Право имею

Глава 7

Во всем доме свет не горел с самого начала атаки. Эти твари пришли из темноты, и только когда закончили и остался один Верский, у них включились неоновые маски на пол-лица.

Верского притащили в просторную гостиную, усадили на диван, словно он был гостем в собственном доме. Но левую руку пристегнули наручниками к тяжелому, каменному журнальному столику. Один из Чертей встал над ним, за левым плечом. Двое других — напротив. Один ближе к центру, другой — у входа. В доме было тихо. Тревожную кнопку он успел нажать, но судя по тому, как неторопливо работали эти сволочи, на полицию не было надежды.

— Ты поставляешь наемников, — заговорил тот, что стоял напротив. — Недавно у тебя попросили партию для одного опасного дела. До нас доходили слухи, что твоих ребят кто-то вырезал. Так жаль… говорят, они были на каком-то старом заводе. И почему-то все думают, что мы их убили. Не знаешь, почему?

— Я не знаю заказчика, — произнес Верской. Это был лысеющий мужик средних лет, в дорогой рубашке и запонках. Да и весь дом был дорогим, на километр вокруг не было соседей. Вся эта земля принадлежала ему. И до этого момента ему казалось, что он достаточно защищен, и если на него где и нападут, то не в доме, где камеры и охрана.

Старший сделал какое-то движение, вроде только подбородком дернул. Сбоку что-то промелькнуло и вгрызлось в руку Верского — лезвие ножа.

Никто не мешал ему орать во все горло, пока стоявший над левым плечом в три верных удара отрубил руку, и она осталась висеть в браслете наручников. Только после этого рот заткнули тряпочным кляпом, и то чтобы он мог расслышать вопросы.

— Я слышал, сейчас очень хорошая медицина. Платная, я имею ввиду. И, если, поместить руку в лед, то ее еще можно будет пришить. У тебя найдется лед? — он кивнул напарнику. Черт, стоявший у двери, почти театрально открыл ящичек у самого лица. Свет маски заиграл на кубиках льда.

— У нас как раз с собой есть подходящий. Так что, ты вспомнил заказчика?

Леонид сначала смачно выругался, что могло значить только: «Как, опять?», но совершенно не объясняло случившегося. Он все это время ждал Чертей в их доме, отключив мобильный телефон, чтобы его не беспокоили, и выгнав своего охранника. Все это время Тимур играл роль отсутствующего Глеба, но при этом суетился и выглядел больше шестеркой, чем хозяином в доме. Никита вошел и тут же прислонился спиной к стене, глубоко дыша. Порез на лице ему зашили, теперь он успел немного затянуться. У Евы вон давно даже рубцы сошли всего лишь благодаря крему. Глеб же был как заговоренный. Сейчас он стоял напротив сидящего за журнальным столиком в гостиной боссом и эта расстановка напоминала ему недавнее задание.

— Кто это? — спросила Ева, которой фамилия и кличка заказчика не были знакомы.

— Из правительственных, — пояснил Леонид. Сейчас он выглядел как «пахан» — сидел, широко расставив колени и склонившись к чашке, отчего горбился. — Еще до Глеба, когда правительственные заинтересовались Чертями, мы сделали так, чтобы больше не интересовались. Это была настоящая война. Мы троих потеряли, я не успевал новых набирать. Но я им тогда показал, что если Чертей трогать, то потом как прокаженный будешь.

— Ты убивал их семью и любовниц.

Еве сначала показалось, что Глеб спросил, но Глеб это утверждал. От сказанного стало не по себе, а потом еще хуже от того, что, похоже, война возобновлялась. Ими снова интересовались не простые бандиты. Никита отдышался, прошел мимо всего собрания к себе, наверх. По дороге едва не толкнул Тимура, но подросток привычно увернулся.

— С этим так просто не справиться, — вздохнул Леонид.

— И семьи у него нет, и на любовниц ему положить, — как бы между прочим продолжил Глеб. Леонид этого даже не заметил, продолжил, как не слышал:

— Какой цикл у Кристины? Она достаточно опасна?

На этот раз Глеб ничего не говорил, и вообще выглядел как ученик, который очень не хочет идти к доске. Леонид, словно обманутый им, обернулся к лестнице, на которой еще сидел Тимур, глянул так выразительно, что подростка передернуло.

— Это не честно, — попробовал пожаловаться он. — Я не… я не могу точно сказать. Я подросток. У меня это… буйство гормонов. Лучше кто-то из вас…

— Тимур, не беси меня, — огрызнулся Леонид. Будь Ева парнем, она предложила бы его заменить. Тимур же поджал губы, без спешки поднялся. Глеб побежал следом, но остановился на лестнице, на месте, где раньше был Тимур. Послышался осторожный стук в дверь, потом томительное ожидание. Потом скрип открываемой двери и все слилось в единый шум — поспешные шаги, хлопнувшая другая, более легкая дверь. Женский голос: «Прости, Тима, я думала, что это Ники или Ева! Они же вернулись». Потом, видимо, Кристина увидела Глеба, снова все стихло.

— Для меня есть дело? — осторожно спросила Кристина. Глеб отступил на шаг, закрыл рот и нос рукой. Потом повернулся к Леониду и только кивнул ему.

Ева раньше такие вечеринки только в кино и видела: богато одетые девушки в легких платьях, переливающиеся в лучах светодиодов; молодые и не очень мужчины. И в то же время это не напоминало обычные клубы. Пространство было разделено на три зоны, находившиеся на разной высоте, плюс приватные кабинеты. В клетках в центре танцевали девушки в белье, и непонятно было, как они забрались в эти клетки. На них не особо обращали внимания. Казалось, что мужчины сюда пришли поговорить. Этот клуб сильно отличался от тех, в которые раньше ходила Ева.

Вместо открытого вечернего платья на ней была тугая рубашка и брюки. Она брала с собой оружие и сдала его на входе охране. Просто потому, что Ева сегодня изображала телохранителя Глеба, который был одет в рубашку с закатанными рукавами и строгие брюки. Самым неожиданным оказалось то, что с некоторыми из посетителей Глеб здоровался.

— Ты их знаешь? — шепнула Ева. Глеб хмыкнул:

— Впервые вижу. Ничего, они меня тоже не запомнят.

— Кажется, умение обманывать для нас важнее, чем убивать, — снова почти у самого уха шепнула Ева, и Глеб больно ткнул ее под ребра, потребовал:

— Тихо.

Казалось, на пару секунд стихла музыка, остановились разговоры, и все дружно на эти секунды забыли, как дышать. Даже танцовщицы. Кристина появилась на вечеринке как Золушка на балу. Не было грязной от краски рубашки, завязанных в хвост волос, бесцветных ресниц. Кристину одели в струящееся платье серебряного цвета. Распущенные волосы были уложены волосок к волоску, обрамляли плечи подобно дорогой шубке. Шея и мочки ушей у Кристины блестели от украшений. Действительно, их принцесса преобразилась, словно попавшая на бал Золушка, и даже у Евы на секунду захватило дыхание. Глеб же отвернулся, хлебнул из поставленного на стойку стакана и больше старался в ту сторону не оборачиваться.

Никита шел сразу за Кристиной, таким же охранником. Кожаный ошейник на его шее смотрелся как причуда хозяйки. Выглядел Никита непривычно сдержанным, и в то же время угрожающим. Он ведь даже убивал с улыбкой, тут же только смотрел внимательно на тех, кто пялился на его хозяйку, словно пес, на которого нацепили намордник и запретили весело вгрызаться в глотки.

Было непривычно видеть Никиту вне дома или заданий. Ева поняла, что уже относится к нему как к опасному психопату, который своих не трогает только когда чужие есть. И потому она напряженно следила за Ником, а не его спутницей. Если бы он устроил драку, его бы вышвырнули из клуба… С другой стороны, сейчас тоже было задание. И Ева без маски чувствовала себя все равно, что голой.

Кто-то из самых молодых и отчаянных рискнул подкатить к Кристине, обиделся на вежливый отказ. В следующую секунду Ева и Глеб наблюдали, как попытавшийся настоять парень делает вынужденное сальто и падает на пол спиной. Оба знали, что Никита мог и грубее. Парень поднялся и, скорее всего, хотел драться, но подскочила охрана. Вывели противника, а не Никиту, который первым начал. Вскоре стало ясно почему — Кристине уже целовал руку плотный мужчина с седой бородой, галантно заложив свою руку за спину. Судя по тому, что с охраной разговаривал он — это был хозяин клуба.

— А вот их все запомнят, — вздохнула Ева, попыталась отобрать у Глеба стакан, но он отодвинул его с мрачным:

— Ты на работе. Это не важно. Прекрати пялиться.

Ева послушно отвернулась и села за стойку. С этого конца клуба стало меньше народу — Кристина как магнит притягивала всех туда, в противоположный. Ева подглядывала, просто потому, что было интересно, как работает их принцесса. Казалось, та купалась во внимании. Она была такой же открытой, как и со всеми из Чертей, кто отваживался с ней разговаривать. Такой же непосредственной и легкой. Цель пока только глазами следила за новым человеком в клубе, делая вид, что слушает, что ему говорят сидящие рядом за столом. Как бы невзначай Кристина споткнулась, запутавшись то ли в длинных ногах, то ли сломав каблук. И упала аккурат на место рядом с целью. Ева снова отвернулась.

Глеб смотрел в свой стакан, думал о чем-то так мрачно, словно не развлекаться сюда пришел, а горе запить.

— Расслабься, — шепнула Ева, села рядом. Глеб поманил ее, заставил наклониться и подставить ухо, хотя Ева ощущала, что и ему не доверяет. Что он может ударить снова.

— Они-то все неделю, может меньше, будут ее ждать. Потом забудут, отпустит их. А нам в один дом возвращаться.

Выглядело так, словно Глеб спьяну жаловался. Он быстро глянул в ту сторону, убедился, что все идет правильно. Ева обернулась, чтобы порадоваться за задание и… обнаружила, что Кристина встала и прощалась с целью и его собеседниками. Никита все это время стоял у дивана, ожидая хозяйку.

— Нам придется вернуться? — спросила Ева. Глеб не ответил, но из-за стойки поднялся, скомандовал:

— Домой.

Ева взволнованно смотрела то на него, то в зал, из которого довольно быстро и почти незаметно исчезла Кристина с Ником. Ева не понимала, что пошло не так, но домой так домой — там объяснят.

Когда она на парковке садилась на водительское место, на дорогу выехала машина. Именно на этом пежо приехали Кристина и Никита. И если Ник был за рулем, то на заднем сидении Ева заметила два силуэта и хаотичное движение.

— Быстрее, — негромко скомандовал Глеб. — Езжай метрах в пяти от них.

— И правда фантастика какая-то, — проворчала Ева, заводя авто.

Навстречу попадалось мало машин, по их же полосе ехали только три, да и то третья свернула где-то. Никита вез пассажиров дальше от магистрали, мимо темных дворов, в лесопарк. И Ева осторожно следовала за ним и волновалась. Кристина все же умела расположить к себе. Теперь Ева пыталась представить, каково ей после всего пережитого терпеть чужие прикосновения. Изображать готовность. Хотя, кто знает, может там уже и трахаются на заднем сидении, пока Никита ищет место укромнее. И вечером придется поить Кристину успокоительными и укладывать спать.

Первая машина въехала в сквер, и Ева потушила фары и сбавила скорость. Когда они подъехали к остановившемуся пежо, Никита уже был в маске и самозабвенно отрывался, избивая лежащего на земле человека. Глеб выскочил с заднего сидения еще до полной остановки, тоже в маске.

Кристина сидела, сняв туфли и поставив ноги в тонких колготках на снег. Она наблюдала за избиением так, словно смотрела романтическую комедию: мечтательно и задумчиво. Глеб оттолкнул Ника, бросился к цели и проверил, жива ли та. Когда лежащий на снегу человек громко кашлянул, Глеб ударил его четко, кулаком в голову, и тот больше не шевелился. Никита успокоился и, будто его срыв был частью плана, вместе с напарником поднял тело и потащил к машине, на которой приехали Глеб и Ева.

— Отвези принцессу, — приказал Никита девушке, проходя мимо. Ева даже не кивнула, направилась к машине и доброжелательно попросила:

— Забирайся обратно, замерзнешь.

Кристина села, закрыла дверцу и уже более оживленно произнесла:

— Третья, представляешь, снег. Я люблю снег. А ты?

Еве вспомнились сугробы около морга. Как растирала снегом лицо и руки, чтобы прийти в себя. Вспомнилось, как засыпало город крупными белыми хлопьями, а она сидела в темноте и смотрела на это в широкое окно зала. Как снегом заносило гроб.

— Не особо, — призналась Ева. — С тобой все в порядке?

— Да, Ники вовремя его выволок. Немного трясет, но это пройдет. Зато я увидела, как Ники дерется. Я скучала по этому. Жаль, что его нужно привезти живым.

Ева скосила глаза в зеркало заднего вида. Кристина снова выглядела задумчивой и мечтательной, но взгляд поймала, улыбнулась и пояснила:

— В прошлый раз он перерезал сонную артерию. Кровь била фонтаном. Меня залило, Ники залило, машину вот тоже.

— Кристина, тебе нравится происходящее? — спросила Ева. Ей никогда и в голову это не приходило. Она думала, что Кристина исполняет роль приманки только потому, что должна как-то отплатить за свое проживание и защиту. Но Кристина улыбнулась, как-то по-другому, словно улыбку Ника копировала и ответила кокетливо:

— Я бы очень хотела на твое место, Третья.

Он помнил, как взглянул на водителя, и дернулся, поняв, что у того половина лица закрыта чертячьей маской. Помнил, как его выволокли из машины…

Мелецкий оставил охрану в клубе. Он и водителя-то оставил бы там же. В голове помутилось, и единственное, чего он хотел — чтобы их с новой знакомой оставили одних. Сейчас такое поведение казалось безрассудным. Какой бы эта баба ни была — мог дотерпеть до отеля, мог взять своего водителя, приказать охране следовать за машиной. Но не сделал. Как помутнение какое-то, как заколдовали.

И теперь поплатился — очнулся с ноющими головой и ребрами в каком-то бетонном подвале с тусклым светом. Железная дверь выхода была прямо напротив него, но между Мелецким и дверью находились трое: девушка слева сидела полубоком, вытянув ноги и положив на колени пистолет; парень справа — на корточках, по-гопски подняв пятки и удерживаясь на носках, рядом была прислоненная к стене арматура; в центре между ними стоял третий, сложив руки на груди и вглядываясь в лицо Мелецкого.

— Очнулся, — произнес механический голос. Тогда зажглись разом три маски, чуть прибавив света.

— Я не понимаю, за что меня? — начал Мелецкий. Он попытался встать, но руки были скованны и цепью крепились к стене. Получалось лежать, сидеть или стоять на коленях. Пришлось сесть, вытянув ноги. — Я ничего не сделал…

— Да ладно? — изобразил удивление тот, что сидел на корточках. — А если найдем?

— Даже если и сделал, ты знаешь, что тут по другому поводу, — перебил средний, глядя сверху вниз на жертву.

— Падлы, бесчестно… на бабу приманили, теперь ссыте даже руки…

— А пятнадцать человек на двоих честно было? Или тот прокурор тебе был близким другом? — Средний приподнял бровь. Девушка молчала, даже не смотрела в его сторону, словно о чем-то своем думала. Той, на которую его поймали, тут не было. Воздух спертый, пах сыростью склепа. На бетоне виднелись две бардовые, въевшиеся кляксы. Мелецкий знал, что две — мало. Убивали тут нечасто, но его безопасность это не гарантировало.

— Не понимаю, о чем вы, — попробовал он.

Никто из Чертей ничего не сказал, но средний глянул на женщину и она, словно секретарь, передала ему планшет, который до этого Мелецкий не рассмотрел. На экране появились фото с уличных камер наблюдения. Потом — сложные схемы банковских переводов.

— Это ничего не доказывает, — покачал головой Мелецкий. Правый усмехнулся, спросил:

— Чего мы вообще с ним разговариваем? Порешить и все. Я из-за него столько времени как старпер с капельницей проходил.

— Я пытаюсь понять, зачем, — терпеливо пояснил средний. — Мы не трогали тебя. Хотя, наверняка, если копнуть поглубже, то стоило бы. Твоих коллег… ну очень косвенно. Партнеров твоих партнеров. Вряд ли ты сильно хотел за них мстить. Так с чего вдруг такая значимая фигура, как Мелецкий, нанял облаву на Чертей?

— Я не нанимал никого, — повторил Мелецкий. — Не знаю, кто, но вам соврали.

Он говорил спокойно, голос дрожал едва заметно.

— Просто пристрелить, — подала голос девушка. Он звучал задумчиво, отрешенно, как бы безразлично. — Чего тянем, Первый?

Главарь на провокацию не поддался, только плечом дернул раздраженно. Мутило от этого подвала, и было страшно так, как не было уже давно. Раньше не случалось такого, чтобы один и беззащитный. И по машине стреляли, было дело. И вместо честной сделки получал пулю, благо в бронежилете был. Чего только ни происходило. Но подвал, скованные руки и трое на одного… Мелецкий в такой ситуации был обычно с той стороны.

Нервы сдали сначала у девушки — резко поднявшись, она впилась в Мелецкого злым взглядом, прорычала:

— Твои люди. Та шваль, что ты нанял и приказал не церемониться с нами!..

— Они изнасиловали Третью, отрезали сиськи, вспороли живот, — безразлично перечислил тот, что сидел на корточках. Девушка сняла пистолет с предохранителя и вдруг показалось самой опасной — ей было, за что мстить, и она была вооружена огнестрельным. Мелецкий понял, что выбор у него сейчас только умирать от того, что его пристрелят, или от того, что будут долго бить… Внутри что-то дрогнуло. Да, он заговорил, но и сказанное тоже могло стать путем к спасению.

— Я мстил за дочь, — выпалил он и глянул в глаза девушки с вызовом, поверх пистолетного дула. Та заколебалась.

— Ну, раз мы ее убили, значит, было за что, — снова безразлично отозвался крайний. Центральный же, было видно, тоже заколебался. Мелецкого злобой прошибло так, что даже страх отступил. Он дернулся, почувствовал, как цепь впилась в запястья. Чертей это не напугало, даже не отступили, хотя ему казалось, что сейчас он был страшен. Зашипел еще злее, чем до этого девушка:

— Да? Было за что?.. Она не у меня росла, с матерью. Денег я на нее давал, но они много не брали… обычная она росла. Хорошая девочка. Семнадцать только-только исполнилось, я ей самое шикарное платье обещал на выпускной купить. А она знаете, что? Подруге своей, замарашке, это платье отдала, сама пошла в том, что мама сшила… Хорошая она была. Никого в жизни не тронула. Мной, подонком, гнушалась. В торговый центр пошла мороженого поесть. И что?! Что?!

— Это были не мы, — произнес центральный. Мелецкого так захлестнуло гневом, словно по всему телу желудочная кислота расплескалась. Особенно в мозг плеснула. На лбу вздулась вена, глаза покраснели. Он уже не боялся их — ненавидел. По запястьям от содранной кожи стекала кровь.

— А кто?! Кто, если не вы?!

— Имитатор, — соврал центральный и на этот раз сделал неуверенное движение — качнулся назад. Остальные замерли и молчали, не решаясь что-то говорить. Если бы ему сейчас освободить руки — он бы их загрыз. Изнасиловали и вспороли, значит, их девку. Мало. Он приказал всех троих вспороть. На камеру заснять, как они умирать будут. Он хотел их освежевать, сжечь, растоптать, лишь бы как-то заглушить эту боль.

— Врешь. Один из вас. Ваша маска!.. Я столько за вами гонялся, я!..

— Мы сами его убили тогда, — сдался центральный. У крайнего маска издала что-то, похожее на свист. Мелецкий глянул на него зло и снова попытался броситься, забыв о наручниках.

— Вы же, твари, бессмертные. Кто из вас ее убил?

— Мы смертные, — продолжил центральный. За механическим искажением голос его казался спокойным и это еще больше бесило. — Тот, кто убил вашу дочь, убил и одного из нас. А потом мы убили его… Там же. Это должны были заснять камеры. Я видел запись. Я сам его убил.

— Но вы же возвращаетесь! Вот же вы — все трое! Вы!..

— Сергей Александрович, вы взрослый человек. Вы должны понимать, что нет бессмертия. Если того человека убили, то его убили. Он предал всех, всем подосрал. Он был псих.

— Но оружие и маску ему дали вы!

— Если вам станет легче, он не только убил одного из нас, но и меня в подвале месяц продержал. В этом самом подвале, — вдруг продолжил главарь. Крайний снова присвистнул, но уже как-то неуверенно. Выпрямился, размял ноги и произнес по-прежнему, мать его, спокойно и без спешки:

— Душно тут. Выйдем, может?

— А ну стоять, мрази! Я с вами не договорил еще! И не закончил! Куда?! Что, в кусты?! А были смелые такие! Вы ее даже не вспомните, да?! Леночка! Лена моя! Платье желтое, на бретельках! Волосы черные до плеч! Она до гроба вас всех преследовать должна!!!

На него больше не реагировали, втроем вышли, оставив тусклый свет.

Из подвала попали в такой же полутемный коридор, больше похожий на бункер. Закрыли плотную, звуконепроницаемую дверь. Глеб встал у стены, остальные — напротив него, и оба смотрели на лидера с видом: «И? Чего это мы такого интересного не знаем?»

— Очень долгая история, — начало фразы было произнесено механическим голосом, но Глеб снял маску, пока говорил.

— Только одно мне скажите — это правда? Черти убили кого-то невиновного? — спросила Ева, сложив руки на груди. Она и Ник по-прежнему не хотели снимать маски. Глеб поколебался, наконец выдал:

— Да. Он был… бешенной собакой.

— В Чертях? — спросила Ева, повернулась посмотреть на Никиту. Тот по-прежнему был спокоен, на ее взгляд маска отреагировала оскалом.

— Что? — спросил Никита.

— Ты знал эту историю?

— Читал об этом, — кивнул он. Теперь Глеб смотрел удивленно — он не знал, что Никита в курсе случившегося. Хотя бы и по статьям. — Это было важно. Я пытался разобраться, как и многие. До сих пор непонятная история. Одни говорили, что имитатор. Другие — что правда Черт. Очень многие верили, что проект правительства. Я, кстати, тоже в это верил.

— Ты никогда не спрашивал, — почти упрекнул Глеб.

— А зачем? Когда я сюда попал, я по разговорам понял, что случилось. Вы же с Сашей боялись, что мне тоже башню снесет. Боялись ведь? Ну вот примерно по этим разговорам и понял.

— А теперь мне рассказать, — потребовала Ева. — Я не в курсе, я за вами не следила.

— Нам правда некогда, — Глеб снова надел маску, раз остальные снимать не собирались. Услышал шаги на лестнице, обеспокоенно покосился туда, продолжая разговор: — Я все потом расскажу. Сейчас главное понять — мы его не сможем убить. Он за дело мстил.

— Ты что такое говоришь? — спросил спускавшийся по лестнице Леонид. Тимур остался у входа, не рисковал соваться вниз. Словно это была яма с кобрами, и подросток не хотел попасть под раздачу. — Чем он вам головы задурил?

— Стас убил его дочь, — выдохнул Глеб, уже не глядя на Леонида. — Тогда, в центре.

— Это отменяет то, что он нанял людей убить вас?

— Разве мы поступаем не так же? Убиваем виновных? — развернулся к нему Глеб. Леонид смотрел на него с удивлением, словно ребенок вдруг вырос и решил оспорить отцовскую правоту.

— Может, он уже и не так виновен, Глеб. Но он свидетель. Он видел лицо Ника. Его я, может, и перешью, но… он же и Кристину видел. И знает, зачем она появляется на этих вечеринках. Да и… ты думаешь, он откажется от идеи вас убить? А мы, вроде как, все это затеяли, чтобы подобрать хвосты. Так? Ник, Ева? Вы как думаете?

— Его нельзя выпускать, — кивнул Ник, но ему, кажется, было все равно, лишь бы убивать. Ева отрицательно покачала головой. Но Леонид снова смотрел только на Глеба. Тот с трудом, но кивнул. — Он объявил охоту на Чертей. Вы существуете благодаря правилу: начал травлю Чертей — сдох.

Глеб снова кивнул. Леонид забрал у Евы пистолет и вложил его в руку Глеба, и, как ребенку убрать в комнате, велел:

— А теперь иди и разберись с ним.

— Может я пойду?! — тут же куда бодрее вызвался Ник. Ева едва сдержалась, чтобы не ударить его, спросила, чувствуя, как зашевелились волосы на затылке:

— Плюс один, да, псих?

Ник только хмыкнул. Глеб проверил пистолет: патроны, предохранитель, снова открыл дверь в подвал и вошел, захлопнув ее. Раздались два приглушенных выстрела.

— Только давайте не на заднем дворе его хоронить, — поморщился Ник. — Там свои лежат.

Леонид кивнул. Открыл дверь в подвал, заглянул внутрь. Глеб вышел, оттолкнув его. Он остался в наушниках для стрельбы, которые успел надеть уже внутри. Наушники-то они заранее готовили на троих — знали, к чему все шло.

Еве вдруг стало все равно — ровно в эту секунду и на этом месте. Им хотели отомстить, им это не понравилось — у нее даже не смотря на крем от шрамов все равно оставался на груди рубец. Они обезопасили себя, убив этого человека. Вряд ли он был таким уж хорошим и правильным, раз родная дочь его чуралась. Убили и убили.

И в лицо Ника она вдруг взглянула как в собственное отражение, и передернулась.

На лестнице гостиной стояла Кристина, облокотившись о перила. Наблюдала за тем, как Никита с Леонидом вытаскивали на улицу мешок. Еве улыбнулась, шепнула:

— Глеб и Тимур попрятались по комнатам. А впрочем, Глеб даже меня не испугался. Что там случилось?

— Убийство, — спокойно отозвалась Ева, но голос дрогнул. Только теперь она заметила — она даже маску не сняла! Потянулась отстегнуть.

— Разве Глеб не привык? — удивилась Кристина. Ева вздохнула так, словно до этого маска мешала дышать свободно. Убедилась, что в гостиной они одни и, почти что шепотом, спросила:

— Слушай… Я так поняла, всех тащат в подвал сначала. Чертей. И предлагают либо присоединяться, либо сдохнуть… Ты же тут давно. И врать не будешь. Были ли те, кто отказался и кого убили?

С лица Кристины постепенно сползла улыбка. Она наклонилась, обняла Еву за шею и едва слышно попросила:

— Не спрашивай.

Ник вернулся один через несколько часов. Прошел мимо сидящей в гостиной Евы прямиком наверх. Вскоре оттуда послышался настойчивый стук, постепенно переходящий в выламывание двери. Привыкшая к такому Ева пошла поставить чайник.

— Очкарик! Выходи! Обещал классную историю! Давай, не томи!

Как-то почти незаметно на кухне оказался Тимур, но сидел тут с таким видом, будто давно ждал чая. Ева подыграла. Послышался треск дерева, потом стук, грохот. Глухой удар и снова голос Ника:

— Что? Это за то, что я твои трупы прячу! Давай, спускайся!

Глеб ответил что-то, но слишком тихо, не разобрать. Это Ник орал так, что снова ему вторили собаки с заднего двора.

— А завтра тебя убьют нахер! Или меня! Или всех нас! Мы ж не маньяка прибили, забыл? Ты, кстати, прибил! Так что давай! Ты знаешь, ни у кого нет времени!

Ева с Тимуром слушали с одинаковым вниманием. Оба знали, что Ник не отстанет. Конечно, могла случиться драка, после которой Глеб вышвырнул бы забуянившего в сугроб. Но все-таки Глеб вроде бы и сам не был против рассказать.

Когда чайник закипел, Тимур снова засуетился. Разливал кипяток по чашкам и унес на журнальный столик в гостиную. На кухне вчетвером было бы тесно. Ева смотрела наверх, прислушиваясь к перебранке. Вскоре Ник вылетел из коридора, едва не упал с лестницы, но успел схватиться за перила. Следом шел Глеб с таким видом, словно это он тащил Ника вниз, а не Ник его выкурил из комнаты. Пока Ник восстанавливал равновесие, Глеб обошел его и спустился, подвинул кресло к журнальному столику. На собравшихся и замерших на середине движения Еву и Тимура глянул раздраженно, и стал ждать, когда они закончат накрывать на стол.

Семь лет назад.

На железной двери подвала остались борозды, словно из клетки пытался выбраться какой-то хищник. Тут не было окон, голые бетонные стены. Ночами иногда становилось нереально холодно, тогда не спасали ни матрас, ни одеяло, ни одежда. В качестве сменной ему оставили майку и спортивные штаны, явно ношенные. Освещение в подвале регулировалось, на ночь его выключали совсем и не оставляли никакого источника света. В подвале была раковина, туалет, железная ванная, которую приходилось самому наполнять и сливать в раковину. Кроме того, тут была низкая кровать, несколько протертых ковриков, телевизор, который с рябью, но ловил пару десятков телеканалов. Больше ему не дали ничего.

Глеб узнал их еще на улице, когда они выскочили из остановившейся машины. Он слышал про Чертей как про банду отморозков, которые убивали тех, кого считали неправыми. Глеб удивился только, как они так быстро узнали о том, что он сделал. Он ждал, что его там же и убьют — оттолкнул Кира, крикнул ему что-то… что-то вроде приказа бежать. Куда бы он сбежал? Глеб тогда не надеялся, что банда маньяков благородная, и не тронет невиновного.

Ждал смерти в машине. Ждал, когда его выволокли и втащили в дом. Он долго ничего не мог слышать. Если с ним и разговаривали похитители — Глеб этого не знал. Думал, что и этот подвал — тоже отсрочка. А раз его привезли сюда, значит хотели растянуть его смерть. Про них ведь не зря говорили, что они отбитые.

Но с первым ужином ему принесли и медикаменты. И после не тронули. И Глеб почувствовал себя приговоренным, который не имеет права знать о дате казни.

Его кормили два-три раза в день, а больше к нему и не заглядывали. Еду оставляли на пороге. Приходили всегда по двое: один открывал дверь и ставил поднос, второй караулил. И они всегда были в масках. Глеб стал задумываться о том, что скорее всего с братьев сейчас требуют за него выкуп. Это тоже было равносильно смертному приговору, и хорошо, если его убьют тут, а не отдадут братьям.

Глеб использовал это время, чтобы подумать. Сначала больше всего не хватало интернета. Банально социальных сетей. Устройства, с которого он мог бы спросить Кира, все ли с ним в порядке. Ведь кроме того, что Глеба похитили, а друга — нет, друг был еще и сильно избит. Совершенно не хотелось разбираться с той паникой, что поднялась после смерти отца. Наверняка Глеба сейчас искали, рыли землю и однажды могли докопаться и сюда.

Это были самые явные мысли. Кроме того Глеб думал: «Может, меня продадут на органы?» Был даже вариант, что Черти ждали, когда сойдет снег, чтобы отправить его в рабство на личные плантации. Но не происходило ничего. По телевизору, конечно, не говорили не про отца, не про Кира. Чертей спрашивать было бесполезно — они молчали. Глеб пока не видел для себя лазейки, он продолжал ждать. Он не собирался умирать после совершенного. Был готов к смерти, но не смирился.

Ему казалось, что он слышал звуки. Слышал, как наверху ходил кто-то, ему даже чудились голоса. А потом Глеб поймал себя на мысли, что ассоциирует эти голоса с мамой, с отцом, с братьями, с одноклассниками и с Киром. Потом варианты менялись, но приглушенные голоса все время напоминали кого-то и из-за этого могли быть просто галлюцинациями.

Глеба тошнило от телевизора. Интернет бы ему ни один дурак не доверил, но он попросил хотя бы книг. Спустя несколько дней после просьбы Черти так же молча закрыли дверь, не отрывая от него глаз. Глеб почти привык к ним и перестал бояться, но тоже не до конца. Для него это были только люди в масках, которые его по-прежнему не трогали. С ними можно было драться.

Глеб подобрал с пола поднос, вместе с ним сел на кровать. По телевизору показывали какой-то американский фильм, незнакомый и скучный. Что-то в очередной раз про супергероев. Глеб поднес к губам хлеб, и тут с экраном произошло что-то. Картинку фильма с него словно смыло. Появилось другое видео, похожее на любительское: этот же подвал и залитый кровью бетонный пол. Человек на полу, когда-то сильный мужчина, теперь же крови было так много, что непонятно, из-за какой именно раны он не мог встать. Глеб, вопреки поднявшейся тошноте, откусил от хлеба, поднялся и выключил телевизор. Он расценил это как намек не нарываться, он тут не в гостях.

Позже Глеб понял, что был не прав. Несколько дней (Глеб не знал точно, сколько. Еду приносили не по расписанию) телевизор показывал по кругу: людей, пытки, убийства. Все мешалось в одну кучу: запись насилия и потом Черти, которые убивали насильника. Фотографии жертв, потом фотографии их убийц. Репортажи, записи с камер наблюдения. Аудио тех, кто благодарил. Крики тех, кто проклинал. Кто-то таким образом рассказывал Глебу о том, кто такие Черти. Сначала он выключал телевизор, пробовал переключать, но ему не оставили ничего больше, кроме этого черного ящика. И приходилось смотреть — как кино. Вот ему показывали сытого и презентабельного предпринимателя. В чем же он виновен? А, убирал конкурентов, подкупал полицию и сажал за это других конкурентов. Как же Черти убили его? Столкнули его машину с моста, когда он ехал на работу. А вот женщина — одета бедно, строго. Она-то в чем виновата? А, заведовала детским домом и «сдавала в аренду» детей состоятельным предпринимателям. Ее Черти вышвырнули из окна квартиры.

Жестокость не была для Глеба чем-то новым. Да, он не любил ее и предпочитал отворачиваться, но так же, как отворачиваются от паука. Он мог смотреть на жестокость и не испытывать при этом стресса. В какой-то день еду принесли как раз, когда был включен телевизор. Черти удивились — брови поползли вверх. Глеб сидел, прислонившись к стене и наблюдал за ними спокойно. Так спокойно, словно они мешали ему смотреть телевизор. Мешали, но не сильно. Черт с подносом прошел в камеру, второй попытался его поймать за шиворот, но не смог. Глеб не понимал, почему его боятся. Это же Черти, а он просто школьник. Да, убил, но несравнимо с тем, сколько убивали они.

Черт с подносом посмотрел на экран, на котором привязанная к стулу девушка просила не убивать ее, отпустить. Это была жертва и начало цикла — преступление. Глеб осторожно забрал поднос, перевел взгляд на экран, но продолжил боковым зрением следить за Чертом. Тот хмыкнул и вышел.

С тех пор кое-что изменилось. Во-первых, вернулось нормальное телевидение. Во-вторых, Черт теперь приходил один, но разный. Оставлял поднос ближе к Глебу, но уходил всегда осторожно, пятясь спиной. И только тогда Глеб понял, убедился наконец — они тоже боялись его! Запертый, полностью в их власти, слабеющий при сидячем образе жизни, а Глеб пугал их! Чертей!

После этого тот самый сидячий образ жизни Глеб сменил на активный. Начал с зарядки, продолжил теми тренировками, что мог выполнять в этом каменном мешке. Это помогало и с ума не сойти, и форму сохранять до того момента, когда Черти расслабятся окончательно и подойдут достаточно близко к заложнику…

Однажды на подносе вместе с едой появилось и две книги: сопромат и боевик в потрепанной мягкой обложке. Глеб несколько визитов оставлял книги у двери, потом сдался и взял прочитать. В подвале, в ожидании казни, обе книги показались ему одинаково неактуальными и отвратительными. Он перевел внимание на телевизор и подумал, что и он такой же ненастоящий. То, что было настоящим, показывали ему несколько дней Черти. И тогда Глеб ощущал себя живым, видел в этом связь с реальностью и внешним миром. Самым близким миром, а не тем, что был где-то в столице или и вовсе в другой стране.

Глеб переставал бояться Чертей, они же стали больше доверять ему. Когда Глеб столько времени спустя услышал настоящий человеческий голос, он сначала принял его за включившийся телевизор. Черт мужским голосом с какой-то даже жалостью спросил:

— Каких книг принести?

И Глеб смотрел на него, широко раскрыв глаза, чувствуя, как по спине побежали мурашки. Это было сейчас все равно, как если бы вдруг заговорил тазик или поднос. Но Черт ждал.

Глеб научился различать их. Угадал девушку в одной из фигур. Пытался мысленно подогнать под какую-то систему то, в какой очередности они приходили. Глеб настолько привык, что они всегда молчали, что принял это за данность, а теперь его словно разочаровали. И с одной стороны Черти стали человечнее, с другой — еще более жуткими.

Один из парней держался всегда с вызовом. Он словно дразнил Глеба. Движения того Черта были небрежными, показно расслабленными и в то же время точными. Он шел на контакт, он делал какие-то знаки, не сулившие ничего хорошего. То изображал: «Мы наблюдаем», то «Дернешься — и ты не жилец». Он словно играл с Глебом: иногда подставлял ему спину, иногда «случайно» опрокидывал суп на пол. Он был самым живым из всех.

Девушка смотрела на Глеба так, словно внутренне себя подпитывала придуманной ненавистью. Она выглядела грозной, правда опасной, но Глеб не очень понимал, что ей сделал именно он, а потому в эту злобу не очень верил. Он знал, как быстро рассыпается такая надуманная ненависть. И пыхтела она всегда сквозь маску, словно она ей дышать мешала.

Третий тоже сначала смотрел на Глеба с ненавистью, но со временем она сошла на нет. Чем дальше, тем больше в его взгляде просматривалась вина. Теперь вот заговорил… Позже он спрашивал и нравится ли Глебу еда, чего бы он хотел поесть. Постепенно заговорила и девушка, но она разговаривала высокомерно, смотрела свысока и та же ненависть ощущалась и в словах.

Глеб думал, что эти двое — слабое звено. Что из подвала он выберется именно через них. Все последние дни он был словно на охоте — при Чертях сидел на кровати и не поднимался. Он обрывал тренировки и прыгал обратно в кровать, если слышал скрежет ключа в замке. Глеб ждал, кто из намеченных двоих фатально расслабится первым…

Но спину ему подставил тот Черт, что с ним не разговаривал. Именно он, продолжая провоцировать Глеба, уходил из подвала спокойно, отвернувшись.

Достаточно острых предметов у Глеба не было. Но он заранее оторвал от простыни ткань со швом. Он не думал ни о чем, просто увидел открытую спину и почувствовал — в этот раз он сможет. Не было мыслей о том, что «Теперь очень важный шаг. Сейчас жизнь разделится. Если я смогу, то сбегу. Если нет, возможно, меня тут же и убьют».

Наверное, Черт даже и расслышал едва заметный шорох от поднявшегося Глеба, потому что стал поворачиваться… Но не успел. Глеб набросил ему удавку на шею и затянул…

Мало того, что он был в опасной ситуации, в доме убийц, на него еще и накатил новый страх — страх покинуть старое место. Иррациональный, но доводивший его до дрожи в коленях. Выйдя из подвала в короткий коридора, он слышал голоса в доме, примерно посчитал: двое мужчин и женщина. Может, там был еще кто-то, но молчал. Коридор из подвала выходил и на задний двор, но там было закрыто решеткой с замком. Уйти осторожно не получилось бы.

Глеб собирался убить того Черта, что так опрометчиво подставил ему спину. Но что-то помешало. Мысль о том, что Глеб не убийца. Невозможность вот так вот, хладнокровно задушить человека. И Глеб оставил его в своей бывшей камере на полу, теперь приходилось спешить, чтобы успеть до того, как тот очнется.

Минуту-две Глеб стоял у выхода из коридора, прислушиваясь к голосам. Обсуждали что-то по-деловому. Незнакомый, новый голос, похоже, принадлежал начальнику. Спокойно, по-деловому он говорил: «…надо до четверга убить, а то он под вас копает… Где там Стас? Слушайте, вы за ним присматривайте, что ли».

Голоса отдалялись. Глеб не шевелился. Казалось, что и не дышал. Замер, слился со стеной и не мог поверить своему везению — все трое направлялись в другую комнату, оставив коридор и входную дверь Глебу. Да, конечно, за дверью мог оказаться забор с колючей проволокой, охранная собака, сама дверь могла быть наглухо закрыта, но проблемы Глеб решал по мере их поступления, и сейчас выпал отличный шанс сбежать.

Но, стоило отойти от стены и двинуться в сторону выхода, как сзади грохнуло — открылась железная дверь в подвал, на пороге стоял тот Черт, которого Глеб не добил. Он смотрел на беглеца с обещанием скорейшей и мучительной смерти. Глеб сглотнул, попятился и в добавок услышал, как возвращались те трое, что совсем недавно ушли, оставив ему свободный вход.