Простодушны и доверчивы

Глава 10

Ты можешь стать моей женой

Лес бывает густым, бывает дремучим или непролазным — этот был безвылазным.

Каждый дуб в нём — пыталась прикинуть на глазок Лёка — с Водовзводную башню Московского кремля. Плюс-минус. Только втрое ниже. Стволы не отличались стройностью. Они будто перевиты из более тонких деревьев. Грузные утолщения наростов делали их похожими на гротескные лица с бугристыми щеками, наплывающими на глазницы огрузневшими бровями. И короткими мясистыми носами, утопавшими в складках кожи.

Макушки сказочных страшилищ разветвлялись, словно щупальца осьминога. Одни гигантские ветви сходились, расходились и перекрещивались параллельно земле, образуя над головой мощное природный настил в несколько накатов. По которому могли свободно прогуливаться стада мамонтов, не рискуя его проломить и сверзиться на землю. Другие вздымались ввысь. И утопали в широколапой листве размером с человеческую голову. Там зияло больше зазоров и брешей, куда с трудом продирался свет.

По сути, в кронах этих дубов можно жить, годами не спускаясь на землю — вот где пресловутые эльфы могли бы строить целые города

Подлеска просто не существовало: кроме травы и мха под этими колоссами, никто не выживал. Да, и откуда ему взяться, если под дубами стоячими валялись дубы падучие. Или павшие — уж больно напоминали сражённых в битве мифических богатырей. Кто-то же выдумал Святогора, под которым прогибалась и стонала земля — не отсюда ли картинка, навеянная во сне бездельниками духами?

Короче, продраться сквозь нагромождение вдоль и поперёк торчащих исполинов мог лишь кто-то всепролазный: гибкий и тонкий или просто мелкий. В крайнем случае, обладатель супер прыгучести вкупе с гипер ловкостью — на что полковник и рассчитывал.

— Нам куда? — полюбопытствовала Лёка, примеряясь к первой же преграде.

— Туда, — кивком показал дед.

Неохватный дуб лежал поперёк намеченного им маршрута, на четверть вдавленный в землю под собственной тяжестью. Животные с растениями в межмирье не рождались и не умирали — просто были. Так что живописно заросший мхом и грибами ствол существовал только ради декорации. Возможно, у него есть и другая более практичная функция, но о ней знал только хозяин леса.

— А кто здесь рулит? — поинтересовалась Ветка, приземлившись на ноги после неудачной попытки перепрыгнуть через преграду.

Чуть-чуть не долетела — оценила Лёка прикидочный прыжок сестры, накладывая на лук стрелу.

— Убери, — строго повелел полковник. — В чужой дом с оружием не входят.

— Так, чей дом-то? — не любила Ветка, чтобы её игнорировали. — Кто хозяин?

— Сам Больша́к. Батюшка Бор, — сухо бросил дед.

— Леший? — переспросила Ветка, удивлённо покосившись на сестру.

Но Лёка тоже не помнила такого персонажа из наспех прочитанного по мифологии славян.

— Объясни толком, — попросила она.

— Он уже не Леший и даже не Лесной Дедушка, — согласился полковник, что пора ввести их в курс дела.

— Не что-то антропоморфное и чудное из самых старых сказаний? — переспросила Лёка.

— Нет. Он потерял даже самое призрачное сходство с человеком, — с заметной досадой поведал Степан Степаныч, словно речь шла о плохо изученном противнике.

— Сколько же ему лет? — с придыханием прошептала Ветка, невольно озираясь по сторонам.

— Информация о его возрасте рознится. Кто-то считает, что он из самых древних духов. С которых впервые и открылось межмирье. Кто-то утверждает, что он самый древний, и межмирье началось именно с него. Потому и лес такой… некондиционный, — недовольно оглядел преграду полковник. — В прошлый раз его тут не было, — коснулся он ствола кончиком весьма грубого с виду ножа.

Обычного, а не сказочного — просто допотопного. Под стать всему остальному, что досталось полковнику от славных предков. Длинная рубаха до колен из того же толстого грубого льна, что и Веткина. А вот штаны, как и сплетённый из ремешков нагрудник, кожаные. Из такого же ремешка налобная повязка. Поршни точь-в-точь, как у старшей внучки — младшая уже успела обзавестись более современной обувкой: красными остроносыми сапожками с вышивкой.

Если Нешто и обувь спёр у Аиста Баки, тому лучше избегать встреч с этой парочкой жуликов. Да, его штаны Ветке не понравились, но женщины так переменчивы.

Внешность Степана Степаныча тоже претерпела метаморфозы. Во-первых, его голова с традиционным седым ёжиком обросла такими же седыми патлами до плеч. Лицо он всегда брил, а тут зарос, как дикобраз: бородища по грудь. Глаза не изумрудные — как у супруги и внучек — натурально золотые. Смотрелось жутковато.

— Может, нас не хотят впускать? — предположила Лёка.

— Может, его рубануть? — предложила Ветка, поигрывая кнутовищем.

— Я те рубану, — ласково процедил дед, прищур которого не обещал за самоуправство лёгкой жизни.

— Так её растыку, — прощебетали над головой. — Чтоб не грозилась тут. А то выискалась: рубануть ей! — передразнили безмозглого приставника, которому и самому неплохо бы отведать кнута.

— Погорячилась, — попыталась дипломатично отвертеться Ветка, шаря глазами по кроне ближайшего дуба. — Каюсь и нижайше прошу прощения.

— Хозяин примет ли? — вежливо осведомился полковник, найдя глазами какую-то точку в непроглядной листве.

— А хозяйка тебе, красавчик, не сгодится? — игриво подначили его под кокетливые смешки другой жеманницы.

— Своя имеется, — степенно молвил могучий воин.

От деда реально веяло такой необоримой силищей, какая внучкам и не снилась — даже с их смертельными игрушками. Его поступь была столь тяжела, что при ходьбе он опирался на длинный почерневший от времени посох.

В случае опасности тот превращался в огромную огненную рогатину с длинным наконечником, способным и колоть, и рубить. Иногда посох укорачивался, оборачиваясь боевой сулицей. Её можно было метать с расстояния, но она неизменно возвращалась в хозяйскую руку

Посох-перевертень — или, как его ещё называли, посох-оборотень — мог убить почти любого обитателя промежмировья с первого удара. Кроме совсем уж древних: с теми приходилось попотеть. А вот насчёт наидревшейших духов вроде Батюшки Бора полковник ничего пока выведать не смог.

На заявление деда о том, что он женат, Лесавки — а кто же ещё — разразились переливчатым занозистым хихиканьем. На всю округу. Лёка, наконец, разглядела одну среди ветвей. Как всегда голую — мысленно попрекнула она лесных обольстительниц, не сразу сообразив, что брюзжит, как старуха.

— Вот-вот! — поддакнула из банки на поясе объявившаяся Шанель.

— А ты, жаба, засохни! — повелительно проверещала моментально взбесившаяся Лесавка. — Дура мокрожопая!

— Каракатица бородавчатая! — помогла ей подружка, свесившись с ветки и корча рожицы.

— Они что, тоже рядом с людьми ошиваются? — удивилась Ветка. — Откуда они знают о каракатицах?

— Ещё как ошиваются, — язвительно сдала игошка лесную нечисть. — Больша́к-то не знает. Их тут, как мошки на болоте. За всеми-то не уследить. Вот они его и морочат: покуда девятеро перед хозяином гузном трясут, десятая со смертными блудит. А прознал бы, — из банки высунулся кулачок и погрозил обидчицам, — Батюшка Бор бы им тотчас бы похотливые дупла законопатил.

Ветка прыснула, Лёка не смогла удержаться от улыбки. Даже уголки дедовых губ дрогнули в усмешке.

— Вот и шарьтеся тут сами! — обиженно прострекотала одна из Лесавок и пропала с глаз.

— Лохи! — пискнула вторая и тоже поспешила удрать.

— Вот, что с бабами образование делает, — дурашливо посетовала Ветка, сунув палец в банку и поболтав им в лекарстве.

— Не балуй, — строго проквакала Шанель, объявившись на плече полковника.

Ухватившись двупалой лапкой за его бороду, игошка заглянула ему в лицо и отрапортовала:

— Я Батюшке Бору о вас донесла. Он звал тебя, воевода, прямо к себе. А будет, кто шутковать по дороге, так Больша́к велел его попотчевать. Чтоб неповадно было его гостей морочить.

— Спасибо, — добродушно поблагодарил помощницу дед и щекотнул её пальцем под брюшком: — Хозяйка моя велела тебе кланяться. И передать, что в нашем доме для тебя всегда найдётся уголок.

— Когда успели договориться? — пробормотала Ветка, покосившись на сестру.

— Пошли, — пресёк полковник пустопорожнюю болтовню.

И прыгнул в какую-то ему известную точку — видимо разведал, пока пропадал в межмирье.

Внучки поспешили присоединиться и оказались внутри сумеречного леса. У совсем уж необъятного дуба. Верней, под ним, где в траве маячили пять ровненьких пеньков. На одном из них сидел, поджав коленки, маленький сучок в форме рогатки. Ручки-веточки упирались в коленки и подпирали головёнку-жёлудь. Клочок сухого мха служил ему панамкой, а белое птичье пёрышко бородкой.

— Доброго тебе дня, хозяин, — поклонился в пояс Степан Степаныч, подойдя к очаровательному существу. — По здорову ли будешь?

Лёка обалдела: так, это и есть Батюшка Бор? Серьёзно? Самый древний дух и хозяин исполинских дубов вокруг — не считая всей нечисти, что нашла под ними приют. Это с ним все считаются, а самые могущественные духи колдунов боятся связываться?

Она опомнилась и поклонилась вслед за сестрой, коснувшись пальцами земли. И тут вокруг разлилось не так, чтобы громкое, но столь тяжёлое на слух гудение, что голову вжало в плечи.

— Садитесь уже, — степенно прочмокала игошка, похлопав деда по щеке. — Он рад вам.

Роль выбивавшихся из общего стиля пеньков стала ясна: мебель. Лёка чинно присела на ближайший, не спуская глаз с бесконечно опасного хозяина этого сегмента межмирья — может, вообще его центра. Не отсюда ли мировое древо, существовавшее в мифах многих народов? Между прочим, даже у индусов оно смоковница, которая гораздо больше похожа на дуб, чем на пальму.

Нестерпимое гудение продолжилось.

— Что привело вас к Батюшке? — чинно переводила Шанель для неумеющих гудеть, дудеть и квакать.

— Вражда у нас, — сурово сдвинув седые брови, объявил дед о цели визита.

Сучок кивнул, впервые пошевелившись. Кивок был медленным-медленным — будто на последнем издыхании. Неужели — подумалось Лёке — в малыше сконцентрирована такая мощь, что он еле удерживает её в себе? А она-то считала верхом магической силы умение перепрыгивать через машины. Или стрелять по воронам. Боже, какая наивность!

Дед сжато и по существу рассказал историю их обращения в приставников. Словно знал, что Батюшка Бор не выдержит долгих посиделок. Сучок сидел неподвижно. Лишь его бусинки-глазки иной раз посверкивали золотыми искрами. Когда полковник закончил доклад, гул возобновился. А игошка затараторила:

— Батюшка не любит колдунов. Те вносят разлад и покушаются на ткань межмирья. Беда будет. Большая беда-разорение. Даже Батюшка не сможет поправить то, что могут порушить неразумные колдуны.

— Ключи, — догадался Степан Степаныч. — Куда они хотят проникнуть? Или вообще решили снять преграду между навью и нашим миром живых?

— Не вашим, — огорошила его Шанель. — А тем, откуда они пришли.

— Из другого мира? — встряла Ветка и тут же скукожилась, предчувствуя кары небесные.

Те не последовали: Бор ответил на её вопрос.

— Из другого, — закивала игошка на плече деда, где внезапно объявился знакомый Лёке Моховик.

Или его собрат по цеху.

— Тока другой мир не в другом месте, а в другом времени, — перевела Шанель и тут же удивлённо выпучилась на Большака: — Батюшка, верно ли я поняла? Не напутала?

— Не напутала, — проворчал Моховик.

И Сучок-Боровичок внезапно исчез.

Моховик мячиком перепрыгнул с дедова плеча на освободившийся пенёк. Развернулся, покрутил длинным мышиным носом и объявил:

— Батюшка велел кланяться. Да повиниться за него: устал. Невмоготу ему так долго лясы точить. Заснул он. А мне повелел вам пособить. Мол, пора старой ведьме окорот дать. А то и вовсе уторкать, дабы иным неповадно было.

Лёка догадалась, что подразумевается под «уторкать» и не выдержала:

— Если это возможно, почему прежние приставники её… не уторкали?

— Оттого, — строго уведомил Моховик, — что уж больно занеслись, зачванливились. Возомнили, будто силой немеряной награждены, вот и попались, как мыши глупые.

— Гордыня до добра не доводит, — согласился полковник, покосившись на внучек: дескать, поняли?

— Человека к судьбе-судилице ведёт та дорога, которой тот от неё убегал, — нравоучительно молвил мудрый Моховик.

— Ты можешь нас предостеречь от повторения ошибки предшественников? — прямо спросил русский офицер.

— Отчего ж не мочь? — удивился Моховик. — Могу. Да и ключом одарю, что Батюшка велел вам передать.

У Лёки внутри аж загорелось: неужели, правда? Но заросший травой ушлый лесной гном её разочаровал:

— Вон, как девки твои другой ключ раздобудут, так и Батюшкин вручу.

— Одни? Без меня? — посуровел древний воин, золотые глаза которого вспыхнули огнём.

— А тебе, мил человек, там не пройти, — категорично заявил Моховик. — Уж, больно тяжёл. Земля-то тебя вишь, как к себе приковала? И огонь ей не помеха. Земного духа в тебе много: не то, что в бабах твоих. Им ветер-помогальник благоволит. Вот пускай они и потрудятся.

— Ветер-то им поможет, — недовольно проворчал старый воин. — Особенно в башке.

— А и в башке, — возразил Моховик. — Делу не помеха. Стал быть, сейчас их направишь? Или думать станешь?

— Сейчас, — взмолилась Ветка, аж подпрыгивая на заднице.

— Я помогу, — запрыгала на плече воеводы и Шанель. — Уберегу.

— Полковник, кажется, не отвертеться, — поднажала и Лёка. — У меня такое чувство, что откладывать нельзя. А всё-таки, — обратилась она к Моховику. — Как попались наши предшественники?

Тот сверкнул на неё красными глазюками и пропал.

— Идите, — не глядя на внучек, буркнул полковник.

— Я бы бегом побежала, — медовым голоском съязвила Ветка, — если бы знала куда.

— За мной, — перепрыгнула игошка на плечо Лёки. — А ты воевода, уж тут посиди, никуда не уходи.

— Думаешь, за ключом Большака может кто-то явиться? — мигом сообразил тот.

— Ты же не можешь один…, — испугавшись, пролепетала Ветка.

Но дед резко, безжалостно её оборвал:

— Идите!

В тот же миг перед ними организовался воздуховорот для прыжка. Лёка стиснула зубы и ринулась в него, как самоубийца в омут. Будь, что будет. А шанс раздобыть залог успешной операции — да и самой жизни — упускать нельзя. Вдруг эта лесная шатия-братия передумает и не отдаст свой ключ? У них, похоже, как у сестрицы, семь пятниц на дню.

— Ого! Что это? — восхитилась Ветка открывшимся видом.

Перед ними простиралось нежно зелёное идеально гладкое поле. Над которым кое-где поднимались букеты грациозно изогнувшейся травы. И высокие сосны с мёртвыми золотистыми, но не осыпавшимися кронами. Голубая дымка над полем и золотисто-розовое небо, отражавшееся в редких обнажившихся полыньях чистой бирюзовой воды, довершали картину рая.

— Болото, — прямо-таки до обидного равнодушно презентовала эту красотищу Шанель.

— Да-а, — протянула Ветка и выдохнула: — Обалдеть.

— Да-а, — протянула Лёка, оглядевшись и кое-что заметив. — Не то слово.

Младшая сестра моментально уловила в её словах недобрый подтекст. И уставилась в ту сторону, куда щурилась старшая.

— Это он? — догадалась Ветка.

— И даже не мираж, — подтвердила Лёка. — Ты его заказывала?

— Нет, — насупилась Ветка, крепче сжимая кнутовище.

Самобой уже встал на дыбы, нервно подёргивая кончиком кнута.

— И я нет, — вздохнула Лёка, поднимая лук.

Моргощь возлежал на широкой кочке, которая мерно покачивалась на воде креслом-качалкой. Голый по пояс. С отлично скроенным торсом, невозмутимым лицом и лениво щурившимися глазами.

— Хорошая задница, — съязвила Ветка, изобразив на лице отъявленную оторву, сожравшую сотню таких Моргощей. — Прокаченная.

— Угу, — закусив губу, промычала Лёка, чувствуя нечто непонятное.

Оберег медленно разогревался. Враг перед ней. Однако душа заметалась… то ли в предчувствии, то ли испугавшись какого-то… неприятного открытия, что ли?

Вокруг кочки с вальяжно расположившимся колдуном полотно ряски разорвали плещущиеся в болоте голенькие беленькие де́вицы. С шикарными нечёсаными шевелюрами и большими стеклянными глазищами. Они что-то весело щебетали, изображая синхронное плаванье, кто во что горазд.

— А это она? — кивнув в сторону другой кочки, полюбопытствовала, как-то резко расслабившаяся Ветка.

Невероятная, неповторимая, неописуемая красавица оживляла пейзаж изящными формами такого же белоснежного тела, как у лопатниц — дев-утопленниц. Её нежно-зелёные волосы окутывали обнажённое тело ручьями, впадающими в болото. Живые — в отличие от лопатниц — глаза зеленели в тон волосам. Пухлые губки приветливо улыбались гостям, приоткрывая жемчужно-белые, на зависть ровные зубки.

— Не, — хором ответили игошка с лучницей.

— Марго никогда не расстаётся с подвеской, в которой ключ, — пояснила Лёка. — Это не безделушка, а оберег. Такой же, как у нас. А наши в межмирье форму не меняют.

Шанель, как ни странно, абсолютно спокойно сидела на её плече, крутя пальчиками, словно наматывая на них нитку. То ли что-то знала, то ли целиком положилась на силу приставников.

— Убивать будем? — встрепенулась Ветка, с удивлением воззрившись на сестру. — А то у меня в душе такое умиротворение образовалось, что я сейчас их целовать полезу.

— Заклятье, — подозрительно вяло пояснила Шанель, свесив лапки. — Сейчас сомлеем, и топить нас будут.

— Тебя можно утопить? — так же вяло откликнулась Ветка, полуприкрыв глаза.

— Не, — булькнула игошка, вслед за лапками свесив и мордочку.

— А я в полном порядке, — недоумевающе резюмировала Лёка и спустила рвущуюся в бой блисковицу.

Прекрасная дева на кочке только и успела, что распахнуть шире глаза и разинуть рот, когда стрела врезалась в её безупречно высокую крепкую грудь. Вспыхивать или искриться красотка не захотела — всё-таки водный дух. Зато завизжала так, что Лёка на пару секунд оглохла.

А потом и сама распахнула глаза, разинув рот. Блисковица не прикончила красотку — она её преобразила. Теперь на кочке брюхом вниз валялось отвратительное существо. Грязно-зелёного цвета со всеми признаками достаточно древнего духа, чтобы стать образиной высшего сорта. Вот где были и рыбьи буркалы, и голый непомерно большой череп, и гусиные конечности, и чешуя.

— Кикимора! — опомнившись, зло зашипела игошка, забарабанив лапками по плечу. — Уж, как я береглась, а эта клюха меня подловила. Как не пыжилась, а упредить вас не смогла.

— Что такое клюха? — с каким-то злобным клёкотом процедила Ветка, шагнув вперёд.

— Сучка и есть! — просветила её на дорожку игошка, крепче вцепившись в плечо Лёки: — А ты уж держись. Сейчас тебя…

— Продолжат охмурять, — согласилась с ней Лёка.

Встретив врага глаза в глаза. Моргощь растворился в воздухе, чтобы предстать перед ней: буквально в паре шагов от приставника. С такого расстояния он показался гораздо симпатичнее, чем в прошлую встречу. Хотя, в принципе, обычный славянский мужик.

У многих русских — где хуже, где отчётливей — заметны следы иной крови. Кто-то имеет выраженные скандинавские черты, у других тюркские или сибирские. Вот и его слегка раскосые глаза намекали на то, что Моргощь не был чистокровным «арийцем» — если верить историком насчёт славяно-ариев.

Интересные такие глаза — мимолётом подумалось ей, когда кончик подрагивающей от нетерпения блисковицы упёрся в обнажённую грудь колдуна. И отчего-то смутно знакомые. Настолько смутно, что никаких ассоциаций в голове не возникало.

— Я заждался, — на этот раз его тихий низковатый с лёгкой хрипотцой голос звучал внятно и чётко.

Колдун опустил взгляд на алчно стонавшую стрелу и сделал вбок один шаг. Лёка слегка развернулась, чтобы жало блисковицы упиралось ему прямо в сердце:

— Туманно изъясняешься. Сразу переходи к угрозам: не тяни кота за яйца.

— Грубость де́вицу не красит, — укорил её Моргощь.

И принялся медленно обходить её по кругу, не поворачиваясь боком: шаг, ещё шаг, ещё.

— Закружить хочет, — деловито прокомментировала Шанель его намерения.

— Для тебя я не де́вица, — максимально бесстрастно возразила Лёка, так же медленно разворачиваясь и целясь ему в грудь. — Я приставник и враг. Может, хватит интересничать? Озвучь свою позицию. А заодно предложение, от которого не смогу отказаться.

Краем глаза она отметила, как яркие праздничные краски сползли с окружающего мирка вместе с наложенным на него заклятьем. Небо посерело. Золотистые стройняшки сосны вмиг сгорбились, раскорячились, топорща во стороны ломанные растопыренные ветки. Ряска вокруг побурела и разорвалась в клочья. Болото вздувалось огромными натужно дышащими пузырями. Они лопались, пуская в воздух струи грязного зловонного пара. Лысые, лупоглазые, хвостатые и просто отвратительные лопатницы визжали, как полоумные. И взрывались, когда самобой прохаживался по голым серо-зелёным спинам и задницам.

А вот сама Болотная Хозяйка умудрялась лихо извиваться, уходя от ударов, хотя так и не покинула свою кочку. Прилипла к ней жирным брюхом и вращалась на нём, размахивая лапами. Лязгала длинными зубами-иглицами да верещала грязные ругательства.

Ветка явно не справлялась: лопатницы всё кучней и резвей наползали из болота, пытаясь дотянуться до оборзевшего приставника с кнутом. И вот уже самобой не столько их утилизировал, сколько защищал хозяйку от такой же участи. Сестрёнку надо выручать — изо всех сил держала себя в руках Лёка, вполуха слушая завиральные басни колдуна:

— Ты можешь получить вечную жизнь.

— Предоставь три коммерческих предложения, — машинально съязвила она.

Продолжая всё быстрей разворачиваться, чтобы оставаться лицом к лицу с ускорившим кружение врагом.

— Эта закупка не будет выложена на электронной площадке, — иронично парировал тот. — Речь не идёт о федеральном финансировании.

— Во даёт! — восхищённо проверещала Шанель, подпрыгивая на плече. — Ничо не поняла, но звучит грозно.

— А он у нас не просто мерзавец, — с деланным уважением пояснила Лёка, начиная опасаться, что эта карусель до добра не доведёт. — Он у нас подкованный мерзавец.

И не удержалась: пустила стрелу. Та прошла сквозь мускулистое тело, и унеслась на подмогу Ветке.

— Чисто чёрт! — сердито поддакнул Шанель, погрозив ироду кулачком.

— К вечной жизни что-то прилагается? — изобразила Лёка заинтересованность и пустила вторую стрелу.

— Ты можешь стать моей женой, — прямо-таки огорошил её обольститель.

— Офонареть! — начисто обалдела и продвинутая игошка.