Прожорливое терпение

Глава 20

— Так! От меня не отходите, дышите ровно, ничего не трогаете и никого не задираете! Мы сюда на два-три дня, так что ведите себя максимально прилично! В городке Усаноо нет проблем и уж точно нет никаких демонов с библиотекарями и авантюристами! Да что там говорить, тут даже отделения Гильдии нет.

— Одай-сан, вы нас прямо как каких-то детей предупреждаете, — обидчиво скуксился я, глядя как перед нами вырастает очередной исекайный городок, но на этот раз, для разнообразия, прилепившийся к большой полноводной реке, неторопливо несущей свои воды, — Даже Саяка в Таназакуре ничего не сломала, не украла, не убила и не поломала…

— Эй! Я не такая! — возмутилась девушка, неловко мнущаяся в зале джипопагоды. Ей опять предстояло втиснуться в мини-форму горничной, что определенно мудрицу не радовало. Неправильная она какая-то. Вроде бы тут все должны тащиться от косплея и заголения частей тела, а вот товарищ Такамацури этого старается избегать, где только возможно, кроме постели. Кстати, о последней… давно что-то мы не занимались приличным развратом. В Читозе же дети и старики, да и в последнем пункте назначения как-то было не до этого. Нужно исправить.

— А кто вы в этом городе? — ехидно спросил я икнувшего деда. Вопрос оказался жутко актуальным для Кинтаро, который всё-таки переписал так понравившуюся мне книгу, от чего был многократно и героически похвален. Теперь внук навис над лысой макушкой своего скрытного и жутко многостаночного предка, капая ему на психику и требуя рассказать «всё, что он еще не знает».

Старик бодро отбрехивался, давил своим авторитетом на молодежь, обещал вскоре удовлетворить кинтарово любопытство, а затем всё-таки уболтал простодушного парня дать обещание. Хороший парень, этот Кинтаро, только молодой очень. Неопытный. Не знает, насколько сложна жизнь у взрослых, какие коленца она может выписывать и к каким компромиссам привести. Но кое-что я заметил…

— Учите меня искусству произносить речи, и я не буду подсказывать Кинтаро разные интересные вопросы, которые вам не понравятся, — уголком рта пробурчал я в насторожившееся стариковское ухо.

— Шантажируешь своего оябуна, засранец? — не менее тихо пробурчал дед мне.

— Что вы, Тсучиноко-сама, — сделал я красивые и честные глаза, — Ваш подчиненный просто горит желанием узнать больше о таком выдающемся боссе как вы! Разве можно ставить такое в вину? Я-то вам уже раскрыл душу!

— Сто тысяч канис, — буркнул жадюга, руля своей джипопагодой по окраине города. В центр он явно не планировал заезжать.

— Пятьдесят…, и я не буду подсказывать Саяке, чтобы она подсказала Кинтаро.

— Говнюк…, по рукам!

Хе-хе-хе! Нет, я бы заплатил и сотню, благо, что после пьянки в Таназакуре у меня еще полтора миллиона было, но немного подействовать на нервы слишком уж хитровывернутому деду было в удовольствие. Благо что он превратил нам и так тяжелое похмелье в адские пытки!

Вот и ладушки. Искусство произносить речи, тосты и обращения никак не может быть лишним, с таким неслабым запасом очков уровней. Правда, прокачивать его будет той еще задачей, но иметь возможность присесть на уши народу и электорату так, как это сделал Тсучиноко в Таназакуре? Да это, блин, бесценно!

Читозе не спеша трюхала, подъезжая к комплексу строений, которые можно было назвать как караван-сараем, так и комплексом складов или миниатюрной фабрикой. Представляло из себя это слегка стоящее наособицу от города образование нечто в виде огороженного стеной форта с очень широкими и давным-давно распахнутыми настежь воротами. Из труб на крышах валил густой черный дым, а из подворья доносились крики и лязг железа. Натренированным ухом, высунутым в окно, я определил, что мы приближаемся не к логову бойцов кунг-фу, поселившихся в прачечной, а вполне себе к рабочему комбинату, где работяги на работяжном языке трудятся над непокорным металлом. Там ковали точно не хип-хоп.

Впрочем, при виде заезжающей на территорию пагоды, все многочисленные суетящиеся внутри строений и снаружи люди, гномы, эльфы и прочие прекрасные разумные тут же бросили своё занятие для того… ну правильно, именно для того, чтобы нацепить на свои чумазые лица восторженные улыбки. И начать орать хриплыми голосами радостные слова по поводу приезда некоего Тсучиноко. Вместо чепчиков в воздух летели пропитанные потом налобные повязки-веревки, покрытые машинным маслом, гарью и прочим трудовым налетом мужики орали, ничуть тем самым не отличаясь от водоплавающих якудза.

Я вздохнул, открывая переписанную Кинтаро книгу, и слыша два синхронных вздоха женщин и детей, пристраивающихся у меня за плечами. Впрочем, на этот раз молодому человеку не удалось погрузиться в утешающую мудрость книги, так как от больших ворот самого здоровенного производственного здания раздался радостный густой рёв:

— Папа приехал!!

Нам тоже пришлось оторваться от книги, чтобы полюбоваться на впавшего в шок подростка. Выглядеть Кинтаро Тсучиноко сразу стал плохо — посерел, пальчики задёргались, волосы на голове слегка зашевелились, глазки остекленели. А нам ему и выпить даже нечего дать.

— Я узнал, что у меня есть огромная семья…, - бессердечно прогудел я через забрало, вращая кабуто по сторонам. Разумеется, в исключительно воспитательных целях.

Дед Одай, вновь нацепивший на лицо маску непоколебимой суровости, бросил на меня укоризненный взгляд. Времени у него оставалось только на это, так как его ревущая от радости копия, лишь лет на сорок моложе, да килограмм на 60 тяжелее, уже почтительно и быстро выволакивала старика наружу, тряся своей кустистой бородищей с подпалинами. И… она была не одна. Еще два почти таких же низких и квадратных гибрида Тсучиноко с гномом скакали от другой пристройки, тряся руками, головами и бородами.

Наобнимавшись с сыновьями, дед вновь закатил речугу о том, что он тут проездом и что ему нужно дальше, причем намного, поэтому если мастера «Пристанища машин» проведут ему полный техосмотр вне очереди, то он будет жутко благодарен. Старика тут же начали уверять, что за мастерами не заржавеет и вообще, как только таинственный мужик с таинственной полуголой теткой покинут транспорт, так сразу всё и начнётся. Правда, вновь оторвавшиеся от папани плоды его греха с какой-то могучей гномкой, тут же вновь залезли в Читозе, выволакивая из нее коматозного Кинтаро — племяннику они радовались так громко, что у меня гудело под шлемом.

Само «Пристанище Машин» оказалось давней механической мастерской, где бородатые гномоподобные мужики управляли другими мужиками, чиня всё, от парохода до чайника, в чем и добились очень неслабых высот.

Спустя пару часов, после торжественного малого питейного события, призванного отчасти скрасить трудовому народу ожидание перед большим, Одай Тсучиноко отозвал нас с Саякой с этого праздника жизни, чтобы сказать… нууу, что мы тут немного лишние, так как роль свою уже сыграли.

— Вы можете денька три провести в Усаноо так, чтобы город остался стоять? — с плохо скрытой надеждой осведомился оябун, глядя как три его квадратных бородатых сына достают держащегося на честном слове и силе воле внука. Механики были откровенно дружелюбно настроены и искренне рады, но это не изменяло грустного факта, что каждый из них был центнером жилистой бородатости, неожиданно появившейся в жизни пятнадцатилетнего паренька. А мало кто будет рад внезапным трем центнерам бородатости, облепляющим тебя со всех сторон!

— Вот хватит нас того-этого! — недовольно заметил я, под кивки одетой под секси-горничную Саяки, — Мы сейчас пойдем себе спокойно в гостиный двор, возьмем много еды и пива, а ты за нами через три дня пришлешь.

— И что, прямо будете сидеть и пить три дня? — недоверчиво прищурил глаз Одай.

— Лежать и пить!

Саяка зарумянилась, а я счастливо и металлически хрюкнул в шлем. Старик завистливо повёл носом, отворачиваясь и отправляясь на спасение внука. Ну а мы отправились в Усаноо! Ура! Наконец-то выходные!

Маленький и уютный городишко Усаноо был как будто бы создан для того, чтобы в нем спокойно отдыхалось. Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, он пах цветами, провинцией и покоем. Одно из тех мест, где по неделе обсуждают захромавшую корову. Мы неторопливо пёрлись в центр этого маленького деревенского рая, а мое лицо под маской и шлемом неудержимо расплывалось в блаженную лыбу. Тишина, покой, еле шевелящиеся граждане, лениво волокущиеся по своим делам — сразу видно, что тут происходит только нифига. Сейчас мы забуримся в Саякой в гостиный двор, закажем по три раза всё меню, а потом предадимся обжорству и разврату, не беспокоясь за то, что кто-нибудь выпрыгнет из-за угла, чтобы нас чем-нибудь озадачить…

— Ыыыы! — малоинформативно, но внезапно сказал гражданин, пугающий Саяку до визга своим выпадением из-за угла. Выпав до конца, он съежился калачиком в пыли, а затем тут же захрапел.

— Алкоголь тут точно продают! — оптимистично поставил я диагноз.

Продавали, но не в гостинице, маленьком двухэтажном строении, оборудованном верандой и бабулькой, пьющей чай на этой самой веранде. Оценив нас взглядом сплетницы 200-го уровня, бабуленька бодро потыкала коротким толстым пальчиком с заведение через дорогу от своего дома призрения, объяснив, что жратву и выпивку нужно добывать там. Но и потреблять тоже, нечего мол ей крошки тащить на постели. Посмотрев в её блеклые голубенькие глазки, где давным-давно уже угасла память о временах, когда она нагая со случайным спутником на ночь вкушала холодные куриные крылья под младое виноградное вино, мы решили не спорить. Ночевать на улице не было ни малейшего желания, а шансы, что в этом селе найдутся другие гостиницы, были близки к нулю. Под крышу к гостеприимным сыновьям Тсучиноко мы не хотели категорически!

Зайдя внутрь питейного заведения, я остановился в недоумении. Показалось, что каким-то образом вернулся в свой мир! Нет, даже еще хуже, показалось, что в этот мир попало очень много моих бывших земляков из страны, которую умом не понять! С оторопью засунув бронированный палец в кабуто, я помассировал себе глаза, второй рукой удерживая рвущуюся вперед Саяку.

А нет, всё нормально, это обычные исекайные граждане, только не умильно-расслабленного вида с сонными добродушными глазами, и ртом, все норовящим сложиться в улыбке, а дико хмурые, злые и… какие-то невыспавшиеся.

Просто праздник недосыпа какой-то. Люди определенно надирался в надежде заснуть, многие клевали носами, но продолжали злобно цедить свои напитки.

Народ сидел молча, озлобленно сверля взглядами пустое место перед собой. Разговоров почти не было слышно. За стойкой стояла дородная мощная тетка с тем же большим недосыпом на лице, ожесточенно протирая тряпкой широкогорлый кувшин. Две хмурые девушки с шикарными бюстами и собачьими ушами сосредоточенно разносили алкоголь. Их пушистые хвосты волоклись за ладными попками, подметая пыль с пола. С кухни выглянул мальчик лет 12-ти. Мрачные глаза ребенка на осунувшемся лице прошлись по залу, после чего он тяжело вздохнул, прильнув лбом к косяку.

Что у них тут за глобальное горе такое? Любимый сельский пивовар, что ли, умер?

Девушка с собачьими ушами подошла к занятому мной и бывшей ведьмой столику, уставившись куда-то в пустоту. Подавальщицу немного покачивало, из-за чего я, под шипение Саяки, слегка залип на её колыхающийся за тонкой белой материей бюст.

— Добро пожаловать в таверну «Тануки и сладости» …, - заученно, но замогильным тоном пробормотала девица, — Что будут кушать и пить уважаемые гости?

— Еду и пиво! — звонко выкрикнула Саяка, победно задирая руки вверх. Я не возражал, в отличие от большинства сомнамбул вокруг, одаривших пространство еще более злыми взглядами. Навестись на источник звонкого звука у них сил явно не было.

— Много еды и пива. Всякой, — уточнил я металлическим басом, а затем спохватился, снимая намордник из-под шлема, чтобы продолжить нормальным голосом, — Мяса, пожалуйста. Вареного, копченого, жареного. Пива холодного. Овощей, сыр…

А вот договорить мне не дали. Видимо, голос с металлическим эхом сработал как катализатор для местных зомби, сигнализируя им, что в таверне появилось нечто необычное.

— Вы! — к нашему столику сорвался один из близко сидевших мужиков. Дородный, опрятно одетый, с натруженными руками и окладистой бородой, он тоже щеголял тенями под глазами и тремором пальцев, — Вы… вы из Гильдии Авантюристов?

— Да! — тут отгавкнулась от мужика Саяка, вцепившаяся в подавальщицу для уточнения моего расплывчатого заказа.

— Как хорошо, что вы приехали! — с этими словами мужик пустил слезу!

И ладно бы он один! Через пару мгновений мы оказались окружены галдящими и рыдающими от облегчения людьми, гномами, сисястыми девушками с собачьими ушами и прочьей… прелестью!

— Спасители!

— Избавители!

— Наконец-то!

— Я знал, что Гильдия нас не бросит!

— Мы дождались!!

Вот и мы ощутили то, что обычно достается Тсучиноко Одаю. Всюду сверкающие глаза, улыбки, дружелюбные жесты, и даже несколько грудей трясутся и подпрыгивают вместе со своими хозяйками. Такамацури, наблюдающая всё это действо с слегка расширенными под маской горничной глазами, неожиданно насупилась — девушка поняла, что пиво и еда задерживаются по неустановленным, но не имеющим значения причинам. Нужно вмешаться, она может и свою «драку» сколдовать.

— ТАК! СТОП! Тпруу! — заорал я, — Поправка — мы зарегистрированные авантюристы, но здесь только проездом! Если вы кого-то и вызывали, то не нас!

Вселенский облом и «как же так» воцарились на лицах присутствующих.

— Но… — убито протянул подскочивший к нам первым мужик.

— Еды! Пива! — злобно крикнул я, — А потом вы будете говорить, что у вас случилось! Затем вы станете уговаривать нас принять заказ, который отрядили в Гильдию, мы узнаем, что он сложный и за него мало платят, поэтому скажем «нет»! Вы начнете нас упрашивать, чем испортите двум невинным людям весь вечер, в результате чего вы озлобитесь, и мы озлобимся! В мире станет больше зла! Я не хочу, чтобы вы встали на эту скользкую дорожку!

— «Внимание! Ремесло „Оратор“ получает уровень! Текущий уровень 2»

— «Внимание! Ремесло „Оратор“ получает уровень! Текущий уровень 3»

Сработало. Человек страдающий от лишения привычных удобств типа воды, света, интернета, секса или хотя бы кровати, обычно недоволен сверх меры и жаждет возврата земных благ любым доступным путем. Мне это, как бывшему электрику, более чем известно. Как-то раз бабуля, у которой сгнила и посыпалась вся проводка, так не поверила моей рекомендации сменить её всю, что дошла в своих жалобах аж до мэра города, перепортив кровь нескольким десяткам людей и электриков. Знакомый врач рассказывал на совместных пьянках, что нечто подобное наблюдается и у людей, которые внезапно получают известия, что им больше нельзя сладкое, жирное, мучное или еще какую-нибудь вкусную хренотень. Мол, как жеж так, раньше всё нормально было?

Было. Но прошло. Смирись или сдохни!

Вот тут был именно тот вариант. Пока мы насыщались и заливались пивом, подошедший первым мужик изливал свои горести на наши ни в чем не повинные головы. Точнее мою, Саяке было плевать на внешние раздражители, она радостно отхлебывала пиво, а затем погружала моську в мясные закуски.

История, которую нам поведал мужик с забавным именем Татакака, оказалась простой, но странной и довольно-таки грустной.

Началась она проще некуда — в Усаноо пришла маленькая худенькая девушка с кошачьими ушками, не говорящая на местном языке. Добросердечная Зара-сан, держательница таверны, что сейчас остервенело полирует кувшин, приняла и обогрела бедняжку — накормив, помыв и дав выспаться. Бесплатно, потому как кроха лишь сидела кушала, хлопая глазками, но никаких денег не доставала. И не пыталась. Тогда Зара-сан решила, что ребенок болен, возможно, получив удар по голове, потому его и нужно везти в другой город, дабы врачи обследовали бедняжку. Но на этом самом месте всё покатилось к чертовой матери.

Как только таверна к вечеру оказалась заполненной, ребенок извлек из своего инвентаря какой-то музыкальный инструмент, затем ударил по струнам и… запел.

— Это было отвратительно, Таинственный страж-сама! — зарыдал заново Татакака, закрывая лицо руками, — Она визжала, хрипела, выла так омерзительно, что мы все решили, что это колдунья, призывающая демонов! Но нет, она была бардом! С трудом дождавшись конца песни, мы жестами попросили её больше так не делать!

«Ну да», тут же печально вздохнул я про себя, вспоминая, что мы с Саякой на этот континент были переброшены не одни, а вместе с девочкой-бардом, страдающей терминальной стадией тугоухости. Оная особа, будучи существом, необычайно ранимым по отношению к критике своего перфоманса, тут же убежала от нас куда глядят глаза… совершенно не имея никаких возможностей общаться с местными.

И вот, где мы её обнаружили. Как тесен мир!

История набирала печальные обороты. Скрывшись в ночи с криками, полными злобы и ярости, Мимика Фуому покинула гостеприимных жителей Усаноо точно также, как несколько раз уже покидала меня. Но, в отличие от Героя, обладающего двумя ногами, городу уйти было невозможно, поэтому вскоре она вернулась. И снова начала петь.

Сначала её просили. Потом умоляли. Потом за ней начали гоняться. Без всякого толку — девочка-кошка была чрезвычайно ловкой и быстрой, свободно ускользая от праведной мести горожан, забывших про покой и сон. А потом она прокрадывалась в городишко снова и снова, на поиски еды и, конечно же, для реализации своих песенных потребностей. Мерзкие вопли, полные хаоса и диссонанса, почти поставили Усаноо на край безумия. Горожане сплотились перед лицом неминуемой беды, собрали в кулак свое мужество, а затем — нанесли ответный удар. На якобы забытом подносе возле булочной вкусно пахли пять свежих булок, начиненных снотворным.

Мимику Фуому поймали, связали, запихали в рот кляп, а затем…

— Мы просто хотели посадить её в лодку и сплавить вниз по реке! — рыдал мужчина, лупя кулаком по столу, — Там, всего в двух днях плаванья, большой город Цурим! Наверняка бы там нашелся хоть один человек, умеющий говорить на её языке! Ей бы помогли! Её бы вылечили!

«Да фига с два», — дипломатично подумал я, глядя на натурально рыдающих тружеников, особенно на намокшую белую ткань блузок у подавальщиц, — «Скорее всего, эта наглухо отбитая кошкодевочка сцыт в трусы от счастья, что здесь никто не критикует её вопли на понятном ей языке».

— Но тут…, - все продолжал Татакака, — …нам помешали! Из леса выскочила огромная страшная белая девушка, которая побила всех мужчин и освободив эту… эту…

А затем обе персоны скрылись в лесу, оживленно переговариваясь между собой. И вот тогда для жителей Усаноо воцарился ад!

Они обитали где-то в лесу. Каждую ночь маленькая ужасная тень скользила по улицам Усаноо, распевая свои песни. Если же Зара-сан не оставляла на пороге таверны мешок с припасами, достаточный для двоих девиц, то Мимика начинала орать во всё горло, от чего плохо себя чувствовали не только люди, но и животные. Но если мешок был, то он таинственным образом исчезал, а песни…

…а они оставались.

И вновь в таверне стало мокро от слез. Рыдали все! Рыдал Татакака, рыдала Зара, рыдали девушки-подавальщицы с собачьими ушами, крупные слезы выступили даже из глаз Саяки! Впрочем, последнее я решил, похлопав её по спине, дабы выбить застрявший в глотке кусок. Прокашлявшаяся девица улыбнулась мне всеми зубами, а потом вцепилась ими же в роскошную жареную рыбину, слегка намоченную слезами подавальщицы. По-моему, ей было так даже вкуснее.

— Так… — задумчиво промычал я.

С одной стороны, моей вины в бедах Усаноо не было. Это всё Аллеалла, исказившая наш перенос в совершенно другое место. С другой стороны, я неоднократно уже слышал, как поет Мимика, от чего мне окрестных жителей было чисто по-человечески жалко. В общем, утро вечера мудренее!

Задавать рыдающим жителям вопросы о оплате труда даже не стал, просто обнадежив их, что утром схожу посмотреть, что за странная белая девушка теперь защищает певчую кошку. Это был правильный поступок — почуяв слабину (а слушал я внимательно, не перебивая и не ругаясь), жители Усаноо начали скапливаться вокруг меня с нехорошим лихорадочным блеском в глазах. Именно с таким на тебя смотрит человек, к которому ты собираешься прийти в понедельник, дабы починить электричество.

Смотрит в пятницу.

Заговори я о оплате — точно бы плакали бы наши с Саякой планы. А так мы, предупрежденные, а значит, вооруженные, сделаем всё, чтобы эта ночь была бессонной, но счастливой!

Через четыре часа, я, сытый и слегка выпивший, напряженно смотрел вниз под ужасающие и омерзительные вопли, несущиеся, казалось, со всех сторон. Диссонирующие, гадкие, нестерпимо ужасные в своей омерзительности вопли, в которых с трудом можно было угадать рифму и слова, звучали, пульсируя, в голове и других костях тела. Такамацури лежала ничком на кровати, едва ли не засовывая себе в уши подушки. Её пятая точка выписывала в воздухе кренделя, видимо, мысленно фехтуя с невидимой в ночи бардессой, но на меня это сейчас не оказывало ни малейшего воздействия.

Я стоял у окна и смотрел вниз. Лишь накануне прекративший зудеть и чесаться после нанесения татуировок хвост… спал. Точнее — был неподвижен. Как в мавзолее. Я его особо не винил, так как в голове не было ни единой фривольной мысли. Наоборот, она была полна серьезного, твердого и кристально-ясного желания.

Убить Мимику Фуому.

Возможно, медленно…