Пресс-хата для Жигана

Глава 10

Отдельная бригада морской пехоты готовилась к отправке на войну. Командиры рот и батальонов днями пропадали в штабе. Старшины получали на складах дополнительное обмундирование и сухой паек на время следования к месту назначения. Взводные занимались с личным составом воспитательной работой, инструктажем по проведению в районе боевых действий и неизменной строевой подготовкой.

Сборы проходили в суматохе и спешке. Приказ о выступлении еще не был получен. Командир бригады ждал его со дня на день. А на станции уже формировался эшелон для переброски частей бригады в мятежную республику.

Шел девяносто пятый, недоброй памяти, год…

В каптерке разведроты коротали вечер двое морпехов.

Накануне пронырливый каптерщик Сергей Пономаренко раздобыл у секретчиков спирта — получил его в качестве благодарности за новые тельники, отнятые у молодых солдат. «Духи» переоделись в выцветшие, провонявшие потом полосатые майки старослужащих, а каптерщик отправился за «огненной водой».

Спиртом протирались части шифровальных машин, стоявших в секретной комнате штаба. Прапорщик, заведовавший этим хозяйством, приносил из дома тройной одеколон, которым и обрабатывались головки аппаратуры. Часть сэкономленной драгоценной жидкости воровали подчиненные прапорщика. Он ругал бойцов, даже занимался рукоприкладством, но вышестоящему начальству, по понятным причинам, о воровстве не докладывал.

— Салаги долбаные. Якорь вам в задницу. На гражданке киряли и здесь пьете. А кто родину защищать будет? Пушкин? — проведя пробу украденного спирта, вопил прапорщик.

Спиртягой секретники делились неохотно, но на дембель каждый хотел отправиться в новом тельнике. Поэтому для Сергея Пономаренко обмен с доплатой прошел без проблем.

Угостив как положено одногодок по службе, каптерщик уединился с самым близким другом. В трехлитровой банке из-под сока черноплодной рябины еще оставался спирт, а вот с закуской было слабовато. Из еды на столе присутствовали начатая буханка хлеба, пара луковиц и пожелтевший кусок сала. Под такую закуску разговор получался мрачноватым

Собутыльником каптерщика был старший сержант, заместитель командира взвода Иннокентий Ротов.

Даже комбрига молодые бойцы взвода боялись меньше, чем старшего сержанта. Сам испытавший немало от старослужащих, Ротов спуска «духам» не давал. Любимым развлечением для Ротова была проверка на прочность. Построив новобранцев в шеренгу по одному, он совершал обход. Непонравившихся бил под дых. А затем, стоя над корчившимся на полу «духом», презрительно кривил губы:

— …что, салабон? В детстве мармелада не доел? Здесь тебе не конфетная фабрика, а морская пехота.

Неравнодушное отношение старшего сержанта к мармеладу было общеизвестно. Некоторые новобранцы в письмах домой просили непременно вложить в посылку коробку мармелада. Лакомство предназначалось для замкомвзвода Ротова. Как-то незаметно и прозвище ему дали соответственное — Мармелад.

Морпехов, глушивших спирт в каптерке, объединяло многое. Во-первых, они были земляками. Ротова призвали из Орехова-Зуева. Его корефана Сергея Пономаренко — из Ногинска. Оба начинали службу в одной учебке. Но Пономаренко, закончив ее, заветных сержантских лычек не получил. А главное, оба были воспитанниками детских домов, сиротами при живых родителях.

Отца Иннокентия Ротова осудили за вооруженное нападение на инкассаторов. Старший Ротов уложил всю бригаду, снимавшую дневную выручку с магазинов соседнего района. Год папаша Иннокентия был в бегах, а когда добыча стала жечь карман, подался шиковать на юг. Там его после случайной драки в ресторане и взяли.

Суд приговорил Ротова-старшего к высшей мере наказания.

Мамаша определила сына в интернат и сменила местожительство Летом она забирала Иннокентия к себе. Каникулы были для Иннокентия кромешным адом. Пила мать по-черному. Напившись, превращалась в сущую мегеру. Постоянные скандалы и драки вынуждали мальчишку убегать из родительского дома. В интернат он возвращался с ссадинами и синяками.

Однажды, заподозрив, что сын спрятал недопитую бутылку, мать ударила Иннокентия по лицу подвернувшимся под руку топориком для разделки мяса. Удар получился не сильный и прошел по касательной, но лезвие раскроило мальчишке верхнюю губу.

С залитым кровью лицом, Ротов, стоя на пороге дома, пригрозил:

— Ночью, тварь, задушу тебя подушкой.

Но подушек к этому времени в квартире хронической алкоголички уже не было. Мать пропила все, что представляло хоть какую-то ценность.

Иннокентия задержал на грузовой станции наряд вневедомственной охраны. Пацан прятался в порожнем товарном вагоне, на котором значилась станция приписки Новороссийск.

— Никак, шкет, к морю собрался? — полюбопытствовал охранник, посветив в лицо мальчишке фонариком; увидев кровоточащую рану, он присвистнул. — Крепко же тебе досталось! Но не горюй, салажонок. За одного битого двоих небитых дают.

В инспекции по делам несовершеннолетних быстро разобрались, что к чему. Усталая женщина с погонами лейтенанта оформила бумаги на лишение родительских прав и передала их в суд.

На суде спившаяся до галюников мать сидела с блуждающим взглядом и бормотала под нос одну и ту же фразу:

— Сокол от совы не рождается… В батьку Кешка уродился.

Воспитатели побаивались Ротова. Его шутки отличались жестокостью, а характер — злопамятностью. Ротов никому ничего не прощал. При этом изобретал нестандартные ходы. Ротов не только причинял физическую боль противнику, но еще старался и унизить его.

Так он расправился с молодой воспитательницей, с первого взгляда невзлюбившей мальчишку.

Девица пыталась перековать Ротова по всем правилам педагогической науки. Читала Иннокентию длинные морали, таскала в кабинет директора. Требовала беспрекословного подчинения и уважительного отношения. Жесткие меры чередовала с поощрениями за успехи в учебе, уверенная в правильности выбранной методики кнута и пряника.

Наивная… Она не замечала злобного огонька, полыхавшего в серых глазах Иннокентия Ротова.

Он умел ждать. Звериное чутье подсказало пацану, когда следует нанести удар.

Как-то летом по детскому дому пронесся слух, что «воспиталка» собралась выходить замуж. Избранником ее был разведенный завхоз этого же учреждения. Директор разрешил отметить свадьбу в столовой детского дома. Такие события для воспитанников были своего рода праздником, разнообразившим череду серых будней.

Детишки, особенно девчонки, с интересом обсуждали, в чем будет невеста, какую прическу сотворит парикмахер из жиденьких волос «всспиталки», какие блюда окажутся на праздничном столе…

Ротов готовился к свадьбе по-своему.

Из спортзала он утащил теннисный мяч, из мусорного ведра медпункта — использованный одноразовый шприц с иглой и все это спрятал под кровать. Туда же отправился баллон с красной краской.

Когда свадебный кортеж подъехал к детдомовской столовке, никто не заметил пацана, прошмыгнувшего в здание соседнего корпуса. Перепрыгивая через ступени, Ротов добрался до двери на чердак. Аккуратно вынул шурупы, выдернул скобы, на которых болтался бесполезный замок, и нырнул в темноту.

Там, на чердаке, усыпанном голубиным пометом, Иннокентий заранее оборудовал огневую точку. У оконца поставил ящик, а на него рогатку и проколотый шилом в нескольких местах теннисный мяч. Набрав шприцом краску из баллончика, Ротов закачал ее в мяч, зарядил мячом рогатку и приник к окну.

Невеста в белом платье вышла из машины и в сопровождении жениха направилась к столовой, где у входа толпились гости.

Ротов натянул резинку, прицелился и послал мяч прямиком к ногам невесты.

Никто не понял, почему белое платье невесты вдруг оказалось заляпанным красной краской. А мяч прыгал и прыгал, обдавая гостей и молодоженов алыми брызгами. Невеста закричала и грохнулась в обморок. Суженый даже не успел ее подхватить. Она рухнула к его ногам, похожая на подбитую птицу с помятым оперением.

Скандал получился грандиозный.

Ротова быстро вычислили через малолетних осведомителей. Доносительство процветало в детском доме. Вызвав Ротова на ковер, директор запер дверь. Когда в руках у него оказалась увесистая указка, Ротов тихо сказал:

— Если ударите, сожгу всю эту богадельню к чертовой матери. Ночью сожгу, вместе с воспиталками и стукачами-уродами.

Руки у директора опустились. Парень не шутил. Он стоял напротив директора, готовый вцепиться при первом неосторожном движении ему в глотку. Старый педагог, изучавший психологию не по книжкам, а на практике, положил указку на стол.

Снимая очки с толстыми стеклами, сказал:

— Твои проказы тебя до колонии доведут.

— Не доведут, — ухмыльнулся Ротов.

— Откуда такая уверенность? — устало спросил директор.

— В тюрягу слабаки и дураки залетают. А я не такой.

Директор внимательно посмотрел на взъерошенного воспитанника.

— Да. На своих сверстников ты не похож. Из молодых, да ранних будешь…

…Сергей Пономаренко тоже испытал на себе всю прелесть жизни в семье хронических алкоголиков. Правда, биография его родителей была не такой впечатляющей, как у приятеля.

Отец, скромный бухгалтер текстильного комбината, попался на приписках. Начальство получало премии и награды за невыпущенную продукцию. Кое-что, разумеется, перепадало и бухгалтеру.

Когда на комбинат нагрянула проверка, из отца Сергея сделали стрелочника. Он взял всю вину на себя, поверив начальству, пообещавшему замять дело.

Суд отмерил Пономаренко-старшему по полной.

С зоны он вернулся совершенно больным, с выбитыми зубами. По ночам громко стонал и кричал. С горя запил. Сын не знал, что произошло с отцом в лагере. Лишь смутно догадывался.

Тихого и робкого бухгалтера, угодившего в отряд самых отвязанных беспредельщиков, изнасиловали после проигрыша в карты. Его вовлекли в игру, где ставки были слишком велики. Блатные считали, что у проворовавшегося бухгалтера на воле припрятана солидная заначка и что не грех немного пощипать пушистый хвост мужичонки.

Пономаренко-старший не сумел отдать долг.

В бане, когда отряд пришел на помывку, четверо синих от татуировок зэков связали бухгалтера грязным бельем по рукам и ногам. Там, на скользких от мыла полках, все и произошло. А потом опущенным бухгалтером пользовались все, кому не лень. Он был обязан удовлетворять самые извращенные фантазии зэков. Для безопасности и удобства Пономаренко-старшего и лишили передних зубов.

Долго на свободе отец Сергея не прожил. Ужасное прошлое доконало его. Он соорудил петлю из бельевой веревки, спустился в подвал и свел счеты с жизнью.

Самоубийцу похоронили тихо и быстро. На поминках почти никого не было. Мать Сергея без стеснения хлестала водку. А потом в дом вдовы зачастили мужчины. Некоторые терпеть не могли пацана, путающегося под ногами, другие были с ним ласковы. Но каждый раз повторялось одно и то же. Сначала на стол выставлялась бутылка. Затем шли разговоры за жизнь с непременными пьяными слезами, после чего мать с очередным гостем уходила в спальню.

Мальчишка всякий раз долго не мог уснуть, прислушивался к охам, стонам, скрипу кровати и другим звукам, доносящимся из спальни. Потом привык. Но все-таки терпение не безгранично.

Во дворе Сергея не обижали. Даже жалели, потому что он рос без отца. Но детская жестокость не имеет границ. Упитанный здоровячок из соседнего подъезда, который был намного старше Пономаренко, отрывался на сироте по полной программе.

Отец его служил в милиции, в отделе надзора над условно освобожденными и отсидевшими свой срок. Видимо, от этого контингента он и узнал подлинную историю лагерных мытарств Пономаренко-старшего. Все тайное становится явным.

Ментовский сынок прохода не давал сыну самоубийцы. С особым удовольствием излагал историю покойного бухгалтера, если в компании присутствовала какая-нибудь хихикающая дурочка.

— …его старик сосал на зоне у всех нормальных чуваков. Прежде чем в петлю полезть, он мамашу Пономаря научил. А та скоро и сынка приучит.

Стоило Сергею появиться во дворе, как ментовский отпрыск начинал свой рассказ заново. А вскоре грязные намеки стал сопровождать затрещинами и пинками под одобрительный гогот таких же балбесов, как он сам.

Домой Сергей возвращался в слезах. Подолгу лежал, свернувшись клубком на диване, или часами просиживал, уставившись в одну точку.

Как раз в это время в дом зачастил очередной ухажер. Могучий и мрачный субъект со стальными фиксами во рту появился в нужный момент. Еще неизвестно, чем бы закончилась травля для сироты, если бы не совет, данный рецидивистом по прозвищу Борман.

Казалось, он не замечал пацаненка. На самом деле Борман, вышедший после продолжительной отсидки, незаметно наблюдал, как мучается мальчишка. Зона обостряет в людях природные инстинкты и заглушает все человеческое. Борман видел в сыне своей последней пассии затравленного волчонка, которого в логове со всех сторон обложили псы. Если волчонок не покажет зубы, псы разорвут его…

Однажды он вошел в комнату и поднял мальчишку с дивана.

— Опять сопли распустил? — Борман усадил пацана перед собой.

Сергей побаивался этого зверообразного типа. Проглотив комок, застрявший в горле, ответил:

— Достала одна сволочь во дворе.

— Знаю, — понимающе кивнул Борман. — Ментовский последыш наезжает?

— Да.

— А ты терпишь? — попыхивая вонючей «беломориной», переспросил рецидивист.

Вместо ответа мальчишка уронил голову на грудь. Взяв Сергея за подбородок, Борман заглянул ему в глаза.

— Запомни, пацан, сын за отца не отвечает. Это еще дядя Сталин сказал. А тебе, фраерок, следует ментовскому последышу рога пообломать. Вызвать на толковище и шнифты рихтануть по-взрослому. Папашка твой покойный когда-то не сумел отбиться, вот пидаром и стал. Ты же не хочешь по жизни задницу подставлять?

— Не-е-ет, — сдавленно пробормотал Сергей.

— Ну так не наматывай соплю на палец. Действуй.

— Как? — завороженно рассматривая татуировку на правом предплечье Бормана, спросил мальчишка.

Казалось, с ним беседует не человек, а этот оскалившийся синий волк. Совет рецидивиста был прост. После глубокой затяжки Борман сказал:

— Накажи крысенка. Жестоко накажи. Не бойся, что он сильнее. Будет больно — терпи. Бей первым и не отступай. Устанешь кулаками махать, грызи падле глотку зубами. Только не беги. Смоешься с толковища — все, амба. Готовь задницу.

Преподав урок, Борман удалился на кухню доедать ужин.

Утром вместо школы Сергей отправился на стройку. Там среди битого кирпича и прочего строительного хлама он нашел кусок стальной арматуры. Обмотав один край железного прута синей изолентой, он попробовал пустить в ход простое, но довольно грозное оружие. Детская рука крепко держала рукоятку. Прут со свистом рассекал воздух.

Пополудни того же дня Сергей нашел обидчика.

Здоровячок сидел за дощатым столом и перекидывался с друзьями в подкидного дурачка. Рядом примостились две конопатые хохотушки из подъезда, в котором жил Сергей Пономаренко. Едва завидев его, девчонки прыснули. Сергей шел боком, не подозревая, что в свое время именно так сходились дуэлянты.

Обидчик привстал с картами в руках.

— Эй, мелкий. Здесь пидарам проход без сигарет запрещен, — издевательски похохатывая, бросил он.

Обогаув стол, Сергей остановился напротив обидчика. Девчонки, заподозрив неладное, расступились. А ничего не подозревающий сын капитана милиции продолжал издеваться:

— Ну че, пацук, вылупился! Вафлю поймать хочешь? Щас дам…

Он наклонился. Его пальцы в издевательском жесте затеребили замок ширинки. И тут Сергей нанес первый удар.

Он ударил по вихрастой макушке обидчика. Тот от неожиданности присел, а стальной прут уже опускался ему на плечи. Спасаясь от ударов, здоровячок ринулся вперед, но Сергей успел нанести упреждающий удар. Он ударил железной арматуриной с ребристой поверхностью по коленным чашечкам врага. Обидчик рухнул на колени.

— Ну что, кто у кого возьмет? — сатанея от чувства собственного превосходства, прошипел Сергей.

Удары посыпались градом, пока чьи-то сильные руки не обхватили пацана. Сергей обернулся. Он смотрел белыми от ненависти глазами и не видел Бормана. А тот, сжимая мальчишку в объятиях, говорил:

— Хватит. Он свое отгреб. Замочишь ведь крысенка. Хватит, чертенок…

Вечером в квартиру Пономаренко ворвался капитан милиции. Он долго кричал, перемежая отборный мат угрозами. Сергей спрятался в ванной, откуда через щелку наблюдал за происходящим. К разъяренному отцу вышел Борман. Почесывая широкую грудь, на которой не было живого места от наколок, он веско и внушительно сообщил:

— Кончай кипеж, гражданин начальник. Твой губошлеп сам нарвался. Беспредельничал по-черному. Вот и схлопотал по сопатке. Подумаешь, устроили пацаны махаловку. Разве из-за таких пустяков надо кипеж разводить?

Капитан попробовал осадить Бормана. Багровея от натуги, заорал, пугая соседей:

— Ты, рвань лагерная! За кого заступаешься?..

Но сожитель резко оборвал его:

— Не бери глоткой, начальник. Пуганый. Лучше своего балбеса воспитывай. А обидишь мальчонку, со мной будешь дело иметь…

Подпрыгнув, словно его обдали кипятком, капитан скрылся за дверью.

Спустя полгода представители органов правопорядка наведались вновь. На сей раз претензии предъявили матери Сергея и ее сожителю. Мать обвинили в скупке краденого и содержании притона. Последнее обвинение было надуманным, а вот первое имело под собой основания

Старые приятели Бормана иногда сплавляли по дешевке украденные вещи. Мать, завязавшая с алкоголем, не отказывалась от них. К тому же у Бормана при обыске нашли спичечный коробок, наполненный высушенной травкой

Оперативник, участвовавший в обыске, спросил:

— Твой планчик?

Борман отказывался признаться, что наркотик принадлежит ему.

— Подбросили марафет. Туфтарь гоните, волки позорные. На понт Бормана хотите взять? — кричал он.

Но рецидивиста никто не слушал Мать и ее сожителя арестовали. Сергея отправили в детский приемник-распределитель.

С матерью он встретился уже взрослым. Несчастная, абсолютно седая старуха с потухшим взглядом произвела на Сергея отталкивающее впечатление. Ее бессвязное бормотание и слюнявые поцелуи вызывали омерзение.

А вот Бормана, у которого было чему поучиться, он больше никогда не видел. Рецидивист, получивший неподъемный срок, скончался в пересыльной тюрьме при невыясненных обстоятельствах.

В армии, где царили звериные законы, Иннокентий Ротов и Сергей Пономаренко сблизились. Они привыкли к враждебному окружению и умели играть по жестоким правилам. Издевательство «дедов» принимали как должное. Знали, что пробьет и их час.

Перейдя в разряд старослужащих, они, пожалуй, впервые в жизни ощутили вкус власти. Раньше ими командовали другие. Сейчас они сами отдавали приказы молодым запуганным солдатикам.

Тут же в армии проявились различия в характерах приятелей. Пономаренко, всегда мечтавший пристроиться на теплое место, стал каптерщиком. Эта должность открывала неограниченные, по армейским меркам, возможности.

В комнате, где хранилось личное имущество роты, можно было уединиться после отбоя. При удачном раскладе привести девчонок, которые, словно мотыльки, вились возле забора части. Выпить спиртного и спокойно распотрошить посылку, присланную сердобольными родителями какому-нибудь зашуганному «духу». В каптерке Пономаренко чувствовал себя королем, наведавшимся в государственную казну. Все было под рукой, и никто не смел его потревожить. Старшина роты требовал только одного: чтобы бушлаты, парадная форма и прочее имущество было развешано и разложено по полкам в идеальном порядке. И чтобы в бане количество комплектов сданного белья соответствовало количеству выданного.

Мармелад хотел большего.

Обладая неплохими физическими данными, он научился в армии метко стрелять и приходить первым на марш-бросках. На занятиях по рукопашному бою дрался с остервенением, пугающим даже видавших виды инструкторов.

Особенно он отличался на ночных стрельбах. Сам комбриг отмечал способности старшего сержанта бить в цель в кромешной темноте, когда мушка с фосфорной накладкой едва светится, а прицельная планка пляшет перед глазами зыбким болотным огоньком. Больше всего Мармелада привлекало холодное оружие.

Он мастерски владел штык-ножом и саперной лопаткой. На полигоне старший сержант устраивал настоящее шоу. Собрав у всего взвода саперные лопатки, он становился перед деревом и методично втыкал в ствол лопатку за лопаткой. При этом ни разу не промахнулся. Лезвия лопаток входили глубоко в ствол. Черенки образовывали лесенку, порой доходящую до самой макушки дерева. По этим черенкам, как по ступеням, он заставлял карабкаться молодых бойцов. Если под чьим-нибудь сапогом штык лопаты выскакивал из ствола, Мармелад страшно злился. Подбегал к упавшему морпеху и яростно орал:

— Чё, свинья, отъел на гражданке пузо? Подъем и бегом — марш! Буду суку гонять, как Сидорову козу, пока талию не сделаю.

Командир роты к художествам старшего сержанта относился снисходительно. Офицер полагал, что армейская система без дедовщины перестанет функционировать. Ведь не может офицер сутки напролет просиживать в казарме, гонять нерадивых маменьких сынков и ежесекундно следить за порядком. Кто-то должен брать на себя черновую повседневную работу. Однажды в порыве откровенности он так и сказал старшему сержанту:

— Ты, Кеша, молодых дрючь, как хочешь. Только не зверей. Главное, меру знай. Не дай бог кто-нибудь повесится или в бега ударится. Тогда ты первый под трибунал пойдешь.

После такого внушения старший сержант собрал «духов» в помещении, где сушились мокрые бушлаты, построил в шеренгу и авторитетно пообещал:

— Если какая-нибудь тварь вздумает голову в петлю сунуть, то пусть знает: этим дело не закончится. Я найду его семью и жестоко накажу родичей, произведших на свет такого салабона. Бог терпел и нам велел. Каждый из вас исполнит долг перед Родиной до конца. И я, старший сержант Ротов, прослежу за этим. А если какой-нибудь козел вздумает рвануть в бега, того догоню и яйца через ноздри достану. Будете дослуживать кастратами. На хоздворе за свиньями навоз руками подгребать. Поняли, сынки?

— Так точно, товарищ старший сержант, — уныло откликнулись солдаты.

Только с приятелем старший сержант расслаблялся по полной. Он доверял Сергею Пономаренко, как брату. Этим вечером они обсуждали будущее, определенное приказом из Москвы. Столичные стратеги, привыкшие воевать на паркете в теплых кабинетах, предписывали частям морской пехоты в срочном порядке передислоцироваться под Грозный, а оттуда выдвинуться в горные районы Чечни.

Захмелевший Пономарь, вспоминая кадры хроники, увиденные в вечерних новостях, вертел стриженой головой с русым ежиком волос. Вообще-то новости командование части смотреть не рекомендовало. Но в каптерке был спрятан портативный телевизор. Так что «деды» оказались в курсе событий. А события были безрадостными.

В тот год Российскую армию втоптали в грязь.

Тупые генералы отправили на бойню безусых юнцов. На площади «Минутка», возле Дворца Президента, на улицах Грозного факелами пылали бэтээры и танки. В собственной крови захлебывались десантура и мотострелки, а в Кремле грузный идиотического вида старик в окружении генералов с испитыми физиономиями толкал речи о конституционном порядке.

Каптерщик Сергей Пономаренко не хотел восстанавливать какой-то непонятный конституционный порядок. До окончания службы оставалось четыре месяца. А тут обозначилась перспектива отправиться на дембель в цинковом гробу. Об этом и шел разговор под спирт, разбавленный соком черноплодной рябины.

— Нет, драть очко за так я не согласен. Мне чечены по барабану! Пускай шнуркуют по своим горам, овец пасут или нефть консервными банками вычерпывают — мне по фигу, — махая пальцем перед физиономией старшего сержанта, цедил каптерщик. — Я пушечным мясом быть не согласен.

Мармелад разлил спирт по кружкам. Не произнося тоста и не дожидаясь приятеля, выпил, закусил луком.

— А у меня пострелять руки чешутся. Надоело по караулам тягаться. Не служба, а сплошной онанизм. Там… — Мармелад заложил руки за затылок, запрокинул голову, — … в Чечне можно дать чада по-взрослому. Оторваться на полную катушку.

— Не успеешь, боевики башку оторвут, — проглотив свою порцию пойла, заметил каптерщик.

— Не дрейфь, Пономарь. Мы ведь тоже не пальцем деланные. Воевать умеем. Было бы желание. Поменьше бы командиров из Москвы по картам членом водили, и все было бы чики-чики. Мы бы сами с черножопыми справились, — с непонятной злостью матерился сквозь зубы старший сержант.

Спирт делал свое дело. Когда в каптерку заглянул лопоухий солдат-первогодка, оба морпеха уже изрядно накачались. Сверля солдатика пьяным взглядом, Мармелад приказал:

— Зайди.

Конопатый паренек, призванный из Вологодской области, говорил с забавным окающим акцентом. Встав по стойке смирно, отрапортовал:

— Товарищ старший сержант. Вы приказывали из кухни картошки принести.

— Ну, и где картофан? — мрачно спросил старший сержант.

— Так наряд уже отбился. Спит в казарме наряд, — бледнея, объяснил солдатик.

На лице у него отчетливо обозначились веснушки. Каптерщик поднялся и несильно толкнул солдата.

— А чем нам закусывать прикажешь? Портянками, «душок» долбаный? Или из ремней отбивные делать? Вы что, сынки, вконец оборзели? Мы, может, последние дни наслаждаемся мирной жизнью. А вы, сынки, борзеете по-черному.

Покачнувшийся солдатик робко проблеял:

— Никак нет. Я щас подыму наряд. В момент картошечки сварганим. Вы подождите малёк. Я мигом. Я бегом…

Рядовой не спускал испуганных глаз с качающегося на стуле старшего сержанта. Тот с неожиданной благосклонностью махнул рукой:

— Вали, родной. Укладывайся в люлю и никого не поднимай. Завтра все козлы, бывшие в наряде по кухне, получат в грудак. «Дедов» уважать надо, а не кидать, как лохов.

Не веря своему счастью, солдатик выскочил за дверь. До завтра еще далеко. А сегодня можно спокойно выспаться.

Каптерщику такая снисходительность не понравилась. Он увеличил дозу, расплескав часть спирта мимо кружек, нарезал сало и с осуждением сказал:

— Нельзя салабонов распускать. Зачем бойца отпустил?

— А что? — прикладываясь к кружке, спросил старший сержант.

— В пятак надо было вмазать. И наряд на правилку построить. Полегли они спать… — завелся каптерщик. — А нам часто массу давить удавалось?..

— Не часто, — вспоминая первый год службы, помрачнел Мармелад.

Каптерщик, растягивая на груди тельник, развил тему:

— То-то и оно! Гоняли нас и в хвост, и в гриву. Дня от ночи не отличали, зато людьми стали. Нюхнули службы как положено и не загнулись. Жалость в армии самая худшая зараза. Никого жалеть нельзя. Иначе бардак в армии будет. Согласен, Мармелад?

Тяжелый запах спирта, смешанный с запахом пота и табачным дымом, повис в комнате. Раскрасневшийся каптерщик все подливал и подливал.

— Чего молчишь, товарищ старший сержант? Не врубаешься в мыслю?

— Насчет чего?

— Насчет бардака в армии.

Мармелад усмехнулся, показав ряд белоснежных зубов:

— Дурак ты, Пономарь.

— Это почему?

— Мы завтра с этими пацанами воевать отправимся. Сегодня ты его дрючишь, а завтра он весь автоматный рожок тебе в спину засадит. Или гранату под ноги метнет, и поминай как звали.

Каптерщик отрыгнул и, подняв осоловевшие глаза, сказал:

— Вот поэтому я и не хочу отправляться на войну. Там все равны. Пуля не разбирает, кто ты — офицер или солдат. Всех без разбора валит.

Разглядывая лежавшие на столе скудные остатки пищи, старший сержант неожиданно предложил:

— Слушай, хорош пургу гнать! Не сегодня-завтра отправка. Погрузят в эшелон и на войну. Давай вместо этих гнилых базаров рванем в самоволку. На прощанье гульнем как положено. Может, мокротелок каких-нибудь снимем. Перепихнемся. А то ведь на войне яйца оторвать может.

Приятель громко расхохотался:

— Ну ты мастер загибать. А идея ништяк! Надо проветриться.

В самоволки приятели время от времени ходили, хотя замкомвзводу делать это было непросто. Положение обязывало все время находиться в части. Но сегодня, одурманенные спиртом и расслабленные неопределенностью, морпехи решили гульнуть.

Закрыв каптерку, они вышли в коридор. Уронив голову на тумбочку, дремал дневальный. Проходя мимо, старший сержант ткнул его в грудь.

— Не спи, боец, замерзнешь…

Выйдя на улицу, они обогнули плац. В отдалении светились окна караульного помещения. Взяв курс в противоположную сторону, самовольщики двинулись к складу горюче-смазочных материалов. Там в обветшавшем заборе была прореха, за которой вилась тропинка — прямиком к городским кварталам.

Город подступал к части громадинами многоэтажек и призывно манил огнями.

— А я бы хоть сейчас на гражданку, — мечтательно произнес Пономарь.

— Кому мы там нужны? Щенки детдомовские, — с неожиданной злостью бросил старший сержант.

Чуть поотставший каптерщик сказал:

— Ты не прав. Крутиться надо. Деньгу заколачивать. Будут бабки, и все проблемы — побоку. Бабки — это сила. Пока мы в казарме чалимся, конкретные пацаны капусту рубят. Кто на «меринах» гоняет. Кто дома строит или на Канарах отдыхает. А ты, блин, к чеченам в горы собрался.

Дождавшись товарища, Мармелад ухмыльнулся.

— На войне тоже заработать можно.

— Из чеченских берлог барахло вытаскивать? Фигня все это. Сколько на горбу утащишь… Мелочовку. Это в древние времена победителям покоренные города на разграбление отдавали. Сейчас все по закону, — сплюнув под ноги, Пономарь выругался. — Одни на войне жируют, а других заставляют башку под пули подставлять.

Возле склада горюче-смазочных материалов приятелей остановил часовой:

— Стой! Кто идет?

Бывший в авангарде Мармелад подошел поближе к калитке в проволочном ограждении.

Часовой предупредил:

— Стой! Стрелять буду…

На что Мармелад разразился гневной тирадой:

— Я тебе стрельну! Я тебе так стрельну, мудила, что вместе с этой хреновой соляркой до луны лететь будешь. Своих, дебил, не узнаешь?

Подбежавший часовой узнал старшего сержанта, наводившего ужас не только на разведбат, но и на молодых бойцов из других подразделений. Он быстро поднял крючок и отворил калитку, пропуская морпехов на пост.

— Виноват, товарищ старший сержант. Не узнал в потемках, — поправляя ремень автомата, пробормотал боец.

Проходя мимо часового, Мармелад бросил:

— Ладно. Держи пасть на замке. Если что, ты нас не видел.

— Могила, товарищ старший сержант, — эхом откликнулся часовой, в душе позавидовав самовольщикам.

Даже свежий воздух не разогнал хмельных паров, клубившихся в мозгах у морпехов. Их шаги были нетвердыми, а речь путаной. Коварный спирт, растекавшийся вместе с кровью по всему телу, брал свое.

Выбравшись за пределы части, морпехи направились к близлежащему микрорайону. Возле автобусной остановки круглые сутки работал киоск, торговавший всякой мелочью.

— Может, накатим еще по одной? — заплетающимся языком предложил Пономарь.

Старший сержант столь же бессвязно пробубнил:

— Только по пиву. Водяра не пойдет.

— Заметано. По пивку, и баста!.. Потом крутанемся возле домов. Девочек поищем, — выдыхая алкогольные пары, произнес каптерщик.

Неожиданно его приятель остановился. Слегка пошатываясь, вспомнил очевидное.

— У тебя бабки есть?

— Нет, — пожал плечами Пономарь.

— И у меня нет. А без капусты нам этот хорек из «комка» пива не даст. Он в кредит не торгует.

Пьяная удаль заиграла в крови у каптерщика. Он расправил плечи, почесал грудь под тельником и бесшабашно предложил:

— Давай харю набьем лавочнику. Возьмем ящик пивка, а его будку спалим. Это, чтобы морской пехоте пивняка на вексель не выдать! Настоящий беспредел.

— Притормози. Мы пока не в Чечне, — одернул его Мармелад, способный еще более трезво соображать.

Проблема разрешилась по ходу продвижения к «комку».

На окраине микрорайона стоял дом, обращенный подъездами к пустырю. Многоэтажку недавно заселили, но возле подъездов уже стояли автомобили. Вокруг не было ни души. Дом казался покинутым кораблем, плывущим под темными небесами.

Придержав приятеля за руку, Мармелад сказал:

— Видишь белую «девятку»?

Пономарь бросил взгляд на припаркованные возле крайнего подъезда «Жигули».

— Вижу, — с трудом ворочая языком, произнес он.

— Мы аккуратненько вскроем стеклышко. Пошуршим в салоне и надыбаем чего-нибудь интересного. Потом пойдем в «комок» и возьмем пивка, — перейдя на заговорщицкий шепот, предложил старший сержант.

— А чего интересненького? — не понял приятель.

— Магнитолу, например. Может, в бардачке заначку найдем. Мужики любят делать заначки там, куда жены нос не суют, — засмеялся Мармелад.

Стараясь не шуметь коваными «берцовками», морпехи подошли к машине. Стекло дверцы возле места водителя было приспущено. Мармелад положил обе ладони на торец стекла, надавил и расширил щель. Затем просунул руку в салон, отщелкнул блокировочную кнопку замка.

Забравшись внутрь, старший сержант сразу принялся ломать панель дешевой магнитолы. Отсоединив провода, передал магнитолу каптерщику.

— Держи шарманку.

В это мгновение с балкона первого этажа метнулась чья-то тень и раздался истошный женский вопль:

— Грабят… скоты… Что же вы делаете?

— Ноги, Мармелад, ноги делаем, — завопил каптерщик.

Вылетев из машины, как камень из пращи, старший сержант метнулся в спасительную темноту, в направлении улиц, а Пономарь рванул к пустырю.

Там каптерщика и нагнал хозяин «девятки», оказавшийся, как на грех, оперативником местного уголовного розыска. Сбив грабителя подсечкой, он завалил его в грязь и для острастки еще попинал.

Избитого морпеха, застуканного на месте преступления вместе с украденной магнитолой, поместили в камеру гарнизонной гауптвахты. А потом в клубе части состоялось выездное заседание трибунала. В зал, где по субботам и воскресеньям показывали кино и проводили собрания, Сергея Пономаренко доставили под конвоем. До этого его долго мурыжил военный дознаватель, прыщавый лейтенант с липким взглядом.

— Сережа, — сладко увещевал он, — ты ведь был не один. Зачем брать всю вину на себя? Ты пойдешь в дисбат, а подельник будет гулять на свободе. Это несправедливо. Ну, Сережа, кто еще с тобой был?

С равным успехом лейтенант мог обращаться с этим вопросом к телеграфному столбу. Каптерщик отрицал наличие подельника.

Комбриг, старавшийся замять чрезвычайное происшествие во вверенной ему части, вышел на гарнизонного прокурора. Привел веские доказательства бессмысленности затеянного дела.

— Их рота через несколько дней в Чечню уходит. Давай дадим задний ход — уговаривал комбриг.

Прокурор приводил свои доводы:

— Зачем вам такая гниль на войне? Если здесь паскудит, то что натворит в Чечне? И потом, нам тоже показатели нужны.

В переполненном клубе, куда согнали весь личный состав части, свободный от караулов и нарядов, яблоку было негде упасть. Представитель прокуратуры зачитал обвинение. Солдат первого года службы, назначенный народным обвинителем, трясущимися губами произнес какую-то туфту о священном долге, армейской чести и о том, что воровать вообще нехорошо. Плешивый судья с погонами полковника мирно дремал, подперев подбородок рукой. Когда секретарь, девица с длинными ногами и арбузной грудью, на которую пялился весь клуб, деликатно кашлянула, судья встрепенулся.

— …назначить наказание сроком в полтора года с отбыванием в дисциплинарном батальоне, — прошепелявил судья, зачитывая приговор

Конвойный приказал Пономаренко завести руки за спину. Холодная сталь наручников сковала запястья. Только сейчас каптерщику стало по-настоящему страшно.

На несгибающихся ногах он в окружении конвоя двинулся к выходу. Возле двери клуба арестанта ждала крытая машина, предназначенная для перевозки заключенных.

Возле машины арестанта остановил старший сержант Иннокентий Ротов. Не обращая внимания на грозные оклики конвоя, Мармелад подошел к арестанту и тихо сказал:

— Спасибо, братан, что не сдал. За мной должок…