В понедельник вечером в Мортоне, в тускло освещенном ресторане на Мелроуз-авеню собрались сливки голливудского общества. Майкл и Ванесса сидели за столиком вместе с Лео и Амандой Голдман недалеко от Майкла Овица, директора агентства творческих художников, и Питера Губера, главы «Сони пикчерс». Обоим Майкл был уже представлен и с обоими успел обменяться ничего не значащими фразами. То, что он был в их обществе на равных, давало ему чувство удовлетворения, которого он не испытывал с момента заключения контракта на «Центурионе».
После обеда, когда женщины перешли в дамскую комнату, Лео, облокотившись на стол, наклонился к Майклу.
— Есть человек, которого я хотел бы тебе порекомендовать в качестве режиссера для «Тихих дней», — сказал он. — Его зовут Марти Уайт.
— Лео, я ценю ваше участие и ваш выбор, — сказал Майкл, — но я уже нашел режиссера.
Лео приподнял брови.
— Кто он и почему ты не поставил меня в известность?
— Лео, мне не хотелось бы вам напоминать, что ваше одобрение при найме режиссера мне не нужно.
— Черт побери, я все это прекрасно знаю! Однако, не могу взять в голову — почему я не в курсе? Я знаю обо всем, что происходит на студии.
— Я об этом слышал, — сказал Майкл.
— В этом городе ты не смог бы встретиться ни с одним режиссером так, чтобы мне не было об этом известно.
— Этот парень еще никогда не работал режиссером на студии. Вот почему вы о нем не знаете.
Лео еще ближе придвинулся к Майклу и, понизив голос, спросил:
— Ты нанял какого-то тупицу, который никогда не снимал кино?
— Ну, в школе он кое-что снимал.
— В школе!
— Он из Лос-Анджелесской киношколы при калифорнийском университете.
— Ты взял в режиссеры студента?
— Лео, я сам был студентом киношколы, когда снимал «Ночи Даунтауна».
— Это другое дело.
— Вовсе нет, это то же самое.
— По-моему, Майкл, ты с ума сошел.
— Вы видели фильм?
— Какой фильм?
— Лео, в прошлую среду я отослал вам короткометражный фильм, снятый этим парнем.
— Я еще не добрался до него.
— Так вот, если бы вы до него добрались, то вы бы не волновались так сейчас.
— И что же на этой пленке?
— Сцена из рассказа Генри Джеймса, и она так хороша, что я сначала глазам своим не поверил.
— Только одна сцена.
— Сцена на восьми страницах, хорошая работа оператора, блестящая оркестровка и семь ролей с текстом.
— Кто этот парень?
— Его зовут Элиот Розен.
— Ну, по крайней мере, он еврей.
Майкл засмеялся.
— Майкл, а ты еврей? Я никак не пойму.
— Наполовину, — солгал Майкл. — По матери.
— А отец кто?
— Итальянец.
— И как был решен вопрос вашего религиозного воспитания?
— К шести годам я стал католиком.
— Из тебя бы вышел отличный еврей.
— Вам понравится Элиот Розен. Он способен кого угодно вывести из себя, но вы его полюбите. Он может стать новым Орсоном Уэллсом.
Лео застонал.
— Ты имеешь хоть малейшее представление о том, сколько денег ушло впустую на поддержку Орсона Уэллса?
— Элиот принесет вам кучу денег, я уже это предвижу.
— Ну что ж, деньгам счет ты знаешь лучше чем кто-либо, а если он будет работать на тебя, он принесет деньги и мне.
Лео стряхнул пепел со своей сигары.
— Я слышал, что директора картины ты тоже взял не со студии.
— Так и есть, Лео; мне нужен был человек, который будет отчитываться не перед вами, а передо мной.
— И ты нанял Барри Уиммера.
— Верно.
— Майкл, тебе следует знать, что одно время он воровал деньги из бюджета картин.
— Тогда он был наркоманом. Теперь он вылечился.
— Я все равно в нем не уверен.
— Лео, он так мне благодарен, что будет работать втрое больше, чем кто-либо. — Майкл помолчал. — Да еще и задешево.
— Вот это мне нравится. А если он попытается украсть у меня, я вычту все из твоего гонорара.
— Справедливо.
— А сколько ты платишь тому еврейскому пареньку режиссеру?
— Двести тысяч.
Лео широко улыбнулся.
— Смотри, чтоб он тебя не подвел.
— Даже если это и случится, Лео, он едва ли будет вам стоить столько, сколько вы заплатили Марти Уайту.
Женщины вернулись, и когда они садились за столик, нога Аманды Голдман прильнула к ноге Майкла. Он ответил ей короткой улыбкой и решил на досуге обдумать, как с этим быть.