Позывной «Хоттабыч» 4

Глава 20

Выспался я отлично — на все сто! Давненько уже так не дрых, словно вообще без задних ног. Все, как-то недосуг, да недосуг. То одна херня приключится, то другая. Вроде бы, «в гостях» у Кощея в Агартхи после разруливания всех проблем можно было бы вволю выспаться, но, так ведь не давал, паразит великовозрастный! Науку свою Колдовскую любил мне с самого ранья в голову вдалбливать, ни свет, ни заря! А тут, вдруг, да в окружении закадычных врагов, как сурок, право слово. Аж самому стыдно…

Но с другой стороны — отлично отдохнул и полностью восстановил свою физическую кондицию, да еще и без применения всяких-разных Магических штучек-дрючек! И со всей ответственностью хочу заявить, что чувствую себя именно в морально-волевом плане, куда как лучше и «устойчивей», чем до этого! Так что обычный и спокойный сон оказывает на психику просто чудодейственное влияние.

— Проснулся, лежебока? — В нашу совместную комнату заглянул командир. — Горазд же ты дрыхнуть!

Свежий и бодрый князь Головин, с выбритыми до состояния «попки младенца» щеками и подбородком, весело улыбался и благоухал дорогим одеколоном, словно это и не он бухал со мною в ночь-полночь. К слову сказать, я тоже себя отлично чувствовал, похоже, что процесс омоложения моего организма набирает обороты — не далее, как вчера, я заметил в своей отросшей до груди белоснежно-седой бороде несколько темных волосков. Да и моя чудодейственная регенерация уверенно боролась с любыми проявлениями, губительными для моего здоровья. Так что токсическое отравление производными этанола, а по-простому — похмелье или бодун, для нее вообще на один зубок.

Но у командира-то таких плюшек не имелось. Однако, вот он стоит передо мной этаким бравым огурцом, да еще и дедушку старенького нещадно третирует, что он много спит.

— В моем возрасте, — парировал я подколку командира, — это естественное состояние! Мне бы на печи круглые сутки лежать, да пузо почесывать…

— Ладно, не прибедняйся, старый! — Не поддался на провокацию Александр Дмитриевич. — Кто-кто, а я тебя как облупленного знаю! Знаю даже то, что ты сам о себе не знаешь! Давай, поднимайся — нас ждут великие дела! — со смехом произнес он, присаживаясь на свою идеально заправленную кровать.

Ну, вот как ему удается так её застелить? Ни одной морщинки и складочки! Просто любо-дорого посмотреть! А ведь он — аристократ, в хрен его знает, каком поколении. И кровать ему раньше какая-нибудь горничная застилала. А поди ж ты…

— Ну, если чего пожрать найдется, так и быть — встану, — заявил я, сладко потягиваясь. — А после завтрака можно и все твои «великие дела» переделать.

— Найдем тебе чего-нибудь пожрать, Хоттабыч, — заверил меня командир. — Не переживай. Дело как раз к ужину идет.

— Да? — Я бросил взгляд на циферблат наручных часов товарища оснаба. — У-у-у! Шестой час?

— Шестой, — подтвердил Головин. — Я ж говорю, здоров ты поспать!

— Не завидуй, старина, — отбросив в сторону одеяло, я тоже уселся на кровати, — доживешь до моих лет — поймешь, какое это счастье, долгий и здоровый сон. Знаешь, как меня стариковская бессонница раньше донимала? Да откуда тебе знать, сопля ты ишшо, зеленая… — проворчал я по привычке.

— О! — довольно произнес командир. — Узнаю старика Хоттабыча! Мне без твоего постоянного брюзжания, уже как-то не по себе становится.

— Наслаждайся, пока я при памяти, малец! — Поднявшись на ноги, я «покровительственно» похлопал командира по плечу. — Скажи-ка лучше, а где здесь сортир?

Плотно перекусив в офицерской столовой — распоряжение о постановке нас на довольствие было доведено кухонным шнырям комендантом лагеря штандартенфюрером Кайдлем. Сам же местный царек старался лишний раз не попадаться нам на глаза. Да и вообще, как мне показалось еще в первую встречу, он был бы рад, да просто счастлив, побыстрее куда-нибудь сплавить нас командиром. Уж слишком много проблем мы ему создали одним лишь своим присутствием. И это, если не считать разрушенных зданий и сооружений, которые он к вечеру только-только умудрился расчистить силами истощенных узников, находящихся под неусыпным надзором своего охранного гарнизона.

Я вновь едва не сорвался, когда, выйдя на улицу, после ужина, увидел кошмарное состояние пленников. Да они на живых мертвяков были похожи, больше, чем сами мертвяки. И это при том, что «закрома» Заксенхаузена просто ломились от обилия трупов, как поведал мне перед сном командир! Но эти блядские нацистские выкормыши предпочитали издеваться именно над живыми людьми! Не знаю, как командир умудрился вовремя среагировать, и какими усилиями ему удалось пробить мою Ментальную Защиту, которую старался наращивать по мере сил и возможностей, но в себя я пришел уже где-то за пределами концентрационного лагеря. Я сидел в расслабленном состоянии на заднем сиденье автомобиля, за рулем которого обнаружился князь Головин.

— Я их всех, сука, в гроб вгоню… — зловеще прокаркал я, когда вновь обрел возможность хоть немного соображать. — Это ты меня вырубил, командир?

— А, очнулся, герой! — не оборачиваясь произнес Александр Дмитриевич, поглядывая на меня в зеркало заднего вида. — Ты чего это там удумал? Повторения Абакана захотел?

— Захотел, — не стал я скрывать от командира то, что он знал не хуже моего. — Только этим тварям так бы не повезло! Нет, сдохнуть в одночасье — для них будет просто подарком! — Моя щека забилась в нервном тике, когда я вновь вспомнил об несчастных узниках. — Я бы каждому гребаному фрицу… кто причастен ко всему этому… по косточке в секунду в труху бы размочаливал… чтобы прочувствовали, падлы, всю прелесть моего справедливого гнева! — Я не на шутку разбушевался, и мое сердечко уже начало отстукивать боевой ритм не хуже африканского Там-Тама.

— Э-э-э! — Всполошился командир, сворачивая на обочину. — А ну прекратить! — гаркнул он, резко обернувшись ко мне. — Ты истеричка, или боевой офицер, в конце-то концов? Быстро взял себя в руки! Думаешь, мне легко это все наблюдать с постной мордой? Думаешь, мне не хочется всем этим уродам мозги вскипятить? А уж я сумею это провернуть — можешь поверить! — Глаза командира реально полыхнули Магическим огнем, а у меня резко прострелило в висках.

Я знал, что товарищ оснаб попусту слов на ветер не бросает, и легко может претворить в жизнь все свои обещания. И сил на это у него хватит с лихвой! Были прецеденты в его биографии, когда он разом выжег мозги у целой кучи врагов. И сейчас бы выжег, не задумываясь, если бы не основное задание — дотянуться до самой верхушки Вековечного Рейха. Шансы на это у нас, конечно, мизерные… Но чем черт не шутит? Поэтому мои «психические» срывы ему как серпом по яйцам!

— Виноват, командир… — прошипел я, схватившись ладонями за виски — башка растрещалась неимоверно. — Сейчас лекарством закинусь — буду в порядке.

— Сколько его у тебя еще осталось? — поинтересовался Головин.

Его глаза потухли, и «Ментальное давление» на мою многострадальную голову упало.

— В достатке, — кивнул я, поспешно разжевывая очередной кусок «Кощеевой подошвы».

— Ох, чего-то мне не по себе, Хоттабыч, — признался оснаб, дождавшись пока я проглочу разжеванную успокаивающую бурду. — Ты чуть в очередной раз в разнос не пошел…

— Хотел бы сказать, что не виноватая я, командир, — стряхнув с усов крошки лекарства, произнес я, — но понимаю, что от этого ничего не изменится.

— Держись старый! — Оснаб вытер рукавом заливающий глаза пот. Похоже, что напрягся командир тоже не слабо. — Второй раз я тебя вырубить не смогу! В этот-то раз едва-едва сумел проломиться… — признался он. — Ты меняешься, как физически, так и ментально, — сообщил он. — И те принципы, на которых работает мой Дар, к тебе скоро будут совсем не применимы. И подобрать новый ключик… Боюсь, что в нынешних условиях — это невозможно! Старайся сам себя сдерживать!

— Петрович, ну я ж не дурак… Понимаю… Только эти «припадки» у меня в голове что-то «замыкают»… Слушай, если вдруг не справлюсь в очередной раз… Ты это… подальше беги, командир! А я постараюсь как можно больше ублюдков с собой на тот свет прихватить…

— Хм, — командир печально усмехнулся. — Сдается мне, что тебе так просто помереть не удастся… Ты, как один старый ходячий катаклизм, как самое страшное оружие массового поражения… Только я боюсь, что если ты по настоящему вразнос пойдешь, на всей земле больше никто не выживет… Либо от планеты не останется ни хрена!

— Кхм… — Я едва не подавился горькой после «лекарства» слюной. — Даже так?

— Даже так, — с самым серьезным выражением лица подтвердил свое предположение князь Головин. — Поэтому, Хоттабыч, заклинаю — держи себя в руках!

— Ох-ох-ох! — По привычке тяжко вздохнул я. — Что ж я маленький не сдох! Постараюсь, командир… Слушай, а откуда машина?

— Это персональное авто коменданта Кайдля, — сообщил Александр Дмитриевич. — Он когда понял, что дело пахнет керосином, с радостью мне её предоставил. Ты ведь опять успел земельку основательно так тряхнуть!

— Понятно, — я почесал затылок, — навалили в штаны, убогие?

— Еще как! — подтвердил командир. — Когда я тебя вырубил, он был просто счастлив.

— И куда мы теперь?

— К родителям Хартмана, — ответил командир. — Он же нас погостить приглашал. Мне даже на плане, — он тряхнул развернутой картой, что лежала на пассажирском сиденье, — в спешном порядке дорогу начертили. Ты успокоился? Ехать готов? — поинтересовался он у меня.

— Погодь немного, командир! — попросил я. — Давай на свежем воздухе перекурим…

— Хорошо, — кивнул Александр Дмитриевич, глуша двигатель. — Перекурим.

Я, распахнув дверь, буквально вывалился на дорогу из автомобиля. Командир тоже выбрался с водительского места и вытащил из нагрудного кармана пачку «трофейных» сигарет, которыми мы разжились не совсем законным путем в табачной лавке. Ну, ничего, не обеднеют фрицы! Пустив в воздух струйку сизого дыма, я огляделся: нас с командиром занесло в какой-то явно зажиточный сельскохозяйственный район Баварии.

Зеленые поля, луга и ровные пастбища, простирающиеся до самого горизонта. За оградой из жердей культурно пасутся откормленные и ухоженные лошади, бока которых аж лоснятся и блестят в лучах заходящего солнца. Повсюду видны крепкие постройки: конюшни, коровники, амбары, хлева и сараи. Все обстоятельно, опрятно и аккуратно, аж до тошноты! Блин, как так-то, а? Ну, почему в наших деревнях все не так поставлено? Почему швабы могут вот так, чтобы прямо как на картинке, а наши крестьяне нет? Эти вопросы, уже не одно столетие занимающие умы доморощенных философов и обычных любителей почесать наряду «что с эти делать?» и «кто виноват?» до сих пор остаются без вразумительного ответа.

Глубоко затянувшись в очередной раз, я почувствовал, как к запаху ароматного табака пристала какая-то до боли знакомая вонь.

— Командир, чем это несет? — шумно потянув носом воздух, поинтересовался я у Головина.

— Вот чудак-человек! — заразительно рассмеялся Александр Дмитриевич. — По сторонам глазеет, а что у него под самым носом творится — даже не замечает.

— Старость — не радость, — привычно проворчал я, оборачиваясь. — Это ж свинарник! То-то я гляжу, запашком несет совсем не с Альпийских предгорий.

— Ты прямо догада, Хоттабыч! — Уже откровенно потешался надо мной Александр Дмитриевич.

За моей спиной — только руку протяни, действительно располагался обширный загон с откормленными свиньями, что вольготно нежились в нагретой солнцем грязи жирные свиноматки с молочными поросятами.

— Эх! Сейчас бы шашлычка рубануть, — мечтательно закатил я глаза, цокая языком и с аппетитом разглядывая пока еще живое и довольно хрюкающее мясо. — Может зацепим с собой порося? Как думаешь, командир?

— У тебя есть, чем заплатить? — Охладил мой пыл князь Головин. — Здесь, как сигареты умыкнуть не получится — тутошний зажиточный Bauer[78] сразу же в местную Управу жаловаться побежит…

— Ну и хер бы с ним! — отмахнулся я. — Можем и его на шашлык, — я кровожадно усмехнулся, — тогда и жаловаться некому будет.

— Нам сейчас никакой шум не нужен! — строго произнес командир. — А чего это тебя, старый, на мясо потянуло? Не на сырое, случаем?

— Да окстись, Петрович! — Замахал я руками. — Думаешь, что я из-за Кромешного Проклятия до живого мясца жаден стал?

— А кто тебя, болезного, знает, — усмехнулся командир. — Вцепишься, как-нибудь, мне ночью в глотку, и поминай Алексан свет Дмитрича…

— Ох, не шути так, командир! — Я передернул плечами, словно от озноба. — Ох, не шути — накаркаешь еще! — И я со смехом звонко хлопнул командира ладонью по спине, по достоинству оценив его немудреную «шутку». Хотя… как говориться: в каждой шутке есть доля шутки… Не хотелось бы мне, действительно, насовсем превратиться в уродливую образину, по типу Кощея. А вот к мясу меня реально тянет. К сочному, горячему, но хорошо прожаренному. Такому, чтобы с «румяной» корочкой и хрустело на зубах. И поделать я с этим ничего не могу! Постоянно жрать охота!

Я глубоко затянулся, а затем медленно выпустил дым в воздух «колечками». В кои-то веки на меня снизошло спокойствие. Толи окружающая пасторальная картинка, радующая глаз, подействовала, толи лекарство Кощея. А, возможно, и то и другое вместе. Благодать… Даже запах свиного дерьма не портил общей «картинки». — Я опять пробежался взглядом по живописным окрестностям. Даже не верится, что люди, создавшие подобное великолепие, подчас творят жуткие вещи, не укладывающиеся в моей голове…

Неожиданно мой глаз зацепился за маленькую тощую человеческую фигурку, едва-едва ковылявшую от свинарника в сторону корыта, расположенного возле забора, с большим и неподъемным ведром в руке. Обритая налысо голова не позволила мне с первой попытки определить пол этого замученного существа, с худенькими ручонками, сплошь покрытыми синяками, разной степени «насыщенности»: от черно-фиолетовых, до желто-зеленых. И лишь по изодранному, едва ли не до состояния половой тряпки, подобию платья, я понял, что это девочка. На вид — лет двенадцати-тринадцати, но мне было очень сложно определить это с точностью, слишком костлявой и замученной она выглядела.

Девчушка, не поднимая глаз и не замечая ничего вокруг, доковыляла до корыта и, с трудом приподняв тяжеленную байду, вывалила помои в большую деревянную лохань. Свиньи мгновенно перешли из расслабленного в активное состояние и накинулись на еду, едва не сбив ребенка с ног. Но то, что последовало за этим, повергло меня в самый натуральный шок. Девчушка, оттолкнув в сторону ближайшую свиноматку, запустила грязную ручонку в корыто и, вытащив из него что-то неприглядное, принялась жадно набивать рот. Она практически ничего не пережевывала, давилась, этой, если можно так выразиться, пищей, глотая целиком какие-то куски.

— Ё….й п…ц! — Меня вновь прорвало, едва не до «кровавой пелены» в глазах. Я даже зарычал от охватившей меня ярости — никому не позволю так издеваться над бедным дитем.

— Хоттабыч! — Мгновенно среагировал на мое состояние командир, хлестанув мне по мозгам «седативным» потоком Ментальной Силы. — Не смей!

— Я в норме, командир! — Это он вовремя успел: меня словно холодным душем окатило и бешенная ярость куда-то испарилась, оставив на душе гнетущий осадок.

— Дедушка, — неожиданно кто-то произнес по-русски тонким и слабым голоском, — а вы, правда, тот самый?

Пока я обуздывал с помощью командира очередной «приступ», девчушка успела добежать до забора, возле которого и стоял наш драндулет. Она забралась на деревянный прогон, так что её обритая голова теперь торчала над забором. Я вновь ужаснулся её изможденному и грязному виду, синякам и едва не прорывающим кожу ключицам. Да у гребаного барона фон Эрлингера зомби лучше выглядят, чем она! В моей душе вновь всколыхнулась ярость, но в этот раз я сам сумел с ней совладать без помощи командира.

— Кто «тот самый», внучка? — сипло произнес я, с трудом продавливая стоящий в горле ком и проведя ладонью по колючей «прическе» ребенка.

— Ну… тот… добрый волшебник-джинн… старик Хоттабыч? — с затаенной надеждой произнесла девчушка. — Я еще дома книжку читала… Ведь вы же он? Правда, дедушка?

— Он самый, красавица… — Горло совсем сжало стальными тисками, а в носу и глазах нещадно «защипало». Ну, а что вы мне прикажете ей сказать? — Старик Хоттабыч…

— Ой, красавица! Скажете тоже, дедушка! — Глаза девчушки после моих слов просто преобразились — засверкали, как два маленьких солнца. — Это два года тому назад, когда мне исполнилось двенадцать лет я, может и была красавицей, — неожиданно произнесла она, погружаясь в счастливые воспоминания. — Какие хорошие были мои именины! В тот день мне папа сказал: «Расти, доченька, на радость всем, большой и красивой!» Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню… А теперь, дедушка Хоттабыч, как взгляну на себя в зеркало — платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет… Какая уж тут красота?

— Бедная, ты моя, бедная… — Задействовав на мгновение свой Дар, я поднял её в воздух и, перенеся через забор, принял на руки. Весила она всего-ничего — ну, как пушинка. — Вырастешь ты еще большой и красивой! Прямо, как твой папа хотел. А звать-величать тебя как? — Крепко прижав девчушку к груди, спросил я её.

— Катя Сусанина[79], — вцепившись в меня дрожащими ручонками, произнесла она. — Я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с Розой и Кларой — так зовут хозяйских свиней. Вон они, — она указала рукой на двух здоровенных свиноматок, что громко чавкали, забравшись с ногами в корыто. — Так приказал барон…

— Хоттабыч… — Командир положил руку мне на плечо, заметив, как задергалось в нервном тике моё лицо.

— «Русс была и будет свинья», — сказал барон, — продолжила доверительно рассказывать мне девчушка, дрожа уже всем телом. — А я очень боюсь Клары. Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку. Живу я в дровяном сарае: в дом мне входить нельзя. Один раз горничная — полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине. Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал…

После такого рассказа я уже с трудом мог себя контролировать, но стоявший рядом командир каким-то способом помогал мне не соскользнуть в «боевое безумие». Иначе бы вся Германия сейчас перестала б существовать…

— Хорошо, что ты вовремя пришел, дедушка Хоттабыч! — Катя на секунду оторвалась от меня и провела рукой по моей длинной седой бороде. — А то я уже решила, что только смерть спасет меня от жестокого битья. Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!

— Все будет хорошо, внучка, я больше не дам тебя в обиду никому! — от души, исходящей кровавыми слезами, пообещал я.

— А можно я сама? — неожиданно попросила Катя.

— Что «можно»? — не понял я её просьбы.

— Ну, как же? — удивленно произнесла она. — А трах-тибидох?

— А! Вот ты о чем? — Улыбнулся я в усы. — Давай сама…

Катя зацепила тонкими, почти прозрачными пальчиками один из волосков моей бороды.

— Давай, не бойся… — Подмигнул я ей. — Все будет хорошо!

Она вывала волосок и с серьезным выражением лица его разорвала, приговаривая:

— Трах-тибидох-тибидох!

С последним звуком я величественно взмахнул рукой, закручивая послушное моей воле пространство в «бараний рог» и рядом с нами полыхнул неземным светом открывшийся Портал.

— Тебе туда, — произнес я, указав на Магическую Дверь, — домой, в СССР…

— Ой, дедушка, спасибо вам! — Из глаз девчушки брызнули слезы и она вновь обняла меня.

Да я и сам прослезился, не смог больше сдерживаться. А товарищ оснаб попросту отвернулся, делая вид, что внимательно смотрит по сторонам. Так сказать, во избежание… Но я то знаю, что с ним на самом деле происходит… — Иди… — Я поставил Катю на землю и мягко подтолкнул её к открытому Порталу. — Там тебе помогут…

Она несмело шагнула к светящемуся кругу, замерла «у черты».

— Спасибо, дедушка… — почти беззвучно произнесла она, глотая слезы и размазывая их грязной рукой по лицу.

— Иди, внучка! — Махнул я ей рукой на прощание. — Увидишь там Владимира Никитича, передай ему привет от старика Хоттабыча. Он поймет…

Девчушка тоже махнула рукой и исчезла в ярком свете Портала.

— Пусть у тебя дальше все сложиться хорошо, внучка… — тоже шмыгая носом и глотая соленые слезы, тихо произнес я. — А уж мы здесь постараемся…

Надпись на конверте:

На другой стороне карандашом написаны слова: