Право имею

Глава 1

На белых обоях, лишённых рисунка, насыщенно алела клякса. Кровь с неё стекла в лужу, у плинтуса. От неё тянулся прерывистый красный след — тело тащили.

— Я ей башку размозжил. Пока эти двое наверху были, она тут замешкалась что-то… у окна. У неё винтовка была, наверняка отстреливала тех, кто побежит.

— Она мертва?

— Слушай, начальник, — здоровенный охранник устало прикрыл глаза ладонью. Один у него заплывал, переносица была сломана и теперь из-под перевязки светила насыщенно фиолетовым. — Там мозги её на стене. Видишь? И осколки черепушки. Это даже я понять могу.

В том, что этот детина понять может, капитан и не сомневался. Такие убивали пачками и не задумывались. Иногда таким вот выстрелом в голову, иногда сложнее и изощрённее.

— Уверен, что женщина?

— Да, поклясться мог бы.

— Куда пропал труп?

— Они же и унесли.

Капитан пальцем подковырнул кровавую кляксу, местами ещё свежую. Мимо них по лестнице протащили ещё одно тело в мешке.

— Это точно были они? «Черти»?

— По всем описаниям они. Трое, маски на половину лица. Знаешь, такие… навороченные. Сука, он когда улыбался, у него и эта маска сраная улыбалась. Я уверен, я смог завалить одного из «чертей».

— А они сколько ваших завалили? — досадливо спросил капитан, и охранник перестал раздуваться, поник снова.

— Шестерых… Пятерых и хозяина.

— Чем «Хозяин» занимался? — спросил полицейский. — Я имею ввиду реально чем. Не под протокол. Ты же знаешь, «Черти» просто так никого не вырезают. Полгода назад старичка зарезали, безобидный такой. Ага, а в холодильнике мясо человеческое. Так что, проверить холодильник твоего «хозяина»?

Охранник молчал, рассматривал кляксу. Капитан решил, что всё равно докопаются, задал другой вопрос:

— Сам как жив остался?

— Да я её когда грохнул… понял, что всё, хана мне. Если они просто так людей мочат, то меня за своего тем более на куски порежут. И… ну, знаете… между нами короче, про них же всякое говорят. Я вот слышал, что бабу у них уже с год что ли назад мочканули, а она вот… и что мужиков их тоже убивали. И трупы они с собой забирают, а потом проходит время — и снова этот сучий чёрт здоровый, и снова убивает, падла… Они же лет пятнадцать уже как есть… а всё молодые.

— Испугался, в общем, — кивнул полицейский. — А раз баба мертва, то и убегающих отстреливать некому… Тебя свои же не замочат за предательство?

— Свои не страшно, — хмыкнул охранник. — А вот «Черти» — это страшно. Машины не подъезжало никакой. Даже дверь не открывалась. Просто Димыч спустился, а они уже в гостиной стояли. Его первого и вальнули… только предупредить успел.

След тянулся по лестнице вниз, потом на улицу, в нескольких метрах от дома он обрывался, и не было рядом следов шин. Как испарились.

Да, «Черти» существовали чуть больше четырнадцати лет, и все эти годы капитан Калинин их искал. За это время у него осталось только три трупа и примерно шесть людей, которые божились, что одного из «Чертей» убили у него на глазах, но тех по-прежнему оставалось трое. Будто и правда бессмертные.

Еве казалось, что она — гусеница, гниющая в коконе собственного тела. Мутило. Руки и ноги ещё шевелились, но слабо. Голова казалась настолько тяжёлой, что казалось эту машину проще поднять, чем её сейчас. Она могла бы только ползти. Когда её предупредили, чтобы не блевала на дорогую кожу заднего сидения, она расслабилась, дав себе волю, и теперь под щекой была собственная рвота, а ребро ныло, как сломанное. Всё это было не важно, её внутренние часы отсчитывали последние минуты в этом мире. Всё, что она хотела, она уже закончила, и было по сути всё равно. Даже если она понимала, что так просто её не убьют, что ад начинается тут и сейчас, на заднем сидении дорогой машины.

Один сидел за рулём, другой на пассажирском месте, стекло у обоих было опущено — запах в машине был кислый, отвратительный. Чего-то они ждали, и разговор доносился до неё как через вату, забившую уши.

— Застрял, тварь. Никому блин ключи от своего гаража не доверяет. Боится, без него начнут… А сам не торопится.

— Да ладно, куда она теперь денется. Её ещё часов пять крутить будет, потом отпускать начнёт, и то не сразу. Но я сегодня надолго не задержусь, завтра на работу.

— Что, надоело уже? Как же месть?

— Да какая нахер месть?.. Я тут просто развлечься. Вы позвали, я подумал — а фигли бы и нет?

— Сука. Если она в процессе не сдохнет, я ей тоже башку молотком разобью. Без спешки. Так, чтобы она ещё живая была, пока черепушка в кашу превращается. Он мне другом был, меня он спас как-то… нарик какой-то мне чуть нож в спину не воткнул, он ему руку сломал. И я его спасал потом… а эта сука…

— Сколько народу будет?

— Пятеро ещё.

— Все надёжные? Ни одна гнида не сдаст? На телефоны свои сраные снимать не будут?

— В первый раз будто…

Звуки на фоне были громче разговоров. Был кто-то третий, там, за пределами машины. Сначала покряхтывал, покашливал, потом послышалось, как что-то полилось. С заднего сидения ей никого не было видно.

— Пля, бомжара какой-то… Че ему тут надо?

— А что, не видно что ли, ссыт дедок. Может, его тоже пристрелить?

— Вот сразу видно, ты впервые. Не, никого ещё стрелять не будем. Сюда идёт, зассанец…

— А если он её увидит? Пристрелить?

— Не дрейфь, не увидит, — хлопнула дверца машины и пассажирское место опустело.

— Что, дед, прихватило? Че сюда прёшься?

— Мелочи бы…

— Мелочи… на дед, тебе хва…

В этом киселе, что её окружал, раздался вдруг выстрел, такой оглушительный, что показалось — лопнули барабанные перепонки. В открытое окно влетело что-то, и, словно этой тошноты мало, салон начал наполняться едким газом. Он разъедал глаза, стальной стружкой оседал в лёгких, горле и носоглотке. Когда её снова вырвало, у неё над головой сломалась дверь. Что-то, лохматое, словно снежный человек, вытащило её из машины. Двери были открыты, водитель лежал тут же, лицом в землю. Она ещё успела заметить — кто-то стоял чуть поодаль, и в темноте нижняя половина его лица светилась слабым неоновым светом, чёрная полоса изображала в линию сжатые губы.

Потом и правда началась какая-то демоверсия ада. На этот раз разобрать было уже невозможно ничего. Её куда-то тащили, но она помнила только тряску и кислый, вонючий запах. Так воняла куртка бомжа, что нёс её на плече. Для старика, который до этого и ходил с трудом, зачерпывая ногами, он оказался неожиданно сильным. Она уже ничему не удивлялась. Смутно помнила, что её ещё и везли куда-то… не на сидении, а на полу машины. Потом, не как человека уже, а как мусор, свалили на холодный матрас где-то в темноте. Она подумала, что ну вот теперь её и изнасилуют, потом принюхалась к себе и поняла, что в таком виде на неё бы даже тот бомж не позарился.

Её оставили в покое, в темноте и холоде какого-то подвала. Гулко капала вода, сверху слышались негромкие шаги, и казалось, что только один человек там ходит. Пахло землёй и отсыревшим бетоном. Спать не получалось, даже потерять сознание. Она перевернулась на спину и стала надеяться, что захлебнётся собственной рвотой, но её больше не рвало. Тогда ей показалось, что примерно так на самом деле и выглядит смерть — полная чернота. И снова в который раз подумала, что это не страшно. Как не страшил её ад, как не манил рай, как не беспокоило отмщение.

Она пришла в себя как-то внезапно. Ей казалось, что сознание она не теряла, но вдруг раз — и она осознала себя в подвале, и что карусель закончилась, ей уже лучше. Но она по-прежнему была грязная, её никуда не передвигали. Она оставалась в преддверии ада.

Свет был направлен на неё — такой яркий, что она ожидала включённой камеры. Почему бы и нет? Зачем ещё было её отбивать у ментов, как не чтобы самим раскромсать на части? Она осторожно приподнялась — руки по-прежнему были скованы наручниками за спиной, волосы свалялись, в них запуталась часть мусора. Она и на человека-то не особо была похожа.

Свет чуть притух, настолько, что стало можно рассмотреть обстановку, да и то, что она не одна. Это был пустой подвал, с высокой крышей. Кроме земляного пола и паутины были уходившие вверх бетонные балки. Свет шёл от двери, но между ней и дверью стояло кресло — бархатное, словно насмешка. В кресле человек, лет тридцати-сорока, коренастый и широкий в плечах. Он был похож на телохранителя какого-нибудь авторитета, но поверх рубашки с закатанными рукавами на нём был прорезиненный фартук. Из-за этого он больше всего напоминал мясника. По правую и левую руку от него стояли двое парней спортивной комплекции, правый на плече держал металлическую арматуру, готовый если что бить, второй арматуру держал как меч, уперев в землю и положив на неё руки. Этот концерт вызвал у неё только раздражение — страх вообще её давно не посещал. Как и надежда.

У правого, с арматурой на плече, волосы были короткими, чуть длиннее на макушке, кажется такие стрижки звались полубоксом. У левого наоборот был вид прилежного студента — аккуратная официальная стрижка и очки. Но первое, что бросалось в глаза — на обоих были маски, закрывавшие им лица от подбородка до глаз. Поверхность масок — экран, на котором пикселями отображалось то, что было под ними — рот. У парня с полубоксом в снисходительной улыбке, у студента — прямая линия.

— Добрый день, — произнёс человек с кресла. Маски на нём не было. — Узнаёшь? Кто мы?

Она без спешки перевернулась, села, привалившись спиной к стене.

— Да она ж вообще отбитая, — заговорил парень с короткой стрижкой, но голос его был странным, ненастоящим. Казалось, его пропустили через программу и замедлили — он был низкий, басовитый. — Она же не боится! Эй! Сучка! Ты мне всю спину заблевала, пока я тебя тащил!

Человек в центре улыбнулся, продолжил как ни в чём ни бывало:

— Ты знаешь, кто мы?

— Нет.

— Врёшь, — мягко обвинил он, но продолжил улыбаться. — Мне не надо врать. Ты нам всем тут очень нравишься.

Он достал из глубины мягкого кресла папку, развернул отпечатанные на альбомных листах фотографии, показывал одну за другой. На них был труп, развалившийся в кровати, и вокруг фейерверками брызги крови.

— Ты его голову в кашу превратила. Хм, неужели ты маньяк, который должен был получить по заслугам? Ан нет… — он развернул ещё одно фото, и у неё к горлу подступил ком.

После страшных фотографий из дела, в этом подвале, в этом аду, она не ожидала этой. Это казалось настолько же омерзительным, словно тут, на неё, грязную и опустившуюся, посмотрел оживший Денис.

— Хороший парень, — кивнул мужчина в центре, сам тоже рассмотрев фото. — Прямо-таки идеальный. Противоположности притягиваются, да?

— Пошёл в жопу со всем этим концертом, мудак, — сквозь зубы процедила она, и получилось как-то болезненно, словно ей нож в сердце вогнали и провернули. — Что надо?

— Чтобы ты сказала, кто мы.

— Да она может и не знает, — вмешался стриженный под полубокс и уверенно пошёл вперёд, хотя и стёр этим улыбку с лица босса. Парень поставил арматуру рядом, сел на корточки, заглядывая в самое лицо, сказал:

— Мы «Черти». Нас все знают, и ты не могла не слышать. Ну как, сучка? Слышала?

Она смотрела устало и безразлично. Черти и черти, что с того… Черти — банда, убивающая людей пачками. Самая опасная на данный момент и…

До неё вдруг дошло.

— Вы меня сюда не убивать притащили? Ну, за то, что я того мента…

Правый рассмеялся, вернулся на своё место, подтаскивая арматуру так, что она царапала пол подвала. Парень в очках только рассматривал её — пристально, моргая как можно реже, чтобы ничего не пропустить. Он выглядел манекеном с анимированными глазами, не больше.

— Мы не убиваем тех, кто помогает нам выполнять нашу же работу. Я помню это дело, оно потонуло в других таких же… забрали в полицию, вернули труп со следами пыток. Никто не наказан. Мы не успеваем за всеми, спасибо, что сама занялась этим уродом.

Она им не верила, но только теперь, когда она уже не знала, что им нужно, стала нервничать. Если не убивать, то что? Зачем её притащили сюда? «Черти» были неуловимы, никто не общался с ними близко, и к себе они никого не таскали. Потому что никто даже подвала их не должен был видеть, потому что эти ребята слишком боялись того, что кто-то нападёт на их след.

— Вас же трое, — рассудила она. — Двое и… и девушка…

Она пристально осмотрела босса — тот на девушку похож не был, заметил взгляд и засмеялся глухо, но резко выпрямился, стал серьёзным и даже выглядел теперь как-то агрессивно.

— Вот мы и подошли к сути… Ты мне нравишься, мне нравятся твои методы. Я хотел бы взять тебя на работу… Даже не на работу, я хотел бы купить тебя. Эти ребята, — он указал на обоих за своей спиной, — они мои. Понимаешь? Нет возможности куда-то уйти. Ты становишься «Чертом» и до самой смерти — убиваешь, убиваешь, убиваешь. Я стираю тебя из мира, я даже труп твой могу подбросить, если понадобится… ну то есть будут думать, что он твой. Прежняя ты стираешься и появляешься новая. Девушку убили недавно. Но зло должно знать, что добро бессмертно. Оно должно жидко сраться при вашем упоминании…

Очкарик кашлянул, и кашель этот тоже звучал синтезировано, искусственно.

— Что? — раздражённо спросил босс. Вместо этого продолжил короткостриженный:

— Когда умирает один из нас, мы ищем замену. Ты подходишь. Ты вообще супер. Не хочешь ли убивать мудаков вместе с нами?

— У тебя нет выбора, — продолжил босс. — Из этого подвала только два выхода: либо тебя тут же и убьют, либо ты вливаешься в команду.

— Что, если я совру? Скажу, что готова, а сама сбегу, как только меня…

— А тебе есть, куда идти? — главный изобразил удивление. — Сомневаюсь. Полиция либо будет тебя судить за убийство, либо до суда грохнет. Да и если тебя будут судить… хочешь, я расскажу, что может происходить после твоего ареста? Если ты откажешься, то тебе лучше умереть сейчас. Не обращай внимания на арматуру, это просто декорация. Я уважаю тебя. Поэтому в случае отказа убью тебя быстро, — он достал пистолет, снял его с предохранителя, — и безболезненно. Ну как, хочешь умереть? Или хочешь и дальше убивать ублюдков, подобных тому, которому ты башку размозжила?

— Соглашайся. Будет весело, — пообещал самый разговорчивый. Почему-то верилось — ему и правда весело.

— Сколько людей отказывались и были правда убиты потом? — спросила она, щурясь от света. Главный пожал плечами:

— Ни одного… не отказывалось. Я умею выбирать, девочка.

— Тогда к чему этот?..

— Скажи это! — сорвался на крик главный. — Я тебя из подвала не выпущу, пока ты нам душу не продала.

Очкарик закатил глаза, вздохнул. Второй в маске прыснул от смеха, и главный не глядя ударил его по колену.

— Я согласна, — кивнула она. — Убивать, пока кто-то не убьёт меня. И не сбегать от вас.

Самый говорливый взвыл от радости, босс как-то по-отечески довольно улыбнулся, а очкарик, взяв маску двумя пальцами, большим и указательным, мягко снял её и впервые заговорил:

— Добро пожаловать в команду.

Над подвалом оказался просторный дом — на первом этаже гостиная с огромным телевизором, большая кухня. А на втором этаже комнатки, расположенные справа и слева от коридора, от этого дом был похож на общежитие. В конце коридора тоже была дверь, она выводила в пристройку, вечерами там горел свет, туда же уносили еду, но Ева никогда не видела, чтобы оттуда кто-то выходил, хотя ванная и туалет были на этаже.

В тот день с неё сняли наручники (подручными средствами, потому что наручники были ещё с той машины, от полицейских), разрешили принять ванную, выдали простую одежду из джинсов и свитера, забыв про нижнее бельё, и тут же забрали в больницу. Вернули в дом только через пять дней, проведённых в новом забытье. Её переделывали, исправляли, и она не возражала и не пыталась бежать. Тот дом, увиденный лишь мельком, когда её забирала машина, стал какой-то очень важной и жирной точкой в её жизни.

Вернули её с забинтованным носом, и уже неясно было — синяки под глазами после операции или с того дня вылезли, как её сюда притащили. Комната у неё была самая простая — узкая кровать полуторка, окно с светло-розовой занавеской и шторами цвета какао с молоком, несколько пустых полок, стол и компьютер. Хотя комната выглядела так, словно её только что сделали, у Евы было ощущение гостиницы. Ясно чувствовалось, что она пришла туда, где раньше уже жили. Просто жилец забрал все вещи, не забыв даже зажигалки в верхнем ящике стола.

Парня в очках звали Глеб. Когда её привезли обратно, он встречал у калитки — без маски, одетый в домашние брюки и свитер, в тапочках. Выглядел настолько уютным, что в ситуации, в которой она оказалась, это даже пугало, выглядело подвохом. Вот второй, Никита, куда лучше вписывался в новый съехавший с катушек мир.

В день возвращения Ева разделась, залезла под одеяло, пододеяльник в котором был такой же, как в больнице, будто сто раз стиранным, и отключилась. Именно отключилась — после того, как её похитили и жизнь пошла по известному месту, она только так и спала. Ложилась и словно теряла сознание, мир запечатывал её в чёрный кисель. Ей уже полгода не снилось снов, но в этот раз она увидела: она лежала в стеклянном ящике, вокруг во тьме постоянно копошился кто-то и стекла касались бледные, высохшие руки. Но кроме рук и этой тьмы не было ничего.

Когда Ева обнаружила себя лежащей с открытыми глазами, по подоконнику на пол струился маленьким водопадом свет. Дом жил — были слышны шаги, где-то внутри хлопнула дверь. И ходил явно не один человек. Голосов слышно не было.

На кухне работал телевизор с выключенным звуком. На экране люди в тёмных куртках и с закрытыми лицами швыряли что-то в надвигающуюся стену чёрных щитов. Так как Глеб читал что-то с планшета в гостиной, Ева выключила телевизор, залезла в холодильник. На этот звук в кухню вбежало совершенно чуждое этому месту существо — белый персидский кот. Он завертелся у ног, выпрашивая чего-то, но за его спиной виднелась с горкой наполненная кошачья миска.

— Как зовут кота? — крикнула в гостиную Ева и сама озадачилась своей простотой. Звук получился гнусавый — нос не дышал совсем. Только на этой неделе Глеб с арматурой ждал её решения, забить её или оставить в живых, и вот она уже спрашивает у него кличку кота… Но было как-то… не то чтобы спокойно, было всё равно. Даже если бы Глеб снова взялся за арматуру.

Он вышел на кухню, отложил планшет на холодильник. Глеб был как раз с него ростом, где-то метр восемьдесят, но из-за безобидной внешности интеллигента казался издалека ниже.

— Никак. Его Ник притащил. Зовёт то шкурой, то тварью… Можешь назвать, если хочешь. Только это кошка. Ну ты как? Осваиваешься?

— Вас всех перешивали? Это не твоё лицо?

— Не моё, — кивнул Глеб. Он говорил спокойно и выглядел как доброжелательный коллега на новой работе. Давно женатый коллега. — Это он ещё до зубов не добрался.

Ева поморщилась, снова открыла холодильник и выбрала оттуда пакет молока, масло. В хлебнице были свежие булочки, жить можно.

— Слушай… — продолжил Глеб, прислонившись к косяку двери. — Сначала будет непривычно, сложно… держись меня. Я тут самый адекватный пока. Если Ник что-то выкинет, а он это любит, скажи мне, я разберусь. Он у нас шебутной.

Ева мазнула его мимолётным взглядом, и этого хватило, чтобы сделать вывод — Глеб не пытается её, что называется, «склеить». Скорее помнил, каково было ему тут в первые дни, и старался, чтобы девушке было комфортнее. Это было вполне объяснимо — всё-таки не новая школа, и Ева решила играть пай-девочку и благодарно улыбнулась, хоть и с запозданием, спросила:

— Главный тоже тут живёт?

— Нет, он только приезжает. Правда ведь гора с плеч?

— О да, — подтвердила Ева, хотела продолжить расспросы, но услышала, как подъехала к дому машина. Задний двор дома тут же взорвался собачьим лаем в несколько глоток. Глеб, поджав губы, смотрел куда-то в сторону звука, словно мог через стены видеть.

Ничего не говоря больше, как загипнотизированный ушёл, в холл и на улицу в чём был: пижамных штанах и рубашке. Вскоре входная дверь хлопнула ещё раз, стало шумно — Никита возвращался весёлый, с чёрным целлофановым пакетом в руках. Но было понятно, что ездил он не в магазин: на шее болталась маска, чёрная в выключенном состоянии, рукава тёмного свитера были закатаны до локтей, и весь он был взъерошенный, как после пробежки.

— О, сучка вернулась, — поприветствовал он и, пока Ева не успела придумать ответ, шлёпнул на стол кусок мяса, от которого веером рассыпались брызги крови. Кошка побежала слизывать то, что попало на пол. — Это на обед, приготовь как-нибудь.

То, что сначала показалось окороком, имело вполне человеческие пальцы. Рука, отрезанная до локтя.

Когда Глеб вбежал на шум, эти двое уже катались по полу. Ева, оказываясь сверху, норовила ткнуть Никиту в лицо самым мясом отрубленной руки, шипела как змея: «Так жри!» Никита вполне удачно сбрасывал её с себя, пытался перехватить за волосы, но она вырывалась, оставляя клоки у него в руках. Среди этого хаоса бегала счастливая кошка — от красной лужи к новой красной луже. На шум сверху спустился парень-подросток, щуплый и сонный. Увидев происходящее, проворчал: «Да ну вас к херам», — с искренним таким раздражением, после этого развернулся, ушёл наверх, предоставив Глебу разнимать дерущихся. У Глеба бы и не получилось, если бы в процессе он не нажал на телефоне вызов, и в трубку довольно громко не объявил:

— Леонид Аркадьевич, Ник напал на новенькую. У неё швы разошлись… — Ева схватилась за лицо, забыв про драку. Бинты были мокрыми, лицо же ныло привычно, непонятно было, что с ним случилось ещё что-то. — И он снова в дом улику притащил…

— Ты че, только что сдал меня? — тут же переключился на него Ник. — Ты задрал, слушай!

С лицом, вымазанным в крови, он выглядел ещё большим психопатом, и Глеб смотрел на это как-то устало, удерживая его на расстоянии вытянутой руки и закрывая девушку от него.

— Ждем… — он сбросил звонок, повернулся к Еве. Глеб сидел на коленях между ними на деревянном паркете гостиной. — Это… новенькая…

— Ева, — представилась она.

— В ванную и холодный компресс приложи, грелка в ящике есть, — повернулся к Нику, тот словно ждал этого, ударил, сбив с лица очки, но второй раз ударить Глеб не позволил, поймал его руки, заговорил зло, раздражённо: — Ник, ты блин чем думаешь? Ты вообще как, думаешь? Он же тебя сам убьёт и…

— А ты меня не сдавай тогда, мразь!

— А тогда ты нас угробишь. Куда эту руку теперь? Если ты наследил? Если сюда полиция уже едет? Они найдут руку, и всё, конец сказке. Этому месту и нам конец, потому что все видели, что мы тут живём.

Уже через несколько минут они стояли во дворе дома — Глеб посередине, взъерошенный Никита справа, Ева немного постояла слева, подумала и присела на корточки. Так было удобнее. Ник глянул на всё это и присвистнул.

— Хватит веселиться, — одёрнул Глеб. — Ты не понимаешь, что ли? Он однажды вместо тебя замену притащит. Тебе хочется сдохнуть раньше времени?

Лицо под бинтами чесалось, Ева попробовала почесать осторожно, пальчиком с осколками маникюра.

— Всё так плохо? — спросила Ева.

— Как сказать, — Никита держал руки в карманах, он не выглядел испуганным или нервным, словно такси ждал. — Ты знаешь, что с тобой могло случиться, если бы не мы. В сравнении с этим не так всё плохо. К тому же, убивать весело. Я знаю, ты втянешься.

— Кончай свои замашки, — пригрозил Глеб.

— Даже очкарик втянулся, — продолжал Ник. — Я думаю, это самое прекрасное время, которое было в моей жизни.

— Это место как тюрьма, — хрипло продолжила Ева. — Они вшили мне под кожу отслеживающий чип.

— Если очень надо, я научу, как его при помощи спицы можно обезвредить, — пообещал Ник спокойно. — Поверь мне, это лучше тюрьмы.

— Хоть кто-то из вас верит в эту самую «великую цель» и убийства виновных?.. Вы же долбанная легенда. По всей стране обиженные молятся о том, чтобы вы перерезали обидчиков.

— Да? А по телеку говорят, мы банда головорезов, которая нормальным людям жить не даёт? — Ник усмехнулся, смотрел по-прежнему прямо, в высокий металлический забор. Над входом стояла камера, сейчас обращённая на улицу.

— И что из этого правда?

— Всё правда, — серьёзно ответил Глеб. — Мы банда головорезов. И мы же спасители.

— И как вы на это согласились?

— Абсолютно так же, как и ты. У нас не было выбора. Либо мы подыхали, либо становились «Чертями», — ответил Глеб, и Ник глянул на него раздражённо. — Нам, как и тебе, прежней жизни нет.

— Вы тоже кого-то убили?

— Как же ты угадала?! — притворно изумился Ник.

— Угадала, — пожала плечами Ева. — Подумала, что, если бы мне нужна была команда убийц, я бы набирала в неё убийц.

За воротами зашуршала шинами по насыпи машина, Ева выпрямилась.

— Если я правда не вернусь, — совершенно спокойно начал Ник, — то знай, что ты ничего так. Прошлая сучка побежала Глебу жаловаться. Она вообще была…

— Ник, — одёрнул Глеб раздражённо, но напарник закончил:

— … та ещё трусиха. Ты выглядишь интереснее.

Ева даже не смотрела в его сторону. Ворота тяжело открылись, за ними стоял чёрный джип. Кровь у Евы на лице засохла неприятной коркой, дорожками от бинтов к подбородку. От одобрения психопата было ни холодно и ни жарко. Как и от его неприятия.

Её снова вернули домой довольно быстро, всего через пару дней. Ник уже был там — лежал на диване в гостиной, свернувшись клубком, обхватив себя за рёбра. На кухне готовил парень-подросток, при виде вернувшейся Евы насторожился, деревянную лопатку держал как оружие. Но пахло на кухне вкусно — овощами и мясом. С лестницы раздались шаги, спускался Глеб. Кажется, никого больше в доме и не было, кроме собак где-то на заднем дворе и кошки. Ева для себя решила, что скорее всего младший парень для работы по дому: готовка, уборка. Хотя кто знает.

— Вставай, ужин, — проходя мимо дивана позвал Глеб. Ник ответил непривычно глухо:

— Нет. Пля, вы снова мясо приготовили, вы издеваетесь… я теперь ещё полгода на мясо смотреть не хочу.

— Если тебе надо, то сам готовь, — проворчал подросток, но не слишком громко. Глеб чинно уселся за кухонный стол — тот был широким, за ним поместилась бы целая семья. Может, он заметил какое-то замешательство, а может вспомнил, запоздало представил:

— Это Тимур. Он тоже нормальный, его можно не опасаться.

— Запаска, — раздалось из гостиной. Парень поджал губы, щёки вспыхнули красным, но он продолжал накладывать овощное рагу по четырём тарелкам.

— Ник хочет сказать, что Тимур здесь для того, чтобы однажды заменить одного из нас. Естественно, в случае смерти. Ник бесится потому, что подозревает, что его закопают и заменят на Тимура, как только он подрастёт достаточно.

Из гостиной раздался звук, похожий на «пха». Подросток поставил две тарелки на стол, свою забрал и пошёл наверх.

— Тимур! — Глеб чуть откинулся на спинку стула. — Как же ужин принцессы?

— У вас теперь баба снова есть, пусть она относит, — парень поспешил ретироваться, хлопнула дверь наверху. Глеб нахмурился, словно огорчённый поведением чада отец, вместо извинений пояснил:

— У него сложный возраст. И не самая подходящая обстановка для такого возраста.

На вид подростку было лет пятнадцать. В таком поведении было что-то до боли знакомое, словно в зеркало смотрелась.

— Он тоже интернатовский? — поняла Ева, подвигая к себе тарелку. Приготовлено было неплохо, а на голодный желудок и вовсе замечательно. Глеб погрустнел:

— Да. Думаешь, сможете найти общий язык?

— С чего вдруг?

Глеб вздохнул, включил снова телевизор с отсутствующим звуком, искренне сказал:

— А жаль. Я каждый раз надеюсь, что это место станет для нас наконец-то домом.

— Что за принцесса? И куда ей ужин нести? — перевела тему Ева. Ей было всё равно, чем станет это место. Для неё это был тупик — отсюда не сбежать, весь короткий отрезок времени, оставшийся ей, она проведёт здесь.

— Поешь сначала.

— Нести куда?

— В пристройку. Комната в конце коридора. Увидишь, — сдался Глеб. — И почему мы называем её принцессой тоже.

— Она «запаска» для меня? Почему её не использовали?

— О нет, она не запасная. Она и драться не умеет и не научится. И таскать её на каждое задание опасно. Её и из комнаты выпускать опасно… Ты говорила, что это тюрьма. Так вот, принцесса тут добровольно. Иногда она нам помогает, а мы за это обеспечиваем ей спокойную жизнь. Её устраивает не выходить из комнаты, она не любит внешний мир.

— И как же она вам помогает?

Ответ пришёл из гостиной:

— В качестве приманки. Есть некоторые быки, которые с собой таскают толпу охраны. Как ты думаешь, как можно их выманить? В укромное и тёмное местечко, где никто ничего не услышит.

— Мерзость, — безразлично бросила Ева и принялась за еду. Ела поспешно, словно был какой-то временной лимит. — Меня же не заставят тем же заниматься? — она отставила пустую тарелку, взяла ещё горячую полную с таким энтузиазмом, словно сама собиралась есть, но из-за стола поднялась.

— Разные бывают ситуации. Может случиться так, что и мне придётся этим заниматься.

Ник лежал, повернувшись спиной к гостиной, и не было видно, зачем его увозили. Чутьём Ева понимала — наказывали, поэтому и всматривалась с интересом. Нет, виноватой она себя не чувствовала, просто пыталась сопоставить величину проступка и строгость наказания. Да и за себя не особо волновалась — если главный не совсем отбитый, то почём зря не стращает, а притащить в дом руку — это конечно только дебилу в голову придёт. Кошка попалась по дороге — сидела на перилах, свесив хвост, посмотрела приветливо, но тарелка в руках девушки её не интересовала, скорее возможность почесаться об тёплую руку.

В коридоре была слышна музыка, какие-то громкие басы и иностранные слова, ничего особенного. Снаружи двери не отличались друг от друга, сложно было понять, кто в какой жил. Просто белые двери, такой же была и дверь в пристройку. Ева сообразила уже около неё, что не знает, как себя вести с этой самой принцессой. Стучаться или есть какое-то окошко для еды? Окошка не было, Ева выбрала первый вариант. Ожидала чего-то вроде «Поставь на пороге» — от человека-то, который не покидает комнату, но дверь широко открылась.

Она и правда выглядела как принцесса из детских мультиков — тонкие, как спички, запястья, худенькое личико, а самое главное — волосы были белыми, как и ресницы. Несколько пятен на бледных щеках из-за этого особенно сильно бросались в глаза.

— Новенькая, — вполне дружелюбно и приветливо улыбнулась девушка. — Наконец-то у нас снова есть девушка! Заходи, тут очень скучно! И Ник куда-то пропал опять. Я слышала шум, ему снова влетело?

— Ужин, — сухо прокомментировала Ева, попытавшись хоть так задать дистанцию, но это не сработало — тарелку словно и не заметили, девушка тянула её внутрь пристройки. Одета девушка была в голубую рубашку и шорты, это делало её похожей на художницу. Рядом с ней Ева почувствовала себя чуть ли не толстой, она была по крайней мере раза в два шире в плечах.

— А ты уже поела? Тебя уже прооперировали? Здорово, будешь красавицей! Он всех красиво перешивает. Хотя и старается нейтрально как-то, но вы, ребята, всё равно все красивые. Тебе уже всё рассказали? Что-нибудь ещё рассказать?

Пристройка была похожа на отдельную квартиру — тут располагалась своя небольшая кухонька, холодильник, открытая дверь слева от входа вела в совмещённый санузел, где была душевая комната.

— Если тебе скучно, чего отсюда не выйдешь? — Ева смирилась, поставила тарелку на барную стойку, девушка села напротив, успев по пути подцепить и вилку, принялась наконец за еду, но говорить продолжала даже набив рот:

— Ой, да мне нельзя выходить отсюда. Я даже из комнаты выбираюсь только когда дома никого. Раньше общалась с Викой, она тоже продукты приносила и еду. Ник он не от мира сего, несерьёзный какой-то, всё забывает. Остальные сюда не суются. Боятся меня.

— Тебя? — скептически переспросила Ева. Девушка закивала, продолжила:

— А готовил кто? Так вкусно.

— Младший.

— А, Тима. Передавай, что очень вкусно, он молодец.

— Так чего им бояться? — Ева облокотилась на стол, девушка подвинула к ней стоявшую тут тарелку с фруктами, и Ева выбрала оттуда мандарин, только чтобы чем-то занять руки.

— Мужчины не очень любят терять голову на самом деле. Они предпочитают всегда себя контролировать. Хотя они довольно интересные ребята. Глеб тут раньше меня появился, думаю он столько всего мог бы рассказать. И Тимур так мило прячется всякий раз, когда меня выводят. Хотя казалось бы… Слушай, прости, совсем забыла… а как тебя зовут-то?

— Ева.

— Кристина. Очень красивое имя! Он тебя ещё подстрижёт и покрасит в светлый, тебе пойдёт, вот увидишь. Я уже даже сейчас вижу. — Лицо у Евы всё ещё было забинтовано, и что она там видела было непонятно. — Так вот, Ева, ты слышала что-то о теории, что когда человека загоняют в сложную для него и травмирующую ситуацию, у него открываются новые способности?

— Вроде матерей, что поднимали машины, чтобы спасти своих детей, — без интереса продолжала Ева, смотрела при этом в оголяющийся мандарин.

— Да, да! Вроде того! Только если бы эти способности оставались с ними навсегда! Просто так тут не оказываются. Вот у тебя ведь в прошлом всё очень плохо было? Прямо совсем труба?

— Как у всех, — пожала плечами Ева, теперь смотрела в стену, на картину, на которой маслом были выведены колокольчики.

— Ну не хочешь — не говори, я тоже не люблю, когда меня спрашивают. Просто ты наверняка тоже не такая, как все. Как и Ник. Глеб, скорее всего, тоже. Тимур точно. Лео, как мне говорили, запасных тут не любит скапливать. Ему казаться начинает, что тогда кто-то умрёт скоро. А он, как бы не казалось, очень не любит, когда один из «чертей» гибнет. Не потому, что морока и всё такое, а потому что он к каждому из вас как к родным. Так вот, он не любит про запас держать. Но Тимур особый случай, он не мог его упустить.

— Как скажешь, — кивнула Ева, заметив, что от неё ждут реакции. Кристина тараторила, она говорила так же быстро, как и ела, но в целом, внезапно, не отталкивала таким поведением. Ева, которая выросла среди людей сильных, среди постоянной борьбы, таких как Кристина обычно презирала, но эта девушка не вызывала у неё отторжения, наоборот — ощущение спокойствия. И пахло тут замечательно, чем-то тонким, цветочным.

— Так к чему я это… А, почему я не выхожу отсюда. У меня тоже есть способность. Я её не просила, не хотела, честное слово. Но с этой способностью я не могу жить за пределами комнаты. Даже комнаты, Ева…

Ева молчала, в полной мере осознавая слова Глеба о том, что он самый адекватный. Интересно, а в кошке какой подвох?

— Мужики бросаются на меня. Голову теряют, — продолжала Кристина и по тону выходило, что она жаловалась. — Конечно, в зависимости от времени… Иногда всё тихо и можно даже погулять, а иногда даже своим крышу рвёт. Поэтому все и ненавидят меня. Кроме Ника, конечно… Даже Вика завидовала мне, хотя казалось бы! Ну что в этом хорошего, ну правда? Любая девушка счастливее меня раз в сто.

Ева ещё раз внимательно рассмотрела собеседницу — хрупкая, изящная, непосредственная и открытая. Да, парням такие нравятся. Но чего тут бояться? А впрочем, жираф большой, ему видней. Попав в новые условия, лучше было соблюдать здешние правила.

— Тебя выдернули из семьи? — сменила тему Кристина. Прошлая её расстраивала.

Ева задумалась, отрицательно покачала головой:

— У меня семьи считай, что и не было.

— Меня выдернули. Мы долго думали, но так как я не «Черт», Лео решил меня не «убивать». В смысле не подбрасывать мой труп. И это хорошо, родители знают, что я жива. Иногда мы созваниваемся, иногда меня возят к ним. Редко, Лео очень трясётся за безопасность. Так что опять натворил Ник?

— Притащил в дом отрубленную руку и пытался заставить её приготовить, — припечатала Ева и на этот раз внимательно следила за реакцией. Кристина рассмеялась, хлопнула в ладоши. Решила, что Ева шутит?

— Боже, Ник… да, он такой, — закивала Кристина. — Совсем сумасшедший… наверняка он знал, что ему потом будет. Рисковый. Его сильно избили?

— Не знаю. Но я слышала в машине, что его хотели заставить правда съесть эту руку.

На секунду Кристина замерла, и Ева ждала ужаса, но девушка снова засмеялась, хотя уже и не так весело, а как-то неловко. Так стараются не смеяться над упавшим на улице.

— Да, Лео мог… Боже, бедный Ники. Ничему его жизнь не учит.

— Он всегда таким был или в процессе повредился?

— Я не знаю, он тут два года только. Конечно, некоторые и за меньшее сгорают… Вика вот всего полгода продержалась, но… но Ники уже таким был, как сюда попал. И это прекрасно, потому что иначе он бы не сунулся в эту комнату. Я его сначала испугалась очень, всё-таки мужчина. Сильный, незнакомый… Но Ник абсолютный асексуал, его никто не интересует. Люди для него друзья, а не объекты для секса. Поэтому мы можем спокойно общаться.

Из чёрного киселя снова выплыли бледные руки, зацепились за стекло как улитка. Видно было, что течением их сносило куда-то в сторону, но руки сопротивлялись, прижались ближе. Вскоре показалось и бледное женское лицо. Ева впервые ощутила себя не просто абстрактной конструкцией, запертой в стеклянном кубе. Она осознала себя лежащей, ощутила своё тело, смогла приподнять руку, прощупать холодное стекло. Лицо напротив, женское, незнакомое, улыбалось.

— Скажи ему, — попросило существо с той стороны стекла. — Скажи ему, что он не виноват.

— Кто? — не удивляясь ничему, уточнила Ева, приподняв одну бровь. Существо вполне логично отозвалось знакомым именем:

— Глебу.

На ночной дороге звук проколотой шины прозвучал как выстрел. Машину слегка занесло, она осторожно съехала к обочине. На заднем сидении зашевелилась накрытая покрывалом женщина, слегка привстала, чтобы выглянуть в окошко и легла обратно, но уже не спала.

— Я поменяю, — произнёс мужчина с водительского сидения. — Ты спи, Зиночка. Разбрасывают гвозди всякие уроды…

Он выбрался из машины — уставший, вспотевший, осмотрел прокол и, кряхтя, начал откручивать колесо. По обе стороны был лес, машин не было видно — дорога в Ростов, ночью она почти вымирала. Да и вряд ли кто-то остановился бы ночью.

Из-за деревьев, где-то от Москвы, показался свет фар, в притихшем лесу послышалась музыка: громкие басы. Мужчина недовольно поджал губы, продолжил пыхтеть над колесом. При подъезде музыка стихла, да и машина тоже остановилась, съехала на обочину. Водитель обернулся сказать, что помощи не нужно, он справится — и попятился в ужасе, когда яркие фары осветили его с машиной и тут же потухли. На фоне оставшегося от машины света стояли четыре фигуры, пятый выбирался с водительского сидения.

Чёрными острыми драконьими зубьями они выстроились спиной к свету, лицом к жертве. За сломанной машиной был только лес, на дороге — никого больше. Смерть — не старуха с косой. Будь тут старуха с косой, жертва бы даже обрадовалась, эти же так просто не отпустят. Секунду-другую они молчали, и тут же взорвались хохотом. Жертва опомнилась, бросилась к задней дверце машины, заверещала:

— Зиночка, беги! Беги, Зина!

— Пацаны, он тут с бабой!

Эта волна слишком быстро оказалась рядом, вплотную. Двое схватили за плечи, потащили к лесу, за его же машину. Один дёрнул на себя заднюю дверцу машины, распахнув её, и присвистнул.

— Как баба?! Такая же как он или есть с чем поработать? — один ещё стоял у машины, наблюдал. Водитель взял с заднего сидения арматуру, без спешки стал спускаться ко второй машине.

Тем временем ближе к деревьям произошла какая-то заминка — двое тащивших жертву к лесу замешкались, остановились. Чутко ощутив эту перемену, стоявший у дороги спросил:

— Че там? Сдох, что ли?

— Да тут… — пока один говорил, другой из подельников уже углубился в машину. Прогремел выстрел, и стало так тихо, как тут не было даже за несколько минут до этого, когда ещё ни одной машины не успело подъехать. Оружие у них было, но сейчас незачем было стрелять.

— Кто, млять, палил?! — прорычал главарь, сам направился к машине. И с первым же его шагом из машины спиной на траву вывалился один из подельников, вцепился в живот и заорал, казалось, громче, чем до этого был выстрел.

И тогда появилась она — старуха в балахоне, только вместо косы у неё был пистолет, а вместо балахона покрывало. Бледно-голубым отсвечивала нижняя часть лица, от носа до подбородка, и на этой подсветке был нарисован рот в презрительном изгибе. Главарь потянулся за пистолетом, что был заткнут за пояс джинсов, но новый выстрел свалил его с ног — багажник был открыт и в нём на коленях стоял парень в такой же маске. На водителя ему хватило двух выстрелов — в горло, который только поцарапал, и в голову, в правую глазницу. Потом монстр из багажника развернулся к двоим оставшемся, что ещё держали обрюзгшего водителя. От него ещё раздавались крики, но сам водитель не шевелился, без спешки выключил динамик и крики стихли, начал стаскивать силиконовую маску.

— Не стреляй, а то!.. — начал один из нападавших, обращаясь к парню из багажника, на маске которого светилась снисходительная улыбка. Видно, парень был без огнестрельного, только с металлической трубой, а вот второй рванулся выхватить пистолет из-за пояса, но тогда именно «толстяк» вскинул руки и с двух сразу, с близкого расстояния, обоим прострелил головы. Уже после этого поднялся, начал снимать с себя накладной жир, закинул в багажник, задев при этом подельника. Тот выбрался на траву, с удовольствием размял ноги. Парень, притворявшийся толстяком, сейчас тоже в интерактивной маске, дошёл погасить свет в машине нападавших.

— Что, всех убили? Никого на сладенькое не оставили? — спросил Ник, осматриваясь, тут же заметил недоработку. Она ползла к дороге, к машине, на траве оставался тёмный след. — О, вижу сладенькое.

Глеб вскинул снова обе руки с оружием, и Ник его остановил, словно тот едва не раздавил букашку:

— Погоди, погоди! Этот сучки.

Ева встала над уползающей добычей, наблюдала несколько секунд, потом перевернула резко на спину, к себе лицом. Та булькнула, заговорила дрожащим голосом:

— Не убивайте меня… я только на шухере… я никого… я заплачу.

— Что, вы думали, что сможете с нами поиграть? — спросила Ева, и маска отразила улыбку. В этих масках голоса для внешних обитателей звучали через обработку, более низкими и грубыми, более жуткими. В наушниках же они в это время слышали слова друг друга нормально, без обработки. — А вместо этого мы поиграли вами.

Она выпустила всю обойму — в грудь, в шею, в лицо, теперь можно было не экономить пули. Глеб смотрел на дорогу, не появится ли кто, и вообще выглядел сердитым. Ник ликовал. Раскинув руки, словно они выбрались на пикник, он весело спросил:

— Ну что, Третья, как тебе в аду?

— Как дома, — медленно ответила Ева.

Трасса вообще была опасная, Калинин даже не удивился, когда сообщили о том, что там произошло новое убийство. Не понимал только, зачем вызвали его, но уже привык — где подозревали чертей, туда звали его. Даже если какие-то подростки нацепили маски как у чертей и разбили магазин — тоже вызывали его. Наверное, чтобы не скучал между их вылазками. Самый преданный фанат знал об этой банде меньше, чем Калинин. Он по памяти мог назвать самые яркие моменты своего дела вплоть до дат, улик, количеству жертв. Но в полиции всем казалось, что всё, что делал Калинин — складывал новые и новые материалы в распухающие папки. Ему и сочувствовали, и относились с пренебрежением. Это был не просто глухарь, а непрекращающийся глухарь со все новыми и новыми эпизодами.

В центре трассы выделялась машина среднего класса. И не дешёвая, и не особо дорогая. Автомобиль стоял нараспашку и вокруг в хаотичном порядке валялись трупы. У одного не было головы. Похоже, её раздавила рванувшая с места машина. Где находилось второе авто тоже было заметно по следам шин на обочине. Ещё тойота располагалась чуть подальше, остальные машины были полицейскими. Около тойоты сновали люди в форме, на переднем сидении пила что-то из бумажного стаканчика симпатичная девушка, руки у неё тряслись.

— Доброй ночи, — Калинин кивнул, и полицейский чуть посторонился, но не отошёл. Видимо, капитан оторвал его от чего-то важного, и тот теперь ждал, когда старший закончит с вопросами и перейдёт к менее приятному делу — осмотру трупов. Команда ещё не подъехала. Девушка посмотрела на него исподлобья, сжав челюсть, и кивнула вместо приветствия. Контакт был в любом случае налажен. Была уже не ночь, а раннее утро, светало. Трава покрылась росой, и кровь на ней казалась такой же естественной, словно кровоточила земля. — Что случилось?

— Я… ехала на машине. А тут… это вот. Они сразу в машину заскочили и рванули. Я…

— Номер машины?

— … растерялась. Нет, не запомнила.

— Как они выглядели?

— Маски. Закрывали половину лица и улыбки… Черти. Их все зовут Чертями.

Медленно, словно крадучись, к месту подъехал ещё один полицейский фургон, на этот раз знакомый, из него начали выбираться сонные эксперты. Заметив Калинина только кивали, к нему подходить не стали — трупы их интересовали больше. Влад, падла, восхищённо присвистнул, прокомментировал достаточно громко:

— Да неужели банда? Круты, как всегда. Чётко в бошки… а этого чего изрешетили? Обидел их, что ли?

Калинин пожевал раздражённо, но даже поворачиваться не стал, продолжил допрос:

— Скажите, а вы видели, сколько было их? В масках?

Банда из пяти человек. Привыкшие к крови, к насилию и имеющие любое оружие на выбор. Черти не рискнули бы вдвоём соваться, но говорили, что девушка мертва…

— Трое, — ответила свидетель.

— Двое и девушка? — подсказал Калинин. Свидетель пожала плечами:

— Может быть, и девушка.

Калинин кивнул, развернулся. Нужно было сделать Владу замечание. Эксперты в команде часто сменялись, но если те и фанатели по Чертям, то хотя бы не афишировали этого. Владу-то что? Его работа сказать, как убиты жертвы и какие выводы из этого, он с ней справлялся. Не его задача Чертей поймать, только помочь.

— Я ведь… — свидетель вдруг заговорила, ни к кому не обращаясь, но более внятно и понятно, чем до этого, почти затараторила: — я тут ехала, следом… Если бы не Черти, эти пятеро меня бы тут убивали.

Калинина это заставило усомниться в том, что номера машины она не запомнила.