Пресс-хата для Жигана

Глава 14

Время тянулось мучительно медленно. День казался вечностью. Собственное расследование Жигана зашло в тупик. Он позвонил нескольким старым знакомым из криминального мира, но о Мармеладе никто ничего не знал. А если и знал, то предпочитал держать язык за зубами. Колесников тоже не звонил. Лишь иногда в квартиру с фикусами наведывался Филимон. Приезжал усталый, доставал бутылку водки и просил составить компанию.

— Что-то муторно у меня на душе, — признавался дружок, затравленно озираясь вокруг.

— Ты себя не трави. Лучше делом занимайся. Почему Колесников молчит? — разливая водку, заметил Жиган.

Филимон лишь пожимал плечами:

— Решает. Он — шеф. Ему виднее.

— Близорукий какой-то твой шеф, — с легкой укоризной говорил Жиган.

— Какой есть, — влив в себя водку, отвечал Филимон.

Выпив, приятель, втянувший Жигана в это грязное дело, становился разговорчивее. Рассказывал о проблемах Колесникова с дочерью, о муже Клементины, явно затаившем обиду на тестя, о полукриминальной карьере самого Колесникова.

Жиган внимательно слушал. На ум ему приходило изречение какого-то ветхозаветного мудреца. Изречение гласило: «Никто не бывает к нам так жесток, как самые близкие люди». Мудрец выражался фигурально, имея в виду не конкретную жестокость, а невнимание, требовательность и неосознанную жестокость родственников. Но в случае Колесникова мудрость могла иметь прямое значение. По мере того, как Жиган узнавал все больше и больше подробностей, его интерес к родственникам Владимира Петровича возрастал день ото дня.

Опустошив бутылку, Филимон уходил, а Жиган прокручивал в памяти услышанное и возвращался к своим раскладам.

«Нельзя сидеть, сложа руки, — размышлял он. — Надо попробовать зайти с другого конца. Кто-то же скупает эти тачки. Вывозит их из Москвы. И где-то паленым тачкам перебивают номера. Значит, надо попытаться найти перекупщика и мастерскую. Но где их искать?»

Он подходил к окну. Над многомиллионным городом-монстром зажигались первые звезды. Город встречал приближающуюся ночь мириадами огней, неоновыми сполохами реклам, сиянием подсветок зданий и статуй. Город не хотел тонуть во мгле.

Всматриваясь в вечернюю синь, Жиган курил сигарету за сигаретой. А за два квартала от него в пустой однокомнатной квартире так же всматривалась в надвигающийся мрак молодая вдова…

Как это часто бывает в жизни, одна роковая случайность, цепляясь за другую, тащит третью, третья — четвертую, и вот уже случай с неотвратимостью снежной лавины поворачивает человеческую судьбу вспять.

В один из воскресных дней Вера Хохлова, гуляя с друзьями по парку, заглянула в тир. Тогда Вера впервые и взяла оружие в руки. Пневматическая винтовка не показалась ей ни тяжелой, ни чужой. Скорее наоборот. Она ощутила сладкое, щемящее чувство, будто прикоснулась к нежному и любимому существу. Прицелившись, Вера плавно нажала на спусковой крючок, и жестяная мишень в дальнем углу тира, жалобно всхлипнув, кувыркнулась и повисла вниз головой. Девушка снова прицелилась, выстрелила, перезарядила винтовку, прицелилась, выстрелила… — и так, пока не закончились свинцовые пульки. Когда Вера наконец отложила винтовку, десять жестяных фигурок — по одной на выстрел беспомощно свисали на противоположной стене тира.

— Ну, ты и снайпер! — одобрительно загудели ребята за спиной, — прямо ворошиловский стрелок.

До сих пор парни не обращали на нее внимания, считая некрасивой. И вдруг все в их школьной компании изменилось. Мальчишки оживились и с нескрываемым любопытством рассматривали ее, словно увидели впервые. Их подружки молча переминались с ноги на ногу, ревниво переживая чужой успех.

— Пошли отсюда, — сказала тощая блондинка с вертлявым задом, схватив своего парня за руку и потащив к выходу. — Можно подумать, других занятий нет, как только стрелять по банкам!

Вера будто не слышала, не в силах оторвать взгляд от черного, гладкого ствола. Этот холодный предмет казался ей живым, родным и чутким, понимающим ее с полуслова. Сейчас ей больше всего на свете хотелось снова прижаться щекой к прикладу.

Старик за стойкой тира, до сих пор безучастно наблюдавший за происходящим, поднялся и, прихрамывая, подошел к посетителям. Его желтое в глубоких морщинах лицо напоминало восковую маску. Казалось, сама смерть смотрит на мир его глазами, усталыми глазами вохровца, которому приходится доживать свой век, влача жалкое существование в городском парке.

— Удивительно! — низким, охрипшим голосом произнес хозяин тира, наклонившись к Вере.

— Удивительно? — переспросила Вера, отводя глаза.

— Да, конечно! Неужели ты не видишь, как оно тянется к тебе? Оружие, оно, как живое.

Девушке стало почему-то страшно от таких слов. В душе шевельнулось недоброе предчувствие, будто это был решающий момент в ее жизни.

— Но я никогда прежде не стреляла, — сказала Вера.

— По большому счету, это не важно. Опыт сам по себе не может заменить настоящего чувства, а умение метко стрелять ничего не стоит, если нет страсти. Человек, придумавший аркебузу, был поэтом, переложившим стихи на язык пороха. Когда рассеялся дым от первого выстрела, мир стал совершенно иным.

— И что же изменилось?

— В мире стало меньше зла. — В бездонных глазах хозяина заплясали холодные, голубые искорки; неуловимым движением руки он вдруг положил перед Верой лист бумаги с мишенью. — Доплати еще немного, и ты сама сможешь в этом убедиться.

Десять выстрелов прозвучали один за другим.

— Неплохо, — сказал старик, отдавая Вере мишень. — Три девятки. Может, попробуешь еще?

Пока мальчишки выгребали из карманов мелочь, чтобы купить новую мишень и партию пулек, Вера стояла, не смея пошевелиться. Но стоило ей снова взять винтовку, как все в одно мгновение изменилось. От скованности не осталось и следа. Выстрел за выстрелом она вгоняла пули в мишень. Ее приятели замерли, предвкушая необычное.

Когда смотритель тира, прихрамывая, доплелся до бумажного листка на стене, он долго возился с мишенью, щурился, разглядывая ее на свет и бормоча что-то себе под нос. Наконец старик вернулся к стойке, где его с нетерпением ждали.

— Десять из десяти, — прохрипел он, протягивая листок девушке, и добавил: — Это талант.

— Талант убивать! — с ненавистью бросила тощая подружка и скривилась в злобной усмешке.

Последние слова прозвучали как приговор. Оттолкнув оружие, Вера бросилась к выходу. Почти до вечера бродила по аллеям парка, не замечая гуляющих, не слыша музыки. Только вернувшись домой, обнаружила, что все еще сжимает в руке злополучный клочок бумаги с мишенью.

Прошло две недели. Все, что произошло в тире, теперь казалось ей сном, наваждением. В то же время она помнила, какое испытала чувство, впервые взяв в руки винтовку. Состояние душевного смятения закончилось после визита к директору школы.

Веру вызвали прямо с урока. Идя по коридору, она терялась в догадках, что же могло случиться.

— Это и есть ваша Хохлова?! — с нескрываемым разочарованием произнес мужчина в коричневой замшевой куртке, похожий на французскую кинозвезду, поднимаясь навстречу Вере.

— Я же говорил, — подобострастно залепетал директор, с ненавистью глядя на Веру. — Видимо, ваш знакомый ошибся. Вряд ли это была та девочка. Будь у нас в школе такой талант, я бы давно знал. Нам не помешало бы иметь собственного Вильгельма Тел-ля. — Он захихикал.

От этого смеха Вере стало не по себе — словно смеялись над ней. Ей захотелось поскорее вернуться в класс.

— Я могу идти? — спросила она робко.

— Подожди секундочку, — остановил ее мужчина и представился: — Иван Артемьевич Чернов, тренер по стрельбе. Понимаешь, я ищу девушку, внешне очень похожую на тебя. Один мой приятель убежден, что она обладает феноменальной меткостью. Мне бы очень хотелось с ней встретиться. Если это на самом деле так, мы могли бы вместе попробовать развить эту способность в нечто большее, ну, ты должна понимать: для настоящего спортивного успеха одного таланта мало — нужны еще опыт, мастерство, выдержка…

— Напрасно вы ей это все объясняете, — недовольно буркнул директор. — У меня таких, как она, в школе две тысячи, и, поверьте моему педагогическому опыту, талантливы они только в одном — голову взрослым людям морочить, так что вряд ли вы найдете здесь своих будущих олимпийских чемпионов.

— Ну, а что, если это была я? — вдруг вырвалось у Веры.

Директор кисло ухмыльнулся. В его планы явно не входило спорить с ученицей, тем более при постороннем человеке.

— Возвращайся в класс, — произнес он и повернулся к девушке спиной, давая понять, что разговор закончен.

От обиды Вера едва не разрыдалась, но, почувствовав на себе взгляд незнакомца, усилием воли сдержала слезы и вышла из кабинета. На урок она не пошла, до перемены проплакала в школьном туалете.

Чернов встретил ее на выходе из школы. Он курил, опершись на капот своего «Форда», разглядывая галдящую толпу учеников, хлынувших из дверей с последним звонком. Увидев Веру, Чернов замахал ей рукой.

— Я боялся, ты не подойдешь, — произнес он, как только девушка поравнялась с ним, и тут же добавил: — Извини, если я тебя чем-то расстроил. Не думал, что ваш директор настолько не любит собственных учеников.

— Все нормально, — отмахнулась Вера.

— Вот и хорошо. Но мне все-таки хотелось бы продолжить нашу беседу Мне почему-то кажется, что ты как раз тот человек, которого я ищу. — Он бросил на девушку многозначительный взгляд и продолжил: — Есть только один способ проверить это.

— Какой?

— Садись, — Чернов распахнул дверцу автомобиля.

Как тогда в тире, ощущение необъяснимой тревоги вновь охватило Беру, и она замешкалась. Ей показалось, что сейчас, именно в это мгновение, решается ее судьба. Тренер воспринял нерешительность Веры по-своему.

— Не волнуйся. Со мной ты в полной безопасности. Мы подъедем к тиру, и ты покажешь, на что способна, а потом я отвезу тебя домой.

— А если окажется, что я не та, кого вы ищете, вы все равно подвезете меня? — съязвила Вера.

— Посмотрим, — улыбнулся Иван Артемьевич и пошутил: — В зависимости от того, насколько плохо ты отстреляешься. Запрыгивай скорее в машину, а то твои подружки прожгут во мне дырку, — добавил он, кивнув в сторону школы.

Девушка оглянулась. На опустевшем школьном крыльце стояли ее одноклассницы, а среди них блондинка, которая тогда в тире произнесла страшные слова: «талант убивать». Сна что-то сказала подругам, указывая в их сторону, и ее губы расползлись в ядовитой ухмылке. Вера даже издали ощущала ее испепеляющий, завистливый взгляд. Именно этот взгляд заставил Веру сесть в автомобиль совершенно незнакомого мужчины.

— Пристегнись, — кивнул Чернов на ремень безопасности, черной петлей свисающий рядом с креслом, и завел двигатель.

За окном «Форда» промелькнули школа, дома родного микрорайона, замелькали деревянные пригородные домики. Девушка сидела молча, не смея пошевелиться. Молчал и Иван Артемьевич, боясь показаться навязчивым. Полчаса пути показались Вере вечностью. Наконец они подъехали к серой кирпичной коробке без окон, внешне смахивающей на ангар какого-то завода. Кроме таблички «Тир» у входа, ничто не говорило, что это сооружение — спортивный зал олимпийского резерва. Вера и подумать не могла, что с этим местом у нее будут связаны несколько лет жизни.

Неприветливое снаружи, внутри здание показалось Вере фантастическим резервуаром, в котором чьи-то заботливые руки спрятали от посторонних глаз целый мир. Площадка для стрельбы напоминала скорее лужайку для пикника или грот в недрах глубокой пещеры, и была разительно непохожа на ту, где Вера впервые взяла винтовку. В кабинках замерли стрелки, каждый высматривал заветную цель в противоположном конце площадки. Время от времени под сводами тира слышались глухие хлопки выстрелов, после чего наступала звенящая, тягостная тишина.

К тренеру и его спутнице подошла темно-русая девушка в спортивном костюме, с длинным хвостом волос, заколотым на затылке.

— Жанна, — представилась она и, словно проверяя руку Веры на прочность, крепко сжала ее, после чего довольным тоном обратилась к Чернову: — Чувствуется хватка. Уверена, это о ней рассказывал дед.

— Сейчас посмотрим, — сдержанно ответил тренер. — А пока помоги нам с инвентарем.

Жанна задержалась еще на мгновение, с нескрываемым любопытством рассматривая Веру.

— Это моя лучшая ученица, — с гордостью сообщил Иван Артемьевич, когда Жанна ушла. — Честно признаться, именно она настояла, чтобы я разыскал девчонку, так поразившую воображение старика. Он — дед Жанны. Работает в городском тире и все уши прожужжал внучке о школьнице, которая выбивает десять из десяти.

Вскоре Жанна вернулась, неся винтовку.

— Главное — не волнуйся, — ободряюще бросила девушка Вере, протягивая оружие. — В стрельбе важно собраться, и тогда все получится само собой. Просто соберись.

В эту минуту воскресный день в городском парке показался Вере далеким прошлым — чем-то, что случилось с ней еще в той, прежней, жизни. Винтовка больше не оттягивала девушке руки. Вера привычно, словно всегда занималась стрельбой, встала в отведенную ей кабинку, медленно поднесла приклад к плечу, подержала несколько секунд в воздухе, потом прижала к себе, прицелилась и нажала на спуск. Десять раз она то опускала, то поднимала винтовку.

Первое, что поразило Веру, когда она сняла защитные наушники, была тишина — такая, как если

бы все соседние секторы вымерли. В томительном ожидании прошло несколько минут. Вере стало по-настоящему страшно, когда вдруг она услышала голос Ивана Артемьевича:

— Пешком сегодня ты домой не пойдешь, это точно!

…Так стремительно началась спортивная карьера Веры Хохловой.

Баба Катя, заменявшая Вере мать, сперва была категорически против. Ей, учительнице литературы, воспитавшей сироту-внучку, казалось ненормальным, что ее девочка займется стрельбой. От одной мысли, что Вера будет прикасаться к оружию, у бабы Кати начинался приступ мигрени, и ни слова Чернова о том, что у девушки талант к стрельбе, ни просьбы самой Веры не могли ее переубедить. Но Жанна, ставшая к этому времени лучшей и, к слову, единственной настоящей подругой Веры, нашла способ преодолеть бабушкины страхи. Что она там рассказала на кухне за чашкой чая бабе Кате, для Веры навсегда осталось тайной. Что-то о несчастной любви и преданных чувствах и о том, что спорт — лучшее лекарство от сердечных потрясений, которые в столь раннем возрасте могут иметь необратимые последствия. Бабуля внимала этой белиберде, затаив дыхание.

Теперь у Веры был плотный распорядок дня. Школу она старалась не пропускать, хотя директор стал с некоторых пор к ней особенно благосклонен. Учеба больше не была девушке в тягость, она просто ее не замечала. Вместе с последним звонком выскальзывала на улицу, чтобы успеть на маршрутный автобус, и мчалась к тиру, где ее ждали Зернов и Жанна. С этого момента начиналась ее настоящая жизнь.

Глядя на худую, небольшого роста девчонку с простодушным деревенским лицом, тренер только диву давался откуда у нее такой сверхъестественный талант попадать точно в цель. На фоне женственной, грациозной Жанны, которая в свои шестнадцать даже с винтовкой выглядела соблазнительно, Вера была больше похожа на некий неуклюжий, хитроумный механизм, Ее движения — то резкие, почти нервные, то медлительные, будто во сне, иногда доводили Чернова до бешенства, но он сдерживался, зная, что на прицельность огня это никак не влияет.

Стрельбу по мишеням Вера воспринимала, как нечто самодостаточное, не задумываясь, что из оружия можно стрелять по живым целям.

Несмотря на уникальные способности, на спортивный Олимп Вера Хохлова поднималась не спеша. Сначала выиграла несколько городских, петом областные соревнования, заняла призовое место на универсиаде, сдала на разряд. И вдруг все закончилось — так же внезапно, как и началось. Первая громкая победа на соревнованиях в Праге стала для Зеры последней.

В Чехию они с Жанной ехали бесспорными фаворитками, причем большинство специалистов, внимательно следивших за рейтингами молодых спортсменов, отдавали предпочтение Вере. И она блестяще оправдала самые смелые прогнозы, поразив всех виртуозностью стрельбы и получив золото, обогнав на одно место подругу. Безразличная до сих пор к успеху, она вдруг с удовольствием ощутила теплые лучи славы.

Возвращение было кошмарным. На обратном пути, в вагоне, Чернов открыто сказал Вере, что федерация дала на их школу одну путевку на отборочные соревнования для поездки на Олимпиаду, и она достанется Жанне. Впервые Вера позволила себе возразить тренеру.

— Это нечестно. Последний год я стреляю лучше Жанны.

— Что ты себе вообразила! — вспылил Иван Артемьевич, который накануне изрядно наотмечался в ресторанчике на Карловом Наместье в честь победы своих учениц. — Да ты Жанне в подметки не годишься. Она и представительнее тебя. По крайней мере, не будет стыдно перед столицей за лицо нашей школы, — он запнулся, увидев, как покраснела Вера; Чернов приготовился увидеть слезы, услышать крики, но вместо этого натолкнулся на ледяную, непроницаемую стену молчания.

А еще через два дня, уже дома. Вера заявила о своем уходе из спорта. Никакие уговоры, извинения, мольбы, даже угрозы не могли изменить ее решения. Она разом порвала со всем: со стрельбой, друзьями, мимолетной мечтой о славе. Исчезли с полок вымпелы и призы, опустел шкаф. Вера не отвечала на звонки Жанны, избегала встреч с Черновым, а осенью уехала в Москву, где и осталась. О стрельбе, которой она успела отдать несколько лет, девушка больше не вспоминала, словно вычеркнув эту страницу из своей жизни.

Размолвка с тренером и отъезд в столицу совпали для Веры с еще одним печальным событием: умерла ее любимая баба Катя. Вера осталась совершенно одна в мире, полном скрытой злобы и ненависти. Насколько мир несправедлив, Вере пришлось очень скоро убедиться, когда через месяц после похорон появился брат бабули вместе со своими отпрысками, до сих пор обходивший их дом стороной, и потребовал раздела оставшейся после сестры квартиры. Всегда такая заботливая и предусмотрительная, бабуля в свое время не догадалась оформить дарственную, уверенная, что проживет до ста лет, чтобы всегда присматривать за внучкой. Но судьба распорядилась иначе.

Сердечный приступ застал бабу Катю на улице, среди городской толчеи, в тот день, когда внучка в Москве сдала последний вступительный экзамен. Вера еще успела позвонить домой и поделиться радостной новостью, пообещав приехать через неделю. Бабуля, хотя и не признавалась, тяжело переживала разрыв внучки с Черновым и ее отъезд в Москву. Она всегда была женщиной неугомонной, на месте сидеть без дела не любила, да и не умела, и, услышав, что внучка поступила в институт, сразу отправилась на рынок выбирать подарок, на который давно копила деньги. Но волнения последних месяцев взяли свое: баба Катя потеряла сознание, возвращаясь домой, прямо на остановке, рядом с собственным домом.

Вера плохо помнила, кому и сколько платила денег, организовывая похороны, сквозь пелену слез, перед ней проплывали лица врачей, шоферов, священника, служащей ЗАГСа, каких-то бомжей с городского кладбища, подрабатывавших рытьем могил… Не было только Чернова и Жанны, они не пришли на похороны, хотя знали о случившемся. Жанна была занята подготовкой к Олимпиаде, а Иван Артемьевич ждал, когда Хохлова прибежит к нему за помощью и попросится обратно в команду, да так и не дождался. А потом появились родственники…

Вере нужно было возвращаться в Москву, начинался учебный год, а в городском суде ее родного города рассматривалось дело о наследовании имущества умершей Екатерины Хохловой. Накануне брат бабы Кати встречался на даче с судьей, которая должна была принимать решение, и нашел нужные аргументы в свою пользу. В результате Вера оказалась выброшенной на улицу с двумя тысячами долларов отступного за квартиру, где прошла вся ее жизнь. Родной город она покидала поздно вечером под холодным сентябрьским дождем, с обидой в сердце и твердым намерением никогда больше сюда не возвращаться. Последнее, что она успела разглядеть сквозь мутное вагонное стекло, была бегущая по перрону с букетом цветов Жанна. Вера плакала.

Со временем все как-то наладилось. В Москве Вера сперва моталась по студенческим общежитиям, пока на третьем курсе не нашла комнату в Долгопрудном, которую снимала с еще двумя студентками. Главным ее имуществом был «Пентиум» — по тем временам предел мечтания любого программиста, — купленный на квартирные «отступные». Ее внезапное увлечение компьютером было вызвано не столько учебой, сколько желанием вернуть утраченный мир, в который можно уйти с головой, спрятаться от предательства и подлости. Если к стрельбе у нее был прирожденный талант, то программистом она стала от безысходности и внутренней опустошенности. Теперь день и ночь Вера просиживала перед мерцающим голубым экраном, выстукивая пальцами по клавишам барабанную дробь и стараясь не замечать недовольные взгляды соседок. В конце концов, устав бороться с Верой, те отгородились от нее шкафом с ширмой и незаметно подсовывали подруге квитанции за свет. Девушка не обижалась. Она с готовностью отдавала деньги за электричество, добавляя еще на покупку продуктов, благо программисту в Москве всегда можно найти, пусть и небольшой, приработок, и в деньгах девушка практически не нуждалась.

С Владом они встретились случайно. Он зашел на огонек к одной из Вериных соседок по комнате, с которой познакомился накануне в электричке, а вместо нее обнаружил за ширмой хрупкое, взъерошенное существо с синими разводами под глазами. Их первый разговор состоял из коротких, как удар по клавишам, фраз. Вера разговаривала с парнем, не отрываясь от работы. Так и не дождавшись своей знакомой, Влад удалился. На следующий день он уже пришел за Верой и почти силой вытащил ее на прогулку в парк, Беседа не клеилась. Девушка все больше молчала и в задумчивости ворошила ногой опавшую листву, будто не замечая своего спутника. Но постепенно пестрые краски осенней аллеи вернули Вере почти утраченное ощущение реальности, на словно очнулась после долгого тяжелого сна и, оглядевшись, с удивлением обнаружила себя прохаживающейся по парку вместе со смуглым мужчиной неопределенного возраста. После нескольких встреч Влад предложил Вере выйти за него замуж.

Это с самого начала был брак по расчету. Оба сделали шаг навстречу друг другу, надеясь получить мелкую выгоду. Влад зарабатывал на жизнь починкой подержанных автомобилей и искал женщину, которая согласилась бы ждать его каждый раз, когда он задерживался в своей мастерской, колдуя над очередной грудой металлолома. Тихая и безропотная Вера как нельзя лучше подходила на эту роль. Соседки по комнате злословили, дескать, рядилась под дурочку, а пристроилась лучше всех — нашла москвича с квартирой.

Настоящее чувство появилось не сразу, и, на первый взгляд, любовь Веры и Влада скорее была привязанностью, чем серьезным влечением. Но это была привязанность особого сорта. Она напоминала привычку дышать: что-то, о чем почти не задумываешься, не замечаешь, но задержи дыхание — и все остальное покажется никчемным и пустым. Буднично и незаметно, без сентиментальных признаний, они слились в одно неразделимое целое, хотя каждый продолжал думать, что способен существовать независимо от другого. Однако этой иллюзии суждено было развеяться самым трагическим образом.

Вера по-прежнему просиживала целыми днями перед компьютером, но теперь не из-за стремления убежать от окружающего мира, а потому что ощутила талант к программированию, как прежде — к стрельбе. О своем прошлом она старалась не вспоминать: ни о маленьком городке, где прошло детство ни о погасшей на взлете карьере в большом спорте и забытых друзьях, ни о подлости людей одной с ней крови. Не могла да и не хотела забыть только бабу Катю.

И все же прошлое не хотело отпускать ее, и однажды вечером пронзительно зазвонил телефон. Первой мыслью было: что-то случилось с мужем. Накануне он поехал по делам в Орел. С трудом сдерживая волнение, Вера взяла трубку и услышала женский голос еще из прежней жизни:

— Привет.

— Привет, — пролепетала она растерянно. — Кто вам нужен?

Говорившая на мгновение замешкалась, словно подбирая слова

— Не узнала? Ну, значит, буду богатой! — На том конце провода натянуто засмеялись.

— Жанна? — словно камень свалился с души. Вера обрадовалась, снова услышав подругу. — Ты где?

— Пока еще в Москве, но ненадолго. Пустишь переночевать?

— Приезжай. Только запиши адрес, — Вера приготовилась диктовать, но Жанна сказала.

— Не нужно, я знаю твой адрес. — И не дожидаясь вопроса Веры, добавила — Встретимся, все расскажу.

Меньше чем через полчаса подруга уже стояла на пороге квартиры Веры со спортивной сумкой через плечо и огромным пластиковым пакетом в руках, наполненным всевозможной снедью.

— Честно признаться, с детства не могу избавиться от чувства голода: как недоедала на тренировках, так до сих пор постоянно хочу есть, — пошутила Жанна, выкладывая на стол содержимое пакета. — Одно хорошо, времени нет отъедаться, а то запросто стала бы толстухой.

Жанна кокетничала. За несколько лет, что прошли со дня их последней встречи, она не утратила своей привлекательности. Изменилась только прическа — вместо длинных волос Жанна носила короткую стрижку. Да еще в глазах появилась усталость.

Подруги просидели за столом до утра, потягивая за женской неторопливой беседой «Метаксу». Прошлые обиды теперь показались Вере ничтожными и глупыми, особенно на фоне счастливой и спокойной жизни с любимым человеком; и она с удовольствием делилась своим счастьем.

Жанна, наоборот, о себе рассказывала мало, на все расспросы о работе и семье отшучивалась или отвечала уклончиво, невпопад, словно пытаясь что-то скрыть. Только однажды обмолвилась, что узнала о Вере через одного знакомого полковника из службы безопасности.

— Откуда у ФСБ мой адрес? — удивилась подружка, на что Жанна лишь пожала плечами.

— Видимо, оттуда же, что и мой. Существует своеобразная система контроля над вчерашними «звездами». Бывшие спортсмены относятся к группе повышенного риска, в смысле криминальной карьеры, поэтому некоторые из них, даже уйдя из спорта, остаются в поле зрения спецслужб.

Вера хотела было расспросить поподробней о таинственном полковнике и о том, что его связывает с бывшей чемпионкой России по стрельбе, но удержалась, посчитав подобное любопытство чрезмерным, и вместо этого поинтересовалась тренером. Оказалось, что Иван Артемьевич благополучно переехал в Сидней и теперь трудится на ниве австралийского сперта.

— Писал, у него там большие перспективы, вплоть до национальной сборной. Меня к себе звал, — сказала Жанна и вдруг добавила: — Про тебя спрашивал… Он сильно переживал твой уход. Говорил, глупо все получилось и второй такой, как ты, ему не найти.

— Ну, Австралия большая, пусть поищет, — как ни странно, успехи тренера не произвели на Веру никакого впечатления. — Винтовки я больше в руки не возьму, — сказала она как отрезала.

— Если бы это от нас зависело, — Жанна грустно улыбнулась и замолчала, словно вспомнив о чем-то, чего не расскажешь даже лучшей подруге.

Под утро, часов в пять, Жанна ушла, оставив пустую бутылку из-под коньяка, пепельницу, до краев наполненную окурками, и некий странный предмет. Это была туба, похожая на футляр для хранения чертежей. Жанна так и не сказала, где ее искать, бросив на прощание:

— Спрячь эту вещицу на антресоли. Пусть полежит до лучших времен Я улетаю за границу. А это негабаритный багаж. Могут возникнуть проблемы на таможне и в самолете — Жанна загадочно усмехнулась и добавила: — буду в Москве — загляну.

Этот нежданный визит оставил у Веры странное ощущение; такое бывает после внезапно оборвавшееся я тяжелого сна, когда просыпаешься с тягостным чувством и не знаешь, чем все закончилось: превратился ли твой сок в кошмар или завершился счастливой развязкой. Тубу, оказавшуюся на удивление тяжелой, Вера положила на антресоли, нависавшие над входной дверью.

После ухода подруги тревожные мысли не покидали Веру до самого вечера. Она снова начала волноваться за мужа. Работа не шла. Чтобы хоть немного отвлечься, женщина включила телевизор. Какое-то время сидела, бездумно перещелкивая каналы на пульте, как вдруг внимание ее привлек репортаж с места очередного заказного убийства. Передавали местные новости. На экране мелькали чьи-то лица, диктор за кадром безразличным тоном перечислял криминальные «заслуги» покойного; тело, завернутое в черный пластиковый пакет, на фоне роскошной виллы в венецианском стиле показывали несколько минут крупным планом в разных ракурсах, — так, чтобы в кадр попадала и часть построек, скрытых в свое время от любопытных взглядов высоким, непроницаемым забором.

Вера не сразу поняла, что убитый был «вором в законе», «авторитетом», но хорошо запомнила сообщение в самом конце репортажа о том, что погибшего, по предварительным данным следствия, расстреляли из снайперской винтовки с противоположной стороны озера, на котором находилась вилла. Вера еще подумала, что в Москве не так много стрелков, способных попасть с такого расстояния.

«Я бы могла, — внезапно пронеслось в голове, — Жанна тоже. Только мы никогда не стали бы…»

В этот момент ключ в замке повернулся и Вера, выключив телевизор и отшвырнув пульт, бросилась босиком в коридор встречать мужа…

С некоторых пор бизнес Влада стал процветать. Автомастерская потихоньку разрасталась, превращаясь из кустарного промысла в преуспевающее предприятие с достаточно стабильным доходом. Нельзя сказать, что Влад приносил шальные деньги, но их стало значительно больше, чем он зарабатывал прежде. Однако достаток имел и обратную сторону. Супруг стал каким-то дерганым. Его часто поднимали ночью. Он уезжал в мастерскую, пропадая там сутки напролет. Домой возвращался с деньгами, которые брезгливо бросал в ящик стола.

Вера нечасто бывала в мастерской. Но именно там видела людей, с которыми Влад вел дела. Двоих из них — азиата с обожженной физиономией и русского со смешным прозвищем Мармелад — она хорошо запомнила. Запомнила потому, что они разговаривали с ее Владом, как с рабом.

Однажды муж вернулся домой весь избитый. В милицию не стал обращаться. Заперся на кухне и в одиночестве пил водку. Такого прежде не случалось. Потом Влада долго выворачивало наизнанку. Он плакал и блевал, а Вера носилась вокруг него не в силах помочь. В полупьяном бреду Влад рассказал, что поддался искушению. В его мастерской перебивали номера на краденых автомобилях. Тачки забирал киргиз по прозвищу Малахай, а поставку осуществляли люди Мармелада. Сам Мармелад, по словам мужа, был настоящим дьяволом во плоти.

Надо завязывать с этим гнилым бизнесом.

Прости меня, Верочка, — всхлипывал он. — Они страшные люди. И не оставят нас в покое.

Их жизнь в одно мгновение могла превратиться в ад. С этого момента судьба Веры Хохловой стала цепью катастроф. Омутом, затягивающим в бездну. Она ничем не могла помочь мужу. А тот обещал самостоятельно разобраться со своими проблемами.

Какое-то время ничего не происходило. Судьба словно замерла, как кобра перед броском. А потом нанесла удар…

Труп Влада нашли в лесополосе приехавшие на пикник. Перед смертью мужа пытали. Вера опознала Влада по шву после аппендицита и большой родинке под левой лопаткой. Лицо его превратилось в сплошную фиолетовую вздувшуюся массу со сломанным носом и щелочками вместо глаз. Хоронить мужа пришлось в закрытом гробу.

Через неделю после похорон Вера приехала в мастерскую. Там уже хозяйничали другие люди. Из служебной каморки, где Влад обычно пил кофе, вышел кривоногий киргиз, разодетый, как темнокожий сутенер из голливудских фильмов. Поигрывая золотой цепью, заявил:

— Слушай, соска. Не порть себе жизнь. Ты еще молодая. Найдешь себе какого-нибудь бычка. Он сделает тебе деток, и жить будете долго и счастливо. Забудь о мастерской, не то у кладбищенских работников появится очередной заказ.

Следом за киргизом с пачкой бумаг в руках вышел Мармелад. Он критически окинул взглядом молодую вдову, переглянулся с киргизом и подошел к Вере.

— Забудь сюда дорогу, — тихо процедил он. — Считай, что тебе повезло…

Больше он не сказал ни слова. Но у Веры болезненно сжалось сердце. Она впервые столкнулась с преступным беспределом. Раньше только читала о нем в разделах криминальной хроники. Сейчас эта страшная машина могла затянуть и ее в свои жернова.

Повернувшись, Вера, словно сомнамбула, впавшая в летаргический сон, вышла из мастерской.

Следователь, которому Вера высказала свои подозрения, пообещал разобраться. При очередной встрече с какой-то непонятной радостью сообщил, что мастерская переписана на компаньона Влада. Никакого киргиза и тем более субъекта по прозвищу Мармелад работники мастерской не видели. Следователь посоветовал Вере показаться медикам, попринимать успокоительные, а может, даже пройти курс лечения в стационаре.

— Я разделяю ваше горе. Но органы не всесильны. Мы ищем убийц. Постараемся сделать все возможное, чтобы справедливость восторжествовала, — пообещал похожий на молочного поросенка упитанный служи гель закона.

В опустевшей квартире молодая вдова не находила себе места. Вере казалось, что жизнь ее закончилась. Она с удивлением обнаружила, что на всем белом свете у нее никого не осталось. Она ни с кем не могла поделиться своим горем. Чтобы окончательно не сойти с ума, Вepa пыталась заняться работой, по три раза на день делала уборку, часто ездила на могилу к мужу.

Однажды возвращаясь с кладбища, Вера спустилась в метро. Было уже поздно. Редкие пассажиры занимали места в вагонах. Вера села рядом с пожилым мужчиной в мятой шляпе. Мужчина достал из пакета газету. Внимательно прочел заголовки на первой странице. Перевернул несколько страниц и задремал. Газета лежала у него на коленях. Вера скосила глаза. На развороте увидела фотографию Жанны. Подруга была изображена в странном ракурсе. Шея неестественно вывернута, глаза закрыты. Вера осторожно взяла газету у дремлющего пассажира и так и впилась в набранный жирным шрифтом заголовок, сообщавший о таинственной смерти бывшей спортсменки, подозреваемой в связях с русской мафией, осевшей на французском Лазурном берегу.

Корреспондент «Московского комсомольца» сообщал, что Жанна Лакова была найдена задушенной в ванной комнате арендованного особняка. По данным газетчиков, девушка могла выполнять роль киллерши экстра-класса. Ее смерть при таинственных обстоятельствах могла быть вызвана войной, разгоревшейся накануне между двумя могущественными группировками, чье влияние уже давно вышло за пределы России.

Вера не помнила, как добралась до дома. В полном изнеможении рухнула на диванчик в прихожей. Постепенно пришла в себя, принесла из комнаты стул и забралась на антресоли. Покрытый пылью футляр лежал на месте. Вера отщелкнула замки и разъединила тубу. Сделала она это неловко и поспешно, но из футляра ничего не выпало. Тогда Вера осторожно заглянула внутрь. Поочередно достала закрепленные в держателях детали. Руки вдовы сами собой составляли детали в единое целее. Вера даже не напрягала ум, чтобы состыковать их. Ствол сам укладывался в цевье, а к ним примыкали механизм затвора и приклад из синтетических материалов. Последними из футляра появились оптический прицел с электронной системой наведения и магазин с десятью патронами «Манлихер». Выпрямившись, Вера увидела в зеркале женщину, сжимающую в руках снайперскую винтовку системы «Зиг-Зауэр».

Оружие приятно холодило ладони. Глаз оптического прицела мягко отсвечивал прозрачной линзой с нанесенными делениями. Вера дотронулась до затвора. Механизм плавно подался вперед, как бы захватывая из непристегнутого магазина патрон. Ставшие вдруг сильными руки подняли винтовку. Вера положила палец на спусковой крючок и медленно нажала. Боек негромко щелкнул.

Когда Вера опустила оружие, из зеркала на нее смотрела женщина, готовая мстить.