Продажная верность

Я вставляю наушники и включаю плейлист классической музыки на телефоне. Открываю всевозможные документы, которые могут помочь нам в этом деле, и просматриваю строчку за строчкой, чтобы понять, что я могу найти. Работа — это мой основной механизм преодоления, когда я в стрессе. Я не знаю ничего другого. Если сосредотачиваюсь на чем-то одном, все остальное не имеет значения, и мне становится легче дышать. Минуты превращаются в часы, пока я копаюсь в каждом деле, имеющем хоть малейшее сходство с наркогруппировкой, которой мы пытаемся предъявить обвинение. Утро пролетает спокойно, пока я не замечаю фигуру, нависшую надо мной. Я вытаскиваю наушники из ушей и смотрю на Конрада.

— Во сколько ты приехала? — спрашивает он.

Я вытягиваю на пол ноги, поджатые под себя: — Я приехала около четырех утра. Уже восемь?

До сегодняшнего дня я этого не чувствовала, но Конрад заставляет меня нервничать. Или это все мои мысли заставляют меня задуматься, не смотрит ли он на меня по-другому? Знает ли он, кто такой Сорен? Я отгоняю эту мысль. Он бы обязательно что-нибудь сказал. Вот почему мне нужно снова сосредоточиться на документах. Тогда мне не придется думать о подобных вещах.

— Ты знаешь, что не обязана работать по двадцать часов в сутки.

— Я не могла уснуть, — что-то в этом деле меня беспокоит, и я чувствую, что упускаю большую часть головоломки. Я просто не могу понять, что именно.

— Скажи, почему ты не стала юристом? — он присаживается на диван.

— Когда-нибудь, может быть, — я пожимаю плечами. Было время, когда я с удовольствием пошла бы в университет, чтобы впоследствии стать юристом. Это всегда было связано с деньгами, но, возможно, я могла бы откладывать дольше. Не помогло и то, что моя мама не хотела, чтобы я стала юристом. По ее словам, красота и ум не сочетаются.

Конрад дважды стучит по дивану и встает, чтобы уйти. Я не могу не думать о своей матери. Она, не раздумывая, продала меня Сорену. Она всегда получала то, что хотела, и никогда не заботилась о том, чего хочу я. Много лет назад я плакалась ей о том, что хочу стать юристом. Она ответила, что мои слезы делают меня уродливой, и если я чего-то хочу, то должна упорно трудиться для этого. «Ничто не упадет тебе на колени бесплатно».

Я не могу отделаться от мысли, что она всегда получала то, чего хотела. Она хотела, чтобы у меня был брак по расчету. И это упало ей прямо на колени. Она не задумывалась о том, какими могут быть последствия для Джуда или меня.

Я так хочу ее ненавидеть, но сердце не позволяет. В конце концов, она моя мать, но Пиппа Паселло чертовски все усложняет.

На мой телефон приходит сообщение от Сорена. Улыбка мгновенно появляется на моем лице. Я не могу сдержать ее, когда читаю его сообщение.

Сорен: Я заеду за тобой в обед. У меня для тебя сюрприз.

Вот почему я не могу ненавидеть свою мать. Впервые в жизни, возможно, она в чем-то была права. Возможно, мы с Сореном созданы друг для друга. Она была эгоисткой? Да. Были ли у нее другие варианты? Да. В глубине души я надеюсь, что она знала, что все закончится именно так.

Джиневра: У меня полчаса, начиная с 11:30.

Сорен: А что, если этот сюрприз заставит тебя отсутствовать в офисе до конца дня?

Я бы предпочла провести этот день с Сореном. Оглядываю окружающие меня документы и прикусываю нижнюю губу, решая, что делать.

Джиневра: Я могу уйти в 3, если так будет лучше.

Сорен: Кто это? Что ты сделала с моей невестой-трудоголиком?

Я громко смеюсь, качая головой, глупая ухмылка появляется на лице. Это Сорен изменил меня.

Джиневра: Ты испортил ее.

Я стираю это сообщение, мои пальцы зависают над клавиатурой, думая, что бы такое ответить.

Джиневра: В жизни есть нечто большее, чем работа.

Это отстой. Я стираю это.

Джиневра: Что я могу сказать? Я скучаю по тебе.

Я смотрю на слова, мой палец зависает над кнопкой отправки. Я стираю.

Джиневра: Увидимся в 3.

Сорен входит в здание, когда я спускаюсь вниз. У меня возникает непреодолимое желание подбежать и обнять его. Он выглядит привлекательно в своем костюме-тройке. Мы встречаемся взглядами, и его рука проскальзывает мне за спину, когда он наклоняется и целует меня.

— Я скучал по тебе.

Я чуть не падаю в обморок от его слов.

— Я тоже, — мои руки сжимаются в кулаки, и я понятия не имею, почему вдруг нервничаю рядом с Сореном. Вот что случается, когда я слишком много думаю. — Это твоя машина в зоне, где парковка запрещена? — за его спиной выстроилась целая вереница машин, — ты получишь штраф.

Он наклоняется, его губы нависают над моим ухом: — Не-а. Никто в здравом уме не стал бы со мной связываться.

Потому что он мафиози. Факт, который я с радостью отказывалась признавать, пока мой брат не швырнул его мне в лицо. Теперь я не могу перестать думать об этом. Я смотрю на него. Он все еще мой Сорен. То, что он мафиози, не отменяет моих чувств. А я думала, что это возможно. Я жду, что по моей коже пробежит холодок, но этого не происходит.

— Куда мы идем? — спрашиваю я, все больше возбуждаясь, и нервозность улетучивается.

— Это секрет, — обычно я ненавижу сюрпризы, но доверяю Сорену. У меня такое чувство, что мне понравятся его сюрпризы.

Он открывает мою дверцу, а затем садится в машину со своей стороны.

— Можно мне подсказку? — спрашиваю я, откидывая зеркало.

Я поправляю красную помаду, замечая черную машину, отъезжающую от обочины одновременно с нами. Мы перестраиваемся, и она делает то же самое.

— Никаких подсказок, — я смотрю на него, и его глаза сияют с такой яркостью, которой я не видела раньше. Его обычно угрюмое лицо выглядит моложе.

Я оглядываюсь в зеркало, и машина оказывается в трех метрах позади нас.

— Сорен, мне кажется, за нами едет машина.

Его глаза перебегают на зеркало: — Та черная?

— Да.

— Они с нами.

— Почему?

— В этой части города у меня всегда есть охрана, — я убираю зеркало обратно.

— Почему?

— Никогда нельзя быть слишком доверчивым к своему окружению.

В памяти всплывает ограбление. Я жду, что почувствую страх или опасность, но этого не происходит. Я знаю, что Сорен защитит меня любой ценой.

Он паркуется перед магазином свадебных платьев. У меня в животе порхают бабочки.

— Думаю, парковка с другой стороны.

— Джиневра. Мы паркуемся здесь.

Он выходит из машины и открывает мою дверь, а затем предлагает руку, чтобы помочь мне выйти. Я принимаю ее, и его большая ладонь согревает мою.

— Я купил тебе платье, но швее нужно увидеть тебя в нем на случай, если придется внести изменения. До свадьбы осталась всего неделя.

Как только мы входим, дамы начинают меня охаживать. Сорена оттесняют в сторону, а мне приносят бокал игристого вина и провожают в примерочную.

На вешалке висит простое свадебное платье из легкой, прозрачной ткани, которая ниспадает поверх белого атласа. Прозрачная ткань поднимается над вырезом в виде сердца на тонкие бретельки. На талии завязана атласная лента с белым цветком сбоку.

Это делает все реальным. Через семь дней я буду в нем идти к алтарю. По коже пробегают мурашки, когда я смотрю на великолепное платье. Предвкушение брачной ночи заставляет мои пальцы дрожать, и я провожу ими по мягкому материалу. Прикусываю губу, представляя, как Сорен срывает с меня платье в нашу брачную ночь, потому что не может больше ждать ни секунды, чтобы овладеть мной.

— Вы готовы, мисс Паселло? — спрашивает одна из сотрудниц из-за занавески.

Я быстро снимаю свою одежду и натягиваю мягкий материал на свое тело.

— Я надеваю его только сейчас.

Проходит несколько секунд, прежде чем одна из женщин проскальзывает в небольшое помещение вместе со мной. Она заходит, не проверяя, в порядке ли я, и застегивает молнию на спине. Платье сидит как влитое. Я верчусь перед зеркалом, пытаясь рассмотреть со всех сторон. Я выгляжу как невеста. Я чувствую себя невестой. Меньше чем через неделю стану миссис Моретти.

— Я хочу посмотреть на это, — говорит Сорен из зоны ожидания.

— Разве это не плохая примета — видеть невесту в платье? — я не могу оторвать взгляд от зеркала. Сердце замирает при виде отражения. В платье я выгляжу прекрасно. Оно подчеркивает каждый изгиб, который должен быть подчеркнут, и делает мою талию меньше, чем она есть на самом деле.

— Я не верю в приметы. Мы сами творим свою судьбу.

Мои руки сжимаются в кулаки, и я почесываю голову, глядя на себя.

— Ты выбрал это платье? — спрашиваю я из-за занавески. Что, если оно ему не понравится? Хотя я чувствую, что оно то самое.

— Я увидел его и понял, что ты будешь выглядеть в нем идеально, — мой пульс бешено колотится, когда я слышу, что он выбирал для меня платья.

— Если оно тебе не понравится, мы можем продолжить поиски, — добавляю я на всякий случай.

Я выхожу, сердце колотится о ребра. Стою, приподнимая ткань, позволяя ей грациозно опуститься вниз, прежде чем сделать небольшой поворот, чтобы он мог все рассмотреть.

— Что ты думаешь? — я не могу смотреть ему в глаза, поэтому опускаю взгляд на великолепное платье. Может, это слишком для меня? Я не знаю, смогу ли справиться с подобным.

Его пальцы поднимают мой подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом: — Ты выглядишь сияющей. Ты самая совершенная женщина, и это платье подчеркивает все, что я в тебе люблю. Оно демонстрирует твою лебединую шею, которую я люблю целовать. Оно демонстрирует твою талию, которую я люблю притягивать к себе. Оно напоминает мне о том, как ты мила и прекрасна как внутри, так и снаружи. И самое главное — оно напоминание о том, что я женюсь на женщине, которую люблю.

— Женщине, которую любишь? — мой голос хрипит от желания поверить его словам.

— Джиневра, я люблю тебя, — слезы наворачиваются на моих глазах.

— Я тоже тебя люблю, — мои руки обвиваются вокруг его шеи, и он целует меня.

— Ты — совершенное видение, — я верю ему. Я чувствую себя красивой. Сорен умеет заставить меня поверить в то, что я красива.

СОРЕН

Впервые в моей жизни я сказал «люблю тебя» женщине, которая не является членом моей семьи. На самом деле я даже не помню, когда в последний раз говорил это своей сестре или матери. Слова вырвались так естественно, что мне даже не пришлось об этом думать.

Я смотрю на Джиневру с осознанием того, что мы навсегда останемся в жизни друг друга. Этот брак состоится, и я должен отдать должное Сайрусу. Он тот, кто все это затеял.

— Ты — совершенное видение, — улыбка расплывается на лице Джин, обнажая идеальные белые зубы. Я никогда раньше не видел такой улыбки. Она беззаботна и сияет таким блеском, который невозможно воссоздать.

Я наклоняюсь, касаясь губами мочки ее уха: — Не могу дождаться, когда сниму его с тебя и буду боготворить тебя, как и подобает мужу, — она судорожно втягивает воздух, ее шея розовеет, и румянец приливает к щекам.

— Встаньте на эту платформу, — женский голос вырывает нас из нашего маленького пузыря, и они начинают делать все, что нужно для внесения изменений.

У меня звонит телефон, и я отхожу в сторону, прикладываю трубку к уху, не говоря ни слова.

— Где мой груз? — кричит в трубку отец Кариссы. Я иду к выходу и обнаруживаю его стоящим снаружи здания.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, выходя на улицу и убирая телефон обратно в карман.

— Где мой груз? Я не буду спрашивать снова.

— Ты не имеешь права задавать вопросы. Ты тот, кто не может контролировать свою собственную семью. Я никогда не прикасался к Кариссе. Я не трогаю женщин и детей, — я приподнимаю бровь, — хотя, похоже, у нас разные моральные принципы.

Его глаза расширяются.

— Ты заплатил человеку, чтобы тот причинил боль моей невесте. У тебя нет преданности. Поскольку наша семья не может доверять тебе, у нас больше не может быть рабочих отношений. Если ты еще раз тронешь то, что принадлежит мне, я убью тебя.

— Там должна быть моя дочь.

У меня нет времени на эту игру. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю нескольких своих людей, наблюдающих за происходящим. Граждан на улице нет. Я достаю свой пистолет.

— Разговор окончен. Убирайся отсюда к чертовой матери.

Он делает шаг назад, прежде чем повернуться, чтобы уйти. Я не был уверен, хватит ли у него ума отступить. Это напоминание о том, что мне придется показывать миру две разные версии себя. Я не могу позволить внешнему миру видеть ту версию, которую получает Джиневра.