черный выгоревший камзол, высокие сапоги и шляпа, под которой зоркий взгляд приметил бандану, делали Грахго темнеющим силуэтом, и даже белая рубаха, чьи манжеты и ворот игриво трепетали при ходьбе и дыхании, не могла изменить этого.

— Ты похож на пса, что ждет своего хозяина, — шепотом отметил Фанатик.

Волна негодования в одно мгновение захлестнула фрегат, но также быстро схлынула, стоило ему увидеть насмешливую улыбку Грахго. Однако Отверженный все равно мстительно подложил канат под ноги капитану, когда тот поднимался на палубу. Фанатик, не ожидавший подобного, запнулся, едва не клюнув носом начищенные доски. От подобного его спасла бочка, стоящая недалеко от входа.

— Чертова посудина!

Ругань и грохот разбудили дежурившего Чайку. Пират спешно подскочил, пытаясь спросонья разглядеть возможную опасность и выставляя катлас перед собой. Он то и попал под горячую руку капитану, что сразу же обрушил свой гнев на нерадивого часового, пока фрегат злобно хихикал в стороне:

— На дежурстве спать?!

— К-капитан?! — Джеймс моментально убрал саблю, когда понял на кого смотрит ее острие. — Так ведь в своем порту…

— Ах в своем порту? Тогда ответь мне, Чайка, на один простой вопрос, — Грахго обманчиво медленно приблизился к пирату, недобро сощурив глаза. — В этом порту обитают лишь благородные девицы?

— Нет.

Джеймс, еще не избавившийся полностью от сладкой дымки сна, интуитивно чувствовал — вопросы капитана не несут в себе хоть каплю чего-то хорошего.

— А кто тогда? Можешь не отвечать. Еще раз увижу подобное, лично засуну гарпун тебе в задницу. Ясно?

Сочетание спокойного вкрадчивого голоса и взгляда, полного невысказанной ярости, производили жуткое впечатление. Чайка предпочел бы, чтобы капитан орал и ругался. Но тот выглядел слишком собранным, отметая все сомнения о реальности угрозы.

— Да, капитан!

Грахго растянул губы в тонкой улыбке, таящей в себе отголоски не то безумия, не то иронии, и после направился в свою каюту.

“Ты слишком строг. Я ведь следил.”

— Пара глаз лишними не будут.

Фанатик закрыл за собой дверь, оглядывая стены. Призрачные силуэты, замершие в древесине, уже не казались чертовщиной, а представляли собой привычную картину. Даже успокаивали. Давали обманчивое ощущение надежности. Грахго вздохнул, подходя к огромному окну на дальней стене каюты. Из него виднелся зубчатый край бухты, за которым простиралось необъятное, полное неизвестностей море.

— Эс-скудо за бутылку р-рома!

Голубой ара, сидевший на высокой жердочке в тени широкого пальмового листа, истошно орал на всю округу. Ему вторили с десяток цветастых попугаев, топорща перья и расправляя крылья в тщетной попытке взлететь, но вместо этого ударялись о прутья и поднимали в воздух ворох шелухи и пыли. Клетки всевозможных форм и размеров стояли прямо на земле, словно карабкаясь по стене неказистого здания. Около них, укутавшись в одеяло, преспокойно дремал хозяин. Соседи пташек давно привыкли к шуму и гомону, что те издавали. Немногочисленные прохожие смотрели с любопытством, а отдыхающие после плавания моряки с завидной регулярностью осыпали птиц ругательствами и угрозами.

— Заткни их клювы!

— Пятнадцать пир-ратов на сундук мер-ртвеца!

— Морского дьявола тебе в мужья, девка! Сколько можно?!

— Эс-скудо!

— Пернатая тварь!

— Бо-оджо! Меня зовут Бо-оджо!

— Я сделаю из тебя рагу, Боджо!

Один из завсегдатаев ближайшего кабака, страдающий сильным похмельем, кровожадно осклабился, направившись в сторону клеток с птицами. Яркое солнце слепило глаза и напоминало гвоздь, проваливающийся под череп все сильнее с каждым новым взглядом. По крайней мере, именно так казалось бедняге. Крики попугаев усиливали эффект многократно, и вовсе мешая здраво мыслить.

— Эй, плешивый, чо орешь, как девица? — Женский голос потонул в птичьем крике, а его обладательница откинула мешающее одеяло в сторону.

Легко поднявшись на ноги, она оказалась между попугаями и мужчиной. Миниатюрная фигура, облаченная в мужской мешковатый костюм, решительное, но очень молодое лицо, украшенное пухлыми губами и хитрыми глазами, напоминающими огненный агат, вряд ли могли вселить хоть в кого-нибудь даже каплю страха.

— Заткнись, девка, пока я не нашел твоему рту более подходящее занятие! — Пират недовольно рявкнул, оглядывая девушку похабным взглядом. — С дороги!

— Перетопчешься! Только тронь моих пташек и будешь работать на долги до конца своих дней, дырявая барка!

— Долг! Эс-скудо!

Девушка не преувеличивала. Шумные попугаи, обладающие райским оперением и удивительной способностью имитировать людскую речь, стоили в просвещенной Европе немыслимых денег. Не удивительно, что многие пираты, особенно невезучие в захвате торговых судов, промышляли диковинами на пару с контрабандистами.

— И кто меня заставит? Ты? — Плешивый демонстративно оглядел девушку, а после, увидев на ее поясе пистоль и саблю, разразился лающим смехом, напоминающим брехливого старого пса.

Но тут вмешался третий участник сцены, который незамеченным для спорщиков подошел со стороны порта. Угрожающий голос оборвал смех, а внушительная тень упала на ругающихся людей.

— Я.

Враз обернувшийся пират уперся взглядом в фигуру Ловкого Эра, буквально излучающую нешуточную угрозу. Старпом “Отверженного” недовольно скривил губы, подходя ближе.

— Проваливай, пока есть возможность.

— Да кто ты такой вообще, чтобы я тебя слушал? — Плешивый оглядел Эра, но с сожалением обнаружил, что не в силах тягаться с тем габаритами.

— Это старпом с “Отверженного”, придурок, — девушка пренебрежительно сплюнула под ногу пирату, с удовольствием отмечая, как его гонор сдувается с каждым словом все больше.

Ловкого Эра в Гар-Нуэра знали и предпочитали не связываться. Немало людей попадало под тяжелую руку вспыльчивого старпома. Плешивый быстро огляделся по сторонам, подмечая, как много людей видели его бесславную неудачу, и попятился в сторону.

— Прости, старина, не признал! Я ж не знал, что девка под вашим крылом. Ты уж не обессудь, да? Ну, бывай!

Девушка, наблюдая за подобной картиной, звонко рассмеялась под неодобрительным взглядом Эра. Но остановится она никак не могла. Уж больно забавно выглядел плешивый, спешащий подальше от старпома и не желающий терять того из виду, из-за чего походил на маленького краба.

— Эби, сколько раз я просил вести себя осмотрительнее? — Ловкий Эр грозно сдвинул брови. — Если бы меня здесь не было сейчас, а?

— То плешивый болван остался бы без пальцев, — девушка положила ладонь на рукоять сабли, а другой рукой почесала говорливого попугая, что с удовольствием подставил ей шею.

— Ох, и как мне спокойно уходить в рейд? — Старпом тяжело и обреченно вздохнул, потрепав возмущенно пискнувшую девушку по голове, отчего и так лохматые каштановые волосы и вовсе превратились в птичье гнездо.

— По ж-жопе!

— Вот, даже Боджо меня понимает, — Эр ловко щелкнул пальцем по клюву ара до того, как тот успел его укусить.

— Пр-роизвол! Р-руки пр-рочь!

— Откуда он слова то такие знает?

— Учу потихоньку, — Эби умудрилась гордо выпрямиться, одновременно расчесывая волнистые волосы пятерней. — Есть хош?

Старпом задумчиво поскреб подбородок, но утвердительно кивнул.

— Где Эван? — Спросил он, усаживаясь на циновку рядом с клетками.

Девушка радостно примостилась рядом, с энтузиазмом вытаскивая из объемного мешка нарезанный окорок, хлеб и кувшин с козьим молоком. Откусив добрый кусок, она невнятно пробормотала:

— Отфудо фне фнаф?

— Он твой брат.

— И фто?

— Эбигейл!

Ловкий Эр строго взирал на Эби, которая, не торопясь запила молоком хлеб, вытерла губы и только потом ответила:

— Он у аборигенов.

При этом девушка старательно прятала взгляд и старалась не смотреть на старпома.

— Я тебе сейчас затрещину отвешу, — теряющий терпение, Эр едва ли не прорычал.

— Ладно-ладно, — Эби поерзала на месте, собираясь с мыслями. Ей не хотелось сдавать брата, но и единолично выдерживать отцовский гнев, а Ловкий Эр приходился ей именно отцом, она не была готова. — Мы знаем, что ты запретил ему ухаживать за той девчонкой голозадых, но он все равно это делает.

Старпом сжал кулаки, отчего Эби сразу же сжалась, однако мужчина только скрипнул зубами от злости. Прикрыв глаза, он пару раз глубоко вздохнул и выдохнул, успокаивая бушующее негодование.

— Иногда мне кажется, что бог решил покарать меня за грехи при жизни. Передашь ему, чтобы зашел на корабль. Сегодня.

— А ты скоро уйдешь? — Грустно растягивая слова, Эби заглянула отцу в глаза, которые тот как раз открыл.

— Угу. Как дела с птичками?

— Хреново. “Кракен” должен был войти в Гар-Нуэра еще позавчера, чтобы отвезти партию в Нассау для дальнейшей переправки, но от него ни слуху, ни духу, — девушка, скривив губы, мотнула головой в сторону бухты.

В это время ее взгляд зацепился за высокие мачты “Отверженного”, выглядывающие из-за крыш. Эби, точно нетерпеливый лягушонок, подпрыгнула на месте, разворачиваясь к Эру.

— А может, вы их доставите, па?

— Это может решить только капитан, — старпом хитро усмехнулся, разглядывая вновь приунывшую Эбигейл. — Так что переговоры с ним ты должны провести сама.

— Ч-что?! А я смогу?

— Не попробуешь — не узнаешь.

Ловкий Эр пожал плечами, поднимаясь. Ему предстояло еще проверить материалы для ремонта трисселей и проконтролировать, как идет подготовка груза для будущей базы.

— Па, погодь!

Эби, вскочившая следом, неловко потопталась рядом с отцом, но все же продолжила:

— А я хотела спросить… У вас раньше пират был… подтянутый такой англичанин…

— У нас много кто был, — с подозрением в голосе и взгляде протянул старпом.

— Ну да, этот светловолосый такой еще и глаза карие…

— Ну?

— И улыбается все время. Имя еще такое часто попадается.

— Морган? — Подозрения возросли еще сильнее, рискуя прорваться наружу.

— Да! Так вот, он еще с вами?

— Тебе зачем? — В лоб спросил Эр, уже прекрасно обо всем догадавшись.

— Понравился, может?! — С вызовом ответила Эби, чьи щеки моментально заалели.

— Увижу — убью.

Ловкий Эр бросил на дочь последний предостерегающий взгляд и направился в сторону порта. В спину ему доносились недовольные крики Эби и веселые восклицания Боджо.

— Ты не можешь!

— У-убью!

— Это не честно!

— Ч-честно!

— Не забудь про Эвана! — Крикнул Эр, не оборачиваясь.

— К черту Эвандера!

Тихо посмеиваясь, старпом повернул на мрачную улочку, прошел мимо прогнивших ящиков и вышел на соседнюю улицу. Там, неподалеку от парочки крупных борделей, расположилась маленькая, но весьма популярная мастерская, которой заправляла немолодая женщина. Она, будучи швеей, создавала очаровательные наряды для шлюх, способные вызвать желание даже у безнадежного клиента. Ее услугами пользовались и некоторые пираты, желающие подлатать старые рубахи и обзавестись новыми. Однако Эр пришел сюда не за этим. Отворив протяжно скрипнувшую дверь, он громко позвал:

— Эдда!

Зычный голос старпома разнесся по небольшому помещению, заваленного тканями, обрезками и оборками. Они лежали абсолютно везде: на длинной стойке, разделяющей комнату на неровные части, на широких столах у стен, на полках в высоких шкафах и даже на паре стульев, соседствующих с маленьким диванчиком у пыльного окна. Даже большое зеркало в полный рост было украшено длинным отрезом голубого газа, небрежно свисающего чуть ли не по центру и прозрачной дымкой искажающего отражение.

— Ой!

Удивленно-обиженное восклицание откуда-то из района стойки сопровождалось глухим стуком. Красивый огненно-алый лоскут атласа соскользнул юркой рыбкой на пол, а на его место легла женская ладонь. Уперевшись о край столешницы, из-за стойки поднялась хозяйка швейной мастерской, потирая ушибленную голову. Темное закрытое платье местами было покрыто пылью, а подернутые ранней сединой черные волосы порядком растрепались. Увидев такую картину, старпом замер, неуверенно уточнив:

— Эдда, что ты там делала?

— Искала счастливый наперсток. Закатился куда-то за угол и пропал, — женщина, попутно подняв упавший лоскут, бросила его обратно на стойку, недовольно морщась.

— Ты не думала, навести тут порядок? — Эр обвел руками пространство, которое вряд ли знало что-то кроме хаоса.

— Чтобы потом ничего не найти?! — Эдда искренне ужаснулась, но затем опустила взгляд на свою запылившуюся юбку и смущенно принялась ее отряхать. — Ну, может, ты и прав. Разок прибраться не помешает.

Закончив, она бросила мимолетный взгляд в зеркало, желая убедиться, что платье чистое со всех сторон, и в ужасе прикрыла ладонью рот.

— Ох, какой вид! Позор! Какой позор!

Эдда, под сдерживаемое посмеивание старпома, подскочила к своему отражению, принявшись поправлять выбившиеся локоны в попытках спасти испорченную прическу. Однако внезапно женщина замерла, медленно оборачиваясь к Эру.

— А где Саром? Почему он не с тобой? “Отверженный” причалил пару дней назад, а этот индюк так меня и не навестил…

— Тише-тише, Эдда. Он просто не с нами.

Без гнусного намерения старпом, сам того не желая, сделал только хуже. Увядающее, но все еще обладающее шармом лицо женщины исказилось от горя, которое вот-вот готовилось выплеснуться через слезы. Увидев такую реакцию, Эр недоуменно замер, а после стукнул себя по лбу ладонью.

— А-а, пустая чайка! Эдда, все не так! Он живой, живой! — Пират принялся быстро, но немного запутанно пояснять: — Мы решили базу, а он остался с мужиками подготовить все. Поэтому мы подлатаемся и сразу обратно!

— А сразу ты не мог так сказать? Негодяй!

Сжав кулаки, Эдда почти что поддалась своему темпераменту, подталкивающему ее как следует ударить Ловкого Эра, но вовремя остановилась, только топнув ногой от негодования. Старпом “Отверженного” относился к ней по-доброму из-за Сарома, но кто знает, как поведет себя он, перейди женщина черту дозволенного?

— Я не успел, — разведя руками, Эр подумал было сесть на диван, но остановился. Времени было не очень много. — Что вообще пришел то? Саром просил передать, — старпом залез в карман, вытаскивая вязаный кошель и передавая его Эдде.

— Спасибо.

Женщина спрятала принесенные деньги, а Эр засобирался прочь.

— Еще увидимся, Эдда!

— Передай от меня Сарому оплеуху, пожалуйста. Будь добр.

— За что? — Замерев у приоткрытой двери, старпом удивленно оглянулся на швею.

— Там мог остаться кто-то другой!

— Женщина…

Махнув рукой, Ловкий Эр закрыл за собой дверь, вновь оказавшись на улицах просыпающегося порта.

Гибкая тень скользнула по стволу величественного дерева, оставив после себя колышущиеся на ветру ветви и аромат магнолий. Темные щупальца лиан, напоминая змей, пробрались вдоль молодой поросли на краю берега, но птицы даже не взлетели. Темно-серые пятна задрожали на черном песке, собираясь в единый силуэт хранителя. Каттальтта недовольно кривила губы, разглядывая ровную, избавленную от растительности тропу, уходящую вглубь острова. По краям от нее на равном расстоянии были вбиты самодельные держатели для факелов. Пираты “Отверженного” постарались на славу, вычищая буйную растительность и вгрызаясь в остров. Поначалу работа текла вяло. Мужчины все время оглядывались и вздрагивали от малейшего шороха, выискивая потерянные и обреченные души.

Однако вскоре Каттальтта была вынуждена признать — люди поразительные существа, способные приспособиться если не ко всему, то ко многому. Постепенно осторожный шепот сменился веселыми разговорами и шутками, взгляд стал спокойнее, а некоторые души, все время в любопытстве крутившиеся рядом с живыми, и вовсе удостоились нелепых прозвищ. Пираты привыкли к призракам, начав воспринимать их как неотъемлемую и обыденную часть своей жизни.

— Все на сегодня, — крепкая фигура Сарома вынырнула из зарослей.

Его кожа блестела от пота в лучах тянущегося к горизонту солнца, а одежда была усыпана мелкой травой и корой. За боцманом потянулись и остальные. Уставшие и грязные, они, впрочем, были в приподнятом настроении, предвкушая скорый ужин, который должен был уже приготовить Угорь.

— Жрать охота, — Жаба, обладающий явной паутиной морщин и копной практически седых волосы, почесал старый шрам, теряющийся в черно-белой бороде.

— Если будет такое же дерьмо, как вчера, то… — сплюнув, Мартин продолжил: — запихну все в глотку повару, нассав сверху.

— А я говорил, что готовить не умею!

Возмущенный возглас молодого пирата по имени Диего вспугнул маленькую пеструю пташку с ближайшей ветки. Парень выглядел устало и недовольно, замыкая шествие небольшого отряда. Каттальтта, изящной змеей скользнув в листве, двинулась параллельно людям.

— Вот и будет стимул научиться, — скрипучий хохот Жабы напоминал несмазанные рабские цепи.

— Может, меня просто из очереди убрать?

— С хера ли? — Мартин дернул верхней губой, оглядываясь назад.

Они были очень разными. Улыбчивый и подвижный Жаба, любящий пошутить и посмеяться, но обладающий мертвыми глазами убийцы. Имея уродливую внешность, он одновременно отталкивал и располагал к себе благодаря подвешенному языку. Совсем другим представал Мартин. Угрюмый, грубый и чаще молчаливый — к такому мало кто осмелиться подойти, решив не наживать проблем. Но Катта невольно стала свидетелем, как пират переживал и пытался помочь змее, по которой случайно угодил кукри, срубая очередную ветвь. Она была уверена, Жаба на его месте даже не взглянул бы на изувеченную рептилию. А вот молодой Диего казался неопределенным. Слишком робкий местами для этого гнилого сброда, доверчивый даже. Пасующий перед более опытными и опасными товарищами. Однако все же находящийся здесь и являющийся частью команды. Как этот парень оказался среди них? Для хранителя острова было загадкой.

— Мы тебе кухарки что ли? Даже трехпалый, даром, что боцман, потеет над костром. Чем ты лучше, сопляк? — Мартин продолжал наседать на Диего, отчего тот сбавил шаг, не желая слишком уж сокращать расстояние между ними.

— Хватит, Мартин, — Саром похлопал его по спине, пропуская вперед, а сам поравнялся с парнем. — Тебе придется научится, Диего. Если сомневаешься, погляди, как это делают другие.

Последовавшие нудные советы Каттальтта слушать не стала. Пираты уже подходили к берегу, где рядом с самодельным навесом от непогоды на костре стряпал Угорь. Аппетитные ароматы рыбы распространялись над песком, проникая в джунгли и приманивая здешних обитателей. Долговязый дух с необычайно длинной шеей изваянием замер рядом с ближайшим деревом. Голова, слабо покачиваясь из стороны в сторону, была склонена над костром. Маленький шар, напоминающий луну с плавающими по поверхности глазами, неустанно следовал за Угрем, то и дело проходя сквозь его ноги, отчего пират каждый раз морщился и сыпал ругательствами. Третий дух, тонкая фигура подростка с отвратительным пульсирующим горбом и длинными руками, преспокойно сидела на навесе, болтая ногами. Менее смелые жильцы мертвого острова боязливо скопились среди деревьев, подрагивая и подглядывая.

На широких листьях пальмы, сорванных и разложенных рядом с костром, золотили бок маленькие скаты, часто плавающие на мелководье. Хвостовой плавник и края дисков были сильно опалены огнем, но остальная часть тела, специально не до конца разрезанная после снятия с вертела, приятно подрумянилась и теперь переливалась под лучами опускающегося к горизонту солнца. На них лежала разломанная папайя, истекая соком и пропитывая им мясо. От листьев поднимался маревом пар, где к аромату мяса, которое, на удивление, не пахло аммиаком, примешивался сладковато-кислый запах тропического фрукта. На вертеле же подходил тунец, чей жир тяжелыми каплями падал на уголь, вызывая урчащее шипение. Его бока были надрезаны и натерты гуавой, отчего незатейливый узор выгодно выделялся всеми оттенками желтого в свете огня, а запах, так похожий на жареную свинину, еще сильнее распространялся по округе. Угорь едва ли отходил от рыбы дольше, чем на несколько секунд, то и дело переворачивая ее и следя, как бы не подгорела. Рядом, слегка посыпанный черным песком, грел бок глиняный кувшин, о содержимом которого пират таинственно молчал уже пару дней, только кидая многозначительные взгляды.

— Ба, да это лучше, чем на корабле! — увидев картину, вызывающую слюни даже у самых стойких, Жаба заулыбался, потирая живот.

— Хах, не скажи об этом Джулио, — Саром негромко хохотнул, но тут же оборвал смех, громко икнув. — Да что б тебя. Опять эта напасть!

— Ты сегодня весь день вместо часов. Ик, блять, да ик, — ухмыльнувшись, Мартин передразнил боцмана и первым направился к морю.

Совсем скоро, смыв с себя грязь и пот, мужчины расположились вокруг костра с жадностью накидываясь на еду. Обжигая пальцы и губы, они разрывали нежное мясо ската, пачкаясь в жиру и соке папайя. Когда был утолен первый голод, и Саром принялся разрезать тунца, Угорь, обтерев руки о потасканные штаны, выудил глиняный кувшин.

— Что там? — Первым не выдержал Диего, с любопытством наблюдая, как товарищ разливает белесую жидкость по кружкам, в которые падала и комковатая мякоть.

— Местный сидр, — Угорь подал ему первую кружку, ухмыляясь и продолжая раздавать угощение.

— Похоже на скисшее молоко, — Жаба скептически и с легким подозрением посмотрел внутрь, поболтав жидкость. — Не пронесет?

Ответ Угря был честным, но не обнадеживающим:

— Не должно.

— Пахнет приятно, — Мартин, как и остальные, пробовать не спешил, с осторожностью вдыхая мускусный запах, исходящий от сидра.

— И это бесстрашная команда Отверженного? — Каттальтта бесшумно вышла из джунглей, проходя ближе к огню, свет которого исчезал в безобразной дыре на груди духа. — Похоже, капитан вас переоценивает.

На губах духа играла саркастическая ухмылка, а десятки лиан стелились по черному песку, живя своей жизнью. Круглый дух сразу же подкатился к ногам Каттальтты, закружив вокруг нее.

— Это осторожность, госпожа, — Саром хоть и робел перед странным существом, держался доброжелательно, справедливо полагая, что с неизведанным, но не агрессивным, нужно вести себя вежливо и учтиво.

— Вот как? — Изящно изогнув бровь, хранитель по-хозяйски села между Угрем и Мартином, которые сразу же напряглись таким странным соседством. — Ну что же вы? К моим постояльцам привыкли, а ко мне нет?

— Жирафа и Глаз мы уже знаем, а вас нет, — буркнул Угорь, слегка отодвигаясь.

— Так самое время познакомиться!

Каттальтта качнула головой, пока ее лианы копошились в песке.

— Этот напиток сделан из гуанабаны. Приятный и освежающий фрукт, обладающий ядовитыми семенами, — она обвела пиратов взглядом, остановившись на Угре. — Все ли косточки ты вытащил, мой милый друг?

От издевки, пропитавшей голос духа-хранителя, каждому живому стало не по себе. Угорь недовольно хмыкнул, бросая настороженный взгляд на Каттальтту:

— Сейчас и проверим.

Он первым сделал глоток кисло-сладкого, на славу забродившего под беспощадными лучами карибского солнца, пойла. Оно получилось не совсем таким, каким должно было, но оказалось вполне сносным за неимением другого. За Угрем последовал Саром, а после и другие.

— Представляю лицо капитана Грахго, когда он вернется, а на песке будет лежать пять трупом, — Каттальтта засмеялась, наблюдая, как вытянулись лица у пиратов вопреки всем усилиям оставаться безмятежными. И смех ее разнесся по острову живительным перезвоном, откликаясь в блуждающих душах звездным сиянием.

— Госпожа, что привело вас к нам сегодня? — Саром подцепил кусок тунца, отправляя в рот.

Несмотря на общее напряжение, позволить ароматной рыбе остыть — оказалось бы настоящим преступлением.

— Любопытство. Скука…

Каттальтта сузила глаза наклонившись ближе к Мартину, одна из ее лиан обвила его шею, нежно касаясь кожи и медленно приподнимая подбородок, отчего тот даже перестал дышать.

— Вот только это мой остров, — пока она говорила, взгляд ее был направлен на Сарома. — А значит, это вас привели ко мне: алчность, гордыня, самонадеянность и, вне сомнений, глупость, — дух отпустила пирата, вновь садясь ровно. — Ну что же вы? Ешьте! Пейте! Набирайтесь сил! Вам ведь еще так много нужно сделать, чтобы изуродовать мою землю!

И пусть на губах хранителя играла улыбка, а голос источал радушие, кроны деревьев гневно зашумели. Порыв ветра всколыхнул языки пламени, отчего те взметнулись ввысь, выбрасывая сноп искр. А после столь же внезапно опали, едва цепляясь за угли. Угорь сразу же подбросил дров, разворошив костер, а Катта засмеялась. Горбатый дух соскочил с навеса и поковылял к Жабе, волоча за собой руки по песку.

— Это, Горбун, я не готов к столь близкому знакомству! — пират заерзал, наблюдая, как дух по-птичьи садится около костра.

— Мы не нарушаем вашего с капитаном уговора, госпожа, — Саром улыбнулся, и в бликах огня его верхняя губа разъехалась в стороны, словно потрепанные шторы. — Вам не за что злиться на нас.

— Будь мой гнев направлен на вас, и духи бы уже растерзали ваши тела, удобрив песок…

Понемногу пираты смирились и привыкли к столь необычной компании, возобновив прерванный ужин. Впрочем, каждый из них нет-нет, да поглядывал то на одного духа, то на другого. Они пытались возобновить диалог, но он то и дело обрывался на полуслове, стоило кому-то из обитателей острова двинуться. Каттальтта недвижимо взирала, как языки пламени обнимают дерево. Солнце уже спряталось за горизонт и единственным клочком света был костер, язвой выделяющийся на берегу острова. Бывало, огонь бушевал здесь после гроз, когда непокорная молния ударяла в дерево. Тогда пламя возникало в мгновение ока, и оно бушующим столбом устремлялось в небо, вопреки ливню и волнам. Хаотичная и свободная стихия, оставляющая после себя лишь пепел. Именно такой она и должна быть на острове, где грань между живыми и мертвыми до безумия тонка, а души, застрявшие на пороге, не в силах сделать последний шаг. Небольшой костер и пальмовые листья рядом с ним, на которых аккуратно сложены кости и плавники, казались насмешкой.

— Ик!

Вернувшаяся к боцману икота привлекла внимание всех. Саром поспешил сделать несколько глотков перебродившего фрукта, но это ему не помогло.

— Да что б, ик, ее, а, — он недовольно скривился.

— Это тебя Эдда вспоминает, не иначе, — хмыкнул Угорь.

— Брехня это, — несогласно мотнув головой, Саром в очередной раз икнул.

— А я верю, — неожиданно подал голос Мартин, единственный из всех сидящий рядом с Каттальттой совершенно спокойно и безмятежно. — Один знакомый азиат рассказывал ихню легенду о красной ленте, что скрепляет души.

— Как понять скрепляет? — Не понял Диего.

— Ну… типа если мужчина и женщина предназначены друг другу, то их души соединены красной лентой, что когда-то да сведет их вместе.

— Аха-ха, ну и сопливую же херню ты выдал, — Жаба обидно захохотал, отчего сидящий рядом Горбун недоуменно повернул к нему голову.

Мартин перевел на него угрюмый взгляд, словно оценивая: стоит свернуть весельчаку голову сейчас или пока рано? Его губы подрагивали в стремлении злобно скривиться, но он сдерживал этот порыв.

— В людских легендах спрятаны крупицы истины, — Каттальтта оторвалась от огня, разглядывая разношерстную компанию. — Люди, чьи судьбы должны переплестись, действительно связаны нитями между собой. Едва заметными или сияющими ярче звезд. Все зависит от того, какую роль они играют в судьбе друг друга и как долго будут идти по жизни рядом.

Мужчины переглянусь между собой. Кому-то из них было сложно поверить. Нити, судьбы и прочая чушь, свойственная шаманам, да детям. Кто вообще готов подобное принять? С ними была вера в бога, да в рундук мертвеца, а остальное — сказки, за которые иной священник обольет святой водой. Вот только перед ними сидела полупрозрачная Каттальтта с дырой в груди, рядом боязливо тянулся к костру длинными руками Горбун, а над освещенной поляной качалась голова Жирафа.

— И вы видите их? — Мартин первым нарушил недолгую тишину, повернувшись к духу.

— С трудом. Для меня они, как паутина, проявляющаяся иногда под лучами солнца. Заметны лишь самые явные, — хранитель качнула головой. — Например, я вижу те, что соединяют вас с Отверженным.

— А если люди не встретятся, обрываются? — Подал голос Угорь.

Простой вопрос заставил духа задуматься. Она еще раз посмотрела на пиратов, души, сидящие рядом, а затем усмехнулась:

— Боишься, что капитан вас здесь бросит? — Лианы зашевелились, подбираясь ближе к людям. — Правильно делаешь. Нити обрываются лишь после смерти, ибо, кто знает, как сложиться твоя жизнь? Любая мелочь может изменить ее течение. Но я могу ошибаться. Нитями и судьбами у нас владеют анникхан, а не духи-хранители.

Пираты умолкли, и по небольшому лагерю разлилась тягучая, удушливая тишина. Люди не спешили нарушать ее, пребывая в тяжелых думах и сомнениях. Сложно доверять такому же отребью, как и ты сам.

Невесомый взгляд Каттальтты прошелся по лицам пиратов. Она одновременно ненавидела их и сочувствовала им, отчего настроение хранителя неумолимо опускалось на дно морской впадины, едва ли имея силы подняться обратно. Смириться с чужаками в своем доме было трудно.

— Уж не знаю, как вы, а я нашему кэпу верю, — Саром весь встряхнулся, лихо улыбнулся, но из-за шрама стал только еще более ужасен во сполохах огня. — Да и соседство с госпожой мне более по душе, чем с этими молчаливыми уродцами, — указав рукой на видимых духов, пират чуть не угодил ладонью по шарообразному призраку.

Тот захлопал множеством глаз и возмущенно забулькал.

— Мои духи прекрасны! — Возразила Каттальтта.

Но мужчины, из вежливости оглядев троицу наиболее смелых, синхронного мотнули головами.

— Вы — да, они — нет, — тихо и лаконично произнес Мартин.

Подобное откровение немало удивило хранителя. Она ведь видела, как очищаются души, находящиеся здесь. Как с них исчезают темные пятна, оставляя после себя нежнейший свет. Они все были связаны и стремились к великой цели, и эти стремления, жажда будущего и потаенные мечты делали потерянные души удивительно красивыми.

— Не сочтите за грубость, госпожа, — Саром поддержал Мартина: — но вы весьма красивая женщина, хоть и своеобразная. А они… они безобразные уродцы.

— Я не женщина.

— Но очень похожи.

Каттальтта нахмурилась, наблюдая, как один из духов опускает свою длинную шею к горстке костей на листе, внимательно их оглядывая. Когда-то это был молодой и сильный юноша. Шторм выбросил его и чудом уцелевшую собаку на маленький островок, полный песка и камня. Несколько позже, давясь слезами и сотрясаясь в рыданиях, юноша поедал сырое мясо пса, которого успел полюбить за несколько дней одиночества. Его так никто не нашел и не спас. Мясо животного продлило агонию и оставило на душе ужасный груз вины, не ушедший даже после смерти.

— Если мои души вам не нравятся, то что для вас значит красота? — Хранитель оторвала взгляд от долговязого, вновь посмотрев на пиратов.

— Деньги, — подал голос Жаба. — Золото.

— Камни! — Согласно кивнул Диего.

— А как же женщины? — Не согласился Угорь.

— Женщины, — Жаба презрительно сплюнул, но часть слюны зацепилось за бороду, повиснув на ней мерцающей в свете каплей. Старику пришлось вытереть рот тыльной стороной ладони. — Они становятся старыми и уродливыми старухами, а золото даже через десять лет будет все таким же дорогим и ценным.

— Золото стирается со временем, — качнул головой Мартин. По его голосу нельзя было сказать, согласен он с Диего и Жабой или нет. — А камни любят все.

— Вы тоже? — Каттальтта выглядела удивленной.

— А мы больше всех, — осмелевший Диего самодовольно улыбнулся.

— Зачем они нужны?

Слушая столь странные вопросы, пираты было решили, что дух над ними издевается. Но лицо Каттальтты утратило спесивость и высокомерие, демонстрируемые в начале ее появления. Теперь на нем было видно только искреннее любопытство и непонимание.

— На них можно купить все, что пожелаешь. Даже короля! — Угорь хохотнул. — Еду, одежду, женщин.

— Тогда почему вы не набиваете ими свои карманы? — В изумлении хранитель приподнял брови.

— Если б они были, то непременно бы набили, госпожа, — заверил Саром.

— Так вот же они! — Катта подняла одну ладонь, и сквозь полупрозрачные пальцы посыпались сотник и тысячи черных песчинок.

Пираты смотрели за их полетом в недоумении и молчании. Мартин и Угорь переглянулись между собой. Диего приподнял брови, а Жаба цикнул.

— Это всего лишь песок, госпожа.

— Он ничего не стоит, — Диего удрученно вздохнул.

— Но это ведь камни. Разве, нет?

— Это песок, — не согласился Жаба. — Мы говорим о драгоценных камнях.

Подобное заявление заставило Каттальтту надолго замолчать. Она не понимала, чем камни отличаются между собой. Какие из них драгоценные, а какие нет. И почему песок ее острова не подходит. Она знала, что такие пляжи встречаются очень и очень редко. Разве то, что редко, не имеет особой ценности? Так и не придя к выводу, какие камни красивые, а какие нет, дух вновь обратил внимание на пиратов. Их разговор незамысловатым образом перетек с камней на женщин, медленно, но верно превращаясь в спор.

— Главное в женщине — это ее задница. — Угорь сделал небольшой глоток фруктового пойла и, облизнув губы, продолжил: — Она должна быть самой красивой частью.

— А если на лицо уродина? — Не сдавался Диего.

— Какой прок с милой мордашки, если тело как у пацана? — Насмешливо ухмыльнувшись, Угорь махнул рукой. Дескать, что взять с юнца, коим был для всех Диего.

— Ох, ну и чушь вы несете, — в разговор влез Жаба, хитро поглядывая на остальных. — Главное: чтобы баба сильно не отбивалась, а остальное херня!

Пираты захохотали над этими словами, вспугнув духа с длинной шеей, что наконец решился лизнуть кости ската. Он резко дернулся, выпрямляясь, и его голова маятником закачалась над людьми.

— Только это ничерта не относится к красоте, парни, — произнес Саром, отсмеявшись. Он назидательно поднял вверх один из трех пальцев: — Это просто похоть.

— Говоришь, как проклятый священник, — ухмыльнулся Мартин, отчего мужчины вновь засмеялись.

Каттальтта не разделяла общего веселья. Только слова боцмана внесли ясность, о чем шел разговор. Она сопоставила то, что уже знала о людях, с тем, что узнала сейчас. Однако грани между красотой и вожделением от этого увидеть не смогла. Нити Топони обладали чувствами, ощущениями, мыслями и желаниями, вот только это все мало относилось к физическим контактам. А душевно они и вовсе были привязаны только к своей Топони и земле, врата на которой охраняли. Для Каттальтты было естественным считать чью-то душу красивой, но желание чем-то обладать никогда не посещало ее. Даже со своим сердцем. Она просто хотела вернуть частицу себя.

Люди еще долго разговаривали, но дух-хранитель покинула их, растворившись среди листвы. Шарообразная душа, что-то тихо булькая, поспешила за Каттальттой, то и дело сбиваясь с пути. В такие мгновения она озадачено молчала, пока вновь не находила хранителя. Жираф, с удивительной проворностью подхватив обглоданные кости, побежал вдоль кромки джунглей, на ходу пытаясь дотянуться руками до болтающейся головы, чтобы запихнуть добычу себе в пасть. Он терпел неудачи. Белесые кости падали на черный песок. И каждая потеря сопровождалась горестными стенаниями души, от которых у пиратов волосы становились дыбом. С людьми остался только Горбун, грачем просидевший все время около костра. И только когда пираты отправились спать, душа поднялась следом за ними. Она тихонечко присела рядом с лежанкой Мартина, благочестиво сложив длинные руки с большими ладонями на коленях, и уставилась на мужчину. Из-за такого соседства пират сначала долго не мог уснуть, а после до самого утра все время просыпался, желая проверить: не навис ли дух над ним, отвратительно шевеля горбом и протягивая длинные паучьи руки? Не успокаивал даже бодрствующий Диего, дежуривший первым. Однако ночь оказалась спокойной.

Пиратский порт, похожий на раздробленный муравейник, кипел и бурлил, выливая на свои улицы разношерстный сброд. Кто-то пил, иные торговали, а другие искали любви на пару часов или же вовсе минут. Грахго, тем временем, предавался сладкому безделью, не спеша проходя вдоль несуразных домов и лениво разглядывая старый хлам, выдаваемый местными шарлатанами за диковины. Время, когда не надо нестись вперед или переживать о пустом желудке, застывшее где-то между концом одного плавания и началом другого. В такие мгновения воздух кажется особенно чистым, а шепот волн пробирается глубоко в душу, наполняя удивительным, кристально-чистым счастьем. Все невзгоды и переживания отходят за кулисы жизни, оставляя на сцене только море, жгучее солнце и свободу — то, ради чего несколько лет назад Грахго, не глядя и не сожалея, разорвал все нити с прошлым.

— Я тебе говорю, настоящая!

— Врешь!

— Да что ты заладил то, а?

— Да потому что у настоящей тута яблоко, а не груша!

— Тебе то почем знать?!

— Я у этого художника конюхом был!

Двое мужчин не первой свежести, толкаясь плечами и разнося вонь перегара, стояли напротив цветастой картины, изображающей смущенную итальянку, что прикрывала округлую грудь расписным блюдом. Облаченная в потрепанную раму точно в офицерский мундир, она бросалась в глаза яркостью красок и чистотой полотна, пока дерево в нижнем углу, уродливо разбухнув из-за воды, выпирало щербатыми краями. Чуть в стороне, безжалостно оставленные выцветать под яркими лучами солнца, к стене были прислонены еще шесть картин. Пейзажи, портреты, натюрморты. Забытые и брошенные. В них чувствовалась жизнь, несмотря на то, что большая часть была дешевой подделкой. В мазках масляных красок мерцала душа. Или это солнце играло бликами, дразня воображение?

Взгляд капитана, проходящего мимо, остановился лишь на одной.

Уверенные, но легкие мазки вырисовывали оживленный порт, забитый десятками кораблей, чьи силуэты явственно виднелись в восходящих лучах. А на переднем плане мальчишка, переступающий с ноги на ногу и вглядывающийся в горизонт. И хоть он стоял спиной к зрителям, Фанатик точно знал: в руках у мальца зажато красное сочное яблоко, которое тот прижимал к груди, словно оно было самым дорогим и прекрасным сокровищем во всем мире. Грахго вручил его племяннику перед тем, как уйти в очередное плавание на гразной “Саламандре”. Это напомнило о доме.

“Наш дом Гар-Нуэра”.

— Теперь да, — едва слышно ответил кораблю мужчина.

Образ семьи складывался рванными нитями, местами тускнея и исчезая. Капитан едва ли помнил мать. Она умерла, когда ему было тринадцать, оставив после себя лишь несколько картин, ныне украшавших фамильное поместье де Мора. В памяти отчетливо вырисовывалась ее улыбка, глаза, нежные руки. Грахго был уверен, что мать являлась самой красивой женщиной на земле. Но обрывки воспоминаний никак не складывались в полноценную картину, так и оставаясь клочками. Зато капитан помнил отца и брата, да самую малость племянников, которые теперь, наверняка, сильно изменились. В последний раз он был в Валенсии, когда малышу Рикардо вот-вот должно было исполниться два года. Сколько ему теперь? Семь или двеннадцать? Грахго не брался сказать наверняка.

— Капитан! Уф… — Малёк, все это время бегавший по порту, согнулся попалам, пытаясь отдышаться. — Насилу нашел вас.

Грахго оторвался от созерцания картины, все еще раздумывая: стоит ли ее покупать? С одной стороны, этот порыв был слишком сентиментальным и пустым. Никчемным. С другой, автором картины являлся Дамиан, а сама она казалась хрупкой нитью, напоминавшей о давно забытых временах. Почему то, смотря на нее капитан вспоминал только хорошее.

“Мне нравятся отголоски твоих чувств,” — Отверженный улыбался, ощущая эмоции мужчины, как легкий дождь, появляющийся после продолжительной и изнуряющей засухи. Чистый и освежающий.

— Эй, хозяин! — Грахго дождался, пока один из спорящих пиратов обратит на него внимание, а после кивнул на полотно: — Откуда она?

Тот, несмотря на не самое трезвое состояние, сразу же оценил взглядом Фанатика, выхватив добротную одежду, тяжелые перстни, капитанскую шляпу и дорогое, изумительного качества оружие.

— Парни Милосердного Эди приволокли, капитан!

— Отнесешь на “Отверженный”, — Грахго достал пару золотых эскудо, стоивших целое состояние, и небрежно бросил хозяину.

Ни у кого не возникло желания торговаться. Продать картины в пиратском порте — дело не самое легкое. Обычно пираты старались не связываться с подобным, оставляя на кораблях или отправляя на дно моря. Но порой их привлекала рама, изображение или даже художник, и тогда полотна оказывались здесь. Наиболее перспективные из них скупали контрабандисты, но часть так и оставались в пиратских портах, брошенные и забытые. А здесь целых два эскудо, на которые можно было заливать глотку ромом несколько дней, не просыхая.

— Есть, капитан!

Бывший хозяин полотна поднял тяжелую раму, и взгляд выпрямившегося юнги упал на изображение. Парень пораженно замер, разглядывая воссозданный маслом порт.

— Знаешь, что там нарисовано? — Негромко спросил капитан, заметивший перемену в Мальке.

— Валенсия…

— Бывал там?

— Родился.

Парнишка провожал взглядом картину, не в силах оторваться. Он так хотел домой! Но все мечты вновь оказаться там давно разбились, оставив после себя только шрамы тоски и отчаяния.

“Он совсем поник”, — запереживал фрегат.

Малёк так и смотрел вслед уходящему мужчине, пока тот окончательно не скрылся из вида. И только тогда юнга заметил на себе пугающе пристальный взгляд капитана.

— Капитан?

— Земляк, значит? Интересно, — Фанатик усмехнулся, отворачиваясь и продолжая ранее прерванную прогулку.

— Вы тоже оттуда?! — Юнга не поверил своим ушам, со всех ног припустив за капитаном.

Тот, однако, продолжил путь в молчании, которое Малёк не рискнул прерывать. Отверженный чувствовал любопытство Грахго, его интерес и даже некоторое тепло к мальчишке. Почему-то люди всегда начинали относится лучше к тем, кто был родом из их страны, а уж тем более города. Это не обошло и капитана.

— Как ты себя чувствуешь? — Внезапно спросил Фанатик.

— Простите?

— После возрождения. Что-то изменилось?

— Нет, капитан.

Опустив глаза вниз и разглядывая босые ноги, покрытые царапинами и грязью, юнга вспоминал прошедшие недели. Он был таким же, как и прежде. Тот же аппетит, та же энергия или усталость. Он даже успел забыть о такой мелочи, как возрождение.

“Его границы стали тоньше”.

Отверженный продолжал смотреть на мир глазами Грахго, а потому беззастенчиво слушал и разговор.

— Что? — Мужчина нахмурился.

Малёк вскинул голову, не поняв, к кому обращается капитан. А быть может тихий вопрос ему и вовсе послышался.

“Посмотри моими глазами”.

После случая с Каттальттой капитан больше не прибегал к таким уловкам. Ему было стыдно признать, но переплетение нитей заставляли его сердце сжиматься от страха. Власть и сила, которую он мог получить, разобравшись как следует, манили. Но почему-то Грахго воспринимал эту тягу, как песнь сирен. Завораживающая и пленяющая мелодия, что неизменно ведет к гибели.

“Грахго! Когда ты успел стать трусом?!”

Голос фрегата был полон удивления, насмешки и недовольства. Ведь это был его капитан, который обладал самым лучшим кораблем на свете. С таким другом нельзя поддаваться страху.

— Вот черт, — Фанатик остановился, повернувшись к юнге.

— Капитан? — Тот был в растерянности, хоть и сообразил, что, скорее всего, дело в Отверженном.

— Помолчи.

Грахго прикрыл глаза, сосредотачиваясь и перебарывая трепет в груди. Он сделал пару глубоких вздохов. Представил бескрайнее море, слабый бриз, огромную черепаху, видимую на поверхности воды, и теплое дерево штурвала. Ощутив спокойствие, капитан открыл глаза. Стоящий перед ним Малёк предстал нежной, испускающей слабое, но равномерное сияние, жемчужиной. Внутри свет был ярче, но чем дальше он отходил, тем слабее становился. Кажется, именно так должна выглядеть душа. От нее исходила едва заметная нить, переливающаяся бордовым и тянущаяся до капитана и проклятого корабля. Когда юнга двигался, сияние смещалось вместе с ним, но не выходило за границы фигуры, которые практически исчезли.

Это открытие оказалось для Фанатика сомнительным. Он перевел взгляд на окружающих его людей и пораженно замер. Тусклые и яркие, практически черные и неопределенно серые, запутанные в чужой паутине или кристально чистые, покрытые пятнами и наростами или же напоминающие свечу — перед капитаном предстали души жителей Гар-Нуэра, воскресив в памяти остров Каттальтты. Единственное отличие: сквозь них нельзя было что-то разглядеть, а границы, служившие “оболочкой”, являлись четкими и хорошо заметными. Кто-то случайно толкнул Фанатика в плечо и поспешил извиниться, но тот даже не заметил этого.

Влекомый любопытством, капитан перевел взгляд сначала на свои руки, а после и на тело. Красные нити, так хорошо выдимые среди галактик, сейчас горели особенно ярко, переплетаясь с бордовыми от фрегата и теряясь в черном плотном и пульсирующем, точно сердце, сгустке, полностью заполняющим границы Грахго и изредка вспыхивающим алым. Они напоминали окровавленных опарышей, кишащих в гнилом мясе. И лишь местами, когда нити смещались в сторону, среди черного месива сверкало нечто белое, словно далекие редкие звезды на ночном небе. Во все стороны от Фанатика отходили тонкие паутинки, соединяющие его с командой. Одна из них вела и к юнге.

— Омерзительно, — Грахго презрительно скривился, выплюнув слово с брезгливостью истинного аристократа, увидевшего на своем белоснежном кружевном манжете дождевого червя, а после рассмеялся.

Окружающие их люди оборачивались, привлеченные этим хриплым жутким смехом, в котором сплетались горечь и ирония. Они стремились поскорее миновать юнгу и капитана. Редко кто рискует связаться с безумцем, коим сейчас выглядел Грахго.

“Так выглядит сила. И она прекрасна”.

— Так выглядит чертов грешник, старик, — отсмеявшись, Фанатик провел ладонью по лицу.

Он никогда не тешил себя напрасными надеждами угодить в рай. На его руках было достаточно крови еще до того, как Грахго перешел под черные паруса. То, что моряки сеяли смерть во славу испанской короны, не делало их грехи менее тяжелыми. А уж став пиратом, Фанатик и вовсе потерял счет людям, чья жизнь оборвалась от его клинка. Вот только в душе еще оставалась надежда, что, может быть, капитан не настолько плох? Возможно, внутри еще есть те прекрасные добродетели, о которых говорила мать? Он ведь, черт возьми, мстит за гибель лучшего человека в мире! Так почему же внутри все так отвратительно уродливо?

— Капитан, вы говорите с Отверженным? — Малёк привлек к себе внимание Фанатика, теряясь в переменах его настроения и гадая, стоит ли тому помочь.

— Ну не с девой Марией же, верно? — Вернувшись к своему привычному зрению, Фанатик раздраженно дернул подбородком вправо. — Идем, пройдемся еще немного.

Они в молчании прошли ниже по улице, выходя к восточной части порта. Малёк раздумывал над странным поведением своего капитана, заодно прислушиваясь к себе. После вопросов, он не был уверен, что воскрешение прошло бесследно. Первое плавание было настолько тяжелым и интересным, что юнга мог и не заметить какие-то незначительные изменение. Грахго же невольно анализировал увиденное. Сравнивал души, что успел разглядеть. Раз за разом возвращался к Мальку и себе, подмечал детали. Он постепенно свыкся с мыслью, что его уже не спасти, хоть преклони колени у самого Папы Римского, а уж об исповеди и вовсе стоило забыть. Любой святой отец наречет его дьяволом, если услышит хотя бы часть. Но Фанатик должен сделать все от него зависящее, чтобы освободить Отверженного. Вернуть домой живым. И плевать на собственную душу.

Грахго искоса глянул на задумчивого юнгу, послушно идущего за ним. Мальчишка выглядел худым и неухоженным, в старой наспех залатанной одежде и без сапог. После плавания он загорел и немного окреп, но все еще был значительно мельче, чем мог бы быть.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать, капитан.

Да, значительно мельче.

В памяти всплыла душа мальца, и на миг Грахго испугался, как бы не заляпать ее своей чернотой. Однако пират решительно отогнал эти мысли. Ему нужны быстрые ноги и сообразительность мальчишки, а также преданность, которую еще можно выковать из тринадцатилетнего юнги. И самое главное: изучить его воскрешение. А для этого нужно доверие Малька.

У самого крайнего причала на волнах качалась изящная шхуна “Стерва”. Грахго не видел ее раньше, да и сейчас бы не обратил внимание, если бы около нее не собралась целая толпа зевак. Они о чем-то весело спорили, то и дело громко смеясь. Влекомый любопытством, капитан направился к ней.

Пробираясь сквозь толпу, юнга старался не отставать от Фанатика и успеть нырнуть в брешь, что оставалась после него. Вскоре они оказались у самого борта “Стервы”. Подле него, рядом с трапом, стояло двое пиратов. Один из них был невзрачным, другой сразу бросался в глаза из-за отсутствующего носа. Подле них на паре брусьев, расположился здоровый квадратный аквариум, закрытый крышкой и стоивший целое состояние. Откуда парни шхуны достали его оставалось загадкой. Взоры всех присутствующих были направлены в аквариум.

Там, полностью погруженная в воду, лежала девушка. Светлая нежная кожа местами была покрыта ожогами из-за солнца, чьи лучи преломлялись от стекла и воды. Ноги заменял длинный хвост. Его белоснежные чешуйки казались тысячей перламутровых ракушек, а огромный, будто кружевной, серебряный и полупрозрачный плавник отсвечивал всеми цветами радуги при движении. Он был местами порван и сочился кровью, окрашивая воду в алый. Руки с едва заметными перепонками на пальцах были отведены за спину, где их перетягивала грубая бечевка у запястий, перетирая кожу до безобразных порезов. Платиновые волосы разметались, частично скрывая лицо. Но Грахго успел заметить, что рот дивного создания заткнут грязной тряпкой, а ее концы завязаны в узел на затылке.

Пираты каким-то немыслимым образом смогли пленить сирену.

— Ого! — Юнга разинул рот, пораженно разглядывая морскую жительницу. — Какая она красивая!

“И вкусная”.

Грахго усмехнулся. Кивнув пиратам он спросил:

— Как?

— Ха, нам повезло! — Безносый облизнул обветренные губы. — Капитан, черт бы его побрал, углядел в воде среди обломков эту рыбешку. Видать оглушило, пока топили торговцев.

— И теперь куда?

— Да вот, не знаем. Может продадим в какой трактир на мармитаку, аха-ха-ха!

Остальные пираты подхватили смех безносого. Невзрачный же пнул по балке, отчего сирена задергалась. Малёк смотрел на них со смесью ужаса и отвращения.

“Она и без их усилий скоро помрет, “ — заметил Отверженный. Почувствовав же недоумение капитана, корабль пояснил: — “Воздух кончается. Они слишком плотно закрыли крышку”.

Грахго еще раз оглядел сирену. Подобное создание он видел впервые в жизни, и оно поражало своей сутью даже будучи изуродованным людьми. Держать ее в людских лапах казалось кощунством. Но и оставлять в живых было опасно. Она могла отомстить.

“Они и так отомстят. Ее кровь пропитала доски шхуны. “Стерва” обречена.”

— И сколько за нее рассчитываете выручить? — Спросил Фанатик, приподняв бровь.

В его голове вспыхнула безумная идея. Если сирены способны на месть, то способны ли они на благодарность?

— А ты желаешь купить?

— Я безумец, но не глупец, — Грахго хищно ухмыльнулся, отрицательно качнув головой.

— А ты кто такой будешь?

— Капитан “Отверженного”. А ты?

— Старпом “Стервы”, — безносый нахмурился.

— Кто ваш капитан?

— Эммет Ланкаль.

— Передайте капитану Ланкалю, что среди моряков найдется не много дураков, что решатся навлечь на себя гнев сирен.

Грахго сделал вид, что собирается уходить. И в этот момент старпом “Стервы” занервничал. Однако его опередил совсем другой голос:

— Капитан! Что вы имеете в виду?

На палубе шхуны стоял высокий мужчина с волнистыми отдающими золотом волосами, выглядывающими из-под капитанской шляпы.

— Полагаю, Эммет? — Фанатик склонил голову в слабом поклоне, стоило ему получить подтверждение. — Сирены опасные твари и они убьют любого, кто посмеет причинить им вред. Мне горько признавать это, но ваш корабль обречен, капитан Ланкаль.

— А не хочешь ли ты просто сбросить цену, а? — Набычившись, безносый угрожающе шагнул вперед.

— Я уже отвечал на похожий вопрос.

— И что вы предлагаете сделать? — Ланкаль сомневался. Это было видно по морщинке между бровей и пальцам, отбивающим ритм на ремне.

— Отпустите ее, пока не поздно.

Безносый захохотал, но остальные не разделяли его веселья. Моряки весьма суеверные люди. А уж когда видишь перед своими глазами живое подтверждение мифов, то поверишь и в зубных фей. Эммет бросил быстрый взгляд на своего старпома, боясь принять неправильное решение.

— Она сейчас задохнется, — безразлично заметил Фанатик, наблюдая, как отчаянно сирена пытается приподняться, чтобы припасть к щеле на крышке.

— Вытащите ее! — Тут же вскрикнул капитан “Стервы”.

Именно такого исхода и ждал Грахго. Пока невзрачный сомневался, а старпом собирался спорить с Ланкалем, Фанатик выхватил кинжал у ближайшего пирата, сразу же ударив рукояткой по стеклу. Оно треснуло, но не разбилось.

— Что ты творишь, ублюдок?! — Безносый взревел, намереваясь накинуться на капитана "Отверженного".

— Угомонись, Носач! — Ланкаль поспешил на пирс, пока невзрачный загородил собой Фанатика от старпома.

Намечающаяся ругань Грахго не заботила. Он бросил быстрый взгляд на пиратов, оценивая опасность, и ударил по стеклу еще пару раз, прежде чем оно не выдержало и лопнуло.

— Аквариум! Ты заплатишь за него! — Продолжал изрыгать ругань Безносый. — Или я выпотрошу тебя. Пусти, Бен!

Мутная вода хлынула во все стороны, водопадом падая на доски причала. Посыпалось стекло и сирена рухнула на осколки.

— Справедливо, — Грахго выдохнул, слизывая с ребра ладони кровь от случайного пореза и срывая с пояса небольшой кошель, дабы кинуть его под ноги пиратам "Стервы".

Оказавшись без воды, тело сирены начало меняться. Хвост укорачивался и раздваивался, превращаясь в ноги. Чешуя и перепонки практически полностью исчезли. Только местами виднелось несколько пластин. Жабры, которые Грахго поначалу не заметил, втянулись, оставив после себя лишь едва различимые полоски. Сирена казалась хрупкой фарфоровой куклой, сломанной жестоким ребенком. Местами из тела торчали впившиеся осколки, на правой ноге, у щиколотки, свисали лоскутья кожи.

Пораженный магией, Фанатик действовал рефлекторно. Он срезал бечевку на руках, а затем поспешил вытащить кляп. На секунду замер, разглядывая красивые скулы и нежные губы, в уголках которых кожа покраснела и треснула. Юнга, крутящийся рядом и следящий за безносым, что был занят монетами, успел достать несколько наиболее крупных осколков. От страха и боли сирена задергалась, но будучи лишенной всяких сил, едва ли сдвинулась от людей хотя бы на несколько дюймов. Это заставило Фанатика очнуться.

Собрав волю, Грахго мысленно обратился к фрегату: “Мы можем как-то помочь?”

“Думаю, да. У нас ведь получилось освободить ту заразу.”

— Эй, тише, хватит отталкивать тех, кто желает тебе помочь, — проворчал Грахго, осторожно поднимая сирену на руки.

Выпрямившись, он оглядел пиратов, окружавших его. В их глазах читалось удивление, недоверие, страх, а порой и недовольство. Но столкнувшись с решительным и злым взглядом Фанатика, они отступили, позволяя ему пройти дальше по пирсу. Даже безносый, крепко сжимающий в руках кошель, сделал шаг назад.

Грахго было трудно удерживать свою ношу, идти вперед и одновременно тянуться к нитям силы. Зачерпнув с десяток, он мысленно сплел простую, но прочную паутину, которую затем стал накладывать на ссадины, порезы и ожоги. Хуже всего дело обстояло с ногой. Щиколотку пришлось пеленать нитями в несколько слоев, пока кожа не стала затягиваться. И когда Фанатик дошел до края пирса, он ощутил головокружение и тошноту.

Сирена, поначалу сжавшись в кровоточащий комок, с удивлением смотрела, как пиратский капитан несет ее ближе к желанному морю. К своему удивлению, вскоре девушка обнаружила, что раны начинают болеть намного меньше. Взгляд серебряных глаз с изумлением изучал лицо стремительно бледнеющего Фанатика.

— Ну все, рыбка, дальше сама, — с кривой усмешкой, Грахго разжал руки, позволяя сирене упасть в воду.

Натянувшиеся нити силы пришлось усилием воли разорвать. Фанатик чувствовал, что иначе девушка бы оказалась мухой, запутавшейся в паутине. Последний рывок стоил Грахго дорого. Он едва смог сдержать рвотный позыв, сплевывая на пирс желчью.

“Кажется, лечение это не наша стезя”, — удрученно заметил фрегат, переживающий за капитана.

— Больше никогда в жизни, — устало согласился Грахго, чувствующий себя так, словно его только что достали из могилы.

Он не спешил идти обратно, ожидая, пока силы восстановятся хоть немного. Остальным могло показаться, будто Фанатик наблюдает, как юркая сирена исчезает в глубине вод меж кораблей. Но Грахго банально боялся упасть. Из-за одного неуверенного шага вся его репутация могла пойти крахом.

— Надеюсь, они там разберут, что на мне ее кровь случайно оказалась? — С иронией заметил мужчина, глубоко вдыхая.

Некогда белоснежная рубаха капитана была покрыта бурыми разводами. Но несмотря на это, Фанатик не жалел о своем поступке. Свобода — великий дар, который нельзя отнимать из-за сиюминутного желания. Не важно: чернокожие люди с берегов Африки или мифические создания из морской пучины. Впрочем, о таком важном суждении Грахго предпочитал не вспоминать, когда пираты приносили клятвы на борту “Отверженного” и когда на стенах капитанской каюты появлялся очередной силуэт плененной кораблем души.