Принцесса и страж

Глава 5. Не предавай себя

I

Ключевым в рассказе Айвэна было слово, которое в королевстве слышал каждый: толкователи.

«Толкователи — это кудесники, — говорил старик Дилтроу, присматривавший за Айвэном в замке. — Они мельчат солнце в колбах, в змеевиках гоняют кровь и саму Смерть присыпают пеплом, словно пёс, зарывающий кости». Айвэн не знал тогда, что такое колба и как можно пеплом присыпать смерть (хотя последнего он не понимал до сих пор), но одно усвоил твёрдо: толкователи занимаются чем-то важным.

Позже Айвэн узнает, что толкователи — это алхимики, точнее, лучшие из них; они в самом деле проводят эксперименты с кровью, а «солнце в колбах» — это огонь, получаемый из разных веществ. Опыты их столь опасны, что Фарнайл — Цитадель толкователей — построили не в Акробоне, а далеко от столицы, на юго-западном побережье.

В тамошних трактирах по вечерам звучал шёпот:

«Слыхал про снадобья, что делают в замке? Говорят, они даруют бессмертие!»

«Точно, — а получают их из крови младенцев!..»

«Лучше зря не болтай, а то клюв ловчего ткнёт тебя в лоб!»

Но история эта не про слухи, а про мальчика, который родился в Фарнайле дождливой ночью, когда ветер гнул к окнам верхушки деревьев; по злой иронии судьбы такой же дождь будет лить, когда мальчик покинет замок, дрожа от ужаса перед содеянным… А впрочем, обо всём по порядку.

Мальчик, которого назвали Айвэном, родился в Цитадели толкователей четырнадцать лет, два месяца и восемнадцать дней назад, считая с того дня, как он стоял у затухавшего костра перед Найви. И можно было бы сказать, что родился он под счастливой звездой: ещё бы — сын Уолта и Элеоноры Гилморов, верховного толкователя и дочери мэра, управлявшего Мизандром — ближайшим к Фарнайлу городом! Но, когда Айвэну исполнилось три года, его счастливая звезда скрылась за тучами — видимо, за теми самыми, что извергли ливень, после которого Элеонора Гилмор ощутила недомогание. Недомогание перешло в кашель, а кашель — в лёгочную лихорадку. А болезням, как известно, всё равно, кого сводить в могилу — простодушных фермеров, столичных клерков или мэрских дочерей.

После смерти жены магистр Гилмор отстранился от всех, в том числе и от сына: лаборатории в замке заняли всё его время. Но скучать Айвэну не приходилось — его учили тому, о чём другие дети могли только мечтать: стрельбе из арбалета, кулачному бою, умению плавать под водой, надолго задерживая дыхание… И пусть Айвэн подозревал, что уроки эти ему давали из-за желания отца видеть его как можно реже, это не мешало ему получать от них удовольствие.

Родителей ему заменил Дилтроу — хранитель Библиотечного зала (насколько это было возможно при его возрасте и артрите). Старик знал множество историй, и Айвэн слушал их по вечерам — Дилтроу стал для него тем, кем для Найви был магистр Фрэйн. Но однажды всё изменилось — окончательно и бесповоротно. Началось это в тот день, когда…

Ах, да — мы ведь договорились: обо всём по порядку.

II

Лучи солнца вливались в арочные окна, ложась на пол золотыми прямоугольниками. В зале было тихо и прохладно. «Величественная тишина», — так порой говорили толкователи, упоминая Библиотечный зал. Между стеллажами — высокими, от пола до потолка — пролетал ветерок, врываясь в открытую дверь и сдувая пыль с самых древних и тяжёлых фолиантов.

Айвэн смотрел на стрелку, начерченную на стене зелёным мелом. Стрелка указывала на дверь. Она была едва заметна, и Айвэну пришлось бродить по залу прежде, чем он её обнаружил.

Следуя указаниям стрелки, он вышел в коридор. Осмотрев одну стену — ту, что была увешана картинами, — он принялся за другую, вдоль которой на постаментах стояли доспехи. За последним доспехом он нашёл, что искал: очередную стрелку, начерченную на полу. Указывала она на дверь Дискуссионного зала.

— Так, — сказал Айвэн, уже понимая, что влип в неприятности.

День с самого утра не задался: наставник Флойд велел написать эссе на тему «Нет счастья без познания себя». Эссе Айвэн терпеть не мог, да и получались они у него скверными: наставник Дэрго, преподававший математику, не зря говорил, что склад ума у Айвэна аналитический. Алхимия и та же математика давались ему легко, но, когда требовалось воображение, начинались проблемы — особенно с сочинениями: Айвэн ломал голову над каждым абзацем.

Вот поэтому сегодня он пал духом из-за эссе.

Но вскоре объявился Джейми — сын одного из толкователей — и предложил пари: если Айвэн найдёт подкову, которая спрятана «где-то у Библиотечного зала», то эссе Джейми возьмёт на себя, — но уложиться нужно от одного удара часов до другого, то есть за час. Если же Айвэн подкову не найдёт или не успеет в срок, то он решит за Джейми шесть уравнений. В том, что Джейми не врёт, и подкова спрятана там, где сказано, Айвэн не сомневался — такие пари они устраивали часто, причём подкову обычно прятал сам Айвэн.

Замысел Джейми стал ясен лишь теперь, на пороге Дискуссионного зала: пускали сюда только взрослых. А в зале вот-вот должно начаться совещание — потому и двери распахнуты настежь.

Мгновение Айвэн колебался. Либо он отыщет подкову и незаметно ускользнёт, либо… Что будет в противном случае, даже думать не хотелось. Конечно, есть и третий вариант — повернуться и уйти: теперь, когда он понял, на что толкал его Джейми, эссе казалось не таким уж и сложным.

Но тогда он проиграет пари.

Айвэн вздохнул и шагнул за порог.

Робкий свет принял его в свои объятья. Льющееся сквозь портьеры солнце высвечивало пылинки, на гобеленах развернулись сцены охоты. Массивная люстра с негорящими свечами висела над круглым столом.

Вот к нему-то Айвэн и двинулся.

Догадка оказалась верной — встав на четвереньки, он увидел подкову. Да, фантазия у Джейми небогатая…

Отодвинув один из стульев, Айвэн полез под стол, но тут за порогом раздались голоса. Сердце его упало: бежать смысла нет — всё равно ведь увидят, как он из зала выбегает! В углах стояли скульптуры — рыцари в полных латах, и Айвэн юркнул за одну из них.

Прозвучал смех, перешедший в чиханье. Смеялся граф Норб — его шумный хохот узнал бы тут каждый; на земле графа стоял соседний Мизандр — крупнейший город-порт побережья (хотя там заправляли мэр и городской Совет, а Норб лишь получал ренту). Фарнайл тоже располагался на землях графа, так что в замке он был частым гостем.

Другой голос принадлежал лорду Грэму — смотрителю Высшей Канцелярии; так уж повелось, что словом «смотритель» заменяли слово «глава»… Видимо, фразу «глава Канцелярии» кто-то счёл недостаточно эффектной.

Лорд Грэм прибыл в замок недавно, и Айвэн понятия не имел, что он забыл здесь. Худощавый и бледный — противоположность полному розовощёкому Норбу, — он походил на птицу: даже крючковатый нос вполне сошёл бы за клюв. «Только ему и следовало поручить ловчих, — сказал как-то отец Айвэна. — Он похож на них даже без маски».

Сейчас отец тоже был здесь — как и его помощник, Гарвус Анж; Айвэн узнал их голоса среди прочих.

Все четверо вошли в зал. Опять смех, разговор о каком-то Гранте, которому не стоило брать кредит у банкиров… Звук отодвигаемых стульев…

А затем прозвучало признание графа:

— Сказать по правде, господа, сегодня я предпочёл бы не выходить из опочивальни, — эту фразу прервали громкий чих и высмаркивания. — Да вы, впрочем, и сами видите…

— Тогда позвольте спросить, чем вызван визит вашего сиятельства? — а это уже говорил отец Айвэна. — Стража чуть с ума не сошла, завидев над дорогой ваш герб.

— Да будет вам, магистр Гилмор — от кого меня охранять? Разве что от ястребов да ворон…

— Небеса берегут тех, кого хранят мечники, — вступил в беседу лорд Грэм.

— Оставим глупые пословицы, — тон графа посуровел, — давайте-ка лучше поговорим о делах. Где там ваши часы, магистр? Не нарушать же обычай…

Айвэн услышал глухой стук: значит, отец поставил на стол песочные часы — подарок эль-акзарского сановника. По давней традиции в Дискуссионном зале совещались не дольше часа, и Айвэн очень надеялся, что этот разговор не будет исключением.

— Итак, господа, — уже серьёзно произнёс граф, — до меня дошли крайне тревожные слухи, будто бы осуществлению плана что-то мешает. Верить слухам я, как вы знаете, не склонен. Более того — все эти годы Фарнайл существовал без моего вмешательства… Да чего уж там — я даже ни разу не спросил, как идут испытания. Но злые языки утверждают, — тут граф прокашлялся, — что испытания как раз и не идут… что возникла заминка, о причине которой не знают даже ваши помощники (Айвэн понял, что Норб обращается к отцу). Надеюсь, магистр, вы сумеете это объяснить.

Ответ последовал сразу:

— Граф, неужели вы ждёте, что я стану объясняться из-за чужой болтовни? Мы с вами не в том возрасте и не в том положении, чтобы переживать из-за сплетен.

— И всё же, Уолт, — вновь встрял лорд Грэм (отца Айвэна он звал по имени), — признай, что план под угрозой. Ты ведь не думал, что мы об этом не узнаем?

Магистр усмехнулся:

— Способный так думать стал бы первейшим из глупцов. Твои ловчие узнают всё и везде.

— Вот именно, — сухо подтвердил лорд Грэм.

Айвэн заёрзал — между скульптурой и стеной было тесно. И как назло, жутко хотелось сменить позу.

Заговорил помощник отца — Гарвус Анж:

— Заминка и правда возникла, господа, но уверяю вас, мы всё сделаем в срок. Вам не о чем волноваться.

— О, чудно, — проворчал граф и желчно его передразнил: — Заминка и правда возникла… А вы в курсе, что более неудачного времени для её возникновения найти было нельзя? Дальний Залив копит силы, граф Альви множит свои неуёмные аппетиты, — а у вас, видите ли, возникла заминка!..

Айвэн отложил это в памяти (граф Альви, Дальний Залив), но обдумывать не стал — разговор-то продолжался. И говорил теперь лорд Грэм:

— Уолт, скажи прямо — ты медлишь из-за случая с Дженгом? Если так, то я не понимаю — мы ведь использовали нэрцеров уже не раз… Ты сам уверял, что всё пройдёт гладко!

При упоминании нэрцеров Айвэн вздрогнул.

Это слово он уже слышал — его как-то бросил один из толкователей, и отец так посмотрел на него, что тот побледнел. Лишь слепой бы не понял: магистр не хочет, чтобы слово это произносили при сыне. Тем же вечером Айвэн спросил отца, что оно означает, и в ответ получил тот же взгляд. А утром все наставники как с ума посходили — Дэрго забросал его уравнениями, Хонс заставил стрелять из арбалета, пока не заболели руки, а Грей погнал к озеру и велел плавать вдвое дольше обычного. И Айвэн не сомневался — всё для того, чтобы у него не осталось ни одной свободной минуты.

А про «случай с Дженгом» в замке знали все — так звали айрина, который тут жил; он поселился в Фарнайле, когда Айвэну было лет шесть. Дженг всегда ходил хмурый, ни с кем не говорил и не отвечал на вопросы. А месяц назад с ним случилась беда — он упал с дозорной башни. Говорили, что случайно, но Айвэн почему-то был уверен: молчун Дженг покончил с собой.

Последовала пауза, а потом отец ответил:

— Смерть айрина нас и впрямь задержала. Но нэрцеров давно приручили, так что свою задачу он выполнил.

— То есть мы можем нанести удар? — уточнил лорд Грэм.

При слове «удар» Айвэн прирос к полу. За этим словом стояло что-то серьёзное.

— Ну конечно же можем… — начал было Анж, но отец перебил его:

— Господа, а вы хорошо подумали? Давайте начистоту — я помогал вам не по доброй воле… да я бы и не помогал, если бы не знал, что на моё место найдётся сотня желающих: отказался бы я, на вас работал бы другой. Но все эти годы меня не покидала надежда, что мы действуем во благо — ради защиты королевства…

— Так ради этого, уважаемый магистр, мы и действуем, — прервал его граф. — Или вы забыли, что восточные герцоги во все глаза глядят в сторону Нардора? А Нардору только и надо, чтобы мы дали слабину. Если Альви вздумает бунтовать…

— Он пока что не вздумал, — заметил магистр.

— Вздумает, не сомневайтесь! Люди Альви не зря ошиваются на востоке. Мы рискуем получить сразу два мятежа: один — по ту сторону Ветряного кряжа, другой — по эту сторону Восточных гор. Чем, по-вашему, всё закончится?

— Политика — не мой конёк, — сухо ответил магистр.

— Сказать такое легче всего… Уж простите, магистр Гилмор, но вы говорите как человек, не желающий брать на себя ответственность!

— За оборванные жизни? Вы правы, граф — такая ответственность мне ни к чему.

После новой паузы слово взял лорд Грэм:

— Уолт, ты никогда не задумывался о пользе страха? В балладах воспевают любовь, а страх незаслуженно забыт — хотя именно он наш главный союзник. Страх заставляет нас быстро соображать. Страх бережёт нас от безрассудства. Страх обуздывает нашу натуру — кто-то не украдёт, потому что он не вор, а кто-то — лишь из-за страха виселицы. Страх — это верный рыцарь на службе цивилизации.

— И к чему ты это сказал? — осведомился магистр.

— А ты не понял? Только страх сейчас способен спасти нас… Ничто не объединит лучше, чем страх перед врагом, а враг у нас есть… Осталось лишь использовать его, поразив сразу две цели: усмирить заговорщиков и объединить страну. И не притворяйся, что твоя совесть чиста — или ты можешь спокойно спать по ночам?

— Нет, — тихо ответил магистр. — Не могу.

Айвэн растерялся: отец никогда не говорил так… обречённо.

Эта растерянность чуть не стоила ему разоблачения: шевельнувшись, Айвэн задел ногой стену. Ему показалось, что голос отца дрогнул (тот опять заспорил с графом), но уже в следующий миг магистр сказал прежним тоном:

— Что ж, господа — считайте, я вас услышал. Мы сделали почти всё, что должны были, и как только закончим, вы об этом узнаете.

— Разумеется, Уолт, — согласился лорд Грэм. — Как ты верно подметил, мои ловчие узнают всё и везде.

В гнетущей тишине все встали из-за стола; к удивлению Айвэна, беседа была короткой. Граф сдержанно попрощался с отцом, а лорд Грэм на пороге произнёс нечто странное (хотя смысл его слов Айвэн скоро поймёт):

— И помни, Уолт — у тебя есть живая причина помогать нам. Полагаю, она весомей твоих сомнений.

Отец с ними не вышел — провожать графа с Грэмом ушёл Анж.

Подойдя к окну, магистр раздвинул портьеры. В комнату ворвался свет.

Айвэн робко выглянул из укрытия.

Солнце осветило фигуру отца — сутулую на фоне мрачного гобелена. Айвэн, глядя на него, внезапно ощутил тоску.

Магистр развернулся и пошёл к выходу, но у порога остановился и, не оглядываясь, сказал:

— Дверь я запирать не буду… досчитай до ста, потом выходи.

Затем он ушёл, а его сын с отвисшей челюстью остался сидеть на полу.

Остаток дня Айвэн размышлял над услышанным.

Он понимал, что разговор в Дискуссионном зале был не просто беседой; лорд Грэм и граф Норб давили на отца, чтобы тот что-то сделал — что-то, связанное с нэрцерами и погибшим недавно Дженгом. Что-то, чего отец делать не хотел.

И Гарвус Анж — его ближайший помощник — явно занял их сторону. Провожая Грэма с Норбом, тот так лебезил, что Айвэну стало противно.

Но что именно они требуют от отца?..

А ещё речь шла об Альви и Дальнем Заливе; в состав последнего входили феоды, расположенные за Ветряным кряжем, а заправлял там как раз Альви — кузен короля. Считалось, что Заливом он правил от имени монарха, но поговаривали, что власти у Альви там побольше, чем у Мальвадара Третьего. Наставник Хонс на сей счёт однажды сказал: «У королевства два правителя: один, который за Ветряным кряжем, притворяется, что слушает другого — и другой об этом знает… А тот знает, что всем известно о его притворстве».

Хотя по слухам, власть короля слабела и на востоке. Ради поддержки восточных лордов он разрешил порабощать зверолюдей (когда-то так делали во всём королевстве, отчего тайру стали прятаться в горах). У Восточных гор даже воздвигли крепость Агран, прозвав её Крепостью работорговцев: каждой весной, когда таял снег, туда привозили сотни тайру, а некоторых для продажи сразу же везли в города.

Был и ещё один слух — куда более зловещий: будто бы король сильно болен. Гостивший в Фарнайле вельможа как-то обмолвился, что Его Величеству осталось недолго: придворные лекари якобы расписались в своём бессилии, а лорд-канцлер обратился в гильдию целителей — разумеется, тайно… Но помочь королю не могут и там. От силы год — и у Нургайла будет новый правитель; скорее всего, Дарион — первенец монарха, а про Дариона болтали, что он трус и слабак. В общем, королевство ждали весёлые времена.

Но Айвэн про всё это думал редко — его мир ограничили Фарнайл и окрестный лес. Увы, этот мир ему предстояло вскоре покинуть.

III

Дожди над Фарнайлом всегда были злыми.

Если уж тут шёл дождь, то такой, что с деревьев срывало листья, а тростниковые крыши рыбацких лачуг сносило к морю; в такие часы казалось, будто природа берёт реванш за все ясные дни, что дарила южному побережью королевства.

И тот дождь, под которым жизнь Айвэна разделилась на «до» и «после», был таким же.

Лил он с самого утра. Ветки гнувшихся деревьев жалобно скреблись в окна замка, под хлёсткими струями мокли цветы в саду. Дождь ревел, словно демон, и казалось, что по лужам бьют чьи-то слёзы.

«Природа злится, — сказал старик Дилтроу, когда Айвэн заглянул в его каморку. — Она злится на замок и его обитателей».

Ночью Айвэн долго ворочался, а во сне снова увидел дождь. В том сне он от кого-то бежал — почему-то к морю. С разных сторон лаяли псы, и бежать можно было лишь вперёд, но там свирепствовал шторм… Там пенились волны, вальяжно взмывая к хмурой глади небес.

Айвэн вошёл в воду, хотя знал, что это верная гибель — и проснулся.

Но проснулся не из-за кошмара; он проснулся, потому что его кто-то позвал.

Какое-то время он лежал, не понимая, кто мог звать его в пустой комнате. В голове было мутно, мысли вязли, как в патоке.

Затем он встал и пошёл к окну — не зная, зачем. Он как будто ещё спал… Наверное, так себя чувствуют с похмелья, но об этом Айвэн мог пока лишь гадать.

Он протянул руку… впрочем, та протянулась сама… И сама же распахнула створки.

За окном стояла женщина.

Айвэн увидел её сразу — она мокла под ливнем с непокрытой головой. В руке её был фонарь; женщина держала его высоко, чтобы пламя освещало её лицо. Айвэна поразил цвет её глаз — те были словно изумруды.

«Такие же изумруды были в мамином ожерелье», — вспомнил Айвэн, и будто чьи-то объятья незримо сомкнулись вокруг него: обволокли разум, согрели сердце и нежно огладили кожу.

Ноги его подкосились, он чуть не упал. Женщина что-то зашептала. «Как же она похожа на маму!..» — думал Айвэн.

Разумеется, его покойная мать ничего общего не имела с женщиной за окном — они отличались даже формой лица; но Айвэн не мог тогда трезво соображать.

В голове зазвучал голос стоящей за окном женщины. Важно выполнить всё, что она велит…

Айвэн развернулся и пошёл.

Коридор… Поворот, лестница, опять коридор… Вой ветра, молнии плещут серебром в камень стен.

Спуститься на этаж ниже… Обогнуть юго-восточное крыло и оказаться у арки, где начинается спуск в подвал — в подземные лаборатории…

Тяжёлая дверь — она всегда заперта…

— Мы оставили тебе ключ, — прозвучало в мозгу. — Рядом с ним ты найдёшь и кое-что ещё. Поверни налево.

Он повернул.

Фонарь на полу — свеча за стеклом призывно мерцает в латунной чашке. Рядом — ключ и кинжал.

— Возьми их.

Он сунул ключ в карман, фонарь взял в левую руку, кинжал — в правую. Эфес охолодил ладонь, пламя свечи блеснуло на лезвии.

— Вернись к двери, открой её и спускайся.

Он открыл дверь, поставив на пол фонарь. Потом поднял его и ступил в темноту.

Лестница… Спуск… По стене и ступеням ползёт тень. Пахнет камнем, химикатами и чем-то ещё… Таким мерзким, что противно дышать.

Сквозь дурман Айвэн осознал, что ни разу здесь не был — дверь, куда он вошёл, вела в подземные лаборатории. Туда не входили даже слуги, и что там творится, Айвэн не знал. Когда-то он приникал к двери ухом, надеясь что-нибудь услышать, но сквозь толщу камня не долетал ни один звук.

Спуск окончился залом: в стенах арки, между ними горят факелы. Каждую арку закрывает решётка; толстые прутья, тяжёлый замок.

— Дальше, — велел голос. — Иди в конец зала.

И он пошёл.

Впереди — двери… Некоторые открыты; что-то булькает, шипит, вырывается пар. Откуда-то идёт сквозняк. За одной дверью — распахнутой настежь — темнеют ступени, а на них видны пятна.

Кровь. Айвэн не сомневался, что это кровь.

«Что я здесь делаю?.. — вдруг метнулось в мозгу. — Зачем я это делаю?..»

Но он не мог противиться голосу, а потому шёл.

— Дверь в углу — та, что окована железом.

Айвэн подошёл к ней.

— Поставь фонарь.

Фонарь звякнул о пол.

— Стучи!

Он постучал левой рукой, поскольку в правой был кинжал.

Шаги за дверью… Ворчание… Скрип — кто-то отпирает замок…

Дверь открывается…

— Я ведь просил меня не беспоко…

— УБЕЙ ЕГО!!!

И Айвэн нанёс удар.

Лучше бы он сам умер в тот миг — по крайней мере, так он думал минуту спустя.

Разум освободился, едва клинок вошёл в плоть (аж до крестовины — спасибо наставникам за уроки), и Айвэн увидел распахнутые глаза отца.

Тот схватился за торчавший из живота эфес. В глазах Айвэна помутнело. До него дошло, что он сделал, и мир стал куда-то уплывать…

Он не помнил, как очутился на полу — у ног отца, рухнувшего за порогом. Магистр стонал, согнувшись и держась за живот. Айвэн не желал понимать, что он видит — хотел забыться, сгинуть, умереть…

Отец вдруг произнёс его имя.

— Тобой… воспользовались… — услышал Айвэн. — Это Гайна, она… помогает Грэму… Не думал, что они используют… тебя…

— Папа… — Айвэн не узнал свой голос… да и слово «папа» он не произносил уже лет семь.

— Зайди… в комнату… — прохрипел отец. — Обойди… меня…

Айвэн заставил себя встать:

— Я позову на помощь…

— В комнату, глупый мальчишка!..

За одной из решёток кто-то зашипел. Вздрогнув, Айвэн обошёл отца и шагнул за порог.

Сводчатая комната походила на крипту, вдоль стен стояли стеллажи с колбами и склянками. В светильниках горело масло, на столе — рядом с чернильницей и перьями — лежали листы с записями.

— На верхней… полке… — донеслось сзади. — Левый стеллаж… Третье справа…

Айвэн дотянулся до склянки; схватив её, метнулся к отцу в глупой надежде, что это какое-то снадобье.

— Когда… ты услышал… её голос?

Смысл вопроса дошёл до Айвэна не сразу. Запинаясь, он ответил:

— Н-ночью, совсем недавно…

— Значит, это было… за ужином, — магистр говорил всё тише, лицо его походило на маску боли. — Тебе… подлили зелье… Выпей… до дна… или Гайна снова сможет… тебя… подчинить.

Дрожащими пальцами Айвэн вынул пробку и выпил горькую жидкость. Горло обожгло, он закашлялся.

— Теперь… беги…

Айвэн глядел на отца и не мог шевельнуться.

— Они… всё… подготовили, — от дикой боли из глаз магистра текли слёзы. — Убить… верховного толкователя… твоими руками — вот их… план. Я сделал… что им нужно, дальше… они справятся… без меня.

Стон его почти перешёл в крик, тьма в арках ответила шипением. Каким-то чудом магистр продолжал:

— Чары Гайны… тебя бы… усыпили… если бы ты… не выпил… это… — он скосил взгляд на склянку в руке сына. — Тебя нашли бы… рядом со мной… А кинжал… наверняка… отравлен. Мне… мучиться… недолго…

Айвэн мотал головой, надеясь проснуться, а отец уже шептал:

— Здесь делали… страшные вещи… я делал. Знал, что нельзя… предал всё, во что… верил… — магистр закрыл глаза. — Набедренный мешок… под кроватью, в моих… покоях…

Лицо его стало неподвижным, но затем глаза открылись — и в омертвелой тишине он произнёс:

— Не предавай себя… Никогда, ни под каким… предлогом… не предавай… себя.

…Взгляд отца был устремлён в пустоту, а Айвэн сидел рядом — хоть и знал, что надо бежать. Может, он просидел так минуту, а может, и час. Наверное, он должен был плакать, но не мог — онемели даже слёзы, которым полагалось литься.

Потом вновь кто-то зашипел, и он вздрогнул.

За ближайшей решёткой сверкнул металл — будто цепь или ошейник. Во мраке угадывалось движение. Раздалось звяканье, потом тяжёлая поступь.

Вскочив, Айвэн побежал к лестнице, боясь даже взглянуть в сторону арок.

Набедренный мешок… под кроватью, в моих… покоях…

В комнате отца он нашёл, что искал — мешок с монетами. Вернувшись к себе, Айвэн переоделся в дорожную одежду. Его трясло, руки дрожали. Мешок к ремню он пристегнул чуть ли не с пятой попытки.

Затем он взял нож — и по странному наитию прицепил его к лодыжке (поместил в особые ножны — подарок наставника Хонса). Этим ножом он перережет верёвку, которой его вскоре свяжут, и с ним же нападёт на Гайну. А вот монеты сгодятся ненадолго: ловчие заберут их в «Приюте путника», и деньги сгинут на дне Серпа.

В конюшню он пролез, будто вор. Никто не видел, как он покинул Фарнайл — разве что дождь, бивший по капюшону. И когда скакун нёс его прочь, вряд ли кто слышал стук копыт.

…А утром его пронзила боль: возможно, так действовал эликсир отца, или то были последствия применённой Гайной магии. Айвэн перестал понимать, куда едет, да и в седле держался с трудом. В таком состоянии он пробыл довольно долго, пока не упал в овраг и не провалился в беспамятство. Очнувшись, он даже не понял, где находится. Несколько дней он брёл через лес, не зная, куда, не зная, зачем, не зная, что будет дальше… Пусть звучит это цинично, но стремление Гилмора-старшего отдалиться от сына принесло сейчас пользу, поскольку Айвэн не чувствовал, что потерял семью — настоящей семьи у него не было давно. Питаясь ягодами, он просто шёл и думал, что теперь делать. Сначала надо найти город — любой, который ближе всего. Значит, нужно выйти на тракт.

Вот на тракт он и вышел — и встретил там девочку с серебряными волосами, в которых, как он сам же заметил, застряли листья.

***

Костёр снова горел в полную силу — Найви подложила в него веток, когда Айвэн начал свой рассказ. Но теперь она и не думала следить за костром; после всего, что прозвучало, Найви едва могла шевельнуться.

— Из-за меня… — сказал Айвэн. — Я только потом понял: отец делал, что требовали, потому что Грэм с Норбом грозились меня убить. Чем бы он ни занимался в своих лабораториях, он это делал ради меня.

Айвэн отвернулся, и стало ясно, что он плачет. Бесшумно — просто слёзы по щекам текли. Они тускло поблёскивали в свете пламени, рисуя дорожки на смуглой коже.

— Я даже ничего ему не сказал… совсем ничего.

Найви потрясённо молчала. Она и рада была бы облегчить его боль, да только вряд ли это было возможно.

Как же она виновата!..

Она привела к нему ловчих, из-за неё Айвэн чуть не погиб. А ещё он лишился всех денег. Добравшись до города, он смог бы на них жить, — а что ему делать теперь?

— То, что ты мне рассказала… — произнёс вдруг Айвэн. — Про твоих родителей… это всё правда?

— Клянусь тебе, да! — с пылом ответила Найви. — Лошади понесли, потому что я узнала ту ловчую! Со мной так бывает — животные иногда чувствуют то, что чувствую я.

И она поняла — в этот раз Айвэн ей поверил.

Они легли по разные стороны от огня.

— Зачем ты идёшь на север? — спросил Айвэн.

Найви приподнялась:

— В Брелоне есть один человек… очень хороший человек. Возможно, он нам поможет. Нам обоим.

Они какое-то время молчали. Где-то кричала вертишейка, привлечённая, возможно, светом костра — или ей просто не спалось. В небе серебрились звёзды.

Разглядывая созвездия, Найви тихо проронила:

— А ведь это очень странное совпадение…

— Ты про то, что мы встретились? — понял Айвэн.

— Угу. Ну сам посуди: мою семью и твоего папу погубила одна и та же колдунья, а потом мы с тобой повстречались на тракте. Разве такое бывает?

Айвэн мрачно усмехнулся:

— В жизни бывает и не такое.

— И всё равно, это странно. Аббатиса говорит, что самые невероятные совпадения случаются с теми, кого впереди ждёт нечто особенное. Ну вроде как Властитель своей дланью толкает тебя на тот путь, на котором ты что-нибудь совершишь.

— И ты в это веришь? — фыркнул Айвэн.

— Нет, — честно призналась Найви. — Я вообще не верю в Гарха.

— Я тоже, — бросил Айвэн. — Но если он всё-таки есть, то он хуже любого палача.

Найви не нашлась, что на это ответить.

Ей хотелось попросить у Айвэна прощения, но она не могла решиться: чтобы искупить вину, не хватило бы никаких слов. Впрочем, Айвэн их и не ждал: он быстро уснул. И в этот раз спал без кошмаров.

***

В те минуты, когда Найви уже засыпала, на мост, перекинутый через Серп, ступила женщина.

Ночной туман плыл над рекой, и женщина в его объятьях казалась призраком; ветер растрепал её волосы, в глазах будто сиял свет иных миров… Но не тех, где царит жизнь, а других — наполненных мраком, безысходностью и пустотой.

В деревне, где Айвэн спас маленького Эла, залаяли псы.

Под лай собак женщина пошла к фермам. Свернув у ближайшего дома, она взошла на крыльцо и постучала.

За дверью пугливо заскулил щенок.

— Черныш, ты чего?.. — спросили детским голоском.

Дверь открылась, и Гайна увидела хозяйку — встревоженную и усталую. Глаза у той округлились… Сначала от удивления, потом — от ужаса.

«Ну да, — смекнула Гайна, — я ведь ещё не совсем исцелилась».

Она улыбнулась, и это походило на оскал:

— Простите, мне следовало смыть кровь.

Отшатнувшись, Ивета врезалась в стену.

— Я кое-кого ищу, — сообщила Гайна. — Вы мне не поможете? Только предупреждаю: я могу распознать ложь… — улыбаясь, она вошла в дом. — Но вы ведь лгать не станете, верно? Вы же хорошая мать…

Вскоре Гайна вернулась на мост — она узнала всё, что хотела. Говоря по правде, она узнала даже больше.

Настолько, что ей стало смешно.

Девчонка, приведшая их к сыну алхимика, идёт вместе с ним, и у неё серебряные волосы!

Следовало сорвать с неё тот дурацкий платок!

Теперь Гайна поняла, почему взбесились лошади…

Как давно это было!.. Ей вспомнилась песня айринов, спасших ребёнка…

И теперь этот ребёнок чуть меня не прикончил.

Но сюрпризы сюрпризами, а ей пора было работать.

Перейдя через мост, Гайна легла на траву и закрыла глаза.

В те мгновения она была беззащитней младенца, ибо на земле лежало лишь тело — слабое и беспомощное, а разум устремился туда, где плелись интриги и рождались короли: в Горланову Высь.