Позывной «Хоттабыч» 4

Глава 23

— Без рук? Целый стакан! Это немыслимо! — вновь завел свою шарманку Робка.

— А кому сейчас легко, герр оберфюрер? — ехидно прищурившись, произнес я. — Если слабо, так и признайся при всем честном народе, — добавил я по-русски.

— Ich bin слабо? — Неожиданно возмутился наш немчик, от волнения заговорив на дикой смеси немецкого с русским.

— Слабо! — невозмутимо повторил я. — А если нет — докажи!

— Это есть не доблесть… — жутко волнуясь, произнес Хартман. — Это есть настоящий глюпость! Никто не выдержать такой надругательств над организм!

— То есть зассал? — Я гаденько ухмыльнулся и, взяв со стола пустой стакан, наполнил его до самых краев шнапсом и установил на самом краю столешницы. — Показываю, как надо, ссыкло баварское! — И я, демонстративно заложив обе руки за спину, наклонился над стаканом и ухватил его зубами за холодный стеклянный краешек. После чего аккуратно, чтобы не расплескать «драгоценную» влагу, приподнял его и, одновременно отхлебывая шнапс, медленно перевернул. По моему пищеводу в желудок хлынула горючая жидкость, обжигая слизистую рта. Но я не обращал на это неудобство никакого внимания, сосредоточившись на том, чтобы не пролить ни капли.

Собравшиеся «для алкогольного разврата» немцы наблюдали за моими действиями с широко раскрытыми глазами. Сказать, что они обалдели, наблюдая за моими потугами в одновременном сеансе поглощения такого количества «зеленого змия» — это ни сказать ничего! Да они просто ох. ли и пребывали в полнейшем шоке! На их глазах столетний старикан, который каждому присутствующему годился если не в прадеды, то в деды, откалывал такие «коленца», которые никто из них не решился бы повторить!

Смотрите, гребаные утырки, смотрите! — злорадно усмехался я, запрокинув голову, и краем глаза отмечая их вытянувшиеся испуганные хари. Думаете, я просто так затеял всю эту муру с неуемным и непомерным потреблением спиртного? А вот, как бы не так! Поставленная передо мной командиром задача — это отвлечение внимания всего офицерского состава концлагеря. Пока фрицы, позабыв про все на свете, пялятся на свихнувшегося русского, лихо потребляющего лошадиные дозы шнапса, да еще таким нетривиальным способом, товарищ оснаб ловко шерудит при помощи своего Дара в их пустых головах.

Прорабатывая свою комбинацию, мы точно не знали, есть ли в составе охранного контингента «Заксенхаусена» Маги-Менталисты, кроме барона фон Эрлингера. Скорее всего, нет, чем да, но подстраховаться, на всякий пожарный, все равно не помешает. Вот и был на скорую руку придуман план с попойкой, а тут еще и Робка со своим новым званием так удачно «подставился». Грех было не ухватиться за эту возможность!

Вообще-то, равных князю Головину в искусстве промывания мозгов, в Рейхе, наверное, немного найдется. Но мы решили исключить даже малейшую возможность сорвать наши далеко идущие планы. А когда внимание объектов внушения полностью отвлечено на нечто, не укладывающееся в их «светлые» головы, проникать в эти самые головы даже опытному Мозголому, куда как сподручнее. И вот, пока я хлестал стаканами шнапс, командир одновременно программировал местное офицерское собрание на нужные нам «реакции».

Когда последние капли спиртного оказались у меня в желудке, я резко мотнул головой, одновременно разжимая зубы и отпуская стакан. Опустевшая тара, взлетела в воздух и, сделав несколько оборотов, пошла на снижение. Я ловко поймал её рукой, и с криком «вуаля!» впечатал её донышком в столешницу.

— Вот так-то, герр оберфюрер! — И я покровительственно хлопнул Хартмана по плечу. — А ты говорил, что невозможно! Для настоящего мужика, Мага и аристократа в этом мире нет ничего невозможного! Не так ли, Александр Дмитриевич? — обратился я словно бы за помощью к князю Головину.

— Бесспорно, Гасан Хоттабович, — чопорно, как и полагается настоящему аристо, ответил мне командир. — Наши воины так испокон веков развлекались! Это мы измельчали, а для наших великих пращуров принять «на грудь» полуведерную чару хмельного меда, не считалось чем-нибудь выдающимся. Да и ваши предки — древние германцы, герр оберфюрер, не гнушались основательно выпить-закусить, — перевел разговор в нужное русло командир. — Но вам, ребятки, видать, кольчуги предков изрядно велики…

Собравшиеся эсэсовцы, уловив в словах Александра Дмитриевича, завуалированное оскорбление, негодующе загудели, словно растревоженное осиное гнездо. Ага, проняло, засранцев. Да и командир, похоже, славно поработал над их эмоциональным состоянием.

— Велики?! — негодующе воскликнул Робка, которому тоже досталась толика «внимания» князя Головина. Видно невооруженным глазом, как он основательно завелся. — Найн! Немцы — поистине великая нация! Которой плечу грандиозные свершения!

Ого, как его заколбасило. Ну, давай, родной, покажи истинное величие немецких воинов!

Хартман судорожно схватил стоявший на столе стакан, куда я заблаговременно успел забросить отвинченные с его погон квадратные звездочки. Кусочки металла жалобно звякнули о стеклянные стенки.

— Наливай, старик! — Он резко протянул мне стакан и застыл в немом ожидании.

Эсэсовцы загомонили, поддерживая желание Роберта взять надо мной реванш.

— Как изволите, герр оберфюрер, — елейным голоском произнес я, наполняя стакан остатками шнапса из ополовиненной бутылки.

Рука Хартмана дрогнула, когда шнапс полился через край стакана. Но он мужественно поставил его на стол и заложил руки за спину.

— Oh mein Gott! — прошептал Горный Лев, наклоняясь над стаканом. Он так не волновался даже перед самой сложной военной операцией.

Сделав пару глубоких вздохов, Хартман закусил край стакана и медленно принялся цедить шнапс сквозь судорожно сжатые зубы. Несколько раз его накрывали рвотные позывы, но он мужественно их давил в зародыше, поднимая стакан все выше и выше донышком, пока в нем не осталось ни капли. Металлические звездочки, мелодично звякнув, съехали прямо ему рот.

Хармана немного повело, но он нашел в себе силы и мотнул подбородком, подбрасывая стакан в воздух по моему примеру. Вот только поймать он его не смог — тот улетел за спину Роберту и, ударившись о стену, разбился в мелкое крошево. Но это нисколько не омрачило радость оберфюрера: сияя, словно начищенный медный пятак, он выплюнул звездочки в подставленную ладонь, и продемонстрировал их мне.

— Вуаля! — облегченно выдохнул он, забрызгав меня капельками шнапса, и победно раскланялся, едва не повалившись навзничь. Я едва успел подхватить его под руку.

Немецкое офицерье просто взорвалось, приветствую радостными криками совершившего «настоящий подвиг» оберфюрера.

— Ну, — вращая покрасневшими зенками, заплетающимся языком произнес Робка, — признаешь, что немцы не слабее вас, русских?

— Бесспорно, господа офицеры! — придерживая вихляющее из стороны в сторону ставшее вдруг гуттаперчевым тело Роберта, «согласился» я. — Ничуть не слабее! Да здравствует великая немецкая сила! За это обязательно надо выпить!

Фрицы мгновенно наполнили бокалы — такое признание их непомерной крутости и величия, легло целительным бальзамом на нанесенные мною «раны». Я аккуратно пристроил изрядно опьяневшего Хартмана на стульчик и вручил ему очередную наполненную стопку. Не до краев, естественно, а как обычно.

— За вас, господа херры! — по-русски провозгласил я.

Фрицы восторженно заголосили, разобрав в моей последней фразе лишь «херы» и принялись со всех со всех сторон совать в меня наполненными бухлом стаканами, с которыми я неизменно чокался, не переставая душевно улыбаться. Даже вечно чем-то недовольный комендант лагеря — Антон Кайдль поддался всеобщей радости и вакханалии.

— И чтоб вы все сдохли! — А это я уже прошептал одними губами, что даже Харман сидевший рядом меня не расслышал. Он все порывался вскочить на ноги, чтобы выпить за величие немецкой силы обязательно стоя. Но я каждый раз «осаживал» его на деревянный стульчик, крепко хлопая по плечу ладонью. И, поскольку равновесие не было нынче сильной стороной оберфюрера, он неизменно хлопался задницей обратно на твердое седалище «венского стула».

Да, на этот раз очередной мой тост сорвал целую бурю оваций. Когда все намахнули и потянулись к закуске, я тоже привычно закинув внутрь очередную порцию горячительного, которое разбежалось теплой волной по моим жилам и «легким взрывом» отдалось в темечке, вновь гаркнул, перекрикивая веселый гвалт эсэсовского офицерья:

— Куда?! Русские и после второй не закусывают! А вы что, хуже?

— Нейн! — завопил какой-то молоденький и худой, словно глист, унтерштурмфюрер[82], которому выпитое уже успело вдарить по мозгам. — Мы — лучшие! Высшая раса!

— Ну так докажи! — резонно заявил я, подливая сосунку шнапса в стакан. — За высшую расу!

Зазвенели бутылки, забулькала огненная вода — за высшую расу хотели выпить все, без исключения. А то как же? Замахнули, накатили, выдохнули. Прямо ностальгия по родным пенатам! Я едва не прослезился, похоже, и меня потихоньку начало развозить — первый стакан, выпитый на голодный желудок, наконец-то рассосался.

— А вот теперь, можно и закусить! — словно распорядитель королевского стола, отдал я команду фрицам. — Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста! — усмехнувшись, добавил я по-русски.

Но этой моей «аллегории» не понял даже командир. Ну, да, «Джентльменов удачи» в его времени еще не отсняли. И снимут ли — большой вопрос?

Эсэсовцы словно с цепи сорвались, навалившись на закуску. Хотя, их вполне можно понять — ну, непривычные они к такой вот «культуре пития». Ладно, надеюсь, что им уже совсем недолго осталось — и похмелья у них не будет. Разве что у Робки, но этого поца мы быстро на ноги поставим. Главное, не угробить его в общей свалке — он нам еще пригодится, чтобы добраться до верхушки гребаного Рейха. Но и неплохой он, в общем-то, человек, да и привыкли мы к нему с князем Головиным.

А веселая попойка продолжала постепенно набирать обороты. Несколько офицеров попытались повторить «подвиг» Хармана и утереть мне нос еще разок, выхлебав полный стакан крепкой алкашки без рук. И, хочу сказать, у некоторых это вполне себе получилось. Правда, половину выпивки они бездарно расплескали на пол и вылили на морду и грудь. Но сам факт, что такой способ надираться оказался им по плечу, поднял настроение в этом вертепе до невиданных ранее высот. И бухло потекло рекой, умело направляемое в глотки фрицев «умелым тамадой». То есть мной…

Где-то примерно через час, критически оглядев результаты своего труда, я понял, что «Сеня уже дошел до кондиции», и «Феде пора подавать дичь»[83] — наступала вторая фаза нашей спецоперации.

Я, наполнив стакан и прихватив с собой початую бутылку, перебрался поближе к барону, отчего-то сидевшему на этом празднике жизни с кислой мордой лица. Приземлившись рядом на свободный стул, я набулькал выпивки в его рюмку и, подвинув наполненную тару к профессору, участливо поинтересовался:

— Прошу прощения, твое баронство, а чего это мы так невеселы?

— А с чего веселиться? — недовольно буркнул фон Эрлингер, покосившись на безмерно счастливую физиономию пьяного Хартмана, горланящего заплетающимся языком какую-то похабную немецкую песенку.

К новоявленному и обмытому по всем правилам оберфюреру присоединилось еще несколько фрицев, образовав этакое хреновое подобие «хора Турецкого», которые громко и вразнобой принялись скандировать известные куплеты.

Барон набычился еще больше, резко подхватил со стола услужливо наполненную мной рюмку и одним махом её вылакал.

— Ну, скажи мне, старик, — скривившись, словно у него за щекой располагался самый кислый в мире лимон, прошипел фон Эрлингер, — почему, кому-то все, а кому-то шиш? Кому все легко достается в этой жизни, а кто-то, чтобы сделать хоть шажок вперед, должен себе задницу на лоскуты порвать? А? Можешь мне это объяснить?

— А в чем, собственно заключается претензия? — проникновенно глядя в глаза барону, поинтересовался я, подвигая к нему поближе еще одну наполненную стопку. — Если ты про Робку, то не завидуй — он не меньше твоего задницу надрывал! Я как-нибудь поведаю тебе на досуге, что ему пришлось пройти, чтобы заслужить все эти сладкие плюшки — звание оберфюрера и Рыцарский крест. Иному раз десять сдохнуть бы пришлось… И дохли, если уж по чести признаться…

— Но… ик… задолбало всё! — заблажил, икая, барон. — Я ведь тоже на жопе ровно не сижу, а уж больше года никакого движения по карьерной лестнице. Я тут словно в изгнании, копаюсь в смердящих трупах денно и нощно, а результата нет! Кажется, что он совсем рядом — только руку протяни… — Он схватил рюмку и вновь единым махом выпил её до донышка. — А хер-р-р-а! — Он в сердцах хватанул путой рюмкой о стол с такой силой, что она не выдержала такого обращения и, возмущенно тренькнув, лопнула, порезав напоследок профессору пару пальцев.

— Дерьмо собачье! — совсем не по аристократически выругался барон и слизнул кровь с пальцев языком. — Видишь, старик — не везет, так во всем! — Фон Эрлингер выдернул из кармана платок и перемотал пораненную руку.

— Да это мелочи! — Отмахнулся я от надуманной профессором проблемы, бросая в него Малым Лечебным Заклинанием, достаточным для затягивания мелкого пореза. — На пальцы взгляни, — предложил я ему.

— Так ты еще Целитель? — Изумленно произнес барон, размотав платок и уставившись на затягивающую ранку.

— И не только, — усмехнулся я, — у меня много талантов, но они все слабенькие по сравнению с основным — Колебателя Тверди!

— Ну, вот, я же говорил, кому то все, а кому-то… — вновь заныл профессор, блуждая взглядом по столу в поисках новой рюмки.

— Слушай, твое фон баронство, — произнес я, решив, что, наконец, настал тот самый момент откровений, — а чего у тебя в работе не заладилось? Поделись, может я и помогу…

— Чем ты можешь мне помочь, старик? — презрительно фыркнул старик. — У тебя что, имеется ученая степень по Некромантическому Искусству? Или по Психиатрии Простейшей Нежити? — Профессор глупо хихикнул и подвинул к себе чью-то бесхозную рюмку.

— Психиатрия нежити? Ты это серьезно, твое фон-баронство? — Я подцепил бутылку, в которой еще что-то призывно булькало, и «накапал» сначала барону, а потом и себе в стопку.

— Еще как серьезно! — Стукнул себя кулаком в грудь эсэсовец. — Это я сам придумал! Это… ик… абсолютно новое направление… Ты знаешь, старик, насколько инновационное это направление? Мои разработки — это будущее Некромантии! — доверительно произнес он, наклонившись почти к моему лицу и едва не свалившись со стула на пол.

— Давай за это выпьем, — предложил я ему, стукнув донышком своего стакана по его наполненной рюмке.

— А давай! — согласно мотнул головой барон, потеряв равновесие и едва не свалившись на пол во второй раз.

— Аккуратнее! — Мне даже пришлось его придержать, усаживая поудобнее.

Мы выпили, а после фон Эрлингер продолжил «делиться» со мной своими инновационными наработками:

— Вот ты можешь себе представить, Гассссаан Аб…аб…дурхххханамовишшшь… что зомби смогут понимать команды… но не от Некромантов-кукловодов, а от обычных людей? И вообще, смогут соображать, не хуже некоторых тупых смердов? А они тупые, почти поголовно… Лишь за некоторым исключением… Можешь?

— Не очень, — мотнул я головой. — Зомби, они ж тупые! Им бы только жрать и рвать…

— Вот! — перебил меня фон Эрлингер. — А я, сука, разработал умных! И если этих тварей поставить в строй, знаешь, что будет?