Простодушны и доверчивы

Глава 14

По своим следам

Неизвестно, под влиянием каких чувств, однако Моргощь ослабил хватку. Чуть-чуть, но Лёке этого хватило, чтобы метнуться в сторону и вырваться. Всего лишь на миг его руки и тело перестали её касаться. Будь приставник обычным человеком, колдун бы успел снова вцепиться в него. И он почти успел: реакция у него отменная. Но, оберег его опередил.

Лёку буквально подкинуло над землёй. Оберег мгновенно обрядил хозяйку в подобающий приставнику наряд. Лук выгнулся в опытных руках, настропалив блисковицу против того, кто хозяйке не мил. Однако, и тот, и другая не горели желанием нанести вред этому человеку.

Моргощь, к её удивлению, поднял руки и усмехнулся:

— Хоть какая-то польза.

— Ты о чём? — раздражённо буркнула Лёка, зная, что ей пора смыться, и не понимая, отчего она медлит.

Верней понимая: он и держит. Желание ещё побыть рядом с ним хоть минутку. Подлое, но такое необоримое стремление — хоть плачь.

— Кое-что мне стало понятно, — прозвучало в его устах, как скрытая угроза. — И всё-таки. Может, скажешь, кто ты?

— Не надоело? — покривилась Лёка, стараясь не выходить из себя. — Не перебарщивай. Ты прекрасно знаешь, кто я.

— Знаю, — опустив руки, задумчиво ответил колдун. — Моя судьба.

— Достал! — фыркнула она и юркнула в межмирье.

Но и теперь не поспешила домой. Стояла и смотрела, как его тень, развернувшись, подобрала её рюкзак. Моргощь вскинул его на плечо и пошёл прочь: спина прямая, поступь твёрдая. Пройдя несколько шагов, он вскинул руку и негромко крикнул:

— До встречи! Не заставляй себя долго ждать!

— Позёр, — прошипела она.

Только вот злобным шипение не получилось — скорей, позорно жалобным.

— Да уж, — насмешливо прокомментировали её падение из банки. — Совсем ты, матушка, рассупонилась. И чего напрасно маешься? По сердцу мо́лодец, так хватай. А то прозеваешь своё счастье, проюрдонишь.

— Шанель, — вздохнув, погладила она по головке мудрого свидетеля миллионов дурачков за множество веков. — Честны́м пирком, да и за свадебку, откладывает.

— Чевой-то? — как показалось Лёке, слегка глумливо удивилась игошка. — В суженых копаться, в девках оставаться. Что, выбрать не в силах? Так сердца слушайся.

— Оно мне уже наговорило, — язвительно заметила героиня тупикового романа, — хоть вешайся.

— Чем же парень не хорош? — вполне серьёзно уточнила игошка.

Её белые глазки при этом сверкнули — будто солнечных зайчиков поймали.

— Кто? — опешила Лёка. — Маргощь? Шанель, радость моя, ты часом не из водки вынырнула?

Та хмыкнула, тряхнула шишом и вкрадчиво так осведомилась:

— А у тебя никак две жизни припасено?

— В смысле? — нехотя уточнила Лёка.

— В том самом, — ехидно проквакала Шанель. — Одну прожить с тем, кто подвернётся. А уж вторую с дружком сердешным? Если крепко уверишься, что он подходящ. А то ведь оно всяко бывает. Сердечко кричит, а головушка молчит. Иль наоборот. Сердечко, что твой торгаш: всё исчисляет да на зуб пробует.

— Это ты так меня подбодрить хочешь? — задумалась Лёка над её словами, так удобно потакавшими преступным чувствам. — Или на подлость толкаешь?

— Да, в чём же ты подлость увидала? — изумилась игошка.

Но её изумление попахивало издёвкой.

— Шанель, он враг, — напомнила Лёка. — Наших предшественников убил. Нас убить хочет.

— Ой, ли? — небрежно бросила игошка и резко сменила тему: — Делом-ка лучше займись. Если замышляешь дожить и до честно́го пирка, и до свадебки.

— Я вся твоя, — выудив её из банки, сообщила Лёка. — Куда идём?

— По срамную душеньку Масатки, — без обиняков заявила игошка, мордочка которой буквально закаменела. — Да ты, решишься ли?

— Я горы сверну, — грозно пообещал приставник. — А этой сучке Марго шею.

— Пуф-пуф-пуф! — поддразнила её Шанель. — Поднялась, как тесто. Гляди, как бы квашню не опрокинуло, да рылом об пол не расплющило.

— Мы идём? — не желая доле препираться, уточнила Лёка.

— Идём, — усмехнулась игошка и обескуражила: — Тока не шею Масатке ломать, а дом ваш искать.

— Зачем его искать? — не подумав, брякнула она, но тут же вспомнила: — Здесь? Двойник в межмирье?

— Его, — вздохнула игошка и проворчала: — Тока спервоначалу деда твоего героического навестим. Да супругу его прихватим.

— Бабулю? Зачем?

— Затем, что лишь ей дано возжечь в осиротевшем очаге первородный огонь, — строго уведомила Шанель. — Твоими игрульками его не распалить.

Дед с бабуленькой были дома. Изволили чаю откушать, о чём-то шушукаясь на кухне. Ветка торчала в кабинете за компьютером, нарочно оставив дверь открытой: сестрёнку явно выставили прочь, но та не теряла надежды подслушать. На её плечах расселись ледагашки, заворожённо пялясь в монитор. Бельмондошка прибиралась в гостиной, метя идеально чистый пол. Хозяйкина радость и надёжа — ласково улыбнулась ей Лёка и толкнула дверь на кухню.

— О! — всплеснул руками Нешто, присоседившийся рядом с воеводой-батюшкой. — Ты тока глянь: опять. Что-то не задалось у нашей недотроги с гулянкой. Уж не захворала ли? Не свербит ли где?

— Свербит, — не стала с ним пикироваться Лёка, сразу перейдя к делу: — Ба, не хочешь на дачу смотаться?

Пошутила, но они моментально сообразили, о чём речь.

— Мы её так и не нашли, — неохотно признался полковник. — Полдня убили.

— Я нашла проводника, — лишь чуть-чуть загордилась старшая внучка.

— Когда идём? — тут же нарисовалась в дверях младшая.

— Тебе придётся остаться, — убила Лёка на корню детскую радость.

— Почему я?! — возмутилась Ветка.

— Потому что без Лады Всеславны не обойтись, — вновь с ходу догадался полковник и встал.

— Давайте без неё обойдёмся, — не сдавалась Ветка, тыча пальцем в сестру. — Нет, ну здорово устроилась: и жениха ей, и драйв. А я тут сиди, как приклеенная.

— Можешь лежать, как приклеенная, — предложила бабуленька в качестве альтернативы.

Поднялась, поправила туго скрученные на затылке волосы и повелела:

— Пошли уже.

Они стояли на опушке весёленького, осыпанного нежной весенней зеленью леска. Справа игриво повиливала чистая речушка. А слева от Лёки стояла… Если не княгиня, то очень богатая боярыня.

По примеру младшей внучки, Лада Всеславна так же не захотела позориться в посконно-домотканой убого украшенной рубахе. Теперь на ней красовался длинный малиновый шитый серебром опашень с частыми золотыми пуговками по всей длине. Рукава висели аж до самой земли — сквозь пройму, что шла от плеча, бабуленька выставила руки в белом шёлке. Белыми были и шитые жемчугами высокие поручи, и широкое оплечье. Поверх оплечья на шее меховой воротник.

Венчал композицию — как и положено — венец. Жемчужный с большим красным камнем над переносицей. Под венцом голова укутала в тончайший розовый шёлк — замужней бабе негоже ходить простоволосой.

— Да, — с величавым кокетством повела головушкой матушка-боярыня, покосившись на внучку смеющими глазами.

— Красотища, — похвалила та и аккуратно уточнила: — Ворованное?

— Честно взято! — возмутился поклёпу добытчик в неизменной рванине.

— Честно и ты? — позволила себе не поверить Лёка.

Нешто-Нашто привычно надулся.

— Отстань от человека, — державно молвила бабуленька, обласкав взглядом своё так называемое кромешное оружие в левой ладони. — Он старался. И, между прочим, угодил.

— Как бы не перестарался, — в притворном гневе нахмурился воевода-батюшка. — А то голым в Африку пущу.

— Чего я там забыл? — поразился Нешто дурацкой угрозе.

— Чего здесь потеряли?! — сурово вторил ему объявившийся Хозяин Леса, потрясая кулачками.

Маленький — метр с кепкой — сморщенный дедок в длинной травяной рубахе без штанов. В левом кулачке пучок веток, в правом берёзовая дубина — тоже метр с кепкой. Но рука у Лешего была крепка: дубиной поигрывала, будто прутиком.

— Доброго дня, Хозяин, — поклонился ему в пояс древний богатырь, едва не сронив сидящую на плече игошку.

— Чего на людей бросаешься? — проворчала та. — Хлопотун необузданный. Прибираешься, так и дале прибирайся. А мы тут мимоходом. Дойдём до речки и в обратку.

Леший вдруг насторожился:

— В обратку-то по своим следам, что ль?

— По ним, родимый, — благостно молвила бабуленька, также кланяясь в пояс.

— Как же… по своим-то? — не слыша и не видя её, забухтел Леший. — Ты меня, матушка извести задумала? — с опаской покосился бедолага на безмятежно улыбавшуюся с плеча игошку.

— Чевой-то? — отмахнулась та. — Живи себе в радость. Никто тебя не ущемит, — и вдруг тихо, но веско пообещала: — Слово моё твёрдое.

Полковник всё подмечал, всё срисовывал влёт. Его брови удивлённо дрогнули. Но от комментариев дед отказался.

— Коль так, ступайте, — моментально успокоившись, солидным баском благословил их хозяин сектора. — А мне и без интересу, чего вы здеся натворить замыслили.

Объявил о своём нейтралитете и улизнул: я не я, и хата не моя.

— Нешто, — вдруг нахмурился дед, — что-то у меня сердце не на месте. Может, вернёшься?

— Чего я там забыл? — удивился тот, явно не желая покидать тёплую компанию.

Бабуленька с полуслова поняла, чем озабочен супруг:

— Нельзя оставлять дом без мужского пригляда. А в отсутствие воеводы лишь ты его можешь защитить. Как родич и первый по старшинству мужчина. Кому ещё доверить такое дело, как не тебе?

— Если так, — тотчас выгнул тощую грудь смешной безобидный, в сущности, дух, — то оно и верно. А то с балаболки Ветки какой толк? Ей бы тока в компутере своём торчать. Надо приглядеть, — закончил он строгим голосом педагога со стажем и улетучился.

— Пошли, воевода, — понукнула Шанель, привычно крутя лапками. — А то до вечера не управимся.

— Дом надолго оставлять нельзя, — согласилась Лада Всеславна.

Они дошли до речки: свободно, никто им не препятствовал. А вот когда развернулись и направились обратно, тут и началось.

— Погоди-ка, — внезапно хлопнула деда по плечу донельзя сосредоточенная игошка.

Тот остановился, как вкопанный. Бабка, семенившая за ним след в след послушной Жучкой, налетела на главу семейства. Внучка на бабку…

— Проблемы? — уточнил полковник.

И в руке его моментально появилась рогатина. Шанель спрыгнула на землю и немного попрыгала поперёк их пути.

— Да, вот какое дело, — наконец, объявила она, — след ваш кто-то подленько подвинул.

— Нарочно? — поджав губы, сухо осведомилась боярыня Лада, грозно обозрев округу. — Уж не хозяин ли наш милостивый?

— Он, — поддакнула игошка, хмыкнув: — Милостивец двоедушный, — и вдруг заквакала, заверещала на весь лес: — Не серди меня, беспортошник малахольный! Ты меня знаешь! Не спущу!

— Ох, и сурова ты матушка, — шутя, заметил воевода.

— Что ж поделать, батюшка, — в тон ему посетовала игошка и велела: — За мной пойдёшь. Куда я пузом шмякнусь, туда и ногу ставь. Да гляди: не промахнись.

— Леший следы запутал, — пояснила внучке бабуленька и поддёрнула опашень аж до колен: — Смотри мне под ноги

Дальше они выписывали немыслимые зигзаги и петли. На обратный путь потратили времени впятеро больше, но благополучно вернулись в исходную точку… Оказавшись в чистом поле. Среди гулявших туда-сюда золотых ржаных волн.

— Здесь я ещё не бывала, — задумчиво пробормотала Шанель, крутясь в ногах полковника: — Иль бывала? Их разве всех упомнишь?

— Проблемы будут? — уточнил он.

— А то, как же? — обрадовала игошка и юркнула куда-то промеж стеблей.

— Что скажешь, товарищ филолог? — поинтересовался полковник у супруги.

— Ты о местном Хозяине? — уточнила та и вновь достала из рукава платок: — А что тут скажешь? Выпендрёжник, спесивец, капризней старухи в маразме. И взяточник. Как вся эта нечисть. Всё время стимулирует народ себя ублажать. Подарки выколачивает.

— Ну, спасибо на добром слове, — басовито проворчали в хлебах.

Причём, непонятно где: и близко, и далеко, и справа, и слева.

— А чего с тобой церемониться? — строго молвила Лада Всеславна. — Твоему полю мы не хозяева. Нужды в тебе не имеем. Выйди сюда: я тебе сопли подотру.

Дед с внучкой в недоумении переглянулись: чудит их бабуля. Но зря никогда ничего не делает. Видимо, что-то знает о правилах местного этикета. А тут и Хозяин сектора явил себя пред очи грозной боярыни с весьма опасным оружием. Его он чуял даже в скрытом от глаз виде.

— Ну? — привередливо задрал подбородок Полевик.

Росточком Лёке по колено. Тощенький, в безразмерной рубахе, с золотистой копной на голове и с такой же бородой по пояс. В меру древний: личико ещё не совсем утратило человеческие черты. Донельзя сопливый и нахальный.

— Не понукай: не запряг, — дала ему отлуп Лада Всеславна, присаживаясь на корточки.

Без тени брезгливости утёрла Полевику сопли. А потом сунула ему в руки платок и уведомила:

— Дарю. Смотри, не потеряй.

— Шёлковый, — одобрил подарок Полевик и облагодетельствовал: — Ходите тут. Дозволяю.

И пропал.

— В чём смысл? — потребовал доклада полковник, зная, что во вражьем тылу без науки никак.

— Всё это межмирье, — задумчиво пояснила бабуленька, — что-то вроде материализовавшихся представлений о мировоззрении наших предков. Наглядное пособие. Во всяком случае, отчасти. А ритуал с подтиранием соплей Полевика был крайне важен, поскольку жизнь, прежде всего, это хлеб. Смысл ритуала до крайности прост: земля воздаст щедрым урожаем лишь тому, кто не боится запачкать руки.

— Резонно, — согласился полковник.

— Ба, а если ещё на одно поле попадём? — озаботилась Лёка. — У меня платка нет.

— У меня их с десяток, — отмахнулась Лада Всеславна.

Научно-познавательную беседу прервала Шанель и повела их за собой. Они шли, осторожно раздвигая упругие колосья: нельзя пакостить в чужом доме — тем более таком. Лёка внимательно смотрела под ноги и размышляла о ритуале «в обратку по своим следам».

Наверняка о нём тут знали все — кроме разве зелёных новичков вроде них. И, казалось бы, любой мог найти спрятанный идол Марго. Но, когда приходится возвращаться по своим следам в подобных условиях, ритуал превращается в почти невыполнимую задачу. Туда-то она и без проводника дойдёт, а вот обратно… Впрочем, туда — это куда?

Они пересекли с виду бесконечное поле довольно быстро. Вышли на межу и подошли к лесополосе, за которой стояла сплошная стена марева: границы сектора. Дальше Шанель запрыгала между деревьями, выписывая очередные кренделя. Приставники сосредоточенно следовали за ней, озабоченные лишь правильной постановкой ног.

— Устала? — сердобольно заохала Лада Всеславна, когда игошка остановилась.

— Ой! — хихикнула та. — Скажешь тоже. Ну, крепитесь: в обратку двинулись.

Обратка показалась длинней вдвое: Лёка уже всерьёз боялась оступиться. Хотя бабуленька и подвязала опашень так, чтобы не скрывать ног в жёлтых сапожках. Физически они жару ощущать не могли: здесь приставники не люди. Но парило так, что Лёка чувствовала, как по спине течёт несуществующий пот. Материализовавшиеся представления — чтоб им пусто было!

— Ну, вот и сдюжили, — удовлетворённо констатировала Шанель, когда поле вокруг превратилось в густой ельник. — Прямо не нарадуюсь на вас, — от души похвалила она усердных терпеливых приставников.

— Много ещё секторов пройти? — уточнил любивший следовать чёткому плану полковник.

— Пределов-то? А кто ж его знает, — обрадовала игошка, запрыгнув ему на плечо. — Тут ведь с одного места в другое единого пути нет. Иной раз долгонько идёшь, а другим разом туда же в один скок перепрыгнешь. Как повезёт. Домой завернуть не желаете ли? — вроде беспечно, но с глубоко спрятанным подтекстом уточнила она.

— Чевой-то? — передразнил её дед.

— Ну, тогда пошли.

Не прошли и полусотни метров, как впереди из-за пухленькой молоденькой ёлочки выглянула юная голенькая Лесавка. Стрельнула зелёными глазками в деда и захихикала, поводя плечиком.

— Ты как, на искусы падкий? — с неизъяснимо ласковой издёвкой поинтересовалась у него Шанель.

— Ещё как, — усмехнулся он, разглаживая усы.

Которых у него сроду не было, но жест казался плодом многолетней привычки. Откуда что берётся — невольно улыбнулась Лёка, жалея, что не видит лица бабули.

Услыхав, что её труды не напрасны, Лесавка завертелась захихикала ещё пуще.

— Иди-ка сюда, милая, — в тон игошке, покликала прелестницу Лада Всеславна, доставая своё оружие. — Я тебе чудо явлю.

И явила же — чуть не прыснула Лёка. Разобравшись, кто перед ней, Лесавка моментально сбросила наведённый на себя морок. Оказалось, что им повстречалась старожилка межмирья. С виду похожая на кривой древесный корень, который выкарабкался из земли и решил заняться личной жизнью.

— М-да, — с деланным глубокомыслием оценил дед свои перспективы заняться кобеляжем. — Даже и не знаю, с какой стороны к этому подойти.

Шанель не стала стесняться: прыснула на весь ельник. Лесавка же улепётывала прочь, волоча за собой лохмы тоненьких отростков и отчаянно вереща.

— Путь свободен? — покосившись на плечо, поинтересовался полковник.

— Погодим, — качнула шишом игошка. — Сейчас Хранитель заявится.

— Что-то выдающееся? — заподозрила бабуленька.

— Налюбуетесь, — туманно пообещала Шанель.

Однако они прождали не меньше десяти минут, а никто так и не явился.

— Цену себе набивает? — спросил у проводницы дед.

— Иль задумал что-то, — заметно посмурнела та, мотая свою невидимую пряжу с удвоенной энергией. — Вы глядите в оба. Тут лишь спервоначалу всё ладно да тихо. Но добром не кончится.

Как в воду глядела. Высокие раскидистые махровые пирамиды внезапно сдвинулись с места. И медленно закружились вокруг друг дружки. Начали с теми, что по соседству, а потом принялись закладывать более сложные траектории.

— Поможет? — вытащил полковник своё оружие в виде сулицы.

С рогатиной — согласилась Лёка, накладывая стрелу — тут, пожалуй, не развернуться.

— Как пойдёт, — невнятно промычала Шанель.

А пошло хуже некуда. Теперь они уже не шли, а крались: шаг вперёд, два вбок и наискось. Иногда пятились, когда особо настырная ель пёрла на них танком. Кружение деревьев еле уловимо, но ускорялось. К тому же плясуньи в своём хороводе ещё и веточками помахивали, будто платочками. В глазах рябило от их веселья.

Наконец, Шанель обрадовала:

— Здесь и встанем. А ты, помело облезлое, покажись-ка! — довольно презрительно велела она.

И помело показалось. Существо и впрямь похожее на еловый веник с шишкой на маковке.

— Дорогу мне заступить вознамерился? — с ласковой угрозой в голосе полюбопытствовала игошка, всё так же суча лапками. — Чоморушка, ты, видать, и последнюю труху из своей шишки повытряхнул?

— Чомор, — тихонько пояснила семейству Лада Всеславна. — Хранитель леса.

— Леший? — не поняла Лёка, какая разница между этими персонажами.

— Скорей, сторож.

Сторож качался то на одной проплывавшей мимо еловой ветке, то на другой. Хихикал как-то не вполне адекватно и словно дирижировал всем этим фестивалем.

— Озорник, — снисходительно усмехнулся дед.

— Головою скорбный, — презрительно уточнила Шанель.

— В таком серьёзном лесу? — удивился полковник, откровенно любуясь величественными елями.

— Какой там лес? — на этот раз с неприкрытой брезгливостью отозвалась игошка. — Был лес, да весь вышел. Лишь этот полоумный с его корягами и остался. Ну, да ладно. Некогда нам тут. В обратку пора. Тока вы не оборачивайтесь. Так задом наперёд выбираться и станем. Иначе здесь никак. Чомор хоть в уме и повредился, его силушки не убавилось. Чуть оступитесь, придётся нам убираться не солоно хлебавши. Задавят. И обереги ваши не помогут. Тут ваши обереги в ваших следах.

— Выходит, — помрачнел дед, — не я, а внучка первой пойдёт? Не нравится мне это.

— А кто тебя спросит? — урезонила его супруга. — Хватит болтать. Ольга, соберись.

Шанель перепрыгнула на плечо Лёки и ткнулась в её ухо мордашкой:

— Ты вокруг себя не гляди. Ты под ноги гляди. Ножку взад отставила и слушайся моих указаний. Я подскажу: правее, левее, дальше или ближе. Как велю «ступай», лишь тогда на ножку и становись.

— А как же они? — в растерянности кивнула Лёка на остальных.

— А что они? — спокойно переспросила Шанель. — Они следом за тобой. Не знаешь, почему так говорят? Оттого, что след в след. Куда ты ступишь, туда их ноги сами и встанут. Ты не ошибись, и они за тобой не оплошают.

— Как по минному полю, — поёжившись, проворчала Лёка.

— Ну, тронулись, — благословила её подружка.

Так она ещё по лесу не ходила. Мало того, что каждый шаг под диктовку, так ещё этот псих Чомор всё время кружился вокруг. Хохотал, визжал, орал что-то неразборчивое — причём хором. Ко-то ему помогал устраивать концерт: их групповое исполнение не столько отвлекало, сколько досаждало.

Лишь страх за бабулю с дедом заставлял её концентрироваться исключительно на процессе. Только к голосу Шанель она прислушивалась, отметая прочие звуки. Обратный путь оказался бесконечным.

— Погоди-ка, — остановила Лёку игошка, — подбери ногу. Оставь последний шаг на потом.

Она вновь перепорхнула на плечо полковника и махнула лапкой в сторону окончательно захороводившихся, натыкавшихся друг на друга елей.

И вдруг те пропали. Верней, преобразились в уже знакомые бродячие корни.

— Ну, вот и морок спал, — удовлетворённо констатировала Шанель. — Зрите, сколь красив здешний ельник.

— Они что, все Лесавки? — поражённо наблюдала за безумными плясками Лёка.

— Все, как одна, — заверила Шанель.

— А деревья где? — не поняла Лёка. — Это же лес. Или нет?

— А нету больше леса. Весь извели злыдни трухлявые, — вновь брезгливо прокомментировала игошка. — Силой своей протухшей да злобной. Это, почитай, самые древние из духов. Вот такими они и становятся без созидающей силушки.

— Это окончательная стадия деградации? — задумчиво спросил дед.

Как ни странно, Шанель его прекрасно поняла:

— Бесповоротно сгинут, как трухой рассыплются. Теперь уж недолго ждать, — проворчала она, вернувшись на плечо Лёки. — Давай, красота моя писанная. Последний шажок.

С последним шагом они оказались в болоте. Только собирались тронуться вперёд, как путь им преградил Нешто-Нашто. Заломил руки, запульсировал всеми своими лохмотьями и завыл:

— Беда, воевода-батюшка! Явился в дом гость незваный-непрошенный!

— Короче, — приказал дед.

— А всё ты, свистулька непутёвая! — прошипел на Лёку мгновенно вскипевший дух. — Лишь бы хвостом вертеть, а о сохранности дома кто будет думать?!

— Олег, — догадалась она и виновато покосилась на деда: — Я же с пикника смылась без предупреждения. Он, естественно, примчался узнать, какая муха меня укусила.

— Ступай, — ответила Лада Всеславна на вопросительный взгляд супруга. — Зря без тебя рисковать не будем. Ты меня знаешь. Не выйдет в этот раз добраться, завтра попробуем. А реальный очаг важней мнимого.

— Если что, вы возвращаетесь, — поймал её за язык полковник.

И прыгнул домой.