Продажная верность

Я каждый день притворяюсь, что иду на работу. Мне трудно рассказать Сорену о том, что произошло. Как я могу, когда он продолжает говорить, как ему нравится, что у меня есть карьера? И как мне сказать ему, что даже если бы я хотела сохранить работу, не могу этого сделать из-за того, кем являются он и мой брат.

Сегодняшний день ничем не отличается от других. Я хватаю свою сумочку и пытаюсь выскользнуть из дома, пока он принимает душ.

— Ты планируешь уйти и не поцеловать меня на прощание? — его низкий глубокий голос эхом отдается за моей спиной.

Я поворачиваюсь к нему лицом и вижу, что на нем только полотенце. Его волосы мокрые, а по телу все еще стекает вода. Я завороженно наблюдаю, как одна конкретная струйка стекает вниз по буграм его мышц, словно на американских горках, а грудь поднимается и опускается при прерывистом дыхании. Боже, мой муж потрясающе красив. Как будто он примчался из душа, чтобы проводить меня.

— Мои глаза здесь, жена, — его взгляд искрится весельем, когда он делает три длинных шага и встает передо мной. — Я так горжусь тобой, Джиневра. Твои амбиции и красота смертельно опасны, — он убирает мои волосы за плечи и пододвигается ближе. Я чувствую, как его твердый член упирается мне в живот. — Втайне мне нравится, что ты так упорно боролась, чтобы получить эту работу, и отказалась от помощи моей семьи. Твое упорство возбуждает меня.

Он целует меня так, словно я для него самое дорогое. Мое сердце учащается, и я надеюсь, что он не слышит, как громко оно бьется. Чувство вины поглощает меня, и я боюсь, что если задержусь еще хоть на секунду, он увидит меня насквозь.

Я отстраняюсь, разрывая наш поцелуй. Его большой палец проводит по моей нижней губе, и он смотрит на меня с любовью. Сорен Моретти любит меня. Я знаю, что он произнес эти слова, но никогда не думала, что увижу это в его глазах.

Воздух между нами наэлектризован. Если я не выйду за дверь, то окажусь голой, и в этот момент я не уверена, что не скажу ему правду.

Я быстро чмокаю его, прежде чем открыть дверь. Тепло его тела, прижатого к моему, остается на моей коже, отгоняя прохладу зимнего воздуха.

Я вхожу в свое старое офисное здание с колотящимся сердцем. Охранника на посту нет, и я забегаю в лифт, оставив сторожевых псов Сорена на первом этаже. Я могу подняться только на второй этаж, дальше потребуется карта доступа. Лифт останавливается, и я выхожу, направляясь к лестнице. Спешу вниз, выходя на улицу. Задняя дверь открывается в переулок, и я осматриваюсь. Охранников нет поблизости.

Свежий зимний воздух окутывает меня. Тепло Сорена давно ушло, и я пытаюсь согреть руки, держа их в кармане тонкого пальто. Откидываю воротник, чтобы прикрыть уши. Я наводила справки о том, во что вляпался Джуд. Ничего хорошего в этом нет, но мне и не нужно было особо копать, чтобы понять это.

Мое внимание привлекает вибрация телефона.

— Привет, Сиенна, — отвечаю я, направляясь к месту назначения.

— Как тебе семейная жизнь? — спрашивает она.

— Хорошо, — я вздыхаю, — на самом деле все идеально, когда есть только он и я. Но мне кажется, что внешний мир хочет разрушить то, что у нас есть.

— Что происходит? — я выхожу из переулка и ловлю на себе взгляд незнакомца, идущего мне навстречу. Мне становится жутко, и я опускаю взгляд на тротуар.

— Мне понадобится не меньше часа, чтобы ввести тебя в курс дела, — кажется неправильным говорить ей об этом раньше Сорена. Я останавливаюсь на углу улицы и смотрю на серое небо. На улице холодно, а солнце закрыто темными тучами.

Я боюсь реакции Сорена, когда скажу ему, что уволилась и что они попросили меня передавать им информацию. Мое сердце учащенно бьется, я не хочу разочаровывать его. Ему не нужен лишний стресс из-за меня, не тогда, когда его семья справляется с тем, чем они занимаются. Он приставил ко мне охрану, потому что у него нет времени убедиться, что со мной все в порядке.

— Ты в безопасности, да? — спрашивает она.

— Все хорошо. Позвоню тебе позже?

— Это один из тех случаев, когда я должна надавить на тебя? — Сиенна знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я сдерживаю свои эмоции.

— Нет, я обещаю. Я позвоню тебе позже, как только смогу рассказать больше.

Я оглядываюсь на улицу. Может, мне вернуться и притвориться больной? Отлично, теперь я чувствую себя виноватой за то, что потеряла телохранителей. Я должна рассказать Сорену сегодня вечером. Вот и все. Я не могу продолжать эту ложь. Она убивает меня изнутри.

Загорается зеленый свет. Мне следовало одеться потеплее. В двух кварталах отсюда есть кафе, где я могу согреться и выпить кофе.

У меня возникает желание оглянуться через плечо, чтобы проверить, не следят ли за мной. Не знаю, почему именно сегодня меня преследует это ощущение.

Ветер дует сильнее, и я ускоряю шаг, оглядываясь назад, не в силах больше выносить это чувство, но ничего необычного не происходит.

Когда я захожу в кофейню, тепло дарит приятное облегчение.

Сделав заказ, я присаживаюсь на маленький диванчик за столиком в углу. Теплая кружка согревает руки, и я достаю из чехла свой компьютер. Я хочу записать все, что собираюсь сказать Сорену. Если не смогу упорядочить свои мысли, озвучить их будет гораздо сложнее.

Я смотрю на чистую страницу, и пальцы так и чешутся набрать текст на пустом листе.

Дорогой Сорен…

Я стираю это.

Постукиваю ногой, нервозность будоражит все мое тело. Я не могу избавиться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает. Ноздри раздуваются, я делаю глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться.

Я уволилась с работы, — печатаю, — я знаю, что тебе нравилось, что у меня есть работа, и я обещаю, что найду другую.

Мне не нужна просто работа. Удаляю последнюю часть про другую работу. Я справлюсь, но мне кажется, что это не должно быть сутью нашего разговора. Мне нужно сосредоточиться на расследовании и на том, что меня попросили стать информатором. А что, если он не поверит, что я им отказала?

Я резко закрываю крышку ноутбука. Это не помогает. Я смотрю на свой закрытый компьютер, стоящий на маленьком столике рядом с пустой кофейной кружкой.

Оглядываю маленькую кофейню. Здесь есть еще несколько человек, работающих за ноутбуками. Я пытаюсь понять, откуда берется эта тревожность во мне.

Должно быть, это мое воображение, потому что я чувствую себя виноватой. Я больше не могу выносить этого. Я должна поговорить с мужем. Приняв решение, собираю вещи, перекидывая компьютерную сумку через плечо.

Я выхожу обратно на холод. Ветер утих, но уши по-прежнему мерзнут из-за морозного воздуха. Я прикрываю их руками и иду, опустив голову, пытаясь не околеть.

Выпитый кофе неприятно саднит в желудке. Вот почему я предпочитаю энергетические напитки. Ускоряю шаг, не желая оставаться на улице дольше, чем необходимо.

Внезапно меня оглушают и толкают к большому зеленому металлическому контейнеру для мусора. Я роняю сумку, и воздух вырывается из моих легких.

Мужчина приставляет лезвие к моему горлу. Он смотрит мне в глаза, в которых ясно отражается ненависть. Его дыхание сбивчиво, оно бьет меня по лицу, а его предплечья вдавливаются в нижнюю часть моей шеи, пригвождая меня к месту.

Мне требуется секунда, чтобы узнать этого человека, но когда я, наконец, узнаю его, мое сердце замирает. От недостатка кислорода моей голове с каждой секундой становится все легче, но его клинок холодный и острый. Я не смею пошевелиться.

— В тебе нет ничего особенного, — усмехается отец Кариссы.

Я делаю небольшой глоток воздуха, и острие вонзается в меня.

Я умру и заслуживаю этого. Мне не следовало обманывать своих телохранителей. Это мое наказание.

Я борюсь со слезами, которые грозят пролиться. Я не хочу, чтобы этот человек видел мои слезы. Он не заслуживает моих слез.

— Я нашел свою дочь, и теперь она выйдет замуж за Сорена.

Мысль о том, что изменщица Карисса наложит свои лапы на Сорена, заставляет мой инстинкт борьбы или бегства восстать. Сердце начинает колотиться, и я делаю глоток воздуха — мое тело решает бороться.

— Только через мой труп, — с каждым словом я чувствую ожог от лезвия.

— Таков план, дорогая, — он улыбается мне, и я чувствую, как струйка крови стекает по моей шее. Вот и все. Я закрываю глаза, принимая свою судьбу.

— Убери руки от моей жены, — приказывает глубокий, убийственный голос Сорена.

Давление ножа исчезает, когда его отрывают от меня. Я открываю глаза и вижу, что двое моих охранников держат отца Кариссы, пока тот пытается бороться, а Сорен стоит передо мной.

— Мне очень жаль! — выпаливаю я.

Чувство вины, стыда и смущения сжимают мою грудную клетку. Давление в груди саднит сильнее, чем шея. Я обнимаю Сорена, и его сильные руки прижимают меня к себе. Наконец-то мне стало легче дышать, зная, что в его объятиях я в безопасности.

— Мне жаль, — повторяю я, и беззвучные слезы текут по моим щекам.

Он крепко прижимает меня к себе: — Уведите его. Никто не тронет его, пока я не приеду.

Руки Сорена скользят по моей шее, и рычание вырывается из его горла: — Я не знаю, отшлепать тебя или поцеловать. Ты напугала меня до смерти, когда мои люди сказали, что потеряли тебя. Я так волновался.

Он несет меня к входу в здание, даже когда я пытаюсь вырваться, чтобы идти самостоятельно.

Он отказывается отпускать меня, мы садимся на заднее сиденье машины, держа меня на коленях.

Я снова хочу попросить прощения, но он прижимает два пальца к моим губам: — Не говори. Я хочу, чтобы сначала тебя осмотрел врач.

Мы молчим. Он крепко прижимает меня к себе, словно боится, что я исчезну, но его лицо остается нечитаемым. Я не могу понять, о чем он думает.

Может, он уже знает о предложении Конрада? Может, он обдумывает, как избавиться от моего тела? Мафия ведь занимается подобными вещами, верно? Это не только в книгах и фильмах?

Доктор осматривает меня и перевязывает порез. Он не глубокий и не оставит шрама.

Как только за доктором закрывается дверь, Сорен смотрит на меня, его губы сжимаются в тонкую линию. Маска, которую он обычно надевает, чтобы скрыть свои эмоции, сползла, и я не уверена, что из этого ненавижу больше.

Не в силах выдержать его взгляд, я прохожу мимо него и включаю чайник, пытаясь занять себя, хватаю кружку с остатками чая, и жду. Я изучаю контейнеры с чаем, как будто выбор вкуса — самая важная вещь в мире.

Сорен тихий. Слишком тихий.

— Нам нужно поговорить, — начинает он, устрашающе спокойным голосом, садясь за кухонный островок.

Я стою к нему спиной, верчу кружку, пытаясь решить, как отреагировать.

— Я знаю, — заливаю чай кипятком, и он переливается через края.

Сорен обхватывает меня сзади, и я подпрыгиваю. Он поворачивает меня, наклоняя мое лицо, чтобы наши глаза снова встретились. Он знает, что я лгу. Я вижу, как разочарование омрачает черты его лица. Его руки перебирают мои волосы, когда остаюсь неподвижной.

— Я уволилась с работы, — выпаливаю я.

— Я знаю.

Что?

— Мои люди следили за тобой каждый день, когда ты делала вид, что уходишь на работу. Я пытался дождаться, когда ты сама мне расскажешь. Я не понимаю, почему ты решила, что должна держать это в секрете.

Я дрожу в его объятиях, и температура в комнате резко снижается. Как будто я стою голая на улице.

Сорен держит меня за предплечья, и его хватка становится крепкой, но нежной. В его глазах бушует темная буря, и я ненавижу себя за то, что являюсь причиной этого. Давление моей вины нарастает, меня переполняют паника и ужас, и я срываюсь.

— Я боялась тебе сказать, — мои плечи никнут в его объятиях. Улыбка подрагивает, пока я пытаюсь держаться, и от нее не остается и следа, когда я продолжаю: — Фирма расследует дело о наркоторговле, и они хотели, чтобы я стала информатором и предоставила им информацию о тебе и Джуде, — мой подбородок дрожит, слезы блестят в глазах, искажая мое зрение, пока я не чувствую, как они стекают по густым ресницам, согревая мои холодные щеки.

Тело Сорена заметно напрягается, челюсть сжимается, а его глаза не отрываются от моих.

— Они думают… — каждое слово с трудом проходит через мое горло, — они думают… — в моих легких не хватает кислорода, чтобы произнести все предложение на одном дыхании. Оно становится прерывистым, пока я борюсь за контроль над собственным телом. — Они думают, что я могла саботировать дело. Если бы я не ушла сама, они бы все равно меня уволили.

Морщины на его лице становятся все глубже, а челюсть снова сжимается, когда его коренные зубы скрежещут взад-вперед. Он ничего не говорит, и я жду, секунды делают воздух более густым, более неспокойным от напряжения.

Сорен гладит меня по щеке, и слезы капают на его пальцы. Я опускаю глаза, ненавидя положение, в котором оказалась. Как бы я хотела прочитать его мысли.

— Что я могу сделать, чтобы все наладилось?

Я перевожу взгляд на него, не ожидая такого ответа. В его глазах сквозит беспокойство, но обожание, которое я видела этим утром, все еще там. Он обнимает меня и гладит по спине.

— Просто обними меня. Мне так приятно наконец-то поговорить об этом, — мой голос срывается, и то, что Сорен обнимает, губит меня. Всхлип вырывается наружу. За ним вырывается еще один, превращаясь в рыдание. Я задыхаюсь, но не могу остановиться, а Сорен не перестает обнимать меня.

Моя мать ненавидит слезы. Даже на похоронах отца мне не разрешалось «закатывать сцену».

Я вжимаюсь лицом в его грудь, пытаясь спрятаться. В конце концов, мне удается перевести дыхание, и мои рыдания сменяются сопением. Тепло Сорена — единственное, что сдерживает дрожь в моем теле. Вся тяжесть с моих плеч снята. Жаль, что я так и не решилась рассказать ему об этом сразу.

Сорен моя опора. Он никогда не причинит мне боль.