Проект Rain Storm 1

Глава 5. Откровенный разговор

Уже сидя в кузове фургона, Фостер набрал дежурного, доложил о происшествии. Сообщил, что на них с Рейн напали. Точная численность нападавших неизвестна, успел разглядеть двоих: один убит, второй ушёл. Тело убитого всё ещё в переулке, обыскать не успел.

На место перестрелки отправят группу всё проверить. Может, поймают второго стрелка, если он недалеко ушёл или вернётся с подмогой. Наверняка будет расследование.

– Вы не сказали им о моём… мм… ранении, – прошептала Рейн, близко наклонившись к Фостеру, так что её волосы приятно коснулись его щеки. Вопреки ожиданиям Фостера, между ними не возникла неловкость, даже наоборот. Кажется, они оба чувствовали себя свободнее в обществе друг друга и Фостеру это почему-то нравилось.

– Не по телефону, – ответил он.

– А если не докладывать об этом, сэр? Думаю, будет трудно объяснить командованию, что именно произошло. Возникнет много вопросов. Да и ни к чему – я в порядке, ни следа не осталось.

Фостеру её предложение не понравилось.

Грузовик подпрыгнул на неровной дороге, Моралес согнулась пополам.

– Аккуратнее можно? Я сейчас блевану…

– Не вздумай, – возмутился Джонсон и отодвинулся от неё подальше.

В кузове их было семеро – киборги, Соловей, Рейн, лейтенант Купер и сам Фостер. Нейтан Эймс остался в баре в компании девушек и, как подозревал Фостер, вернётся на базу только утром. Пайн дремал, запрокинув голову, иногда всхрапывал. Купер жевал арахис в шоколаде. Соловей беспокойно ёрзал.

– Моралес, – вздохнул Фостер, когда киборг снова зажала себе рот железными пальцами, – я тебя всего на полчаса оставил, а ты умудрилась надраться до скотского состояния. Как тебе это удалось?

– Всё в порядке, сэр, – вступился за Селесту не менее пьяный Роман Соловей. – Мы пили настоящую русскую водку. От неё не пьянеют, а отдыхают душой.

– И откуда в Египте настоящая русская водка? – скептически поинтересовалась Рейн. – Ромка, умоляю, скажи, что не ходил в народ искать сознательных пролетариев среди египетских работяг.

– Он занимался кое-чем поинтереснее, – ухмыльнулся Купер. – Фостер, я этих двоих в туалете застал. Зрелище не для слабонервных. Надо было на видео заснять, порно с киборгами сейчас в тренде.

Рейн закрыла лицо руками. Роман вызывающе поднял подбородок, Моралес согнулась от приступа тошноты. Фостер шумно выдохнул. Идиоты!

– Молодцы, бойцы, нагулялись на год вперед. Теперь я вам устрою весёлую жизнь. Из нарядов у меня не вылезете.

– Не злитесь, лейтенант, не надо, – Моралес громко икнула, так что сидевшие рядом с ней подпрыгнули. – Вы думаете, если я некрасивая, то не имею права на простые человеческие радости? Ну и что, что у меня протезы! Сердце-то не железное. И вообще, это сейчас моя рожа кирпича просит, а раньше, знаете, какая я была? Така-а-а-ая красивая. Меня называли «bella» и «linda», понятно? Звали танцевать…

– Зачем ты в армию пошла, зайка? – вздохнул Роман. – Осталась бы дома, были бы у тебя ручки на месте и личико целое. Не, ты не подумай чего, ты мне нравишься какая есть. Внешность — это всё глупости. Главное, в человеке – характер. Я всегда хотел женщину, которая в горящего коня войдет и избу на скаку остановит… Но армия – такая грязь, зачем туда лезть?Это меня заставили, а ты?..

Моралес замотала головой.

– Думаешь я хотела? Не-е… Никогда! Я была простая девчонка, жила в деревне в Мексике, недалеко от границы со Штатами. В ма-а-алюсенькой такой деревеньке, меньше, чем гасиенда упыря из картеля. Все наши на его плантациях работали. Собирали… эту… как её…

– Коноплю?

– Коку! И я работала там, с десяти лет. Маму свою не помню, я совсем мелкая была, когда её не стало. Я в семье – средняя из пяти детей. Старшую сестру Аманду я почти не знала. Она замуж вышла за доктора и в город уехала ещё до моего рождения. Её первенец, Игнасио, мой ровесник. Когда мамы не стало, я просила Аманду близнецов, младших наших, забрать, да только не вышло. Дом Аманды сгорел, никого в живых не осталось… Говорят, ублюдки из картеля постарались.

Был еще Хуан, старший мой брат. Хороший парень. На картель работать отказывался, потому и перебивался вместе с нами с хлеба на воду. В наших краях все знали, хочешь зарабатывать – иди к людям дона... Хуан сильный был, соглашался на любой тяжелый труд, и руками работать умел. А отец был просто сволочь! Все деньги пропивал под чистую. Да и не было у него этих денег почти, работник из него никакой. Я всё, что зарабатывала, всегда прятала. А он находил и спускал на выпивку! В доме вечно жрать нечего, засохшая лепешка за счастье, мы все в обносках, малыши босиком бегают, а у него все мысли о бутылке.

– Ты от него сбежала, да? – спросил Роман сочувственно.

– Нет, слушай. Этот идиот денег картелю задолжал. И хоть бы на что нужное их потратил – близнецы в тот год умерли от болезни, потому что мы не смогли оплатить им лечение. Так нет же, ничем не помог! Зато после каждый день являлся пьяный, кричал что у него горе. Asqueroso!

Отдать долг картелю он, конечно, не смог. Они его собирались убить. А этот урод взял и предложил меня отдать в уплату долга. Родную дочь продал, понимаешь? Мне было семнадцать. Тощая, одни глаза. Даже худее тебя, – Моралес мотнула головой в сторону Рейн. – Но красивая, парни мне проходу не давали. От этой красоты всегда были одни неприятности, всякие сволочи ко мне лезли. Не знаю, что со мной было бы, если бы не Хуан. Он меня защищал, не давал в обиду ни отцу, никому другому. Хуан всегда с собой револьвер таскал, дедушкин, наградной. Последняя вещь памятная, которую отец пропить не успел. И к нам лезть боялись. Я тогда дурочка была, мечтала замуж выйти. Найти парня такого, как Хуан, надежного и доброго. Представляла, как буду жить в своём уютном чистом домике, готовить мужу фахитос, детей растить.... И закончились глупые мечты, когда мой папашка притащился домой с этими двумя мордо… вардо… варотами… ик. Говорит мне, пойдешь с ними, hija!

И я понимаю – всё, конец! Стою и думаю, как вернее и быстрее себя прикончить прежде, чем они меня схватят. Спас меня снова Хуан. Крикнул: «Беги, сестра» и выстрелил в этого амбала лысого, прямо в башку. Я тогда и подумать не успела, но потом, уже годы спустя, поняла – этим выстрелом Хуан снял с меня ответственность за все последствия. Потому что с того момента, как он направил ствол на парня из картеля, вся наша семья была приговорена. Чтобы я ни сделала, даже если бы согласилась идти с ними – уже не важно, меня и всех остальных ждала смерть. Так что оставалось только бежать. И я побежала, как не бегала никогда. Огородами. Босиком. Обернулась на выстрел, увидела, как Хауан падает, а потом – отец. Гад, подстреливший их, за мной погнался. А я бегу и вижу – дальше место открытое. Подстрелит меня, сволочь, как птичку. И спрятаться негде.

– Как же ты спаслась от него?– Роман сидел неподвижно и ловил каждое слово Селесты.

Её рассказ произвёл на парня сильное впечатление, как, впрочем, и на всех здесь. Даже Купер жевать перестал.

– Там была выгребная яма, полная дерьма до самых краев. Я в неё нырнула. С головой. В дерьмо. Так и спаслась. Для меня лучше было дерьмом захлебнуться, чем сдаться им. Не захлебнулась, уберегла Святая Дева. – Селеста сотворила железной рукой крестное знамение и воздела глаза вверх. – Я в этой яме до темноты просидела, боялась вылезти. Думала, если кто из деревенских меня увидит – сдадут картелю, как пить дать. Выбралась уже ночью.

Ушла в лес, ходила там несколько дней. Брела наугад, надеялась выйти к дороге и добраться до города. Только вышла я прямо к военным, которые в засаде караулили картель. Солдаты Северного Блока. Они меня схватили, думали - шпионка. Притащили в лагерь. Допросить не успели толком. Так, рожу слегка помяли, не больше. Бойцы картеля напали на лагерь, началась перестрелка. Кто-то бросил ручную гранату. Этим взрывом мне руку и оторвало.

– Подожди, Моралес, ты что-то путаешь, – нахмурился Джонсон. – А как же тебе поставили боевые протезы, если ты не была на службе? И к тому же, не гражданка Штатов или союзного государства, несовершеннолетняя. Такого просто быть не может.

Моралес хрипло рассмеялась.

– А вот может! Всему виной жадность и тупость. В госпиталь, куда меня вместе с другими ранеными забрали пришёл человек от сайберов. Зелёный-зелёный, как наш Карл. Глазки жадные. По-испански говорил с акцентом. Двух контрактов ему для двойного коэффициента к зарплате не хватало, все уши об этом медсестре прожужжал. Обещал ей вознаграждение от «СайберХарт» и добавить сверху от себя.

Ваша покалеченная, говорит, как раз под наш новый образец подходит. Две руки, вот какие замечательные. Нужно срочно идентифицировать, получить согласие и вперед – на операцию. Только одну кисть потеряла, говорите? И что? Вторая рука вся обожженная, зачем ей? Будет новая, красивая. Опознать не получается? Ну и что, что лицо всё опухло и face ID не распознает, давайте по радужке. Глаза распухли и не открываются? И пальцев целых нет для отпечатка? А голос? Гортань обожжена? Ай, какая неприятность! Нет, ждать пока придет в себя и говорить сможет некогда. Из выживших солдат больше никто по параметрам не подходит. Не отказываться же от выручки… то есть, от спасения нашего солдата из-за такой глупости?

В какой одежде, говорите, её привезли? Погоны, нашивки рассмотреть успели? Срезали ещё в приемной и выбросили? Это вы зря. И жетона нет, как же так! Что значит, она может быть не из наших?! Сюда только наших раненых привезли, картель своих утащил. Вот, здесь написано – в отряде было три женщины. Одна опознана, двое числятся пропавшими. Сержант, сорок лет, мать двоих детей и рядовая, двадцать лет. А наша неизвестная, говорите, моложе тридцати и не рожала? Значит, точно она - рядовая Селеста Моралес. Моралес! Просыпайся, скажи привет и помаши ручкой в камеру. Что, не можешь помахать? Ну, ты не расстраивайся. Сейчас мы тебе новые ручки приделаем, ты только кивни и скажи, что согласна. Понимаешь? Повтори: «Да». Ага, вот так, молодец. У тебя будет две новых руки, а у меня — два недостающих контракта! Отлично поработали, спи дальше.

В фургоне воцарилось молчание. Все переглядывались, не зная, что сказать.

– Так ты, получается, не Селеста? – спросил Роман недоуменно.

Моралес кивнула.

– Меня зовут Тереза Мария Рохос. Селестой я стала семь лет назад. Эти олухи из «СайберХарт» осознали ошибку слишком поздно. Огромные деньги уже потрачены на протезы сделанные специально под меня, госбюджет оплатил мне дорогостоящие операции и последующий курс реабилитации. Не знаю, что стало с придурком-представителем, может уволили, только ситуацию было уже не исправить. Видимо, юристы сайберовские решили, что, если признать ошибку, ущерб будет больше. Я боялась очень, что меня назад отправят, говорила, мол, не помню ничего. Дурочкой прикидывалась.

Они и ухватились за эту историю. Сказали, что при установке чипа у меня повредилась память и отправили в учебку. Там же мне сделали новое айди с биометрией, а старое айди Моралес быстро отовсюду удалили. Всех предупредили, чтоб не удивлялись, что я рядового от командира не отличаю и ничего про себя не помню. Мол, шибко покалеченная. А я тогда даже по-английски почти не говорила. Читать не умела. Всему научили меня инструктора, молодцы.

Тех, кто знал настоящую Моралес, в живых осталось немного и я с ними не встречалась никогда. Из родственников – только тётка у неё была, сайберы ей солидно приплачивали, чтобы про племяшку свою не вспоминала. А через пару лет тётка тихо скончалась во сне, вроде как по естественным причинам. Саму Моралес, наверняка, взрывом так раскидало, что ни собрать, ни опознать. И сайберы хорошо все хвосты подчистили. Мне угрожали тоже, убеждали, что у меня с башкой нелады, и, если я вдруг начну считать себя кем-то другим, меня быстро упекут в психушку, снимут протезы, пустят на органы.

Моралес хрипло рассмеялась.

– Это я тогда глупая была, всему верила. А теперь понимаю – это они меня бояться должны, а не наоборот. Я давно не маленькая беззащитная девочка и никогда уже ею не буду, слава святому Себастьяну! Ну и пусть больше никто не назовет меня «linda», зато любой, кто полезет ко мне, огребет вот этими ручками, – Моралес сжала железные кулаки. – Ну, чего скисли? Всё в ажуре! Моя история ещё не самая грустная, мы тут все хлебнули дерьма, только не все в прямом смысле.

Она рассмеялась хрипло, Джонсон фыркнул.

– Джонсон вот может вам рассказать, как его чуть в сортире не утопили. Он ведь в казарму прямиком с нар, правда, Джей Джей?

– Все и так знают, Моралес, – скривился Джонсон. – Говорил же, что не люблю болтать о прошлом. Хуже тюремных воспоминаний – только детские.

– Почему? – не понял Роман. – Как детство может быть хуже тюрьмы?

– А вот так. В тюрьме кормят три раза каждый день. Есть кровать, собственная, с которой тебя никто не сгонит и которую никто не заблюёт. В тюрьме меня впервые по имени стали звать.

– А как звали раньше?

– Малой, шкет, ублюдок, мелкий засранец. Я родился в чёрном квартале, в гетто. Никакой бумажки о рождении никто не завёл, всем было насрать – родился и родился, хрен с ним. И имени мне никакого не дали. Я не знаю не только, кто мой отец, но и даже кто мать. В нашей квартире жила такая куча женщин разного возраста и толпа детей, я сам не знаю, кто кому какой родственник. Меня никто никогда не называл сыном. Взрослые почти всё время или пьяные, или обдолбанные. Старшие дети всегда присматривали за младшими, а они появлялись каждый год. Всё моё детство прошло под плач голодных младенцев и матерную ругань. И в школу я не ходил никогда. Воровать стал с малых лет. В банду хотел попасть, но не взяли – не прошел посвящение. С подросткового возраста с зон не вылезал. Первый документ мне копы выправили, когда загребли в ломбарде с краденой мобилой. Назвали Джон Доу – это такое имя у копов для всех неопознанных.

Совершеннолетие встретил за решеткой. Там же получил образование, если можно так сказать. Читать-писать научили, считать больше, чем до сотни. Мне хватает. Потом явился армейский рекрутёр. Рассказал, что срок свой можно не на нарах досиживать, а в контрактной армии отбыть. Да, мол, пошлют в горячие точки, риск есть. Так ведь и тут могут на перо поставить. А так хоть мир посмотришь, небо увидишь, не в клеточку. Согласился.

Мне года четыре оставалось досиживать, но я тогда уже понимал – выйду и сразу снова сяду. И никогда ничего кроме своей сраной дыры на окраине Мичигана не увижу. Армия для меня – шанс. Рекрутёр и записал меня Джоном Джонсоном.

Дальше штрафной батальон, Нигерия. Там мне ноги и оторвало – на мину встал, идиот. И вот, теперь я с вами. Не самый хреновый исход при таком старте. Если доживу до гражданки и получу нормальные протезы, стану уважаемым человеком, ветераном. Буду жить в белом районе, где не боятся открывать двери, ездить на своей тачке, ходить в кино и рестораны. Да и в наших доблестных войсках житьё не самое худшее. За этот пропуск в жизнь мне пришлось заплатить собственным мясом, но я не жалуюсь. Лучше так, чем марафон по тюрьмам штата Мичиган длинною в жизнь.

Роман покачал головой, пробормотал что-то про «ужасы капитализма». Моралес легонько ткнула локтем в бок спящего Пайна, от чего тот едва не упал.

– А ты, Лео, почему здесь? Я всё никак не пойму, зачем золотому мальчику, вроде тебя, было соваться в войска.

– И не поймёшь, – отмахнулся Пайн и первым поднялся, когда фургон затормозил у КПП. – Завязывайте ныть. Приехали.