Принцесса и страж

Глава 1. Вереск и кровь

I

Трактиры бывают разными.

Есть те, в которых после долгого дня хочется просто отдохнуть — потравить анекдоты, послушать сплетни, пофлиртовать со служанкой. Насладившись элем, сомлеть в тепле очага; отведать цыплят, испечённых добрым поваром, да вздремнуть под пение заезжего барда.

Но есть трактиры, куда опасно забредать — хоть на ночь, хоть днём. Упомянутый эль в них льётся рекой, анекдоты травят в пьяном угаре, а голос барда дрожит от страха. И если кто-нибудь сомлеет в тепле очага, то лишь после драки, уткнувшись головой в печь.

Этот трактир был из последних.

В нём часто собиралась толпа — кто ехал в Нардор, кто обратно. Даже днём тут было шумно от звона кружек и смеха, хотя в пошлых анекдотах не было ни капли смешного. Служанки здесь были толстыми, сплетни — грязными, а барды — исключительно безголосыми: уважающие себя барды сюда не заглядывали. Из приличных людей почтить это место своим визитом мог разве что откупщик, взимающий ежеквартальный налог, да и тот всегда спешил поскорее уйти: ведь от местных пропойц, когда те хмелели, не спасала даже стража.

Но женщина, сидевшая за колченогим столом, о пропойцах и их нравах не волновалась: она глядела не на них, а на пляшущий в камине огонь. Судя по её волосам (рыжим, как осенний клён), огонь был её родичем — возможно, дальним… А цвет её глаз намекал на родство с кошкой: зелёный и сочный… Точно у плода, едва сорванного с ветки.

И тем удивительнее, что на женщину тоже никто не смотрел.

Служанка не спрашивала, станет ли она что-то заказывать, трактирщик не требовал освободить стол (хотя место у камина считалось хорошим — раз сюда сел, так хоть эль закажи!), и никто из завсегдатаев к ней не пристал, а уж это ни в какие ворота не лезло — ведь их красноречие женский пол будил похлеще спиртного!..

Но здешние пьяницы вели себя так, будто женщины тут не было… И её это устраивало.

Она сидела неподвижно, пока не скрипнула дверь и не вошёл новый гость. Он тоже не привлёк ничьих взоров. Шёл он тихо… хотя, возможно, это был не «он», а «она» — ведь за серым капюшоном лица не было видно. Вошедший был невелик ростом, но наделён ловкостью: он прошествовал по залу с грациозностью лани, умудрившись никого не задеть.

Подойдя к женщине, он (или всё-таки она?) тихо спросил:

— Вы Гайна?

Голос был тонкий. Стало ясно, что это всё-таки девушка, причём совсем юная. Быть может, ещё ребёнок.

Женщина усмехнулась:

— А если я отвечу «нет», ты уйдёшь?

Игнорируя колкость, визитёрша сказала:

— У меня для вас послание.

Она отбросила капюшон. Её волосы серебрились, радужка глаз была красной. На вид ей было лет пятнадцать.

— Впервые вижу айрина так близко, — призналась рыжеволосая. — Кстати, отлично справляешься с магией отвода взгляда.

— Как и вы.

— У меня выходит хуже, — с кривой усмешкой женщина накрутила на палец свою рыжую прядь: — Я ведь всего лишь полукровка.

Её губы улыбались, но взгляд был безжалостным — хотя и обворожительным; упомянутые качества были ей свойственны в равной мере.

— Это вам, — девушка бросила на стол тряпицу. — Передайте смотрителю, что проблему пора решать.

Развернув ткань, собеседница увидела три волоска. В свете пламени те серебристо блеснули.

— Сверкают, как жемчуг, — бормотнула рыжеволосая. — Упали с головы фьёрла*?

— Служанка собрала их с подушки.

— С подушки того, кто вами правит? Я польщена.

На скулах девушки дрогнули желваки — эта беседа её явно не радовала.

— Он скоро будет в Нижнем мире.

— Скоро — это когда?

— В течение месяца. Время и место предскажите сами, — глаза с алой радужкой указали на тряпицу: — Ещё вчера они были на его голове. Мать говорит, они сгодятся для колдовства.

— Хотите устроить ему встречу? — уточнила рыжеволосая.

Потупившись, девушка проронила:

— Её устроите вы. Пусть это будут Канцелярия, наёмники… кто угодно… Но чтобы без накладок.

Взор собеседницы стал острым, её губы стянулись в линию. Рука вдруг метнулась к проходящему мимо коротышке, и тот с воплем отлетел к столу, за которым играли в карты. Раздались звон и ругань, а затем — звуки ударов.

— Я не нарочно!.. — взвизгнул коротышка. — Меня толкнули!!! Клянусь вам, меня толкнули!

— Кто мог толкнуть тебя, кретин?! Там же никого нет!

И снова удары.

Рыжеволосая заговорила с враждебностью:

— Если о чём-то просишь, то проси вежливо. Я работаю на Канцелярию, а не на вас!

— Фьёрл задаёт вопросы, — ладонь девушки сжалась в кулак, — лично участвует в расследовании… Мать боится, что он к ней подберётся.

— Так может, твоя мать уберёт его сама — или айрины разучились держать меч?

— Будет лучше, если он погибнет в Нургайле.

— То есть от рук людей.

— Вот именно.

Женщина осторожно свернула ткань:

— Ну что ж… Увлечённым одним делом лучше дружить, не так ли? — «дружелюбность» её тона сравнялась бы со змеиной. — Уверена, смотритель это одобрит. Скажи матери, что встреча не прошла зря — этот месяц фьёрл не переживёт.

— Превосходно, — уже собравшись уйти, девушка вдруг обернулась: — Вы правда видите будущее по волосам?

Вопрос вызвал иронию:

— А ещё по ногтям, слюне и крови, — но согласись, с волосами всё куда эстетичнее. Разве айрины так не умеют?

— Очень немногие.

— Значит, хоть в чём-то я вас превосхожу.

Взгляд девушки выдал презрение:

— Только в том, что касается смерти.

Уже не оглядываясь, она вышла из трактира.

Никто не услышал, как скрипнула дверь — хотя пьянчуге за порогом что-то почудилось… Лёжа у стены, он поморгал, но увидел лишь то, чему не поверил: ему показалось, что захлопали огромные крылья.

***

Над Отлогими холмами медленно разгорался рассвет.

Сумрачные тени, накрывшие долину призрачно-чёрным покрывалом, испуганно уползали, унося ночные шорохи и промозглую тьму. Воздух теплел, пригретый дыханием подступившего утра. В синеве неба ещё тускнели огоньки звёзд, но вершины гор уже тонули в первых рассветных лучах.

Шёл второй месяц лета — благоухал вишней, зеленел боярышником, белел цветками орхидей. Извивы речек бурлили задорно и радостно, неся в своих водах сверкавшую на солнце форель. Волны густой травы шумели между распадками, на лесных прогалинах и в тенистых дубравах стрекотали кузнечики, а вдоль тракта шелестели листвой вековые ивы. Скоро здесь поползут торговые караваны — на северо-восток, везя в приграничный Нардор товары ремесленников и виноделов… А из самого Нардора устремятся повозки, гружёные мёдом, кожей, пушниной и соболиными шкурками, орехами и изысканными домовыми приборами, сотворёнными руками восточных умельцев.

Но это будет потом, а пока на Отлогих холмах наступало утро. Клочья тумана обернулись росой, и выглянувшее из-за гор солнце посеребрило озёра. В Прилесье вышли из домов рыбаки, чтобы проверить поставленные на ночь сети; на Беличий утёс высыпала детвора — посмотреть, ни заплывёт ли в их края речной кит. Переждав безветренную ночь, у Овражьего всхолмья скрипнула мельница, вторя гневному кряканью диких уток.

А потом по траве пронеслись тени.

Устремившись в лес, тени заскользили по соснам. Остались позади Косой тракт, деревенские крыши и запах гари, бежавший из трубы трактира. Крики уток с голосами людей затерялись в лесных звуках — неслаженных и обманчиво мирных.

Где-то над лесом тени остановились.

Верхушки деревьев дрогнули, взмах невидимых крыльев растревожил листву. Олень на лужайке встрепенулся и пугливо заспешил прочь, — а не заспешил бы, увидел бы не только тени; отводом взгляда зверьё не обманешь.

Когда магию убрали, в лесу возник отряд… если можно назвать так четверых взрослых и ребёнка.

— Вот мы и в Нижнем мире, — сказал Джамэй, фьёрл острова Ун-Дай.

Под ним урчал зверь, подобных которому тут не встречали: нечто среднее между огромной лисой, собакой и летучей мышью. Летучей мышью — потому что крылья зверя были перепончатыми; собакой — потому что морда напоминала собачью, с беззаветно преданным взглядом; и, наконец, лисой, потому что у шерсти был оттенок огня, — да и гладкие крылья как будто горели… От их блеска на солнце пришлось бы жмуриться.

Зверокрыл — вот как называли этих существ.

— Найви, проснись, — фьёрл обернулся к своему пассажиру. — Ну же, мы прилетели.

— Мммм… — недовольно отозвались сонным детским голоском.

За фьёрлом сидела девочка, пристёгнутая к нему ремнями: летая с малыми детьми, айрины пристёгивали их к себе.

Остальные уже соскакивали с животных. Приблизившись, Эрайна стала отстёгивать дочь.

Фьёрл взглянул на жену:

— У тебя взгляд, будто ты голодная.

— Я голодная, — та встала на цыпочки, — а ещё я хочу сделать вот так… — она дёрнула мужа за тонкую бороду — серебристую и остроконечную: — Это за то, что не выбрал место поближе.

Найви заспанно промямлила:

— Мама?..

— Прилетели, милая, — Эрайна поставила дочь на землю.

Та стала осматриваться. Её пытливые глаза были дымчато-синими, ничуть не ярче, чем у людей; распознать в ней айрина могли лишь по волосам. Цвет глаз у айринов мог быть любым (рождались даже черноокие!), но волосами они все походили друг на друга: волосы каждого айрина тускло блестели серебром. Разумеется, Найви не была исключением.

Фьёрл соскочил со зверокрыла. Тот немедля положил свой косматый подбородок ему на плечо и стал пофыркивать, требуя ласки.

— Этлар хочет играть! — сообщила Найви.

— И сдаётся мне, он не один такой… — бормотнул фьёрл.

Эрайна усмехнулась:

— Она чувствует его настроение лучше взрослых. Кстати, как там провизия? — вопрос был адресован их спутникам. — Ещё с нами или упала в лес?

— Ну что вы, фиелнэ**, - смутился мужчина с бритой головой, — такое ведь было всего один раз… Ни о чём не тревожьтесь: отдыхайте, а мы разобьём лагерь.

Под «мы» он имел в виду себя и юношу лет шестнадцати, отстёгивавшего седельные сумки. Юношу звали Муэнгом, а бритоголового — Тиалом.

Эрайна увела дочь за деревья, где та справила нужду, а потом вернулась к мужу:

— Джамэй, мы должны поговорить.

Найви уже играла с Этларом: бросала палку, а тот ловил её, подлетая над землёй. Другие зверокрылы наблюдали за их забавой.

Фьёрл попытался отшутиться:

— Когда ты хочешь поговорить, мне становится страшно.

— Джамэй, я не шучу!

— Ну хорошо, — фьёрл глянул на сосны. — Отойдём.

Они ушли на край поляны, чтобы другие не услышали. Эрайна хотела начать первой, но фьёрл её опередил:

— Знаю, ты не любишь бывать рядом с людьми. Но мы это уже обсуждали: я не только правитель острова — я ещё и глава своего клана, а у нас…

— А у вас традиция, — мягко перебила Эрайна. — Каждый ребёнок должен побывать в Нижнем мире, когда ему исполнится шесть. Ты прав, мы это обсуждали.

Она тронула меч за плечом фьёрла; на золочёной гарде сверкал тигр-саблезуб — знак дома Айн-Гар.

— Шесть Найви исполнилось месяц назад, — сказал Джамэй. — Тянуть дольше нельзя.

— Но ты выбрал Отлогие холмы, — Эрайна всмотрелась в его лицо. — Можно было сесть на берегу, когда миновали пролив, однако ты затащил нас сюда.

— Это заняло не так много времени…

— Джамэй, я не о том, — вновь прервала его Эрайна. — Ты ведь боишься слежки, верно?

Фьёрл нахмурился, а его жена продолжала:

— Вместо большого отряда ты взял Тиала с Муэнгом: собственного племянника и юношу, едва вступившего в Круг Воителей. Тебе нужно было обмануть всех, чтобы никто не понял, что мы собрались в Нижний мир… Джамэй, что происходит?

Фьёрл сжал губы и отвернулся.

В его глазах было сомнение. Правитель острова Ун-Дай боялся ответить; на летающих островах у него была власть, а здесь, внизу, он был никем. И в нём рос суеверный страх, что всякое подозрение, высказанное на этой земле, тотчас воплотится в жизнь: обретёт плоть и кровь и вцепится ему в горло.

Наконец он сказал:

— Пропадают зверокрылы.

Эрайна поняла не сразу… а когда поняла, взметнула брови.

— И не просто пропадают, — продолжил фьёрл, — их крадут. Я уверен, животных доставляют сюда.

— В Нижний мир? К людям? Но это же глупо, — свой скепсис Эрайна подкрепила пословицей: — Скорее все наши острова упадут, чем хоть кто-то из людей подчинит зверокрыла!

— Мне бы твой оптимизм… — фьёрл покосился на Этлара. — Люди много чего могут придумать.

— Нет, перестань… Даже если бы и придумали, им бы понадобился наш дрессировщик…

— Три дня назад исчез Дженг.

Эрайна подавилась заготовленной фразой. Осмыслив сказанное, встревожилась:

— Дженг?.. Главный дрессировщик дома Сайди?

Ответом был хмурый кивок.

— Конечно, он мог загулять, — добавил фьёрл. — Покинуть остров, ни с кем ни словом не обмолвившись… такое за Дженгом уже водилось, — он посмотрел на жену. — Но я что-то не припомню, чтобы его загул совпал с пропажей животных.

— И ты молчал…

— Положение и так шаткое, — фьёрл заговорил резче. — Из-за мира с Таингом слишком многие хотят лишить меня титула — как будто ты не знаешь… Нам только паники не хватало!

Несколько мгновений Эрайна размышляла над сказанным. Потом негромко спросила:

— Думаешь, Цаанги?..

— А кто ещё? Она давно точит на нас зуб. И у неё хватит наглости сговориться с людьми.

Захлопали крылья — Этлар взлетел за палкой. Эрайна обернулась:

— Найви, не бросай её высоко!

— Бояться нечего, — возразил фьёрл, — здесь нас не заметят.

Эрайна хлестнула его взглядом:

— Нечего бояться — после того, что ты сказал? — она вздохнула, усмиряя гнев. — А что говорят созерцатели?

— Толку от них… Наблюдают за Нижним миром и ничего не видят. Хотя один сообщил, что заметил зверокрылов над Фарнайлом.

— Замком алхимиков?

Фьёрл мрачно усмехнулся:

— Алхимики там на правах слуг в господском доме. Канцелярия королевства — вот кто всем заправляет. Что-то будет, Эрайна, — в его синих глазах была тревога. — Не знаю, что, но будет. И айринов это коснётся.

Вскоре на поляне горел костёр. Тиал с Муэнгом помогали Эрайне варить суп, а фьёрл дурачился с Найви: лежал на траве, позволяя ей трепать его бороду.

— Я её защекочу, — сообщила Найви.

Джамэй улыбнулся в усы:

— Бороде не щекотно.

— Щекотно, просто она молчит, — Найви сорвала росший рядом цветок. — Папа?

— Чего?

— А мы сейчас в Нургайле, да?

— Угу… — фьёрл вновь улыбнулся: теперь Найви щекотала бороду цветком.

— А рядом с королевством что?

— А рядом с королевством другие королевства! — фьёрл резко встал и подхватил дочь, взвизгнувшую от восторга. — За проливом на юге — Эль-Акзар, где мистики узревают грядущее в медных чашах! — он закружил Найви, улыбаясь её смеху. — За Ветряным кряжем — Дальний Залив, западные земли Нургайла, а от Ветряного кряжа и до гряды Восточных гор тянутся Центральные феоды! — торжественно изрёк Джамэй.

Найви хохотала; вряд ли она запомнила хоть слово, но фьёрлу было всё равно — сейчас он и сам был ребёнком.

Эрайна весело крикнула:

— Вот закружатся головы, и не сможете сесть на зверокрылов!

— Они нас в зубах понесут! — отозвался фьёрл и упал с Найви на траву.

— А что за Восточными горами? — спросила дочь.

Джамэй удивился: она всё-таки слушала!

— А там Нардор, — сказал он. — А на севере Аргаррэн — Северный континент.

— Что такое континент?

Ответить фьёрл не успел.

Два дрозда взмыли в небо — так резко, будто их вспугнули. Тиал с Муэнгом застыли, Эрайна выпрямилась с замершей над котелком ложкой. Приподнявшийся фьёрл потянулся к мечу.

Мгновение стало долгим, звенящим. Подул ветер, невысокая трава пошла волнами… А затем резкий звук — ни то свист, ни то жужжание — пронзил тишину.

Тиал упал в костёр.

Упал молча — с арбалетным болтом в виске.

Из-под рухнувшего тела взметнулись искры. Эрайна отпрянула, и второй болт пробил ей плечо. Её крик потонул в рёве зверокрыла, пронзённого дюжиной стрел. Муэнг, выхватив меч, повалился на спину: всего за миг его грудь нашпиговало с десяток болтов.

Арбалетные стрелы со свистом вылетали из леса. Джамэй прижал Найви к земле, закрыв её собой, Эрайна, пригнувшись и держась за плечо, передвигалась к ним короткими перебежками. Из всех зверокрылов уцелел лишь Этлар; он взлетел, но не улетел с поляны, а приземлился рядом с фьёрлом, закрыв своим телом его и девочку. Стрелы вонзались в зверя, и фьёрл рычал от бессильной злобы, до крови прокусив руку.

Потом он понял, что на руке не только его кровь.

— Найви?.. Найви!..

Он тормошил её, но она не отзывалась… и фьёрл с ужасом нащупал торчавшее из её груди древко — стрела попала в дочь раньше, чем он прижал её к земле.

Фьёрл заскулил раненым зверем.

Но сердце Найви ещё билось — он чувствовал это. Эрайна подползла к ним, бледнея не от боли, а от того, что видит — не веря, не желая понимать…

Губы её шевельнулись:

— Песня… — услышал Джамэй.

Он всё понял по одному её слову. Кивнул и закричал во всю мощь своих лёгких:

— НЕ СТРЕЛЯЙТЕ!

Ещё две стрелы вонзились в мёртвого Этлара, а потом свист прекратился.

— Дайте нам спасти дочь! — крикнул фьёрл, обращаясь к лесу. — У вас ведь нет приказа убить ребёнка? Просто дайте спасти её — нам некуда бежать!

Из-за деревьев вышла женщина с глазами цвета изумруда и с рыжими, как янтарь, волосами. С ней шли два арбалетчика в тёмно-зелёных туниках.

— В лесу три дюжины стрелков, — сказала женщина, — умрёте раньше, чем сделаете глупость. Впрочем, умрёте вы в любом случае.

Поднявшись, фьёрл подал руку Эрайне. Та, пошатываясь, встала.

— И вы им позволите?.. — спросил у рыжеволосой один из подручных.

Та пожала плечами:

— Интересно ведь… Когда ещё увидишь, как действует магия айринов?

Встав рядом с Найви, Джамэй и Эрайна сомкнули над ней руки, — а после запели.

То была песня, дивная по своей красоте — нежнее травы и заливистей сверчков в летнюю ночь… Будто ветер коснётся струн — ни то лютни, ни то арфы, отпрянет, смутившись своей дерзости… и коснётся вновь — с пылом стихии, но робостью дуновения, пролетевшего над цветком.

И было в той песне столько любви, что даже стрелки за соснами потрясённо застыли.

Найви шевельнулась, стрела выскользнула из её груди, и, если бы одежду на ней порвали, было бы видно, как затягивалась рана. Когда глаза её открылись, Джамэй с Эрайной умолкли — и тут же упали.

— Мертвы… оба, — один из арбалетчиков проверил их пульс.

Поднявшись, Найви растерянно осматривалась. Вокруг лежали тела, на ней самой была кровь. Всё это она ещё увидит в кошмарах.

Рыжеволосая склонилась к ней, и Найви почудилось, что она тонет в её изумрудных глазах.

— Ну и что мне с тобой делать? — спросила женщина.

Что-то шепча, она коснулась лба девочки, и та рухнула на окроплённый кровью вереск.

— Проспишь пару дней, — сказала колдунья. — Либо тебя найдут волки, либо фермеры… Но я ставлю на волков.

Развернувшись, она с подручными ушла в чащу.

II

Пурпурное небо лениво чернело над недвижным и впавшим в безмолвие лесом.

Вечер отемнил деревья, разлив сумрак меж ветвями; сосны будто цепенели, пугаясь ночи. Лишь на тракте дробно цокали подковы да звучал тихий разговор.

Он вёлся в телеге, где везли капусту:

— И вот она говорит мне: «Достроишь дом, тогда я за тебя выйду». А я ей: «Так зачем мне дом достраивать, если я не знаю, выйдешь ты за меня или нет? Мне одному большого дома не надо — хватит и такого, какой есть!»

— Дилемма, однако… — озабоченно сказали в ответ. — Ну а она что?

— Да ничего — упёрлась, и всё тут!..

— Так может, она за тебя и не хочет?

— Тогда что ж ей, поиграться вздумалось? Сама-то тридцатую весну разменяла — скоро в Прилесье никто и не посватается.

— Дилемма, однако… — повторили со вздохом.

Фермеры, что вели эту беседу, были похожи как братья: небритые, потные и пузатые. Но в родстве — даже в дальнем — они не состояли. Того, кто хотел жениться, звали Дюком, а второго — Фредом.

— А вы что скажете, магистр Фрэйн? — крикнул Дюк.

— Скажу, чтобы ты не орал, — негромко, но властно откликнулись с козел. — И вообще, помолчите оба. Тпрр…

Магистр остановил лошадь.

Он был старше пассажиров почти вдвое; его волосы седели, спина слегка горбилась. Но зато одевался старик так опрятно, что в обществе фермеров выглядел принцем. А для них он и был им — ведь в кармане его куртки лежал медальон: герб алхимиков Нургайла. Гексаграмма с символами элементов и планет.

Магистр Фрэйн был единственным в этих краях, кто имел такой герб. В глазах местных крестьян он был чуть ли не богом, по ошибке спустившемся в их глухомань. Его знания ввергали фермеров в трепет; да что там знания — само слово «алхимия» здесь произносилось шёпотом!

— Кажись, он чего-то заметил… — прошептал Фред.

— Ну так ясное дело — он ведь магистр, — Дюк завертел головой. — А чего он заметил-то?

— Следы, — сказал магистр.

Его взгляд был устремлён на дорогу, где отпечатались подошвы сапог. Даже в меркнущем свете старик разглядел их.

— Здесь был отряд, — сказал он, спешившись, — и не маленький… Странно…

Магистр сел на корточки. Следы отчётливо виднелись в дорожной пыли. Они не были свежими, а поверх многих шла колея, означавшая, что тут уже успели проехать, но всё равно было ясно, что потоптались здесь основательно… Не пять человек и даже не десять.

— Пешком пришли, — магистр взглянул на кусты; те примялись по обе стороны тракта. — Со стороны деревни… видимо, оставили там лошадей, а потом уже продирались сквозь лес. Но кто и зачем мог потащиться в эту глушь?.. — с натугой поднявшись, магистр двинулся к соснам, оглядел подлесок и заключил: — Направились дальше, на юг.

— Может, разбойники?.. — проронил Фред.

Как и Дюк, он успел спрыгнуть с телеги. Оба фермера топтались позади старика, ловя каждое его слово.

— В сапогах с набойками за десять серебряных? — хмыкнул тот. — Богатые разбойники…

Фред уважительно кивнул. Он перед магистром благоговел и до сих пор не мог поверить, что тот вызвался поехать в Брелон вместе с ним и Дюком: старику там понадобился какой-то эзрат (вообще-то экстракт, но Фред в эти тонкости не вникал), вот он и попросил фермеров его взять: одному-то ехать скучно. И сам взялся за вожжи, пожелав управлять лошадью; магистр явно привык быть при деле.

Однажды Фред его спросил, почему такой уважаемый человек поселился в Прилесье, променяв город на захолустье, на что алхимик ответил: «Во-первых, я люблю природу, а во-вторых, я тут на вольных хлебах».

«Это как?» — не понял Фред.

«Я по-прежнему магистр и всё ещё член гильдии, но уже не обязан делать то, что велит Фарнайл. А Фарнайл мне не нравится, ясно?»

«Ясно», — солгал Фред — хотя знать не знал, что такое Фарнайл. Но старик про Фарнайл сказал таким тоном, каким фермеры Прилесья говорят про грызунов, вечно портящих урожай.

Почему-то сейчас Фред об этом вспомнил… видимо, из-за того, что магистр глядел на лес с тем же хмурым лицом, с каким упоминал Фарнайл.

Отвернувшись от сосен, тот глянул на Дюка:

— Остаёшься с лошадью. А ты, — он посмотрел на Фреда, — пойдёшь со мной.

Фермеры подчинились; перечить алхимику им пришло бы на ум разве что в дурном сне.

Вслед за магистром Фред углубился в лес. С каждым шагом он удивлялся всё больше: старик отыскивал путь по сломанным веткам, которых Фред не заметил бы и днём. Алхимик не останавливался — видно, желал вернуться до темноты; когда фермер наступал на хворост (а это случалось через каждые полсотни шагов), старик оборачивался и давал ему знаки, чтобы тот не шумел.

Через какое-то время они вышли на поляну, и, едва там оказавшись, Фред чуть не вскрикнул. Потом сглотнул и сипло выдавил:

— Дилемма, однако…

А потом его вырвало.

Магистр молча оглядел тела.

Мужчина и женщина; девочка (совсем кроха); мальчишка-подросток… пожалуй, уже юноша; ещё одно тело, вероятно, принадлежало мужчине, хотя магистр в этом усомнился: лежащий на кострище труп очень сильно обгорел. Наверное, бедняга упал в огонь.

Но взор старика поначалу привлекли не они, а крылатые звери, нашпигованные стрелами. Магистр узнал их: в отличие от фермеров, он уже видел таких животных.

— Да что же это… — всхлипнул Фред. — Что ж здесь творилось-то, а?..

Магистр не ответил, хотя всё было ясно: здесь творилась расправа. Жестокая, подлая и отлично спланированная.

Рядом с женщиной и бородатым мужчиной он присел; смертельных ран у них не было (во всяком случае, видимых), но они были мертвы. А вот девочка…

Обойдя тело женщины, магистр склонился над ребёнком и заключил:

— Она дышит… дышит ровно и глубоко. Похоже, она просто спит.

— Гарх-властитель и Пророчица милостивая… — прошептал Фред.

— Они тут ни при чём, — буркнул старик.

— Это ведь айрины… И зверо… как их там…

— Зверокрылы.

— Мне отец про них рассказывал, — Фред судорожно сглотнул. — Он видел айрина, когда сам ещё мальцом был…

Магистр слушал вполуха. Он с трудом распрямил спину и, качая головой, хмуро произнёс то, что на этом самом месте уже звучало:

— Ну и что мне с тобой делать?

— Может, за ней вернутся?.. — промямлил Фред.

— Может быть… — старик глянул на небо. — А может, и нет.

— Гарх-властитель… — повторил фермер. — А если её это, в деревню… Вдруг к себе кто возьмёт?..

Магистр ответил с усмешкой:

— Ты бы взял?

Фред понурился.

— Вот именно, — изрёк старик. — Сребряноволосая, и этим всё сказано. Я бы взял, да лет мне много — боюсь, на ноги не поставлю.

— Тогда как быть?

С минуту магистр размышлял, глядя на девочку, а потом поднял её и сказал:

— Есть одно место, где её могут принять.

***

Вглядитесь в безмятежную мглу, посеребрённую светом полной луны, и вы увидите башню.

Она застыла у леса, где сосны тянутся к звёздному куполу небосвода. Далёкий гул водопадов разносится по ущельям и долетает до её стрельчатых окон. Их распахивают раньше, чем просыпается лес — и запирают, едва стемнеет; тут рано встают и столь же рано ложатся.

Эта башня — одна из четырёх башен аббатства Нор.

Издали кажется, что они вырастают из чащи. Соединяют их лабиринты проходов и каменных стен, а кельи помнят времена, когда тайру — рабы-зверолюди — рубили окрестный лес.

Сейчас башни безмятежны, все окна заперты, а свечи в кельях не горят; во всей округе вроде бы нет ни души… Но вот перед воротами раздаётся цоканье подков.

Экипаж останавливается, монахини в чёрном идут ему навстречу. Дверца распахивается, показывается седой мужчина; на руках его спит серебряноволосая девочка.

Монахини смотрят на ребёнка, но ни о чём не спрашивают. А магистр Фрэйн идёт к воротам и исчезает по ту стороны стены; у Найви с острова Ун-Дай появился новый дом.

…Она проведёт в нём восемь лет — пока случайная встреча всё не изменит… Встреча, значение которой она не сразу придаст.

* Властитель, властительница (здесь и далее: айрин-силх, язык айринов).

** Госпожа.