Превратности судьбы

Глава 14

К вечеру молчаливый лесовик вывел их к старой, заросшей лесом дороге. Махнув рукой, больше напоминавшей суковатую ветку, он проскрипел:

— Люди где-то там. Эта дорога — граница, в ту сторону вам можно, там ваша земля. В эту сторону, — он снова махнул рукой-веткой, — нельзя, там наша земля.

И, развернувшись, медленно заковылял между деревьями, и вскоре скрылся из виду. Ивон побрел в другую сторону. Эвиан догнал его и пошел рядом, примеряясь к шагу.

— Мне показалось в бреду, или ты мне что-то рассказывал?

— Рассказывал, — ответил князь.

— Про Стасию правда?

— Да.

Ивон задумался о чем-то.

— Зачем ты сунулся к Остергаму? — задал вопрос Эвиан.

— Хотел убить его. Из-за него погиб отец и умерла мать. Он и сестру так просто не оставил бы.

— Почему королю не жаловался?

— Вы во время осады не посылали вестников во дворец? — барон ответил вопросом на вопрос. — Король молод, его советники имеют слишком громкий голос, чтобы вестник издалека сумел его убедить обратить внимание на отдаленную провинцию.

— Что теперь думаешь делать? — снова спросил князь.

— Попытаюсь попасть к королю лично. Только вот как быть с покушением на Остергама? Я же его пытался убить…

Ивон грустно умолк.

— Пошли вместе, — произнес Эвиан. — Вдвоем больше шансов.

— А как же твое обещание: "вместе до ближайшей деревни"? — Барон вздохнул.

Эвиан пожал плечами.

— Найти бы ее для начала.

Они проплутали по нескончаемому лесу еще несколько дней, питаясь кореньями и ягодами, прежде чем встретили первые признаки близости людей: небольшую поляну со скошенной травой, аккуратно разложенной для просушки. И решили остаться рядом, подождать, когда хозяева придут забирать свое добро.

Старый Бирюк вышел из просторной избы на утоптанный двор своего хутора. За высоким частоколом поднимался густой лес, а здесь еще его прадед много лет назад, выкопал свою первую землянку, после срубил небольшую хату, а спустя много лет, он и его сыновья, а затем внуки, отвоевали у леса хороший кусок земли, огородили частоколом, построили просторный дом. Жить бы да жить, но братьям не сиделось на месте, подались из леса, из родного места невесть куда, да так и не вернулись. Один Бирюк остался в избе на опушке, за родными могилами ухаживал, охотился, шкуры выделывал, после продавал их на ярмарке. Всегда один, нелюдимый, немногословный, с тяжелым характером, вот и прилипло к нему прозвище, Бирюк. Настолько крепко прилипло, что настоящее имя забылось.

Молодухи, вначале, когда он появлялся в деревне, зубоскалили перед ним, заигрывая, но взгляд из-под косматых бровей и хмурый вид быстро отбили охоту. В конце концов свет клином не сошелся на лесном обитателе. Девчата быстро перестали обращать на него внимание. А Бирюк с каждым годом становился все более похожим на своего лесного тезку и внешностью, и характером. Пока жива была старуха-мать, на молодух и внимания не обращал. Приходил к трактирным девкам, делал свои дела, расплачивался выделанными шкурками и возвращался в свое лесное обиталище. Уставал он от людей: шумные слишком, а толку никакого. Выпьют да песни поют и, либо обниматься лезут, набиваясь в друзья, либо драться. Но глядя на его пудовые кулаки, вторые находились редко.

А как остался один, начал задумываться о хозяйке в своем хуторе. Зачастил в деревню, думал да приглядывался, так и наглядел себе Яру, такую же угрюмую и молчаливую как он, здоровую и крепкую, с широкими бедрами, толстой черной косой, сросшимися густыми бровями и тяжелой походкой медведицы. Дочка кожевенника, она засиделась в девках, никто не сватался к ней, а через нее и к младшим сестрам сватов не засылали. Родители как увидали Бирюка на своем пороге, да выслушали, зачем он пришел, с радостью согласились отдать за него старшую дочь. Обговорили приданное, свадьбу справили добрую, чтобы люди не осудили, погрузили дочь с приданным на телегу, да и забыли о ней.

А Яра — будто всю жизнь жила в лесу! За родными не тосковала, много не говорила, охотничьему ремеслу обучилась быстро, будто с детства умела, с мужем на медведя без страха ходила. В город ездила раз в несколько лет, курочками да козой там разжилась, огород внутри частокола развела. Родила троих сыновей и была довольна жизнью.

Бирюк хозяйским взглядом оглядел двор. Рядом с хлевом жена возилась с козами, за столько лет развела их немало. Вначале он противился, а потом, когда всегда свои сыр с молоком да мясом появились на столе — подобрел, сам траву им косил, да сено заготавливал. Вот и сегодня сыновья за травой поутру отправились, скоро вернуться должны.

Тяжелая воротина со скрипом отворилась, показались взмокшие от натуги парни, с трудом тащившие воз с высоким снопом скошенной травы, и два незнакомца, толкавшие воз сзади.

Не любил Бирюк незнакомых людей, и старшему сыну это передалось, но, видать, средний сын пожалел их и позволил в отцовский дом прийти.

— Кто такие? Чего надо? — неприветливо поинтересовался хозяин.

Один из них приложил руку к груди и слегка, по-благородному поклонившись, ответил:

— Нам бы дорогу к городу или ближней деревне узнать. Одежду новую и еды с собой, мы заплатим.

Бирюк внимательно посмотрел на обоих: грязные, уставшие, а стоят и смотрят так, будто хозяева. Этот, что отвечал, на вид покрепче, с мечом на поясе и одет получше; второй, хоть и в обносках, а видно — тоже не простых кровей.

— Деньги мне ваши без надобности, а вот за помощь до деревни довезу, как на ярмарку поеду.

— В чем помочь-то? — спросил второй и оглядел двор, точно прикидывая.

— Колодец новый вырыть надо, старый на скорую руку рыли, вода там не очень. Да все руки не доходили. Сыновья вот выросли, да вы двое, быстро справитесь. А пока рыть будете, у меня будете жить, есть будете с нами. Одежду дам целую взамен вашей.

Бирюк сказал это, чтобы пришлые ушли быстрее, не будут благородные колодец рыть. Но те стояли, переглядывались, будто разговаривали без слов. Тот, что с мечом, повернулся к Бирюку:

— Далеко до деревни?

— Если на лошади, то един день пути, а пехом — все три.

Снова думали. Бирюк уже радоваться начал, что откажут и уйдут своей дорогой, а они взяли и согласились.

Назвались Аском и Улраном.

Сказал им, чтобы сыновьям помогли траву разгрузить и раскидать в тени сушиться, потом показал, где колодец будет. Тот, что Улраном представился, не согласился с местом, на другое указал, сказал, что там лучше, и от нужника дальше, вода чище будет. А тут как раз Яра с обедом подоспела. Сели все за стол, он ел похлебку с хлебом, козий сыр и вареные яйца, а сам косился на пришлых. Видно было, что голодные, а ели аккуратно, благородные, одним словом. В голове билась, не давала покоя мысль, что слышал он где-то про двоих, искали кого или нашли, не мог никак вспомнить.

После обеда новое место разметили и начали копать. До темна провозились. Вечером сыновья воды в баню натаскали, затопили — помыться с тяжелого дня. Хотели все вместе, одним паром помыться да спать лечь, ан нет, не пошли пришлые со всеми, сказали после помоются. И ладно, ему с семьёй самый пар достанется. Яра им постелила на сеновале. Ночи теплые, не замерзнут, а в дом незнакомцев пускать не хотелось.

Утром снова за работу принялись. Старший, Гор, отцу помогать пошел, с бродягами остались средний — Немтырь, и младший — Услюм. Старшие рыли, младший вынутую землю отвозил. Пока управлялись, слышит, дудит кто-то на дудке-пищалке. Опять Немтырь за свое! Говорить не дали парню Светлые, а чуть минутка выдастся — из тростинки смастерит пищалку и наигрывает себе. Знает, что не любит отец этого, прячется постоянно, а лезет из него эта дурь, никак не выбьешь! Вот и сейчас, думает, при чужих не поднимется рука.

Бирюк решительно пошел к работникам. Так и есть! Бродяги сидели, слушали, как этот бездельник наигрывал, и сами не работали, инструменты в сторону отложили. Такая злость Бирюка взяла, что подскочил он к сыну и от души приложил кулаком, Немтырь аж кубарем покатился. Пришлые вскочили, и вместо того, чтобы за лопаты браться, не злить его, к этому паршивцу бросились. Стали перед отцом, не дают сына проучить как надо!

— Что он тебе сделал?

Улран стоял, грозно хмурился, точно барин на холопа. Да только ошибся, Бирюк не чьим холопом не был и не будет, одним взглядом его не испугать.

— Это дело семейное, не лезь в него! — не сказал — прорычал зло.

Тут и Аск стал рядом, Немтыря собой закрыл, а тот стоял, башку опустил, только кровь из разбитой губы стекала, да синяк на скуле наливался, знал, паскуда, что виноват! А эти двое стояли с таким видом, будто в бой идти собрались. Отступил Бирюк от них. Ничего, поганец вечером в его власти будет. Знает, что отец не успокоится, пока от души не накажет, пусть подождет, помучается. Сплюнул на землю.

— Неча рассиживать, копайте дале, — бросил сквозь зубы и пошел прочь, мимо притихшего Услюма с пустой тачкой. Так и бы и врезал ему, чтобы зло выпустить, но нельзя, батя покойный учил, что наказывать только виноватого надоть, на невиновном не след зло срывать.

Пока шел — чуть остыл, но в голове снова червем засвербело, слышал, как говорили на ярмарке что-то…

За день несколько раз наведывался, смотрел, как дело идет. Споро копали, оно и лучше, когда никто не свистит рядом. Разгорячились все от работы, рубахи скинули, а у этих двух спины исхлестаны так, что места живого нет, хоть и зажило, а рубцы все одно видно. В голове как щелкнуло. Вспомнил он, что герцогские слуги разыскивают двоих, деньги обещают хорошие, по тысяче монет за каждого. До самого вечера молчал, обмозговывал, ежели это они, которых ищут, то он мечту свою давнюю исполнит, и ждать долго не надо. Бирюк давно мечтал, прям до головной боли хотел, деревню под себя подгрести, да каменный замок поставить, пусть небольшой, но все же. Прадед его с землянки в лесу начинал, а он хозяином заделается, пусть не велика корысть в той деревне, а на душе приятно. Даже Немтыря трогать не стал на радости, пусть его, всегда успеет поколотить.

Вечером, как все улеглись, позвал Гора, старшего сына.

— Чего приключилось? — спросил тот, позевывая.

Оглянулся, чтобы точно никого не было рядом, но, для верности отозвал от избы подальше, и зашептал:

— Приготовь веревок крепких, да телегу приготовь, но так, чтобы остальные не узнали. Как только эти бродяги колодец закончат копать, их связать надо и в город повезем.

— Чего удумал, батя? — удивился Гор.

— На ярмарке были, слыхал, глашатай кричал, будто двоих ищут и награду обещал?

— Слыхал, — старший озадаченно поскреб затылок.

— Они это, — махнул рукой в сторону сеновала. — Точно они!

Глаза у сына радостно заблестели. Знал, шельмец, о мечте отцовой, знал, что в каменный дом за него любая девка пойдет, и даже жениться не надо будет, ежели не захочет.

— Ну ты, батя и голова, — протянул довольно.

— Только тихо, ни одна живая душа чтобы не знала до поры до времени, ни Услюм, ни Немтырь.

Гор кивнул, соглашаясь с его словами и настороженно оглядел пустой двор, залитый лунным светом и вершины деревьев над частоколом. Только комары да ночные птицы были свидетелями их разговора. Осторожно, чтобы не скрипнуть половицами, зашли в дом и разошлись по своим углам. Никто не видел, как легкая тень скользнула вдоль стен и бесшумно исчезла возле сеновала.

Ивон проснулся от того, что кто-то настойчиво теребил его за руку. Открыв глаза, увидел Услюма, стоявшего рядом.

— Ты? — удивился он.

Парень приложил палец к губам и быстро заговорил.

— Батя хочет, как только вы закончите колодец рыть, вас связать и в город везти. Будто ищут вас и награду дают большую. Уходить вам надо.

— Откуда знаешь? — прошептал барон, холодея.

— Батя с Гором разговаривали, а я подслушал.

— Почему нам решил помочь? — расспрашивал Ивон.

— Вы за брата заступились, не дали его поколотить, — бесхитростно признался Услюм.

— Знаешь, куда идти?

Парень отрицательно замотал головой.

— Немтырь знает, он завтра покажет. Пока колодец не готов, Гор вас не тронет.

— Не боишься против отца идти? Прибьёт ведь? — спросил Эвиан, разбуженный их разговором.

— Мы с ним давно уйти хотим, мамку только жалко, — вздохнул подросток, — плакать будет.

— Сможешь нам еды немного в дорогу раздобыть?

Мальчишка кивнул.

— Иди в дом, пока не хватились, — отослал его Ивон. — Спасибо, что предупредил.

— Осторожнее там! — шепнул в след Эвиан.

Услюм шмыгнул носом и бесшумно убежал.

Путники несколько минут молчали, обдумывая услышанное.

— Думаешь, правду мальчишка говорит? — спросил князь.

— Думаю, да…

Утром они вели себя так, будто ничего не знают. Позавтракав, снова взялись за колодец. Немтырь спустился в яму вместе с Ивоном, оставив Эвиана наверху. Там парень разровнял землю и принялся щепкой рисовать карту. Квадрат, окруженный деревьями, угол, из-за которого поднимается солнце и стрелочкой — в какую сторону идти. По пути — извилистая линия реки, вдоль которой нужно идти. Ивон задавал вопросы, Немтырь рисовал.

— Твой отец разве не знает эту дорогу?

Парень кивнул и нарисовал несколько камней вдоль реки, потом показал, будто хромает.

— Неудобно идти?

Немтырь кивнул, потом показал на себя, брата, и на них.

— Нет, с нами нельзя, нас и правда ищут, найдут — вам плохо будет. Мы сами за вами приедем, как только сможем.

Парень грустно посмотрел в его глаза, вздохнул и принялся снова рисовать.

— Найдите веревку подлиннее, — попросил Ивон. — Она здесь останется. Нужно, чтобы отец с братом на вас не подумали, если вы нам откроете ворота.

Немтырь подумал и кивнул головой. Вечером, когда все уже спали, пришли Немтырь с Услюмом. Они принесли обещанную веревку, несколько ломтей хлеба и сырой брюквы.

— Больше ничего не смогли добыть, — извиняясь, объяснил мальчишка. — Батя сыр и мясо в деревню собирается отвозить, пересчитал все и под замок спрятал.

— Если до зимы мы не вернемся за вами, а вы не передумаете уходить, разыщите замок Блау, или замок Омура, недалеко от города Майлина. Спросите баронессу Стасию, или баронессу Горлину, расскажите о нас. Они вам помогут, — Ивон дал мальчишкам надежду.

Уложили нехитрую снедь в заплечный мешок, взяли веревку и осторожно вышли из сарая. Тяжелая воротина без скрипа приоткрылась, выпуская беглецов. После Эвиан раскрутил веревку и закинул ее конец на частокол. Убедившись, что она застряла накрепко, они пошли прочь от хутора, в поисках реки и дороги к людям.

Ночи стояли лунные и теплые, идти было несложно, на исходе короткой летней ночи они выбрались к реке. Как и обещал Немтырь, каменистые берега не были легкой дорогой. Русло пролегало по глубокой и узкой расщелине, временами его перегораживали огромные валуны, отколовшиеся от стен расщелины, временами река слегка расширялось галечными отмелями. Когда, спустя пять дней, скалы раздвинулись, открывая появившийся небольшой город, скорее даже большую деревню, без стен и укреплений. Кое-как вырытый ров да обветшалый частокол служили единственной защитой от диких зверей. Но, между тем, движение по дороге в город и из города было достаточно оживленным. То и дело кто — либо проезжал мимо них то в одну, то в другую сторону.