Продажная верность

Прошла неделя после нашей стычки с Сореном. Я нервничаю из-за встречи с ним и его возможной реакции. Брызгать на него медвежьим спреем было экстремально. Как бы я ни ненавидела это, мне придется вести себя наилучшим образом.

Когда мы с мамой появляемся на дне рождении Сорена и входим в шатер, мне приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не рассмеяться, глядя на эти возмутительные декорации. Скульптура Сорена изо льда, мерцающие огоньки на стенах, цветы и воздушные шары повсюду. Сбоку стоит большой шестиярусный торт с цифрой двадцать шесть. По периметру расставлены обогреватели, поэтому вы ни за что не догадаетесь, что сейчас прохладный осенний вечер. В центре зала играет струнный квартет, и все разодеты по высшему разряду: мужчины — в смокингах, женщины — в бальных платьях.

Мама хватает меня за локоть сильнее, чем необходимо, когда замечает, что я одета хуже остальных. На мне облегающее платье-свитер с длинными рукавами и почти дерзким вырезом, который опускается дальше, чем мне хотелось бы. К моему разочарованию, оно новое и стоит дороже, чем я могла бы себе позволить. Пришлось занять немного денег у Джуда и пообещать, что верну их с процентами. Даже не могу думать о том, какой пустой тратой денег это было, хотя, возможно, я смогу надеть его на работу.

— Алессо, Бриа, — моя мама приветствует родителей Сорена. Они по очереди целуют впалые щеки моей мамы. Интересно, что они думают, когда видят ее? Испытывают ли они чувство вины? Сожаление? Или мы просто еще одни вредители, которых они вынуждены терпеть?

— Ты помнишь Джиневру, — она подталкивает меня вперед. Конечно, помнят. Я посещала все вечеринки, которые они устраивали, со дня моего рождения. Уверена, мать Сорена меняла мне подгузники, когда они еще были лучшими подругами. Как же меняются времена.

Бриа сжимает мои холодные руки своими теплыми.

— Мы никогда ее не забудем, — искренне говорит она, — мы всегда рады ее видеть, когда она приезжает с нашей дорогой Евой.

Мама бросает на меня сердитый взгляд. Я стараюсь не говорить ей, что вижусь с Евой, потому что она так странно на меня смотрит, что становится неуютно. Но ее взгляд быстро исчезает с вымученной улыбкой.

— Ты, должно быть, так гордишься Евой и радуешься ее предстоящему замужеству, — начинается. Я уже знаю, какой позорный словесный понос вот-вот вырвется из ее рта. — Джиневра не нашла потенциального мужа, пока училась в школе, но мы надеемся, что ее работа поможет ей затесаться в нужных кругах, чтобы найти подходящую пару. Понимаете, у нас нет никаких связей для договорного брака.

Ева выросла, зная, что ей суждено выйти замуж по расчету. Я помню, как думала, что у меня тоже будет такой брак, но потом мой отец умер. После его смерти мама часто поднимает эту тему, но она ни к чему не приводит. Отчасти я благодарна ей за это. Не могу представить, что мне придется выйти замуж за незнакомца.

— Джиневра блестящая девушка. Уверен, у нее все получится, — голос Алессо напряжен, когда он обращается к моей матери, а затем быстро отстраняется нас, махнув кому-то другому.

Мы с мамой остаемся одни, и я украдкой бросаю на нее взгляд.

— Ты слышала его? Он назвал тебя блестящей, — ее губы искривляются в уродливой усмешке, — но неважно, насколько блестящей они тебя считают. Мужчинам нужна красивая девушка, которая будет их во всем поддерживать. Если ты будешь умной, то не станешь задавать вопросы, которые не должна, — она фыркает, продолжая свою тираду. Ах, да. Я должна быть молчаливой женой. Сама идея комична, потому что я не такая. — Ты видела, как они только что с нами обошлись? Все это должно принадлежать нам, — шипит она, хватая бокал вина у проходящего мимо официанта.

Я стискиваю зубы, зная, что ничто из того, что могу или хочу сказать, не поможет. Проще позволить ей выговориться. Надеюсь, она сможет хотя бы попытаться развлечься после того, как выплеснет все наружу.

Но как бы я ни старалась, ее комментарии продолжают проникать в мое сердце. Господи, неужели это так ужасно, что я умная? Я никогда не понимала, почему ум плохая черта.

— А вот и он, человек дня, — гремит голос через систему громкой связи, — именинник сегодня не нуждается в представлениях, но он все равно их получит! Сорен Моретти! — объявляет толпе его брат Сайрус. Мои плечи опускаются в облегчении от того, что мне больше не нужно выслушивать маму.

Все внимание приковано к Сорену, который входит под руку со своей невестой Кариссой. На его руку наложена шина, марля обернута вокруг ладони и выше запястья. Боже мой. Это все из-за меня! Но даже с этой уродливой повязкой они с Кариссой выглядят как идеальная пара — элегантные, умные и великолепные.

Мой пульс ускоряется при виде их, я прищуриваюсь, глядя на его раненую руку. Я не могу перестать смотреть на нее. Перестань смотреть. Прекрати пялиться, Джиневра.

Я подхожу ближе, чтобы получше рассмотреть, как они направляются к его семье, стоящей в центре шатра. Он важно шагает к микрофону и при этом выглядит как Бог, пришедший служить своему народу. И неважно, что он выглядит нелепо в солнцезащитных очках, когда солнце давно скрылось за горизонтом.

Он словно чувствует мой взгляд, и поворачивает голову в мою сторону. В его руках микрофон, но вместо того, чтобы начать свою речь, он буравит меня взглядом. Я не вижу его глаз сквозь затемненные линзы, но знаю, что он смотрит на меня. Воздух вокруг меня потрескивает, обжигая кожу. Мурашки бегут по телу, и у меня перехватывает дыхание.

Все ждут, что он что-нибудь скажет, что угодно, но все его внимание приковано ко мне. Я наблюдаю словно в замедленной съемке, как Сорен снимает свои солнцезащитные очки, демонстрируя всем свои покрасневшие глаза. Я вдыхаю, понимая, что это последствия от моего медвежьего спрея.

Чувство вины гложет меня. Я зашла слишком далеко, но Сорен сводит меня с ума и заставляет действовать так, как я обычно никогда бы не поступила.

— Не обращайте внимания на мои глаза. Это аллергическая реакция, — его взгляд не покидает меня, пока он произносит эти слова.

Я хочу отвернуться, но не могу. Через несколько мгновений, как будто мне все это привиделось, он отводит взгляд и обращается к толпе:

— Спасибо всем, кто пришел отпраздновать со мной еще один прожитый год, — он продолжает осыпать толпу комплиментами и говорить то, что не имеет в виду. Он говорит так, будто каждый в этом зале — член его семьи и занимает особое место в его сердце. Держу пари, что его речь написана его матерью или Евой. Надо будет позже спросить об этом у его сестры.

Нас с Евой постоянно бросают вместе на мероприятиях. С годами мы поняли, что должны держаться вместе. Она моя любимая Моретти, единственная, кто мне действительно нравится.

Пока Сорен продолжает свою фальшивую речь, персонал мероприятия раздает всем бокалы с шампанским для поднятия настроения. Такое ощущение, что они знают, насколько длинной будет эта речь, и идеально рассчитали каждое движение, почти до хореографии. Когда отдают последний бокал, он заканчивает.

Зал начинает петь «С днем рождения!», и каждый протягивает свой бокал с искрящимися пузырьками.

Даже с красными глазами он выглядит так, будто находится в центре внимания. Ему это идет больше, чем мне или моей семье. Много лет назад он высмеивал мои брекеты, когда мы стояли в кругу этих же людей. Дрожь пробегает по моей спине при воспоминании о смущении, которое я тогда испытала. Никто не осмеливается дразнить Сорена, даже сейчас. Когда он предстал перед всеми с покрасневшими глазами и сломанной рукой.

Мое внимание переключается на Кариссу, которая смотрит на него, и ее глаза светятся любовью. Ее семья так же богата, как и его, только никто не знает, как ее семья получила свое богатство. Отец Кариссы выглядит устрашающе, и даже Сорену, похоже, не особо нравится контактировать с ним, но, опять же, это может быть просто из-за его характера.

В поле моего зрения появляется мама, и я вынуждена вспомнить, что быть зависимым от кого бы то ни было, не приносит ничего хорошего. Я выберусь из-под их влияния и никогда больше не позволю себе оказаться в положении, когда кто-то снова может лишить меня средств к существованию.

— Ты пришла! — слышу теплый голос Евы и перевожу взгляд от своей матери, Ева крепко обнимает меня, она сильнее, чем кажется.

— Мы обе знаем, что моя семья никогда бы не позволила мне пропустить подобное, — я пожимаю плечами и отвечаю ей доброй улыбкой, — мне жаль, что твои братья испортили тебе свидание.

Она закатывает глаза и отмахивается от меня: — Я уверена, что ты спасла ему жизнь, — она хихикает, — если бы Сорен не отвлекся на тебя…

Я поднимаю руку, не желая говорить о ее брате. Одна мысль о нем заставляет меня волноваться.

— Хватит. Я хочу насладиться этой ночью.

Она снова хихикает, прежде чем ответить: — Я никогда не пойму вас двоих. А теперь посмотрим, у кого хватит смелости потанцевать со мной, — ее глаза сверкают, а брови подпрыгивают вверх-вниз.

— Ты просто обожаешь создавать неприятности.

— Разве ты не слышала? Неприятности — мое второе имя, — Ева переплетает свою руку с моей, и мы делаем круг вокруг шатра.

Ева шепотом делится сплетнями, указывая на всех, кто заслуживает внимания.

— Сайрус этого не сделал. А нет, сделал, — она указывает на женщину, которую я никогда раньше не встречала. Очевидно, именно Сайрус отвечает за список гостей.

— Кто она? — спрашиваю я.

— Это Джемма. Бывшая одного из братьев Армато, а мои братья ненавидят эту семью. Это единственная причина, которая приходит на ум, чтобы объяснить ее присутствие.

— Разве один из них не художник?

— Я не задаю вопросов, если не хочу знать ответы на них.

Не успеваю рассмотреть девушку, как Ева уже указывает на другого человека, но мое внимание приковано к танцующим Сорену и Кариссе. Они так элегантно смотрятся вместе; я прекрасно понимаю, почему их родители соединили их. Они выглядят идеально. Я наблюдаю за тем, как они синхронно двигаются, исполняя шаги поставленного танца. Должно быть, они репетировали месяцами. Я знаю один танец, и он произвольный. У меня обе ноги левые, и когда смотрю, как грациозно они выглядят, как другие смотрят на них с благоговением, я жалею, что не смогу быть на их месте хотя бы один раз.

Родители Евы подходят к нам, но мое внимание по-прежнему приковано к Сорену. Я ненавижу то, что он идеален. Этот человек умеет добиваться своего.

— Я сейчас вернусь, — говорит Ева, когда родители уводят ее. Она выглядит обеспокоенной тем, что оставила меня одну, но отмахиваюсь от нее. Я знаю правила подобных вечеринок.

Я оглядываюсь на танцпол, где Сорен и Карисса заканчивают свой танец под аплодисменты зала. Только после этого остальные пробираются туда и начинают танцевать. Ни один человек не хотел помешать их танцу.

Делаю еще глоток, но бокал пуст. Мои губы кривятся от разочарования, а в голове слегка гудит. Я не привыкла пить, и единственная причина, по которой я согласилась, — это групповые тосты.

Я подхожу к краю шатра и ставлю свой бокал на стойку бара.

— Джин, — глубокий голос Сорена заставляет меня обернуться, — наши родители сообщили мне, что мы должны потанцевать.

Жар поднимается по моей шее и приливает к щекам.

— Уверена, Карисса не хочет, чтобы я разлучала тебя с ней.

Мне неловко, пока он изучает меня какое-то время, прежде чем ответить: — Если ты хочешь вернуться к своей маме и моим родителям, объяснив, что отказалась от моего предложения, то, конечно, я найду другого партнера по танцам, — его слова звучат жестко и безразлично, словно я и так отняла у него слишком много времени. Он не хочет со мной танцевать, а я не хочу позориться из-за своих двух левых ног.

— Ты же знаешь, я не умею танцевать, — подчеркиваю я. И тут же вспоминаю о том, как мама в последний раз заставляла нас танцевать. Это было ужасно.

Он смотрит на часы, затем снова на меня, черты его лица суровы. Оглянувшись через плечо, вижу, что моя мама наблюдает за нашей перепалкой. Я обреченно фыркаю, натягивая фальшивую улыбку.

— Неважно. Давай покончим с этим.

Он протягивает руку, но я не беру ее. Мне не нужно прикасаться к нему дольше, чем это необходимо.

— Может быть, если бы ты вытащила палку из своей задницы, тебе бы понравилось, — отвечает он, хватая меня за руку, и тащит на танцпол.

— Это блудный сын, которому успех преподнесли на блюдечке с голубой каемочкой. Извини, но я не одна из твоих приспешников, которые ходят за тобой по пятам.

Его грудь вибрирует от тихого хихиканья, когда он смеется. Я топаю на танцпол, ненавидя, что он смеется надо мной. Я уже представляю, как весь зал смотрит на мои две левые ноги.

Сорен притягивает меня к себе, кладя руку на поясницу. Несмотря на то, что мы часто ссоримся, это просто нереально, насколько идеально я подхожу ему. От него пахнет деревом с нотками корицы. Он напоминает мне осень. Его большая рука лежит на моей пояснице, и он притягивает меня ближе, чем необходимо. Вероятно, он надеется, что так я не смогу наступить ему на ноги. Наши тела соприкасаются, его тело согревает мое от внезапного порыва ветра, который кружится вокруг нас. Должно быть, кто-то открыл дверь шатра.

Мои ноги касаются его ног, когда он разворачивает меня, и я чувствую, что бегу, чтобы поспеть за каждым его шагом. Несомненно, все видят, что я понятия не имею, как танцевать.

— У тебя стало получаться лучше, — комментирует он. Он что, издевается надо мной? Я наклоняю голову, изучая его. Его лицо ничего не выражает, и мое сердце учащенно бьется, желая поверить ему.

— Пожалуйста. Я чувствую себя уродливым ребенком, к которому родители привязали сосиску, чтобы заставить собаку поиграть с ним, — дуюсь я, сосредоточившись на его шагах.

Его смех становится громче, привлекая к нам внимание. Кто-нибудь, выкопайте яму и столкните меня туда.

Его ноги остаются в том же положении, и я наступаю на них. Я прекращаю считать и поднимаю голову, чтобы понять причину внезапной остановки.

— Это случалось с тобой? — спрашивает он.

Он крепче прижимает меня, его лицо каменеет. Отлично. Теперь он злится на мою неудачную шутку. Или, господи, он действительно считает меня такой уродливой. Даже не знаю, что хуже.

«Мальчики считают умных девушек некрасивыми, Джиневра. Прекрати читать и накрасься» — голос матери громко звучит в голове из-за нахлынувших воспоминаний.

— О, заткнись и продолжай танцевать, чтобы мы могли быстрее покончить с этим, — я подталкиваю его мускулистое тело, чтобы он продолжал двигаться. Будет гораздо хуже, если он уйдет с танцпола, оставив меня здесь одну. Представляю, что скажет мама, когда мы вернемся домой.

Нерешительно он двигается, и мы снова танцуем, но уже более напряженно, чем в начале. Я смотрю куда угодно, только не на его лицо, не желая видеть его выражение и то, как разозлила его. Вот почему я избегаю Сорена. Ни одно из наших взаимодействий не приносит ничего хорошего. Мы как масло и вода, так и не понявшие, как смешиваться и быть дружелюбными. Все всегда заканчивается одинаково.

Песня заканчивается, я отпускаю его, словно его кожа обжигает меня, и ухожу с танцпола. Я должна уйти первой, чтобы не упасть в грязь лицом. Я бы не выдержала, если бы он оставил меня одну.

— Что натворил мой брат-идиот? — я подпрыгиваю от внезапно раздавшегося голоса Евы, прижимая руку к сердцу.

— Ничего, он был хорошим мальчиком и танцевал со мной, как требовала мама. Фу! — я ерзаю в своем платье, натягивая его ниже и поправляя вырез.

— Ты хочешь, чтобы я пошла и надрала ему задницу? — спрашивает она, упирая руки в бока.

Я слежу за Сореном, когда он выходит из шатра. Его сердитое лицо заставляет меня чувствовать себя виноватой.

— Нет, это я должна извиниться, — проклятье, — подожди, я сейчас вернусь.

Я неохотно иду туда, откуда только что вышел Сорен. Ночь черна, лишь несколько фонарей освещают их огромный задний двор. Куда он, черт возьми, подевался? Когда мы были младше, он иногда пробирался сюда со своими братьями, чтобы покурить. Мы с Евой шпионили за ними, подслушивая их разговоры.

Я иду к их маленькому убежищу, гадая, не начал ли он снова курить. Было бы неплохо, если бы у него был хоть какой-то недостаток.

Подойдя ближе, я обнаруживаю Сорена со спущенными штанами, он трахает Кариссу у дерева. Темно, но их очертания отчетливы, пока он продолжает входить в нее. Я стою там и потрясенно наблюдаю, борясь с внезапно вспыхнувшей ревностью. Я бы хотела, чтобы он так же сильно желал меня, чтобы не мог дождаться, пока мы останемся наедине. Мои соски напрягаются под лифчиком, и я чувствую, что становлюсь влажной. Откуда, черт возьми, это берется?

Продолжаются ритмичные толчки. Она стонет от удовольствия, и наклоняет голову, чтобы поцеловать ее в шею. Я по-прежнему не вижу его лица, но рот Кариссы открыт в большой букве «О».

Тихий звук травы, хрустящей под чьими-то шагами, заставляет меня обернуться. Сорен стоит со сжатыми кулаками и ничего не говорит. Подождите, если Сорен здесь, то кто же тогда с Кариссой?

Я задыхаюсь, издавая громкий звук, и прикрывая рот руками. Застываю на месте, зная, что мне нужно уйти, но ноги меня не слушаются.

— В мой чертов день рождения! — яростно рычит Сорен. Его голос жесткий, с пугающими нотками, которых я никогда раньше не слышала. Мне казалось, что я уже видела его в гневе раньше, но таким он не был никогда. Я стою, окаменев, не в силах пошевелиться.

Карисса открывает глаза.

— Черт! — задыхается она и отталкивает парня.

Мое сердце болит за Сорена. Никто не заслуживает подобного.

— Ебаный парковщик! — рычит Сорен, оскалив зубы.

Она вытирает размазанную помаду своими пальцами с идеальным маникюром, в то время как другой рукой поправляет платье.

— Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, — на ее губах играет искренняя, мягкая улыбка, и если бы я не видела все своими глазами, то никогда бы не догадалась, что она извиняется за то, что трахалась с кем-то, кто не является ее будущим мужем.

— Ты пришла сюда и проявила неуважение ко мне — неуважение к моей семье — в мой день рождения. И это после всей щедрости, которую мы проявили к твоей семье.

— Я? — она указывает на меня, и мои глаза расширяются. Сорен переводит взгляд на меня, а затем снова на Кариссу. — Ты здесь с ней. Я только и слышу Джин то, Джин это, — она топает ногой. — Я буду твоей женой, а не она.

Мой взгляд мечется между ними, и я не понимаю, что, черт возьми, происходит.

Парковщик пытается заговорить, но Сорен поднимает на него руку: — Уходи. Сейчас же, — требует он.

— Прости меня, Сорен, — Карисса подходит к нему и пытается поцеловать его в щеку, но он отступает.

— Пожалуйста, мне не нужны жалкие объедки.

— Все могло быть иначе, если бы ты позволил себе влюбиться в меня, а не возводил непреодолимые стены, — она проводит пальцами по его груди, — никому в этом мире не нужен кто-то холодный как камень, но я здесь.

Я наблюдаю, как челюсть Сорена двигается. Он выхватывает пистолет, но направляет его на землю.

— Знаешь, у твоего отца есть бизнес только потому, что мы ему это позволяем.

— Что ты собираешься сделать, пристрелить меня, Сорен?

— Нет. Я не причиняю вреда женщинам, — он убирает пистолет обратно в кобуру, — но если ты не уедешь из города в ближайшие двенадцать часов, я скажу твоему отцу, что ты больше не девственница.

Ее глаза расширяются от угрозы.

— Он убьет меня, — она звучит испуганно, — и ты знаешь это.

Я подхожу ближе, не веря своим глазам, но наступаю на ветку, и она трещит у меня под ногами. Они оба переводят на меня свирепые взгляды и замирают.

Сорен ругается себе под нос, а потом смотрит на меня как на букашку, которую он хочет раздавить. Он снова поворачивается к Кариссе.

— Что выберешь? — требует он, и она подпрыгивает от громкости его голоса.

— Он убьет меня! — она снова подчеркивает это, падая на колени, — я могу все исправить, — умоляет она. Конечно, ее отец не станет ее убивать.

— Больше нечего исправлять, Карисса.

Слезы текут по ее лицу, и она хватается за его ноги. Мне нужно уйти. Я не могу продолжать наблюдать за этой сценой, но почему я не могу отвести взгляд?

— Мне некуда идти, — ее голос дрожит от признания.

Я натягиваю длинные рукава платья, скрещиваю руки на груди и делаю шаг назад. Я должна убраться отсюда.

— Стой на месте, Джин, — приказывает он, и мое тело послушно выполняет приказ. Его голос смертоносный и сексуальный как грех.

— Пожалуйста, не заставляй меня смотреть на это.

Он смотрит на меня через плечо, и я понимаю, что сказала это вслух. Его глаза темные и жесткие, заставляющие меня пожалеть, что я вообще пришла сюда.

— Двенадцать часов, Карисса, — он продолжает смотреть на меня, говоря своей невесте.

Я слышу, как она вскакивает на ноги, в то время как Сорен удерживает мой взгляд.

— И что мне теперь с тобой делать? — он пальцами сжимает подбородок. Мои ноги словно прирастают к земле, а тело содрогается от нехватки кислорода.