Путешествие в Египет

VIII. СУЛЕЙМАН ЭЛЬ-ХАЛЕБИ

Мы, как французы, прежде всего воздали должное именно этим воспоминаниям и, когда паше любопытство было удовлетворено, отправились осмотреть площадь Эзбекия, где па одной из террас был убит Клебер.

Осада, которой подвергся Каир после второго восстания, нанесла большой урон городу: целые улицы были сожжены, многие дома оказались непригодными для жилья, и среди них дом генерала Клебера. Клебер отправился в Гизу, в загородную резиденцию Мурада, и оттуда приезжал в Каир руководить восстановительными работами. 25 прериаля VIII года 27 он прогуливался по галерее, выходившей на площадь, и отдавал последние распоряжения архитектору Протену, когда из колодца с колесным механизмом выскочил молодой араб и, прежде чем генерал успел что-либо предпринять, четырежды ударил его кинжалом в грудь. Протен, попытавшийся оттолкнуть араба тростью, которую держал в руке, в свою очередь, получил шесть ран и упал без чувств; когда он пришел в себя, убийца уже скрылся, а Клебер еще стоял, прислонившись к перилам, но лишился сил и голоса. Протен поднялся и добрел до него, бормоча, что выходить без охраны было крайне неосторожно, на что Клебер прошептал:

- Друг мой, сейчас не время давать мне советы, я очень дурно себя чувствую,- и упал замертво. В тот же день офицеры Перен и Робер заметили в саду, у французских бань, относившихся к генеральному штабу, молодого араба, прятавшегося за полуразрушенными стенами, местами запятнанными кровью; у его ног нашли зарытый в песок кинжал, песок, приставший к лезвию, потемнел от крови. Араб был смуглолиц, с живыми глазами, невысокого роста и хрупкого телосложения. Представ перед военным трибуналом, он заявил, что его зовут Сулейман эль-Халеби, что он уроженец Сирии, ему двадцать четыре года, он писец по профессии и живет в Алеппо; что же касается остального, то он упорно все отрицал.

Протокол гласит, что обвиняемый упорствовал, и поэтому генерал велел наказать его палками, согласно местному обычаю, приказ был немедленно приведен в исполнение, и вскоре араб объявил, что готов сказать всю правду. Он вновь предстал перед трибуналом; ниже мы дословно приводим обращенные к нему вопросы и ответы на них.

Вопрос. Как давно ты находишься в Каире?

Ответ. Я нахожусь здесь тридцать один день, шесть дней я добирался в Каир из Газы на верблюде.

Вопрос. Для чего ты приехал?

Ответ. Для того, чтобы убить верховного главнокомандующего.

Вопрос. Кто послал тебя совершить это убийство?

Ответ. Меня послал ага янычар; возвращаясь из Египта, турецкие войска искали в Алеппо человека, который взялся бы убить верховного главнокомандующего; за это мне обещали денег и продвижение по военной службе, и я предложил свои услуги.

Вопрос. К кому ты обращался в Египте и делился ли с кем-нибудь своими планами; что ты делал после приезда в Каир?

Ответ. Я ни к кому не обращался, а устроился на ночлег в главной мечети.

Услышав подобные признания, суд не стал медлить: Сулейману, сознавшемуся в убийстве главнокомандующего Клебера, был вынесен приговор: сжечь правую руку, а затем посадить на кол, где он будет находиться до тех пор, пока его труп не растерзают хищные птицы. Эта экзекуция состоялась по возвращении похоронного кортежа генерала Клебера на укрепленном холме в присутствии армии в трауре и испуганных горожан, привыкших к правосудию, которое вершили паши и беи, когда обычно весь город нес наказание за преступление, совершенное одним человеком. Теперь они не могли взять в толк, почему за содеянное должен отвечать только один человек. К тому же Сулейман, считавший себя жертвой рока, скромно и бесстрашно шел на казнь, спокойный и непоколебимый, как великомученик. С него сняли рубашку, прикрывавшую грудь, и положили его руку на костер. Пытка длилась минут пять, но он не издал даже стона; внезапно раскаленный уголь выскочил из костра и упал ему на сгиб руки, и тут разом исчезла вся его стойкость, он начал вырываться и потребовал, чтобы убрали этот уголек. Палач заметил тогда, что непонятно, как человек, проявляющий столько мужества, когда ему жгут руку, может возмущаться из-за такого пустяка.

- Я кричу не от боли,- ответил Сулейман,- а требую справедливости. В приговоре ничего не говорится об этом угольке.

Когда кисть руки была сожжена, палач велел Сулейману подняться на минарет ближайшей мечети, и там он был посажен на шпиль купола; Сулеймап жил еще четыре с половиной часа, читая стихи из Корана, прерываясь лишь для того, чтобы попросить пить. Наконец муэдзин сжалился над ним и принес ему стакан воды, Сулейман выпил и испустил дух; после этого труп оставался наверху еще около месяца, пока хищные птицы не исполнили последнюю часть приговора.

Скелет этого несчастного был доставлен во Францию одновременно с трупом его жертвы. Он хранится в здании, примыкающем к королевскому саду, в первом анатомическом зале, слева от входа; принадлежит он человеку ростом примерно пять футов два дюйма. Кости кисти правой руки обожжены, следы огня видны и по сей день; шпиль, па который он был посажен, сломал ему два спинных позвонка; их заменили двумя деревянными, так искусно имитирующими настоящие, что отличить их почти невозможно.

Мы решили, что на следующий день доберемся до пирамид, по пути осмотрим поле боя и вернемся в Каир через Гизу. На рассвете нам привели первоклассных ослов, они всего за десять минут доставили нас в Булак; мы переправились через Нил и оказались на поле боя, где тридцать два года назад была разрешена последняя ссора между Востоком и Западом. Осмотр продолжался недолго; с высот Имбабы нам открылся прекрасный вид. К тому же все здесь навевало воспоминания и раздумья, но совсем не вдохновляло на описания. Отсюда мы продолжили свой путь к пирамидам; вскоре пришлось перейти на шаг, поскольку ослы увязали в песке по колено, и, таким образом, нам потребовалось около пяти часов, чтобы добраться до первой пирамиды; когда мы спешились, нам показалось, что до нее рукой подать.

Самая большая пирамида, па вершину которой обычно поднимаются путешественники, покоится на основании длиной шестьсот девяносто девять футов, и если смотреть на нее снизу, то кажется, что к вершине она становится слегка округлой. Пирамида состоит из камней, положенных один на другой, так что каждый следующий ряд немного отступает от края предыдущего, образуя гигантскую лестницу со ступенями высотой четыре фута и шириной десять дюймов. На первый взгляд нам показалось, что восхождение если и возможно, то, во всяком случае, трудноосуществимо. Но Мухаммед устремился к первой ступени, преодолел ее, влез на вторую и подал нам знак следовать за ним, словно приглашал совершить нечто чрезвычайно простое. Нужно признаться, что подъем на четыреста двадцать один фут под палящим солнцем - сомнительное удовольствие, к тому же камни, по которым мы карабкались, как ящерицы, были сильно раскалены, и поэтому мы вовсе не испытывали стыда, отставая от проводника. Что же касается Мейера, привыкшего взбираться по корабельным реям, то он чувствовал себя здесь превосходно и перескакивал со ступени на ступень как резвая козочка. Наконец через двадцать минут упорного труда, изрядно обломав ногти и ободрав колени, мы достигли вершины, откуда предстояло тотчас же спускаться вниз, иначе мы рисковали лишиться последних запасов жира, которые растопило бы египетское солнце. Однако я все же успел осмотреть открывшийся перед нами пейзаж. Если встать СПИНОЙ к Каиру, то слева видишь огромную пальмовую рощу, выросшую на месте Мемфиса; за ней возвышаются пирамиды Саккара, дальше расположено само селение, а за ним - пустыня; прямо перед вами тоже лежит пустыня, пустыня раскинулась и справа; иначе говоря, все пространство занимает огромная равнина огненного цвета, и, насколько хватает глаз, ее рельеф нарушают лишь небольшие песчаные холмики, наносимые ветром. Повернувшись лицом к Напру, видишь собственно Египет, то есть Нил, текущий по дну изумрудной долины; затем Каир - живой город, стоящий между двумя СВОИМИ мертвыми собратьями - Фустатом и кладбищем халифов, за могилами халифов - безжизненную цепь Мукаттам, словно гранитная стена закрывающую горизонт.

Несколько минут я прогуливался по площадке размером примерно тридцать на тридцать пять футов; огромные торчащие глыбы напоминали обломанные вершины горного хребта и были испещрены надписями, среди которых еще можно различить имена генералов французской экспедиции; по соседству с этими славными именами я увидел имена Шарля Нодье 28 и Шатобриана 29, запечатленные здесь господином Тейлором во время предыдущего путешествия.

Я посмотрел вниз на наших ослов и погонщиков - сверху они казались не больше скарабеев и муравьев - и попытался бросить в них камешек, но, как ни старался, камни падали, задевая стену пирамиды и могли достичь земли, только перепрыгнув со ступени на ступень.

Эта шалость напомнила мне о спуске; следует заметить, что поначалу он показался мне гораздо труднее подъема из-за диспропорции высоты и ширины ступеней; край каждой из них скрывает следующую, поэтому, стоя наверху, думаешь, что добраться до низа можно, усевшись на собственные ягодицы и скользя по этому покатому спуску до самой земли. Однако, прежде чем решиться на подобный поступок, нужно хорошенько все взвесить. К тому же, когда спускаешься па одну ступень, становится видна следующая, и так далее. Но, повторяю, путь этот отнюдь не легок, и тем, кто подвержен головокружениям, лучше вообще не подниматься на пирамиды.

Очутившись внизу, я рухнул на песок; меня мучила жара и жажда. Я не чувствовал этого во время подъема, поскольку меня одолевали совсем иные мысли. Мухаммед тут же произнес целую речь о том, что воду нужно пить не всю сразу и маленькими глотками, но я вырвал бутылку у него из рук и залпом осушил ее. Как только прошла жажда, меня стал донимать голод. К счастью, все остальные члены экспедиции честно признались, что испытывают те же неприятные ощущения, и поэтому мы единодушно решили: пришло время обеда. Привели осла, навьюченного провизией, и мы с радостью удостоверились, что в дороге с ней ничего не приключилось.

Мы обошли вокруг пирамиды, чтобы отыскать хоть какую-нибудь тень. Увы, солнце стояло в зените и потому равномерно изливало свои лучи на все четыре грани гробницы Хеопса. Мы начали озираться, пытаясь найти место, где можно было бы посидеть более пяти минут, не рискуя сойти с ума. Тогда наши арабы сказали, что па трети высоты пирамиды, с северной стороны, расположен вход, через который можно попасть внутрь. Это темное отверстие, казалось, специально проделано в камне для того, чтобы колосс мог дышать, оно выглядело прибежищем тени и прохлады, и, несмотря на усталость, мы вновь двинулись наверх и уже через пять минут достигли цели. Мы обнаружили помещение, вполне пригодное для столовой, пусть не слишком комфортабельное, по уж, во всяком случае, прохладное; большего нам и не требовалось.

Покончив с трапезой, мы велели принести факелы, чтобы осмотреть, раз уж мы здесь очутились, пирамиду изнутри. Туда ведет наклонный под углом сорок пять градусов коридор, заканчивающийся квадратным отверстием со стороной около метра. Чем дальше от входа, тем прохладнее, но к дыму факелов еще примешивается неосязаемая пыль, которую поднимают посетители, и поэтому здесь очень трудно дышать. Наконец попадаешь в две камеры, одна из них называется камерой царя, другая - камерой царицы; в первой стоит гранитный саркофаг с разбитой крышкой, вторая камера пуста. Мы вышли из покоев их величеств, где было нечего осматривать, кроме стен, и отправились приветствовать его высочество сфинкса - огромного пса, сторожа гранитного стада, лежащего в сотне шагов по направлению к Нилу. С помощью арабов мне удалось вскарабкаться к нему на спину, а оттуда на голову, что, уверяю вас, совсем не просто. Мейер тут же последовал за мной. Тогда я быстро спрыгнул па плечи гиганта, а потом на землю и стал рисовать Мей- ера, который, стоя на ухе сфинкса, служил ему плюмажем, а мне - масштабом.

Возле большой пирамиды есть еще одна, поменьше, с сохранившейся остроконечной вершиной; сюда поднимаются редко, и первым, как рассказали арабы, на нее взобрался французский барабанщик, спасаясь от мамлюков; у него не оставалось другого выхода, как взобраться на пирамиду, где он становился недосягаемым для преследователей. Когда он добрался до вершины, ему пришла в голову мысль изо всех сил бить в барабан, взывая о помощи. Этот грохот был слышен на целое лье вокруг, п генерал Ренье послал две роты; они обратили мамлюков в бегство и освободили пленника; он спустился с пирамиды и был встречен со всеми подобающими случаю военными почестями.

Мы вновь уселись па ослов и вернулись в Гизу, но не для того, чтобы осматривать загородный дом Мурада, от которого наверняка не осталось и следов, а чтобы посетить заведение для цыплят-сирот.

Все знают, что в Египте наседок, способных высидеть только полтора десятка яиц одновременно, заменили паровыми печам, где выводят тысячи цыплят. Хозяин этого любопытного заведения не только работает па себя, но и принимает за небольшую мзду в инкубатор все яйца, которые ему приносят. Дортуар, где размещаются его пансионеры в скорлупках, представляет собой длинную галерею с двухъярусными ячейками по обеим ее сторонам; тепло распространяется от котла с водой, нагретой до нужной температуры, расположенного под полом. Заслонки этих ячеек выходят на галерею; первые десять-двенадцать дней они закрыты, потом их начинают ненадолго открывать, с каждым днем оставляя их открытыми все дольше и дольше, и наконец па двадцатый день появляются цыплята.

Мы подоспели в тот момент, когда у одной из печей "начались схватки", и, таким образом, роды произошли в пашем присутствии. Процедура эта крайне проста: яйца разбивают, словно для приготовления омлета, и цыплят вылущивают оттуда, как горох, затем одного за другим бросают обратно, причем обращаются с ними так, будто кидают в кучу камни. Сразу после "высиживания" цыплята начинают пищать что есть силы, а затем пускаются на поиски пропитания, впрочем напрасные, поскольку хозяин заведения берет на себя труд следить за тем, чтобы цыплята вылупились из яиц, но вовсе не намерен кормить их. К тому же они могут прожить без пищи три дня - наверное, благодаря теплу; если за этот срок их не забирают владельцы, то они переходят в собственность хозяина-наседки, который отправляет их на рынок и продает, не стараясь предварительно откормить.

Мы вернулись в Каир, заехав на остров Рода, где находится Ниломер.

Это приспособление, предназначенное для измерения высоты уровня воды в Ниле, представляет собой всего-навсего колонну высотой в восемнадцать локтей вместе с капителью; ежегодно на ней отмечают высоту воды в реке в момент паводка. Этот Нпломер, сильно пострадавший во время оккупации Каира французской армией, по приказу генерала Мену был восстановлен под руководством инженера путей сообщения Шаброля. Когда работы были завершены, перед памятником соорудили портик, а под перистилем над дверью в стену вмуровали плиту из белого мрамора и высекли па ней по-французски и по-арабски такую надпись:

"Во имя Аллаха милостивого и милосердного. В год IX30 Французской Республики и в 1215 год хиджры, 30 месяцев спустя после завоевания Египта Бонапартом, главнокомандующий Мену восстановил Ниломер. Самый низкий уровень Нила соответствовал 3 локтям 10 дюймам после солнцестояния VIII года.

В Каире воды начали прибывать на 16-й день после упомянутого солнцестояния и я.

Они поднялись на 2 локтя 3 дюйма над стержнем колонны па 107-й день после упомянутого солнцестояния.

Они начали спадать на 114-й день после упомянутого солнцестояния. Все земли были затоплены. Этот невиданный паводок высотой 14 локтей 17 дюймов позволяет надеяться на особо плодородный год".

В тот же вечер, вернувшись в Каир, господин Эйду, врач с "Улана", сопровождавший нас из филантропических побуждений, почувствовал, что сам подвергся тому самому заболеванию, от которого хотел уберечь нас. Господин Мсара тут же посоветовал послать за господином Десапом, врачом из Безансона, он обосновался в Каире со времен французской экспедиции и приобрел большой опыт в лечении глазных болезней, специально их изучив. Мы поспешили исполнять его совет, и час спустя пред нами предстал величественный старец в восточных одеждах и с большой бородой - это был наш соотечественник. Арабы, оценивающие ученость по длине бороды, высоко чтут этого человека. Поспешим добавить, он этого заслуживает, опровергая поговорку, что внешность обманчива.