Тара
Самое замечательное в маленьких городках то, что почти все друг друга знают. С другой стороны, самое плохое в маленьких городках — это то, что почти все друг друга знают.
Впрочем, сегодня это не обязательно плохо.
Дым вьется клубами сажи над останками моего бизнеса в центре города и квартиры на втором этаже, объятых огнем, а люди, с которыми я не общалась много лет, шлют мне сообщения с запеканками и соболезнованиями.
Телефон в моей руке почти такой же горячий, как и слезы, которые не перестают стекать по моим щекам.
Пока я стою за оградительной лентой пожарников, раздается грохот, и вывеска с надписью ТАРО, КОЛАЧ И ЧАЙ падает на бетонный тротуар.
Она мигает …РО …ЛАЧ …, один раз, второй, потом посылает вверх фейерверк искр, прежде чем умереть… и это вполне соответствует тому, что я чувствую. Большая гнилая боль.
Душно и жарко, и дым щиплет глаза, когда наблюдаю, как бизнес, который я построила, буквально падает на землю. Все, что я могу делать, это смотреть, как смс за смс приходят на мой телефон, как пять лет упорной работы превращаются в дым, и думать: я должна была это предвидеть.
В конце концов, предвидеть — это моя работа.
Это я, гадалка, прославившаяся на весь Нью-Хоупвелл, самый населенный привидениями город в Техасе, по версии журнала Travel and Leisure, и, полная и абсолютная фальшивка.
Наверное, я заслужила это за то, что была такой лгуньей. Я, конечно, читаю карты, но также читаю людей. Я не верю в это так, как верила, когда начинала.
Передо мной стоит пожарный, и по движениям его рта и выражению лица я понимаю, что он разговаривает со мной уже несколько минут.
— Простите, что? — говорю, убирая с глаз прядь фиолетовых волос.
— Я сказал, что похоже причина в электричестве. Старое здание загорелось и просто… — Он делает руками взрывающееся движение. — Очень повезло, что вы были в магазине. У вас есть страховка, верно?
Я смотрю на коричневый бумажный пакет, лежащий на земле рядом со мной — мороженое, которое купила и забыла о нем, наверняка полностью растаяло в эту затянувшуюся летнюю жару — и думаю, насколько мне повезло.
— Да. У меня есть страховка. — Я тяжело сглатываю, потому что теперь, когда говорю, слезы, кажется, вот-вот захлестнут меня, а комок в горле такой большой, что больно.
— В здании кто-нибудь был? Домашние животные?
Я качаю головой, обхватывая себя руками.
— Нет. Никаких домашних животных. Они уже спрашивали меня об этом.
— Конечно. Конечно. Слушайте, на вашем месте я бы нашел, где остановиться. — Он дернул подбородком в сторону дымящихся обломков. — Такие вещи страховые компании разбирают месяцами. Они проводят расследование, проверяют, не было ли это мошенничеством, и все такое прочее. Может быть, вас куда-нибудь отвезти?
Он смотрит на меня с сочувствием, но то, как его взгляд опускается к моим губам, заставляет меня похолодеть. Он что, всерьез хочет меня подцепить? Прямо сейчас? В этот один из худших дней в моей взрослой жизни?
Я кладу руку на бедро, собираясь сказать что-то, о чем потом могу пожалеть, но как только я открываю рот…
— Ей больше ничего от вас не нужно, молодой человек, — раздается сильный голос, и костлявые пальцы впиваются мне в плечо. — Она едет домой со мной.
— Тетя Тилли, что ты здесь делаешь? — оборачиваюсь, и тетя улыбается мне в ответ, ее голубые глаза озорно блестят.
— Ну, я приехала в город, как только слухи о том, что случилось, дошли до меня. Эта чертова штука звонит не переставая.
Она протягивает свой мобильный телефон. Тот самый кирпич Nokia, о котором я даже не подозревала, что его еще выпускают. Когда она широко раскрывает руки для объятий, я не колеблюсь.
Едкий запах дыма исчезает, и на смену ему приходит знакомый аромат булочки с корицей и кофе. Один запах тети Тилли и ощущение ее сильных и жилистых рук вокруг меня, и я чувствую, что все будет хорошо.
Я отстраняюсь, и желание наконец-то заплакать настигает меня с новой силой.
— Неужели информация так быстро распространяется? Почему я не знала об этом?
— Твой дом горит, а ты удивляешься, почему я узнала так быстро? — Она подняла на меня белоснежную бровь. — Знаешь, ты не так уж и расстроена, как я думала.
Я не знаю, что на это ответить, поэтому снова обнимаю ее.
Я расстроена.
Правда. Конечно, расстроена.
— Кстати, о телефонных сплетниках, — легкомысленно говорит Тилли. — Сара Ходжинс тебе не звонила? Ее мясная запеканка — моя любимая. Знаешь, что? — Она выхватывает у меня из рук телефон, затем небрежно подносит его к лицу, разблокируя. — Я об этом позабочусь.
— Что? — пролепетала я, но тетя Тилли уже набрала номер, полностью игнорируя меня.
— Привет, Сара. Привет, дорогая. Да, именно поэтому я и звоню. — Она подмигивает мне, а затем притворно хмурится, что выглядит совершенно неуместно. — Просто ужас. Бедняжка в шоке. Не может прекратить плакать. О, да. — Она делает паузу, критически прищурив глаза. — Она плачет. Она выглядит ужасно.
Я изумляюсь, затем оглядываю себя. Конечно, я не одета так, чтобы произвести впечатление, но мне нравится этот маленький черный комбинезон. И моя графическая футболка под ним мне тоже нравится.
— Честно говоря, мне придется сводить ее по магазинам. Целый новый гардероб. Конечно! Да, она останется со мной. Столько, сколько потребуется, чтобы поставить ее на ноги.
Она смеется над чем-то, сказанным Сарой, а я не могу ничего сделать, кроме как смотреть, так как по моему лицу разливается тепло. От огня, да, но также… может быть, немного от смущения.
— Да, конечно, не откажемся от мясной запеканки. Я буду занята тем, что буду пытаться разобраться с ее проблемами и поддерживать этот старый дом, понимаешь?
Она на мгновение умолкает, и я одергиваю комбинезон, нахмурившись еще сильнее. Разбираться с моими проблемами? Что это значит?
— О да, мы были бы рады получить двойную порцию. Это было бы очень щедро с твоей стороны. М-м-м… Нет, мы не употребляем молочные продукты. Очень мило с твоей стороны, что ты спросила. И вот что я тебе скажу: не могла бы ты передать остальным девочкам, что нам не помешала бы помощь? Чем больше у нас — у нее — будет еды, тем легче ей будет. Ей сейчас нужно, чтобы все было легко, бедняжке. — Она кивает, а потом шлепает меня по бедру — довольный удар, который больно жжет. — Да, мы любим куриный тетраццини1 и салат «Цезарь». Конечно, мы рады любому блюду. Знаешь, уверена, что твой знаменитый хлеб из закваски поднимет ей настроение. Пять буханок, наверное, в самый раз, угу. Конечно. Нет, спасибо. Ты просто ангел. О, мне нужно идти. Она только что опять начала плакать.
Тетя Тилли обрывает разговор с бедной Сарой Ходжинс, которую ей только что удалось ввести в заблуждение и заставить прислать ей продукты на неделю, а если она сможет убедить остальных жительниц Нью-Хоупвелла, то, возможно, еще на месяц или два.
Даже не злюсь. Я впечатлена. И немного напугана.
Я тяжело сглатываю, а она ухмыляется, как Чеширский кот. Беловолосый, но такой же непредсказуемый.
— И во сколько мне обойдется проживание у тебя, тетя Тилли?
— О, пожалуйста. Какая ерунда. — Она взмахивает рукой, и ее ногти, покрытые акварельным лаком, сверкают в лучах позднего сентябрьского солнца. — Не много. Совсем немного.
— Тетя Тилли, — говорю, стараясь вложить в свой голос как можно больше предупреждения.
— Я расскажу тебе об этом, когда ты сядешь в машину, — уговаривает она, невинно моргая, хлопая ресницами.
— Не-а. — Качаю головой, потому что, если я и знаю свою тетю Тилли, то она всегда и во всем ищет свою выгоду. Не то, чтобы она не была щедрой — она прекрасный человек. Она всегда была моим задушевным другом на редких семейных встречах. Тетя — черная овечка, с которой мне не терпелось провести время. — Расскажи мне сейчас.
Как бы ни любила тетю Тилли, я не идиотка и горжусь тем, что умею читать людей.
Она вздохнула, пригладив свои короткие белые волосы.
— Ничего такого. Для тебя.
Я смотрю на нее, слегка обеспокоенная тем, что это значит. Ее древний Вольво припаркован на углу, поблескивая на ярком сентябрьском солнце. Царапина на боковой двери, появившаяся после того, как она учила меня водить машину, давно заделана, но, думаю, если бы я присмотрелась как следует, то смогла бы ее разглядеть.
Когда мы забираемся внутрь, старые кожаные сиденья скрипят. Они еще достаточно упругие, но уже начинают демонстрировать свой возраст.
— Ты забыла продукты, — говорит она мне, заводя машину. С нескольких попыток двигатель заводится, и тетя Тилли любовно поглаживает приборную панель.
Я фыркаю.
— Думаю, тебе хватит еды до конца года.
— Вряд ли. — Она подмигивает мне, ухмыляясь, затем включает задний ход и упирается своей старческой рукой в спинку моего сиденья, осторожно сдавая назад.
Я откидываю голову назад, прислоняясь к подголовнику, охваченная воспоминаниями, и вдыхаю запах карамели, который всегда присутствует в этой машине благодаря пожизненному запасу необъяснимых автомобильных дезодорирующих средств со вкусом карамели, приобретенному Тилли на распродаже в одну из «черных пятниц» много-много лет назад.
Мы едем по усаженному соснами шоссе, единственный звук, который я слышу, — это шум кондиционера, и только тут вспоминаю о ниточках, которые Тилли приготовилась использовать, чтобы манипулировать мной, как веселой марионеткой.
— Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я для тебя сделала, тетя Тилли, — тихо говорю, наблюдая за ней краем глаза.
У нее напрягается жилка на виске, а потом она смотрит и ухмыляется мне.
Интересно.
— Ну, от такой пожилой женщины, как я, нельзя ожидать, что она будет в одиночку выполнять всю работу по дому в нашем родовом поместье.
— И это все? — спрашиваю я, удивляясь. — Конечно. Я не против помочь, чем смогу…
— И мне нужно, чтобы ты избавила меня от призраков. — Она говорит это так буднично, что мне требуется минута, чтобы осознать всю нелепость ее слов.
Я смеюсь, и у нее снова дергается жилка на виске.
— Я не верю в призраков, — говорю ей. — Поэтому с удовольствием помогу тебе избавиться от несуществующих бугименов. Прежде всего, я позвоню пожарному и попрошу его проверить, нет ли утечки угарного газа.
Тилли умудряется бросать на меня испепеляющие взгляды, отчего мне кажется, что мне снова тринадцать лет и меня снова отправили жить к ней, чтобы мои родители могли провести лето без детей. Она смягчает свой взгляд тихим, музыкальным смехом, который также смягчает мои воспоминания, и я импульсивно протягиваю руку и ласково сжимаю ее запястье.
Оно более сухое, чем я помню, не такое прочное, а ее кожа на моей ладони — тонкая как бумага.
— Ты не помнишь, как мы все праздники общались с духами? — ехидно спрашивает Тилли.
— Конечно, помню. — Я снова опускаю руку на колени, наблюдая за тем, как за окном проносятся вечнозеленые деревья, усыпанные сосновыми шишками. — Ты дала мне навыки, которые я превратила в бизнес.
Тилли научила меня гаданию на Таро. Она научила меня быть непредвзятой. Научила меня маленьким колдовским ритуалам, благодаря которым я чувствовала себя особенной и близкой к ней. Она научила меня быть… ну, в общем, собой.
Но… я выросла. Я отмахнулась от многого из того, что мы делали на летних и зимних каникулах, как от фантазий.
У меня по спине пробежал холодок.
Я думала, что Тилли делает это, чтобы развлечь меня. Чтобы развлечь нас обеих.
Я прищурила глаза, внимательно изучая ее. Конечно, она стала старше, как и я, и я вижу намеки на себя в ее сильном носе и высоких скулах, но… что, если она…
— Даже не думай так на меня смотреть, юная леди, — рявкнула она, напугав меня.
— Как?
— Как будто я сошла с ума. Возможно, ты не хочешь верить в существование сверхъестественных существ, но поверь мне, Тара, они верят в тебя.
Я тяжело сглотнула.
— Я помогу тебе с призраками, — кротко сказала ей.
— И ты поможешь мне с моим соседом.
Я сморщила нос.
— Соседом? Я думала, что этот старый дом заброшен.
Она глубоко вдыхает, ее ноздри раздуваются от злости.
— Так и было. Карлайлы поумнели и съехали несколько десятилетий назад, а их ужасный наследник въехал и начал восстанавливать это место.
— Не дай Бог, чтобы его восстановили, — бормочу я себе под нос.
— Именно так я и думаю! — восклицает она.
Она громко сигналит, когда мы съезжаем с шоссе на сельскую двухполосную дорогу, ведущую к ее удивительной усадьбе в викторианском стиле и акрам великолепного лесного массива.
Я вздыхаю, расслабляясь в своем кресле.
Может быть, пребывание у тети Тилли — это как раз то, что мне нужно.
Густые заросли восточнотехасского леса, которые я помню, внезапно уступают место открытому пространству ухоженного газона и точно рассаженному шалфею, над которым жужжат пчелы. Я сажусь прямо, и у меня отпадает челюсть при виде ярко-белого забора из штакетника, идущего вдоль дороги.
Я не помню этого.
Возле недостроенной решетчатой калитки стоит высокий мужчина, ростом далеко за сто восемьдесят сантиметров, с лопатой в руках.
И без рубашки.
Мили мышц пресса. Мили. И ярко-выраженная V, уходящая в брюки.
Я захлопываю рот, опасаясь, что из него вытечет слюна.
— Он работает на твоего соседа? — спрашиваю я, обмахивая рукой лицо. — Ты тоже могла бы его нанять.
Пот стекает по его телу, и я облизываю губы. Его лицо не видно из-за бейсболки на голове, но если оно соответствует этому телу? Вау.
— Это Уорд Карлайл, — фыркает тетя Тилли. — Сам дьявол во плоти.
— Горячий, — говорю я.
Тетя Тилли поднимает на меня бровь.
— В аду, — поспешно добавляю я. — Должно быть, в аду горячо. Там, где живет дьявол.
— Берегись его, Тара. Внешность может быть обманчивой.
— Угу, — мычу я. Если тетя Тилли считает, что он, достаточно красив, чтобы быть обманчивым, то его лицо, вероятно, так же прекрасно, как и все остальное.
Уф.
Вскоре мы сворачиваем на участок Тилли — родовое поместье нашей семьи, и я хмуро смотрю на то, что встречает меня.
Заросшие грядки, сорняки, пробивающиеся сквозь некогда ухоженную изгородь из ивовых веток — гордость и радость Тилли. Однажды осенью я помогла ей построить половину изгороди, после того как она по специальному заказу привезла ветки из северного штата, где выращивают необходимый для этого сорт ивы. После этого проекта я заново оценила хорошую пару садовых перчаток и получила больше заноз, чем могла сосчитать.
То, что раньше было обилием цветения в конце лета и начале осени, превратилось в полный хаос. Я тяжело сглотнула.
— Не смей говорить ни слова, юная мисс, — говорит мне Тилли. — Я не заметила, чтобы ты добровольно приезжала помогать, как раньше. Или хотя бы заходила на ужин.
Чувство вины захлестывает меня, и я с трудом сдерживаю оборонительную позицию, наступающую мне на пятки.
— Ты права, — говорю вместо этого. — Мне жаль. Я не… Я была занята в магазине и просто пыталась…
Я оборвала себя, не давая себе произнести слова, которые не позволяла себе произнести несколько лет.
Пыталась удержаться на плаву.
Пыталась не захлебнуться в долгах, из которых я выкарабкивалась с тех пор, как открыла… сомнительный бизнес в Библейском поясе2.
— Ну, не могу сказать, что надеялась, что ты действительно извинишься. — Она хмыкает, а я прикусываю щеку, стараясь не ухмыльнуться ее взволнованной реакции. — Может быть, ты повзрослела больше, чем я думала.
Я не могу удержаться от того, чтобы не посмотреть на нее с сомнением. Мне тридцать два года. Я очень даже взрослый человек, и у меня есть все… черт, дерьмо.
Может быть, у меня нет ничего, чтобы доказать это.
Моего бизнеса больше нет.
У меня нет второй половинки.
Я едва нахожу время, чтобы увидеться с другими своими друзьями в городе, хотя они тоже заняты.
А теперь я переезжаю к своей пожилой тете.
— Может да. А может, и нет, — пожимаю я плечами.
— Пока ты не стала слишком взрослой, чтобы помогать мне здесь, у нас все будет хорошо.
— Я с удовольствием помогу тебе. Это самое малое, что я могу сделать. По крайней мере, мне не придется готовить для нас, — говорю ей, и она улыбается. Гравийная дорога уступает место асфальту, когда мы подъезжаем к дому, и я хватаюсь за сумочку, глядя на неуместную викторианскую усадьбу. Она очаровывала меня в детстве: двускатные крыши и башенка с эркером на фасаде. Крыльцо, как и прежде, живописно огибает фасад дома. Вентиляторы, лениво вращающиеся над головой, не совсем соответствуют историческим стандартам, но тетя Тилли никогда не придавала этому значения.
В условиях нестерпимой техасской жары я не могу сказать, что виню ее за это.
Виргинский вьюнок взбирается вверх по серо-голубому сайдингу, цепляясь за белые ставни и трещины кедра, зеленые листья дрожат от призрачного ветерка. Я следую взглядом за ним вверх и вверх, до самого чердака третьего этажа, где что-то колышется в окне.
Я тяжело сглатываю, не обращая внимания на холодный озноб страха, который пробирает меня до самых лопаток.
— Старушка выглядит не так уж плохо, правда?
— Этот вьюнок испортит сайдинг, — заставляю себя сказать.
— Нет, он придает характер. Если ты собираешься жить в доме с привидениями, то можешь сделать так, чтобы он выглядел соответствующим образом.
— Ты так говоришь только потому, что не можешь его снять.
— Безусловно, — соглашается Тилли. — Но я должна дать плутовкам повод для разговоров, верно? Призракам он тоже нравится.
Тилли маневрирует на машине, объезжая дом снаружи, и плавный ход снова сменяется хрустом гравия, когда мы выезжаем на восточную сторону ее участка.
— Ива огромная.
— Неужели ты так давно здесь не была? — Она смотрит на меня, но в вопросе нет осуждения. Только легкое удивление.
Я мысленно подсчитываю.
— Лет пять, наверное.
— Ну и племянница у меня, — говорит она. — Не может даже потрудиться навестить раз в пять лет.
— Тетя Тилли, ну мы же виделись, — возражаю я, понимая, что это бесполезно. В любом случае, она права.
— Обед каждые пару месяцев вряд ли можно считать удовлетворительным визитом.
— Все калачи и латте, которыми я угощала тебя за счет заведения, говорят об обратном.
— Не моя вина, что ты не очень хорошая продавщица.
Я на это фыркнула.
— Вряд ли я смогу взять с моей замечательной, красивой, щедрой тети Тилли деньги за поздний завтрак.
— Я знаю, что это так, — соглашается она, ухмыляясь.
Медленно она направляет машину по другой заросшей тропинке, где гравий переходит в твердую землю. За окнами поднимаются облака пыли, а затем мы оказываемся в тени огромного вечнозеленого дуба. С ветвей спускается испанский мох, бледно-зеленый и, вероятно, полный жучков.
— Помнишь, как Летти застряла там, и ты пошла за ней, а потом и сама застряла?
— Эта кошка была угрозой, — говорю ей, вглядываясь в густые ветви.
— Летти была милой.
— Конечно, — говорю я ей. — Беглянка и серийная убийца-паразит с острыми как бритва когтями и золотым сердцем.
— Нельзя винить ее за то, что она вела себя как кошка, — говорит Тилли, паркуя машину.
Смеюсь, а в груди распространяется боль. Я скучала по Тилли. Я позволила этому дурацкому кафе и магазину захватить всю мою жизнь, и ради чего? Чтобы смотреть, как они сгорают, не оставляя ничего, чем можно было бы гордиться после стольких лет упорной работы.
— Призраки хотели, чтобы ты вернулась, — говорит Тилли, глядя на меня широко раскрытыми голубыми глазами.
Я вздрагиваю, сглатывая комок в горле.
— Для человека, который в них не верит, ты выглядишь бледной, дорогая.
— Ты сказала это только для того, чтобы я перестала плакать, — обвиняю.
— Отвлекающий маневр — отличная тактика, — весело говорит мне Тилли. — Ты готова взглянуть на свой гостевой дом? Я отремонтировала его в прошлом году. Конечно, единственными, кто в нем останавливался, были пыльные кролики и папы-долгоноги. Кто-то был слишком занят, чтобы приехать погостить.
— Я бы не стала тут оставаться, даже если бы приехала. Я бы остановилась в главном доме. — Неверие морщит мой лоб, и я минуту смотрю на нее. — Ты же не можешь сейчас говорить серьезно.
Раздраженная на нее и на себя за то, что раздражаюсь на нее, я открываю дверь, и сентябрьская техасская жара сбивает меня с ног.
Маленький гостевой домик совершенно не похож на викторианский, который едва виднеется вдали. Архитектура casita3 очаровательна сама по себе, и Тилли, похоже, не пожалела средств на восстановление ее былого великолепия. Коричневые стены с лепниной и красная плитка уютно смотрятся среди живых дубов и серебристого шалфея.
Я прикрываю глаза рукой, с недоверием глядя на табличку на входной двери.
— Тилли… это что, неоновый член? Ты повесила неоновый член на входную дверь?
Из ее уст вырывается многострадальный вздох, и она закрывает дверь машины, вставая рядом со мной, когда мы обе наклоняем головы, рассматривая член на двери.
— Мне дали на него отличную скидку, — говорит она, и я поднимаю на нее брови. — Никогда не могла упустить возможность купить член.
Я задохнулась воздухом.
— Я даже не…
— Тебе понравится внутри, — взволнованно говорит она, и я следую за ней, испытывая гораздо больший трепет, чем на пути сюда.
Один взгляд на внутреннее убранство говорит о том, что я не зря волновалась.