Продажная верность

Я вхожу в подвал стриптиз — клуба отца. Я хочу, чтобы это стало напоминанием для всех, включая моего отца, о том, что произойдет, если хоть как-то навредить моей жене.

— Мою машину взрывают, а вы, мальчики, месяцами отказываетесь принять ответные меры. Джиневра получает небольшую царапину, и мы разрываем связи с нашими союзниками, — ворчит отец.

Отец Кариссы сидит, привязанный к стулу, и ждет, когда я начну играть.

— Пожалуйста, не убивай меня, — умоляет он. Ножки стула стучат, когда он пытается освободиться. — Можешь забрать мои грузовые суда, — предлагает он.

— Я и так планирую их забрать.

— Я скажу тебе, где Карисса. Я нашел ее. Она в твоем распоряжении, делай с ней все, что захочешь.

— Что ты предлагаешь мне с ней делать? — спрашиваю я. Я хочу поиграть с ним, как кошка с мышкой.

— Ты можешь убить ее. Или отдать ее нескольким своим парням. Она может работать здесь, — отсутствие моей реакции заставляет его хвататься за соломинку.

— Я не трогаю женщин и детей. К счастью для нее. Она может быть свободной, если больше никогда не ступит на мою территорию, — я чешу затылок, — а что касается тебя… — позволяю словам повиснуть в воздухе.

— Я сделаю все, что ты захочешь, — его стул подпрыгивает и падает назад. Обычно мне не нравится мучить людей, но не в этот раз.

Я стою над ним, держа пистолет наготове, когда говорю: — У тебя есть жена.

Должно быть, он видит что-то в моих глазах, когда я произношу эти слова, потому что его лицо бледнеет, прежде чем успеваю продолжить.

— Я планирую посылать ей тебя по частям, по одной конечности за раз. Начиная с завтрашнего дня, — я собираюсь тянуть с этим так долго, как смогу.

Поднимаюсь по лестнице, моя семья следует за мной. Мы заходим в зал заседаний и занимаем места за столом.

— Конрад Каррингтон в отчаянии и обратился к Джин, чтобы получить информацию о наркобизнесе, в котором замешан Джуд, — ненавижу впутывать Джин в такого рода семейные дела. Я считал ее босса умным человеком. Он никогда раньше не пытался преследовать нас. Я навел на него справки. Ни на чьей зарплате он не состоит. Он чист, не продажный адвокат, как любой другой бездельник в этом городе.

— Джиневра выросла не в нашем мире. Ей нельзя доверять! — кричит отец, стуча кулаком по столу.

Я встаю, упираясь руками в стол и наклоняясь к нему: — Я никому не позволю проявлять неуважение к моей жене. Она верна!

Лицо отца краснеет, и он делает глоток из старого бокала, который ранее оставил на столе. Сейчас в нем в основном растаявший лед.

— Перестань думать своим членом, Сорен. Начни использовать голову. Ты же у нас такой рационально мыслящий.

Я приподнимаю бровь, призывая его продолжать. Он качает головой, ставя бокал на стол, но затыкается.

— Я собираюсь выпить еще, — Алессо встает и выходит за дверь, захлопнув ее за собой.

— Я спрошу только один раз, брат, — говорит Сайрус, — ты уверен, что Джиневра будет верна тебе, а не своему брату? Что, если ее заставят выбирать?

— Она не скажет ни слова. Я гарантирую это своей жизнью.

Сайрус кивает: — Я должен был спросить.

— Я знаю.

Джиневра всегда была преданна своей семье. Мне нравится думать, что я теперь вхожу в этот узкий круг. Так должно быть. У нас есть связь, которую я не могу объяснить. Она держит мое сердце в своей ладони. Конечно, она знает это.

В комнату возвращается Алессо.

— Сегодня вечером мы совершим нападение на Армато, — объявляет он.

Мне не нравится, что он прав. Но нам нужно ускорить процесс.

— Собирайте людей, — соглашается Сайрус, и Аттикус поднимает телефон, чтобы сделать звонок.

ДЖИНЕВРА

Один охранник стоит за дверью, мне сказали, что вокруг нашего дома еще десять. Одно знание того, что они там, служит дополнительным напоминанием о том, что мой муж член мафии, а значит, моя жизнь всегда будет в опасности.

Я помню, как Сиенна рассказывала об опасностях, которые таит в себе мотоклуб, в котором она выросла. Тогда это звучало для меня ужасающе, и я была счастлива, что не живу такой жизнью. Однажды спросила ее, как она относится к браку с представителями организованной преступности. Она ответила, что с того дня, как Макс Манчини посадил ее на Трон своей Одержимости, она никогда не чувствовала себя в большей безопасности. Я все пытаюсь понять, дарит ли мне Сорен чувство безопасности. Его охранники точно нет, и именно поэтому я заперта в этом доме.

Я откладываю книгу, которую держу в руках — не похоже, что читала что-то последние полчаса, — и смотрю на часы. Сорен опаздывает на час. Я спускаю ноги с дивана, снимаю плед с коленей и беру телефон.

Набираю номер мужа. Я даже не задаюсь вопросом, ответит ли он, потому что он всегда отвечает.

— Жена, — приветствует он дружелюбным тоном, но при этом тяжело дыша.

— Я просто хотела узнать, когда ты будешь дома… — я бесцельно хожу по дому, желая, чтобы кто-нибудь был здесь. Мне одиноко.

Скребущий шум ветра заставляет меня на секунду отодвинуть телефон от уха, а затем прислонить его обратно.

— Мне нужно уладить кое-какие дела, я вернусь домой так быстро, как только смогу. Как насчет того, чтобы где-нибудь поужинать вместе?

Я бросаю взгляд на часы, гадая, сколько времени ему еще понадобится.

— С удовольствием, — улыбка расплывается на моих губах, когда на заднем плане раздается выстрел.

— Сорен? — мой голос повышается, а сердце замирает, испугавшись того, что могло только что произойти.

— Скоро увидимся, — он сразу же завершает разговор, оставляя мое сердце рикошетом ударяться о ребра.

Беспокойство сковывает мои внутренности, пока я ошеломленно смотрю на телефон. Лучше бы Сорен вернулся ко мне домой. Что, если он ранен? Мое сердце бешено колотится. Пальцы дрожат, когда нажимаю на повторный набор номера. Но на этот раз он не отвечает.

Я расхаживаю перед диваном, пытаясь решить, кому позвонить. Единственный человек, который приходит мне на ум, — Джуд. Я набираю его номер, и, как и в прошлый раз, звонок попадает на голосовую почту. Я должна была догадаться, что он не возьмет трубку.

Только дойдя до двери, я понимаю, что понятия не имею, куда идти и что, черт возьми, собираюсь делать. Вызвать скорую? Плакать над телом мертвого мужа? Сорен умный человек, он не позволит себя убить. Я прикрываю рот рукой. Боже милостивый, что, если он мертв?

Я часами хожу по нашему дому, ковер, который когда-то ощущался пушистым, теперь кажется жестким и примятым. Я морщу нос от внезапно вспыхнувшей боли, когда на языке появляется металлический привкус. Отдергиваю большой палец ото рта и вижу, что он покраснел от того, что я его прикусила. Отгрызла кутикулу, и на ее месте образовалась уродливая впадинка.

Я снова звоню Джуду — без ответа — но я продолжаю, и каждые двадцать минут попеременно набираю то ему, то Сорену. Спустя два часа я отправила Сорену тысячу текстовых сообщений с одним и тем же вопросом. Он всегда отвечает. Всегда.

Мой желудок сжимается, и я чувствую, что меня сейчас вырвет.

Впервые за сегодняшний вечер я слышу звуки снаружи и бегу к двери, широко распахивая ее. Я обнаруживаю четырех охранников с оружием, направленным в темноту, но Сорена среди них нет.

— Где Сорен? — спрашиваю я. Никто не смотрит на меня. Они игнорируют мой вопрос, продолжая вглядываться в темноту.

Я выхожу на улицу, и, наконец, взгляд одного из охранников падает на меня: — Вернитесь в дом, миссис Моретти.

Я хочу наорать на них и сказать, что не пойду, пока не узнаю, где мой муж, но вид его крупнокалиберного пулемета заставляет меня передумать.

Возвращаюсь внутрь, прислушиваясь к любым звукам. Хорошим или плохим. Я жду, когда выстрелит это оружие. Что, если я следующая?

Запускаю пальцы в волосы, дергая за пряди. Я схожу с ума. Я не уверена, что смогу больше находиться в неведении.

Звук открываемой двери заставляет меня подскочить. Я хватаю со стойки нож, готовясь дать отпор незваному гостю, пока не вижу, что в дверь входит Сорен.

Его костюм помят, и он весь в брызгах крови. Я бросаю нож, прикрывая руками рот.

— Сорен? Как сильно ты ранен? — я бегу к нему.

Глажу его, задираю пиджак, чтобы найти рану, не думая о крови.

— Это не в меня стреляли, — он вздыхает.

Я беру его за руку, веду в ванную и включаю воду в раковине. Подставляю наши руки под холодную воду, смывая кровь с кожи.

Он ворчит, но не спорит. Дрожащими руками я стягиваю с него пиджак, и на его белой рубашке обнаруживаю еще больше красного. Одну за другой я расстегиваю пуговицы, обнажая его твердую грудь и шесть кубиков пресса, а затем снимаю рубашку с его широких плеч и бросаю на пол вместе с пиджаком.

— Я скучал по тебе, — шепчет он низким и хриплым голосом.

Я расстегиваю его ремень, и его руки опускаются по бокам.

— Я все время была здесь, — отвечаю я.

Сорен кладет руки мне на плечи и заставляет посмотреть в его глубокие темно-карие глаза: — Я люблю тебя. Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне все, правда?

Я закусываю губу: — Да, прости, что не рассказала тебе о своей работе, — я опускаю глаза, разрывая наш зрительный контакт.

Он приподнимает мой подбородок, возвращая мой взгляд к своему: — Не извиняйся. Все, о чем я прошу, — это дать мне шанс. Когда тебе больно, больно и мне. Я не привык к тому, что не знаю, как лучше поступить. Я идейный парень, который расхлебывает дерьмо своих братьев. Но когда дело касается тебя, я не знаю, что мне делать.

Сорен умеет всегда говорить правильные вещи. Он стягивает с себя боксеры, его член стоит, приветствуя меня, Сорен делает шаг под теплые струи, пар клубится над душевой, когда он отдергивает занавеску.

— Я винила тебя и брата в том, что мне пришлось бросить работу, — признаюсь я.

Вода стекает по его лицу, и он смахивает ее пальцами, делая небольшой шаг назад, чтобы открыть глаза.

— У меня такое чувство, что мой босс играл со мной с самого начала. Он знал, кто мой брат и что он твой лучший друг. Больно, когда я доверяю другим, а они делают что-то дерьмовое, например, используют меня.

— Твоему боссу не следовало тебя использовать. А Джуд должен был держать свой нос в чистоте.

Я поднимаю глаза на Сорена: — Это не вина Джуда, — пытаюсь защитить брата.

— Я люблю тебя. Ты поступила правильно по отношению к своему брату, — отвечает он.

Он проводит куском мыла по своему телу, привлекая мое внимание к небольшой ране на бедре. У меня чешутся руки провести по ней.

— Это царапина, я в порядке, — говорит он, когда замечает, на что я смотрю. Я наблюдаю, как он моет голову, прежде чем выключить воду. И передаю ему полотенце, когда он выходит.

— Хочешь, я постираю твою одежду? — спрашиваю я, глядя на всю эту кровь.

— Нет, я ее сожгу.

Я никогда не желала подобного разговора. Если Сорен не может уберечь себя, то сможет ли он обезопасить меня?

— Хочешь поговорить о том, что произошло сегодня вечером?

Он качает головой: — Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Мне не следовало возвращаться домой в таком виде, но, услышав твой голос, я понял, что должен увидеть тебя при первой же возможности, — если он ждет, что я откроюсь ему, ему следует сделать то же самое. Мне не нужны все подробности, но объяснить, почему мой муж пришел домой весь в крови, было бы неплохо.

Он целует меня в щеку: — Ложись спать. Я приду через несколько минут.

Я колеблюсь, не желая оставлять его, когда он выглядит таким грустным. Это не тот уверенный в себе Сорен, к которому я привыкла.

— Твои братья в порядке? — спрашиваю я.

Он кивает: — Да, семья в порядке.

— Хорошо, — я выхожу из ванной и направляюсь к нашей кровати.

Она слишком большая для одного человека, и одеяло холодное. Все, чего я хочу, чтобы Сорен пришел в постель и обнял меня. Думаю, это то, что нужно нам обоим.

Утром я просыпаюсь, обхватив его ногами и прижавшись лицом к его груди. Это мое любимое место. Мне тепло, я защищена, и я хочу, чтобы мы никогда не покидали эту комнату. Я поднимаю голову, пользуясь возможностью изучить своего мужа. Все еще не могу представить его или его братьев в роли мафиози. Возможно, за последние несколько десятилетий значение этого термина изменилось. Это не может быть похоже на гангстерский стиль, который изображают в фильмах.

На приставном столике жужжит телефон. Я сдерживаю вздох, который хочет сорваться с моих губ, и переворачиваюсь, стараясь не разбудить Сорена. На экране высвечивается номер матери. Я беру телефон и тихо выхожу из комнаты, прежде чем ответить.

— Алло? — странно, обычно мама не звонит так рано. Я в шоке, что она уже проснулась.

— Джиневра? — ее тон наполнен беспокойством и звучит безумно. Это заставляет меня выпрямиться и сильнее прижать трубку к уху.

— Что случилось? — сразу же спрашиваю я.

— Это Джуд, — она рыдает в трубку. Что он натворил на этот раз? Гнев на него нарастает во мне, и передо мной предстает воспоминание, как он разбивает стакан. — Он мертв, — мое сердце замирает, и я отвожу телефон от уха.

— Что? — спрашиваю я, уверенная, что ослышалась.

— Я… я должна опознать… его тело. Не думаю, что смогу это сделать, — она всхлипывает, ее дыхание становится быстрым и прерывистым, что мешает ее расслышать.

Должно быть, Джуд разыгрывает нас.

— Значит, есть вероятность, что это не он? — я надеюсь на лучшее. Джуд не может быть мертв.

— Джиневра! — огрызается она, — мой первенец мертв, — и она плачет еще сильнее.

Джуд не мог умереть. Он молод. Мой брат как кот с девятью жизнями. Это, должно быть, какое-то недоразумение.

Сорен выходит из комнаты, потягиваясь. Я слежу за этим движением, вспоминая всю кровь на его руках прошлой ночью. Меня тошнит, и тяжелое как камень чувство давит на меня.

Я рассказала Сорену, что Джуд находится под следствием. Прошлой ночью он сообщил мне, что улаживает кое-какие дела.

Мой муж убил моего брата. Мне не нужно спрашивать, чтобы понять, что это правда. Я пытаюсь взять себя в руки, боясь, что может произойти, если он поймет, что я знаю.

— Я буду там так быстро, как только смогу, мама, — заканчиваю звонок и бегу в спальню, чтобы схватить спортивные штаны и натянуть футболку через голову.