Простодушны и доверчивы

Глава 1

Срамна юдоль

— У-у! Логовище змеиное, — прогундосил невзрачный старичок в серой футболке, серых вытертых до белизны джинсах и серой же бейсболке, с которой беспощадно соскребли какую-то надпись. — Туды вас вдоль, в горящу смоль, срамну юдоль, хазарску неволь. Поперёк, наперекосяк да с вывертом! В зад, смрад, чад да смертный хлад! Чтоб у вас повылазило…

Он прилип носом к окну автобуса, таращась белыми, как бельма глазами на высокое здание с огромными тонированными окнами во всю стену. Сплошь изрытое морщинами лицо куксилось, ещё больше старя гневливого дедка. Реденькая пегенькая бородёнка смешно топорщилась, косица на затылке встала торчком, сводя на нет впечатление от его нешуточного ядрёного бешенства.

— Угомонись, — тихонько потребовала Лёка, пихнув локтем разбуянившегося искателя

правды.

В принципе его скла́дные проклятья ей понравились — особенно про «срамну юдоль»: жизненный путь, напичканный жуткими тяготами и сплошным позорищем. От такого, если сбудется, одно спасенье: в гробу. Всё остальное приходяще и уходяще — даже хазарская неволя, из которой можно дать дёру.

Свирепый златоуст мигом угомонился. Сложил сморщенные узловатые руки на коленки — паинька, да и только. Безукоризненное послушание было, пожалуй, единственным его достоинством — жаль, включалось произвольно и бессистемно. А когда включалось, надолго дедка не хватало.

Для этого требовалось занимать его бесконечными разговорами. Всё равно о чём: он в информативном смысле всеядный. И — как с удивлением обнаружилось вскоре после знакомства — весьма хорошо ориентировался в современном мире. Для чего периодически выбирался из своей глухомани к людям — Бог ведает, сколько тысяч лет с тех пор, как перестал быть человеком.

— Нестор Наумович…, — начала процесс торможения Лёка, машинально запуская

смартфон.

Там уж материала для беседы тонны с бесчисленными километрами. За что не зацепись, можно неделю дискутировать, препираясь, обмениваясь мнениями и матами. Которыми, впрочем, древний дух брезговал.

— Ффуф! — фыркнул дедуля, брезгливо сморщив нос.

— Привыкай, — потребовала его жертва и строгая надзирательница. — За пределами дома

ты Нестор Наумович. Бабуля нарочно выбирала, чтоб хотя бы «не» с «на» сохранить. Считает, что так тебе привычней.

— Тоже выдумали, — проворчало существо с экзотическим именем Нешто-Нашто. — Привычно! — передразнил он утешительницу и привередливо прогнусавил: — Раньше как-то обходился без этой вашей контспирации. А тут…

— А тут тебе не там, — настойчиво прошипела Лёка, склоняясь к самому уху бездыханного и бестолкового духа. — Сболтнём твоё прозвище под случайную съёмку с любого сотового, и твоя прикольная кличка разлетится по сетям. Особенно, если кто-то слишком умный заметит, что ты не дышишь. Кстати, не забывай хоть иногда вздыхать.

Ерепенистый, но вполне разумный дух — тот самый, за которым охотились сказочные герои, когда их посылали «туда, незнамо куда, принести то, незнамо что» — нехот согласился с её доводами. Делая своей наставнице огромное одолжение. Не потому, что она вся такая расчудесная, что просто мармелад. А исключительно по причине безграничного доверия к славному — если можно так выразиться — сословию приставников. Так называемых бывалошных, то есть древних людей, ставших заложными мертвецами, приставленными охранять жутко важный клад.

Узнав, что за хрень в неё вселилась, Ветка аж задохнулась в экстазе: она стала особенной! Ах-ах! Приобщилась к великой тайне — дурочка малолетняя. А Лёку покоробило до тошноты, словно её обратили в какого-то упыря, с которого пластами отваливается гнилая плоть. И заставляют перегрызать людям глотки — мерзость какая!

Самое невероятное во всей этой несуразной дребени то, что клад реально существовал. На том самом месте с «дубами-колдунами» — верней, с соснами-гордячками — где Нешто-Нашто затащил их с сестрой в свой сказочный балаган. И хоть тресни, а защити его от людей — вот и весь сказ. Самое же паршивое заключалось в том, что Лёка чувствовала внутреннюю неугасимую потребность оберегать проклятый клад — как и Светка.

— Хочу тархуна, — сообщил ей неугомонный дух, заискивающе заглянув в глаза.

— Ты, кстати, так и не объяснил, — вспомнила Лёка, — каким местом наслаждаешься, если не можешь есть и пить.

— Он вкусно зелёный, — огорошило её немыслимое создание, порождённое невероятными обстоятельствами. — И смешно закипает без огня.

— Хорошо, куплю, — расщедрилась Лёка.

— А фанты? И ещё дюшесу. Глаз не оторвать, до чего он золотистый да вкуснющий. Нектар и амброзия.

— Я тебе не верблюд, таскать кучу тяжеленных бутылок ради посмотреть.

— Сама ж и полакомишься.

— Терпеть не могу газировку.

— Жадина, — добросовестно вздохнув, пожаловался на судьбу дряхлый сибарит. — Невмоготу таскать, так выльешь.

— Не борзей, — потребовала Лёка. — Мне по твоей милости пришлось с работы уйти. Улётная идея: покупать, чтобы выливать. Пустая трата денег.

— Грех старость не уважить, — укоризненно попенял Нешто, демонстративно сгорбившись и хлюпнув носом.

Лёка так же демонстративно проигнорировала грошовую интермедию.

— Я вам что, не родной? — зашёл с другой стороны древний гурман с запросами, косица которого изогнулась вопросительным знаком. — Не могу себя распотешить? А денег раздобудем…

— Только попробуй, — ласково пригрозила Лёка, что не потерпит уголовщины.

— Так я ж не у трудового люда, — надулся Нешто-Нашто за возведённую на него напраслину. — Не без понятия. А стянуть у разбойничков уворованное будет по справедливости.

— Одно воровство не оправдывает другое, — обозначила свою позицию Лёка, чувствуя в глубине души, что не вполне искренна.

И ушлый дух мгновенно уловил запах её лукавства, насмешливо бросив:

— Будто бы! Меня попрекаешь, а сама криводушничаешь. Тоже мне нравоучительница выискалась.

Старый пень — мысленно выругалась раздосадованная Лёка.

— Пень я, может, и старый, — легко согласился Нешто, проводив заинтересованным взглядом проплывавшую мимо них по проходу женщину. — Но никакие лжи ко мне сроду не прилипали.

Дородная дама лет шестидесяти подплыла к дверям автобуса и развернулась боком, готовясь на выход. Заметила восторженно вытаращенные глаза духа и покосилась на нежданного воздыхателя благосклонно.

— Она тоже вкусного цвета? — не удержавшись, съязвила Лёка, старательно разглядывая остановку за окном.

Бестелесная нежить приняла вид солидного мужика-кормильца, которого какая-то соплюшка взялась поучать. При этом визуально Нешто помолодел лет на двадцать.

— Ты бы не лезла, куда не просят. Это на тебя не полюбоваться, не облизнуться: что с заду, что с переду тоща, как скотина по весне. Вот и завидуешь чужой красе, — томно улыбнулся он уплывавшей в дверь даме.

Та одарила его на прощание таким задорным манящим взглядом, что Лёка невольно ею восхитилась. Всё-таки настоящая женщина в любом возрасте ею останется — не то, что некоторые… Прожившие четверть века, но так и не пережившие прекрасные чувства в настоящих отношениях.

— Нашла, о чём горевать, — пренебрежительно пробубнил Нешто-Нашто, вновь прилипнув носом к окну.

Сразившая его наповал прелестница горделиво шествовала по тротуару вслед отъезжавшему автобусу. Кокетливо щурилась и чему-то улыбалась сногсшибательно красивой улыбкой.

— Жениться что ли…, — услыхала Лёка еле слышный лепет, сразивший её наповал.

— Нестор Наумович, а ты сам-то не завираешься? Серьёзно? Жениться надумал?

— Да, нет, — беспечно отмахнулся мечтатель. — Куда мне? А будешь насмехаться…, — встрепенулся он, поворачиваясь к ней, — прыщей на тебя напущу. Будешь бородавчатой жабой народ пугать.

— Ты злой и некачественный дух, — констатировала Лёка, выуживая из кармана рубахи смартфон.

— А чего это мы мимо этого гадючьего обиталища проехали? — проигнорировав её заявление, осведомилась древняя нечисть, рвущаяся на смертный бой с нечистью современной.

Что новоявленным приставникам грозило неминучим соучастием. Всем гуртом, ибо приставники занимались охранной деятельностью сугубо на условиях семейного подряда. Одиночкам в этой сфере деятельности ничего не светило.

— А того, что рано нам туда соваться, — повторила Лёка слова собственного деда, нырнувшего в новую жизнь с тем же щенячьим восторгом, который обуревал младшую внучку. Старшая с бабуленькой приняли навязанную долю приставников недоброжелательно, однако стоически. Мужественно перенося окаянные испытания и противостоя соблазну найти способ прикончить погубителя их спокойной жизни.

Степан Степаныч — дед Лёки — вышел в отставку полковником десантно-штурмовой бригады. Нешто-Нашто величал его исключительно воеводой-батюшкой. И был ему послушен, как пёс — правда, только в присутствии Степан Степаныча. Стоило ему отойти подальше, как все приказы и заветы воеводы вылетали из его призрачной башки со свистом. Приходилось напоминать.

— И то, — покладисто поддакнул переменчивый дух. — Нужно поначалу деньгами разжиться. Как велел воевода. Так, чего ты расселась?! — как всегда последовательно взъелся он на непутёвую девку. — Давай, звони тому… этому. Как его?

— Олегу Ивановичу, — хмыкнув, подсказала Лёка и ткнула пальцем в забитый дедом номер «надёжного человека».

Тот был предупреждён и потому с ходу без преамбул сообщил:

— Добрый день. Через десять минут буду на месте.

После чего преспокойно отбился — видимо, очень занятой человек. И, судя по голосу, далеко не старый. Интересный такой голос: суховатый, деловой и… в чём-то интригующий.

Как оказалось спустя десять минут — когда она, держа за руку вечно норовящего улизнуть Нешто-Нашто, выкатилась из автобуса на речной набережной — Олег Иванович превзошёл её ожидания.

Мужчины делятся на три группы — подначивая супруга, дурашливо поучала внучек Лада Всеславна. Первая — это «бабья ноша». В разбеге от «бабья докука» до «бабьего горба». Вторая: «бабье счастье». Тут всё, что подходит под определения от «её всё устраивает» до «ей всё нравится».

И третья группа, куда входят мужчины двух категорий: «девичья погибель» и «бабья смерть». Каждая предназначена исключительно для своей возрастной группы, но для единой породы баб: «дура обыкновенная». Ибо эта порода отличается феноменальной слепотой и сверхъестественной глухотой, когда дело касается её кумира.

Теория сомнительная, но прикольная. И отчасти доказуемая: Олег Иванович представлял собой ярчайшего представителя категории «бабья смерть». Которому природа отвалила все мыслимые достоинства: от тела с лицом до восхитительно магнетической притягательности.

Высокий, отлично скроенный, преисполненный, как говорится, мужской силы и достоинства. Страшно серьёзный и ужасно загадочный — что самое умопомрачительное: холостой. Во всяком случае, обручального кольца на нужном пальце не носил, хотя ему не меньше тридцати пяти.

В общем, беда для пылких душ со слабыми мозгами.

Собственного опыта отношений с мужчинами лично у неё с дырку от бублика. Один мальчишка из параллельного класса и один студент старшекурсник. Который научил её целоваться и через полгода, защитившись, умчался к невесте в Германию. И дальше всё пошло наперекосяк: то она избраннику не нравился, то избравший её не стимулировал завязать с ним тесные отношения.

А тут… ЭТО — честно любовалась Лёка, торопливо шагая к месту встречи, где рядом с припаркованной машиной стоял ОН. Прежде бы точно «снесло крышу» — взгрустнулось ей. А сейчас…

Сказка принесла ей гораздо больше забот, чем надеялась огрести. Раньше её внешность — прямо скажем — оставляла желать лучшего. Высокая и прямая, как доска — пригодная лишь гонять мяч по баскетбольной площадке, куда её так и не заманили. Лицо настолько обычное — тоска зелёная. Глаза так себе, к тому же не понять какого цвета: то серые, то с прозеленью. Какие-то блёклые, сколько их не подкрашивай. Бровей почти не видно, губы узковаты — разве что нос не подкачал. Волосы светло-русые и жидковатые. Словом, обидная серость.

После вселения в неё приставника долговязое бревно обзавелось настоящей фигурой — Ветка уверяла, что безупречной. Ноги, грудь, попа — по её словам, «полный фарш». Да и лицо неуловимо изменилось, оставаясь, в сущности прежним. Лишь глаза чуть увеличились, сменив линялый серо-зеленоватый окрас на ядрёно изумрудный. Губы припухли и брови потемнели. Ресницы ещё вылезли и тоже зачернились, выгнувшись дугой — будто нарощенные.

Ну, и волосы изрядно подросли — так же, как у Ветки — обретя медноватый оттенок светлых прядей. Совсем чуть-чуть, но смотрелось ничего себе. Словом, теперь бледная немочь превратилась почти в красавицу, но… Лёка не умела ею быть и оттого немного злилась.

Наверно оттого, что постигшие её перемены перекроили не только внешность. Она будто бы мигом состарилась, утратив ту светлую беспечность и очаровательную наивность, которые не успели почить под тяжестью забот взрослой жизни. На неё свалилась грандиозная рассудочность и унылая очерствелость древней старухи — если это и не пресловутая «срамная юдоль», то где-то близко.

Словно этой потери было недостаточно, перерождение подсунуло ей настоящую бомбу: нереальные и опасные навыки, призванные сделать охрану проклятущего клада максимально эффективной. И её оружие оказалось похлеще Веткиного кнута-самобоя. Просто кошмар, а не средство защиты.

Так что Олег Иванович сразил её наповал сугубо умозрительно. Душа не то, чтобы куда-то взвинтилась и улетела — с места не сдвинулась. С таким же успехом можно любоваться статуей Аполлона, отдавая себе отчёт в том, что с этим парнем тебе ничего не светит.

— Добрый день, — вежливо поздоровалась воспитанная девушка со старым и надёжным другом дедушки.

К иному он бы её с таким щепетильным и, пожалуй, опасным делом не послал.

— Садись в машину, — сощурившись на неё, приказал Олег Иванович.

Дверцу перед дамой не открыл, никакой прочей куртуазностью заморачиваться не стал. Развернулся и направился в обход машины к дверце водителя.

Древнего духа он, само собой не увидел: Нешто-Нашто пропало из виду, ещё выходя из автобуса. Просто поразительно, как это волшбство работает. Вот только-только смешного старичка видели все пассажиры. На их глазах он растворился в воздухе, и все мгновенно забыли о нём. Словно зеленоглазая девушка ехала одна и разговаривала сама с собой. Ещё и глазки строила симпатичной женщине бальзаковского возраста — интересно: та о своём нечаянном воздыхателе тоже забыла?

— Отойдёшь от машины, пожалуюсь воеводе, — пригрозила Лёка, опускаясь на сиденье.

— Как же я тебя оставлю с глазу на глаз с этаким кобелиной? — искренне изумился её инсинуациям истый защитник девичьей чести.

Пока помнил и о чести, и о самой девице.

— Я предупредила, — проигнорировала Лёка бесперспективную клятву игрока и закрыла дверцу.

Он и без того всё услышит.

— Итак? — понукнул её опустившийся на своё место Олег Иванович и тут же поинтересовался: — Как у полковника со здоровьем? Может, помощь нужна? С врачами, с лекарствами.

— Дедушка здоров. Помощь не нужна, — решила Лёка не углубляться в их семейную жизнь. — Вот, — протянула она собеседнику заранее вытащенные из сумки сокровища.

Не из проклятущего клада — который его приставники пока в глаза не видели. А подобранные всё под теми же соснами-колдунами по наводке Нешто.

Олег Иванович аккуратно взял с её ладони две старых, не утративших безупречно золотого блеска монеты. Поднёс одну к глазам, пытаясь разобраться, что за штукенция.

— Златник князя Владимира Святославовича, — помогла ему Лёка. — Чеканили в Киеве с девятьсот восьмидесятого года всего лет тридцать. Я почитала о таких на паре сайтов: крайне редкие. Их во всех наших музеях штук десять.

Он бросил на неё через плечо задумчивый взгляд и пробормотал:

— Степаныч себе не изменяет.

— Да, — с полуслова поняла Лёка. — Считает, что лучше обмануться в человеке, чем оскорбить его подозрениями. А вам, судя по всему, дедуля доверяет на все сто.

Она покосилась на прилипшего к стеклу Нешто-Нашто. И чуть не фыркнула в голос: духа раздирала обычная человеческая ревность. Он хмуро пялился на того, кого воевода-батюшка выделяет наособицу. Было бы чем, непременно полез бы в драку, чтобы кое-кто не зазнавался. Только руки коротки — мысленно попеняла ревнивцу Лёка, хотя его косица вполне боевито молотила в окно. Но вся его плоть сплошной мираж — хотя и качественно сотканный.

— Полковник мне дважды жизнь спасал, — сухо пояснил Олег Иванович и тут же сменил тон на безлико деловой: — Значит так. Через пару дней я улетаю в Москву. Там есть человек, к которому можно обратиться с таким вопросом. И покупатели найдутся. Но настоящую цену не дадут: сделка срочная, пойдёт мимо аукциона.

— Дедушке неважно, сколько, — поспешила донести посыльная повеление воеводы. — Ему нужно быстрей.

— Знаю, — продолжая разглядывать натуральное сокровище, бросил Олег Иванович. — Сделаю всё, что смогу. И всё-таки, — вновь обернулся он. — Ольга, если полковнику срочно нужны деньги, я готов. На любой срок. Тогда и монеты можно продать дороже.

— Он знал, что вы предложите, — одобрительно улыбнулась Лёка, в душе которой затеплела надежда, что дедуля не обманулся в этом человеке. — Сказал, что благодарен, но справится сам.

Обязательно надует — читалось на перекосившейся от обиды мордени древнего чудика. Нашли тоже бессребреника — как же! Вот сейчас зацапает их сокровище — ищи его, свищи. Уметелит в заморские страны и заживёт там припеваючи в хоромах с блудливыми девками.

Примерно в таком духе он вчера и разорялся, уверяя воеводу, что все люди алчные сволочи: за грошик удавят. В качестве же альтернативы изыскания нужных средств предлагал спереть у любого из городских мздоимцев нажитые неправедным путём капиталы. Дедуля даже слегка приобалдел от нестыковки в мозгах: будем воровать у воров, не будучи сами ворами — феноменальное завирательство!

— И ещё, — весьма холодно процедил Олег Иванович, убирая монеты во внутренний карман пиджака. — Передай полковнику, что тема с моим процентом от продажи закрыта. А будет настаивать, приеду и набью ему рожу. Теперь я с ним сумею справиться.

— Он знал, что вы это скажете, — хмыкнув, призналась Лёка. — Но лучше вам попрепираться с ним лично. Во всём, что касается мужского братства, баба не посредник.

— Бабушка научила? — усмехнулся в ответ и этот суровый мужчина.

— О, да.

— Там, рядом с тобой пакет.

— Вижу.

— Передай Ладе Всеславне. С моими заверениями в совершеннейшем к ней почтении, — чуть затеплело в голосе Олега Иванович и тотчас вновь подостыло: — Всё. Время вышло. Тебя куда-нибудь подбросить?

Лёке вдруг захотелось ещё немного продлить встречу. Не то, чтобы этот мужчина всё-таки зацепил нежные струны души, но… заинтересовал. Однако…

Сволочь — мысленно рявкнула она, заметив, что Нешто-Нашто всё-таки улизнул.

— Спасибо, я сама, — выпалила злополучная надзирательница за бессовестными духами.

И вылетела из машины, едва не вытряхнув из объёмистого пакета какие-то свёртки с коробками. Замерев посреди тротуара, медленно заворачивала голову вправо-влево. Ловила внутренним радаром приставника следы древнего паразита, не умевшего дня прожить, чтобы не набедокурить. Мельком зацепила краем глаза прищур Олега Ивановича, следившего за ней коршуном из-за лобового стекла. Можно представить, что он мог о ней подумать!

Но представлять некогда: Лёка поймала еле-еле ощутимый сигнал. Боясь его упустить, бросилась прямо через дорогу перед носом затормозившей машины. Не обернувшись, громко проорала извинения, перепрыгнула через придорожный газон и помчалась по тротуару.

На груди под рубахой разлилось тепло: полумесяц, согнутый из прутика неведомого металла, нагревался. Намекал, что хозяйка не справляется с критической ситуацией — не пора ли задействовать иные силы? Не пора — мысленно огрызнулась Лёка, высматривая своего подопечного по направлению усилившегося пиликанья в башке.

С недавних пор она даже дома ни на минутку не расслаблялась. Приобретённые в лесу сказочные таланты так и норовили вырваться наружу. Поселившееся внутри ЧЁРТЕ ЧТО восхищало непревзойдённой наивностью древнего существа, жившего в эпоху дремучих лесов и таких же взглядов на жизнь. Приставник искренне считал, что никто не обратит внимания на превращение человека в чучело, возникающее ниоткуда и молниеносно.

Причём, светящиеся глаза — не самое выдающееся в процессе преобразования. Трудней с цирковым трюком молниеносного переодевания в допотопный наряд. А ещё хуже со сказочным инвентарём приставника. Его точно нельзя предъявлять падкой на хайп публике. Иначе такое начнётся! Попадёшь в сеть, такой хай поднимется — придётся эмигрировать куда-нибудь на Галапагосские острова.

Так что для волшебных штучек-дрючек лучше нырнуть в междумирье — зону перехода из реальности в мир, так сказать, иной. Что там, кто там — выяснять не хотелось категорически. Тем более что Нешто-Нашто там побывало, и полюбуйтесь на результат. Лёке совершенно не улыбалось превратиться в бестелесного духа окончательно.

Достаточно и того, что превращения в приставника не обязательно свершать в реальном мире. Ныряешь в междумирье, и делай там всё, что заблагорассудится. Но человек так неудобно устроен, что не способен существовать в двух местах одновременно. Если появляешься в одном месте, значит, ты исчез в другом. Исполнять подобные трюки на глазах людей тоже не рекомендуется. А тут ещё этих камер понатыкали.

Сигнал привёл к большому торговому центру и поманил зайти внутрь.

— Убью этого гада! — пробормотав под нос, ринулась Лёка к широким раздвижным дверям. — Будет тебе и чад, и под зад, и срамна юдоль.

Три девушки, которых обогнала, понимающе захмыкали. И тут дело житейское: кому-то где-то скоро не поздоровится — скорей всего какому-то парню.

Пакет с подарками для бабуленьки утонул в счастливо подвернувшейся пустой ячейке камеры хранения. Ноги сами понесли замордованного приставника в сторону туалета. Кабинку, как по заказу освободили, едва она переступила порог. Лёка влетела в неё, размышляя, что череда мелких везений явно не к добру. Она распахнула рубаху и схватилась за изрядно «разгорячившийся» амулет.

— Если останутся ожоги, утоплю тебя в унитазе, — злобным змеиным посвистом предупредила тупорогий полумесяц и…

Хмуро уставилась на возникший в руке лук.