Продажная верность

Смотрю на свою красивую спящую жену. Всю последнюю неделю я наблюдал за ее борьбой, не зная, как ей помочь. Я не хотел слишком сильно давить на нее. Джуд усложняет ее жизнь. Полагаю, я тоже. Я никогда не желал ей этого. Только ранним утром мне удается заснуть.

Я просыпаюсь от взволнованного голоса Джин и слышу, как она разговаривает с матерью. Она не дает мне времени спросить, все ли в порядке. Я молча смотрю, как Джин натягивает одежду и выбегает за дверь. Я не успеваю спросить, в чем дело. Придется звонить сиделке, чтобы как можно скорее узнать последние новости.

В то же время, когда моя жена уходит, появляются мои братья с мрачными выражениями на лицах. Сайрус достает мой скотч и наливает каждому из нас на два пальца.

Мы делаем глоток янтарной жидкости, и ее жжение напоминает мне, что я существую.

— Армато нанесли ответный удар прошлой ночью, — сообщает мне Сайрус.

Я киваю, наполовину ожидая, что они что-нибудь предпримут. Мы убили их троюродного брата, но они поставили под угрозу наш бизнес.

— Что они сделали? — надеюсь, они ничего не взорвали.

— Они убили Джуда, — мрачно говорит Аттикус с выражением скорби на лице. Мое сердце отказывается в это верить.

— Нашего Джуда? — я потираю виски, и мои братья кивают в унисон.

— Блядь, — шиплю я. Делаю глубокий вдох, пропуская воздух сквозь сжатые легкие, и в голове проносятся годы нашей дружбы. Я любил его так же сильно, как и своих братьев.

— Нам сообщили, что его мать собирается на опознание тела — отвечает Сайрус, понижая голос и оглядываясь по сторонам. Только через секунду я понимаю, что он ищет Джин.

Все мои мысли устремляются к жене. Вот почему она в отчаянии убежала отсюда. Я поспешно хватаю пальто.

— Куда ты идешь? — спрашивает Аттикус.

— Я должен увидеть Джиневру. Она не может сейчас быть одна, — я мудак. Я даже не побежал за ней сегодня утром. Хотя должен был. Семейное дерьмо может подождать. Она, должно быть, вне себя от горя.

Аттикус выхватывает у меня из рук пальто, а Сайрус вцепляется в мою руку: — Ты никуда не пойдешь. Мы должны разобраться с этим.

— Какого хуя! — я пытаюсь оттолкнуть брата, но его хватка усиливается.

— Сорен, с ней будет ее телохранитель. Она в безопасности.

Я хватаю телефон и звоню ее охраннику: — Ты следишь за ней?

— Да, сэр.

Я пытаюсь убежать, но оба брата удерживают меня.

— Подумай своей гребаной головой! — кричат они мне.

— Я иду к своей жене.

Джуд был ублюдком, но он был моим лучшим другом. Он не заслуживал того, чтобы его убили. Джин, должно быть, сходит с ума.

— Как твой Дон, я, блядь, приказываю тебе не выходить из этой комнаты, — Сайрус повышает голос. Это останавливает меня, и я поворачиваюсь к нему.

— Ты не понимаешь…

Он прерывает меня: — С ней все в порядке. Нам нужно разобраться с войной у нашего порога. Иначе ты не сможешь уберечь свою жену.

Тяжелый булыжник оседает в моем животе. Я разворачиваюсь и бью кулаком по стене рядом с дверью. Моя рука легко пробивает гипсокартон.

— Выплесни свое разочарование сейчас, потому что ты нам нужен сосредоточенным, — говорит мне Сайрус.

Боль в моей голове отдается пульсацией в подушечках пальцев.

Аттикус достает свой телефон и показывает мне фотографию моего мертвого лучшего друга. Его кисти были отрезаны и превращены в ожерелье, висящее на его шее. Ярость переполняет каждый мой нерв.

— Мы должны ответить, — ни один из моих братьев не реагирует на эту идею, — они позволили ему истечь кровью. Это жестокая смерть, — говорю я, пытаясь подкрепить свои слова. — Это гораздо хуже, чем получить пулю в затылок.

Сайрус говорит: — Могло быть и хуже. Мы оставим все, как есть, и если я не увижу, что они продолжают свою вендетту, мы квиты.

Мои глаза расширяются от отсутствия реакции брата: — Джин будет ждать, что мы что-то предпримем.

То, что я не могу быть рядом с ней в такой момент, убивает меня изнутри.

— Сорен, мы сделаем вид, что ничего не произошло. Мы не хотим обострять эту войну из-за Джуда. Он и так навлек на нас слишком много неприятностей. Армато оказали нам услугу. В конце концов, мы бы его убрали. Он становился все более безрассудным и неаккуратным. Даже ты уже не мог его контролировать.

Я смотрю на своих братьев, потеряв дар речи. Им наплевать.

— Вы трусы, — насмехаюсь я.

Они качают головами: — Тебе следует мыслить здраво. Ты знаешь, что мы правы, — отвечает Аттикус.

Я беру бутылку скотча и наливаю себе еще на глоток. Он обжигает мне горло, и я перевожу взгляд на братьев.

— Что мне сказать Джин?

— Ничего, — отвечают они в унисон.

Я меряю шагами кухню, ожидая, когда Джин вернется домой. Я ожидал, что она будет здесь еще несколько часов назад. Солнце уже давно село, а она до сих пор не вышла на связь.

Наконец дверь открывается, и порыв зимнего ветра врывается в дом. Я бросаюсь к ней и пытаюсь обнять, но она отталкивает меня. Нахмурив лоб, я смотрю, как она снимает туфли и проходит дальше.

— Я здесь всего на минуту, чтобы взять несколько вещей, а потом вернусь к маме, — ее глаза красные и опухшие от слез.

— Что случилось? — спрашиваю я, хоть и знаю причину, но хочу, чтобы она мне сказала. Я хочу быть тем, кому она откроется.

Она смеряет меня взглядом: — Очень удобно, что Джуд связался с наркотиками и, возможно, собирался провести много времени в тюрьме — возможно, прихватив тебя с собой, — а потом оказался в морге, — ее тон жесток, зеленые глаза перебегают на меня, я чувствую, словно меня пнули под дых.

Комната наполняется густой тишиной, между нами возникает напряженная атмосфера, пока она наблюдает за моей реакцией. Ее брови сходятся вместе, и она качает головой, проходя мимо меня. Она выглядит такой чертовски грустной, что у меня замирает сердце.

Я делаю шаг вперед, хватаю ее за руку, но она вырывает ее из моих пальцев прежде, чем успеваю сильнее сжать.

— Ты не можешь убить моего брата и утешать после.

Хочу сказать ей, что я этого не делал, но я также не защитил его, хотя должен был. Мы были лучшими друзьями, и вместо того, чтобы присматривать за ним, как и всегда, я стоял в стороне, зная, что он поступает достаточно безрассудно, чтобы навлечь на себя смерть.

Может, я и не всадил в него пулю, но я не остановил это. Хуже всего то, что считал, что он заслужил это, но, глядя на опухшие, убитые горем глаза жены, я понимаю, что облажался.

— Ты заставил своих людей следить за мной весь день, ты знал, где я нахожусь, и все же остался здесь. Это все, что мне нужно знать, — она отходит от меня с выражением отвращения на лице.

— Мне так жаль. Я пытался прийти к тебе, но мои братья…

Она поворачивается ко мне: — Нет, блядь, ты не сделал этого! — кричит она, слезы падают на ее ресницы. Ругательство срывается с ее губ, звуча чуждо и неестественно. — Вместо того чтобы быть мужчиной и опознать гребаный труп своего лучшего друга, ты заставил это сделать его больную мать. Ты позорище.

Мой голос охрип от эмоций, которые я пытаюсь заглушить, но он отказывается слушаться: — Я люблю тебя, Джин.

— Ты не знаешь, что такое любовь. Давай начистоту: ты женился на мне только для того, чтобы получить свое наследство, а я хотела, чтобы моей матери стало лучше.

Господи, я так люблю эту женщину, что у меня разрывается сердце, когда ей больно. Я хочу забрать у нее эту боль.

Она хлопает дверью спальни, но я все равно врываюсь внутрь. Притягиваю ее к себе и прижимаюсь губами к ее губам, пытаясь показать ей, что она делает со мной. Она удивленно задыхается, позволяя мне просунуть язык внутрь, но затем со всей силы отталкивает меня.

Она вытирает рот, и ее губы кривятся.

— Никогда больше не прикасайся ко мне, — шипит она, снимая с вешалки несколько вещей, и снова проталкивается мимо меня.

Я сжимаю руки в кулаки, заставляя себя стоять на месте. Я позволяю ей уйти от меня, хотя все в моем теле кричит, чтобы остановил ее. Аромат ее духов дразнит, танцуя вокруг меня, а свет с датчиком движения выключается, оставляя меня в темноте.