Путешествие в Египет

VI. ГУБЕРНАТОР СУЭЦА

На следующий день мы нанесли визит губернатору Суэца; то ли нас горячо ему рекомендовали, то ли наше дружеское расположение произвело па него доброе впечатление, но он оказал нам истинно братский прием. Не успели мы войти, как принесли в серебряных кувшинах знаменитую воду; я грезил о ней в течение трех недель, пока мы тщетно пытались отыскать что- либо на нее похожее. После воды настал черед трубки и кофе, а затем последовал рассказ о наших приключениях.

Я говорил, Мухаммед переводил, и это позволяло мне, глядя на доброжелательное и серьезное лицо паши, судить о впечатлении, которое производили на него различные перипетии нашего путешествия.

Вероломство Отца Победы, казалось, весьма его позабавило; но больше всего меня удивило довольное выражение, появившееся на его лице во время моего беспристрастного и бесхитростного рассказа о том, как арабы украли наши продукты. В этом месте он остановил меня и заставил повторить эпизод с мишмишем, сахаром и кофе; затем с сияющим видом потребовал продолжения; без сомнения, мое повествование доставило ему огромное удовольствие. Тогда я весьма высоко оцепил его вкус и искренне пожалел о том, что губернатор не мог послушать мой рассказ в оригинале и должен был довольствоваться лишь переводом. Когда я завершил нашу одиссею, губернатор велел принести воду и предложил отобедать С ним. У нас не было причин отказываться; мы согласились, предварительно оговорив удобное для всех время, и отправились осматривать город.

Вернувшись к указанному часу и проходя через внутренний двор, мы увидели небольшой отряд и подумали, что это паша решил оказать нам подобающие почести. Во дворце все были подняты на ноги - слуги, рабы, евнухи. Нас провели в просторный квадратный зал, где на диване нас ждал паша. После необходимых приветствий, которые перевел наш верный толмач Мухаммед, ну а сопровождающие их жесты мы уже вполне сносно могли изобразить сами, внесли большой серебряный поднос и поставили на пол. Мы тотчас же уселись вокруг него на корточки. Затем вошел невольник с серебряными кувшинами, чашами и всем необходимым для мытья рук. Паша потребовал воду дважды, нам еще ни разу не доводилось встречать столь чистоплотного турка.

На подносе размещалось четыре серебряных блюда, накрытые высокими крышками из того же металла, с несколько грубым, но богатым орнаментом. На первом находился неизменный плов с курицей в центре, на втором - рагу с индийским перцем, его ингредиенты я так и не смог угадать, на третьем - четверть ягненка и на последнем - рыба. Мы храбро потянулись руками к первому блюду, соблюдая между собой некоторую иерархию, и начали с того, что поделили курицу на четыре части. Перед каждым из нас стоял кувшин с нашей излюбленной водой, и думаю, в тот момент я бы не отдал предпочтение ни одному вину.

От курицы мы перешли к рагу. Справиться с этим блюдом оказалось проще: поданное нам мясо какого-то неизвестного животного уже заранее было нарезано на куски. Каждый кусок служил нам вместо ложки, и с его помощью мы прихватывали приправу. Вскоре мы обнаружили, что приняли за мясо овощи. По правде говоря, парижанин счел бы подобное угощение достаточно скудным, но для нас, ставших истинными исмаилитами, оно показалось роскошным.

После рагу настала очередь ягненка. По тому, как губернатор приступил к этому новому блюду, мы поняли, что он - приверженец той же школы, что Талеб и Бешара. Он вытянул обе руки, одной стал придерживать кусок в миске, а другой отщипывать мясо, которое с поразительной легкостью отделялось от костей. На сей раз мы даже не попытались последовать его примеру, заранее зная, что опозоримся. Мы попросили у губернатора разрешения достать свои кинжалы, боясь неожиданным движением испугать его, и, получив согласие, принялись разделывать тушу ножами.

Оставалась рыба, и здесь нас подстерегало одно из самых жестоких испытаний, уготованное нам в жизни. Китообразное неведомого мне названия имело такое несметное количество костей, что, взяв в рот первый же кусок, мы поняли: если не принять необходимых мер предосторожности, нам грозит смерть от удушья. Тогда мы принялись тщательнейшим образом изучать каждый лежащий перед нами кусок; увидев это, губернатор, уже расправившийся со своей порцией, казалось ничуть не заботясь о костях, велел подать еще одно блюдо рыбы, правой рукой отделил кусок, положил его на ладонь левой и начал извлекать оттуда кости - от больших до самых маленьких, затем он накрошил туда примерно такое же количество хлеба, добавил пряностей, скатал все это в шарик величиной с яйцо и положил его на серебряное блюдо, которое по его знаку невольник поднес господину Тейлору. Покончив с первым "образцом", губернатор перешел к созданию второго. При мысли о том, что он предназначался мне, я буквально оцепенел. Увидев мое беспокойство, губернатор счел, что я жду своей порции, и начал торопиться, впрочем, следует отдать ему должное, работал он над своим произведением с тем же усердием. Завершив его, он отослал мне плод своего труда - очень хорошенький шарик величиной с абрикос. Я взял его, поклонившись, и, словно любуясь совершенством его форм, принялся его рассматривать, дожидаясь, пока губернатор отвернется, а сам тем временем вспоминал все известные мне трюки фокусников, надеясь проглотить его так же, как паяц глотает шпагу. Хитрость удалась. Губернатор, неутомимый в своей галантности, принялся за изготовление шарика для Мейера и, поглощенный своим занятием, которое он осуществлял с подлинным артистизмом, не заметил, как мой шарик, вместо того чтобы попасть ко мне в рот, очутился сначала у меня в рукаве, а оттуда перекочевал в карман жилета. Судьба деликатеса, поднесенного господину Тейлору, мне неизвестна, но подозреваю, что из учтивости он вполне мог отправить его себе в желудок.

Участь Мейера была предрешена. Он оказался последним из гостей, и все взоры были устремлены прямо на него. Он мужественно встретил этот удел и честно проглотил свой шарик, рискуя подавиться; этот поступок возвысил его в глазах паши, тот принял за нетерпение естественное желание Мейера поскорее покончить с этим необычным лакомством.

Сладкое состояло из пирожных, варенья и шербета, приготовленных женами губернатора; все эти яства, заманчивые на вид, оказались весьма сомнительны на вкус из-за немыслимых сочетаний продуктов, лежащих в основе турецкой кухни.

Паша, пребывавший в отменном расположении духа в течение всего обеда, к десерту стал еще любезнее. Он вновь вернулся к нашему путешествию, требовал дополнительных подробностей о том, как мы были похищены Отцом Победы у племени валед-саид, и снова заставил повторить рассказ, как грабители и ограбленные собрались вместе полакомиться сахаром и насладиться хорошим кофе; затем, когда я закончил, он произнес:

- А теперь встанем и отправимся взглянуть на то, как отрубят головы этим бандитам.

Мы решили, что не расслышали, и попросили Мухаммеда повторить; но по изумлению нашего переводчика и по тому, как он забормотал нечто несусветное, повторяя приглашение губернатора, мы поняли: наш переводчик воспринял все сказанное вполне серьезно. Господин Тейлор как глава каравана поднялся и стал умолять пашу, который уже подошел к окну, соблаговолить выслушать его. Губернатор обернулся и ответил, что с радостью послушает нас и будет целиком в нашем распоряжении, как только закончится казнь. Как раз по поводу казни, заметил господин Тейлор, он и хотел высказать несколько возражений. Губернатор сделал милостивый жест и приготовился слушать, бросив при этом последний взгляд в окно, словно говоря просителю: давайте побыстрее, нас ждет интересное зрелище. Тогда господин Тейлор, к великому изумлению губернатора, начал просить пощадить наш эскорт. Эти бедолаги, умиравшие с голоду, сказал он паше, заслуживают прощения, хотя и поживились нашими скудными запасами провизии. Из-за этой оправданной бесчестности мы поголодали всего-то сутки, а не пойди паши проводники на этот шаг, то могли бы умереть с голоду; ну а вероломство Отца Победы вполне естественно для арабских нравов, мы сами виноваты в том, что позволили так легко себя обмануть. Впрочем, в результате этого происшествия наш эскорт увеличился, став тем самым еще надежнее. Он убедительно просит пашу не настаивать на этой форме наказания.

Губернатор ответил, что господин Тейлор проявил себя внимательным наблюдателем, характеризуя арабские правы; подобные истории, он вынужден в этом сознаться, случались неоднократно, но с заурядными путешественниками- с бедными художниками или нищими учеными, которые, по словам паши, не заслуживают того, чтобы разбираться, как с ними обошлись. Мы же - другое дело, мы - посланники французского правительства, аккредитованные при вице-короле Египта и особо рекомендованные всем губернаторам Ибрагима-паши. Он обязан справедливо вершить правосудие, а потому снова пригласил присоединиться к нему и взглянуть, как будут рубить головы преступникам. Сказав это, он сделал шаг к окну.

Мы поняли, что паша и в самом деле стремится проявить таким образом свое уважение к нам, и ужаснулись, представив себе участь наших несчастных спутников. Теперь мы все присоединились к мольбам господина Тейлора. Тогда губернатор, по-видимому сделав над собой усилие, подал знак, чтобы мы успокоились, велел привести виновных, а нас пригласил сесть рядом с собой. Через пять минут показались наши славные друзья: впереди Талеб и Абу-Мансур, за ними Бешара, Арабалла п остальные грешники, их сопровождало человек тридцать солдат с саблями наголо. Бешара и Талеб посмотрели па нас с немым укором, задевшим нас до глубины души. Мы знаком дали им понять, чтобы они не волновались. Это было как нельзя кстати, потому что они дрожали всем телом и были очень бледны, насколько позволяла судить их смуглая кожа. Оказалось, их арестовали три часа назад, не сообщив нам об этом; от стражников они узнали, какая участь им уготована; таким образом, понимая в глубине души свою вину и прекрасно зная, как скоро и безжалостно вершит суд турецкое правосудие, они уже считали себя погибшими, а будучи уверены, что обвинение исходит от нас, не надеялись на наше заступничество. И наши дружеские, обнадеживающие взгляды показались им не совсем понятными.

Их поставили полукругом, и мгновение губернатор молча смотрел на них со свирепым видом; у несчастных тотчас же исчезла последняя надежда, которую мы успели вселить в них. Наконец, увидев, что они достаточно напуганы и раскаиваются в содеянном, он произнес:

- Жалкие сыны пророка, вы не исполнили свой долг по отношению к тем, кто доверился вам! Первым нашим побуждением было отрубить вам головы, чтобы наказать за преступление, но, тронутые настоятельными просьбами посланника французского султана п сопровождающих его достопочтенных европейцев, мы милуем вас. Каждый получит по пятьдесят палочных ударов по пяткам. Ступайте.

И все-таки не о такой милости мечтали паши арабы; разумеется, они предпочитали получить палочные удары, вместо того чтобы вообще лишиться головы, но все же лучше - окончательное помилование; к счастью для них, мы придерживались того же мнения. Господин Тейлор подал им знак немного подождать и, повернувшись к губернатору, удивленному нашей настойчивостью, выразил от имени всех нас благодарность за оказанный им радушный прием. Наша признательность так велика, сказал господин Тейлор, что мы вовсе не нуждаемся в ее новых доказательствах (на пятках наших арабов). Он просил пашу вообще освободить арабов от наказания; эти люди пренебрегли своими прямы- мы обязанностями, мучимые чувством голода, но во многих других случаях их преданность и усердие превосходили предписанные им долгом, и после всех оказанных нам услуг мы смотрим на них не как на проводников, получающих за это деньги, а как на друзей, с которыми полагается делиться. Зная наши чувства, они и действовали соответствующим образом; единственная их вина - они так небрежно поделили продукты, что ничего нам не оставили, но это не кража, а скорее недоразумение. А каждый признавший свою ошибку человек достоин прощения, и господин Тейлор просит, чтобы оно было полным и теперь, когда спасены головы, пощадили бы и пятки; таково желание не только господина Тейлора, но и двух сопровождающих его европейцев. губернатор может в этом удостовериться, если соизволит выслушать их. Губернатор повернулся к нам с недоверчивым видом, но по нашим молящим взглядам да- я›е без слов понял, что господин Тейлор говорит правду, и на мгновение заколебался в нерешительности, словно искал выхода из безвыходного положения.

Арабы же слушали перевод речи нашего друга с выражением горячей признательности, подкрепляя каждую его просьбу о милосердии красноречивыми жестами, и, когда увидели, что мы присоединились к их адвокату, поняли: настал подходящий момент - они бросились на колени и, протягивая руки к еще не вынесшему свой приговор судье, хором начали молить его о пощаде. Наконец губернатор взглянул на нас, словно последний раз вопрошая, хотим ли мы полного и безоговорочного прощения виновных, и, прочитав в наших взглядах и жестах ту же неизменную мольбу, повернулся к солдатам и со вздохом велел им удалиться; те подчинились. Тогда он обратился к Талебу и Отцу Победы с длинным нравоучением, из которого мы поняли лишь одно: им повезло, что они имеют дело с такими милосердными хозяевами, как мы. Когда эта речь была закончена с подобающим достоинством, наши арабы молча удалились, не произнеся ни слова.

Мы же принялись выражать губернатору благодарность за его добрый поступок, уверяя, что, если когда-нибудь еще окажемся в Суэце, первый свой визит нанесем ему. Он, со своей стороны, поблагодарил нас за дружеское расположение и заставил пообещать написать ему из Каира о поведении эскорта к концу путешествия. Заключив этот двойной договор, мы распрощались с губернатором.

В десяти минутах ходьбы от дворца, за углом первой же улицы, пас поджидали арабы. Увидев нас, они кинулись так пылко целовать нам руки, что их признательность не оставляла сомнений. Эти проявления благодарности к тому же сопровождались заверениями в безмерной преданности. Больше всего их растрогало не то, что мы сохранили им головы, а то, что устояли от искушения посмотреть на наказание палками, которое, по их мнению, крайне интересное и любопытное зрелище. Однако после первых же излияний благодарностей они предложили нам немедленно отправиться в путь: они не очень-то верили в милосердие губернатора. Наши верблюды уже оказались оседланы и навьючены п ждали нас на дороге в Каир. Как только наши проводники вышли из дворца, четверо из них бросились готовиться в путь, чтобы караван мог выехать из Суэца. Мы понимали поспешность наших арабов и последовали за ними. В мгновение ока, словно по волшебству, мы оказались в седле. Арабы же, даже не дожидаясь, пока их верблюды опустятся на колени, вскарабкались на них на бегу, как это сделал Бешара при выезде из Каира. Усевшись в седло, Талеб и Абу-Мансур - общая опасность сдружила их - встали во главе колонны, заставив ее двигаться галопом, поэтому менее чем за два часа мы проделали около десяти лье, оставив губернатора Суэца далеко позади, впрочем, наверно, не так далеко, как хотелось бы нашим арабам.

Однако, когда мы преодолевали последние два лье, спустилась ночь, нужно было устраивать привал. Палатку поставили в одно мгновение. Арабы казались бодрыми и веселыми как никогда, особенно Бешара - его радость граничила с безумием, он бегал и прыгал без видимой причины, словно стремясь удостовериться, что с его ногами не приключилось ничего дурного; мы уже давно укрылись в своей палатке, а он все еще горячо о чем-то рассказывал, выдавая тем самым нервное возбуждение, не оставлявшее его после пережитых дневных волнений.

На следующее утро мы чуть свет тронулись в путь; как и по дороге из Каира, мы ехали вдоль лежащей на песке груды костей; скелет дромадера с еще уцелевшими кое-где кусками мяса, от которого при нашем приближении отпрянули три шакала, говорил о том, что здесь недавно прошел караваи, заплатив дань этой зловещей дороге. Не останавливаясь, мы подъехали к растущему в пустыне дереву и закрепили колья палатки среди окаменелого леса; страх, пережитый накануне, нарушил все топографические представления наших арабов. В остальном же день оказался довольно тяжелым; через каждые двадцать лье нам требовался отдых не менее часа.

Еще не рассвело, а мы уже двигались по узким, скалистым тропам Мукаттама; солнце появилось на небе, когда мы достигли вершины горы, и его первые лучи отразились в золотых куполах Каира. Радуясь своему возвращению, мы горячо приветствовали этот многолюдный город, взметнувший ввысь свои минареты среди куполов, рассыпанных на фоне необозримого горизонта. Было решено устроить десятиминутный привал, чтобы с вершины горы полюбоваться этим дивным зрелищем, показавшимся нам еще великолепнее в лучах восходящего солнца; затем верблюды, едва достигнув западного склона Мукаттама, словно угадав наши желания, устремились галопом вперед и быстро домчали нас до могил халифов. Оттуда до Каира уже рукой подать. На сей раз мы возвращались в город ликующие. не боясь, что верблюды сыграют с нами злую шутку. Мы уже стали завзятыми наездниками, и трудно было признать христиан в смуглолицых всадниках в арабских костюмах. В десять часов мы явились к господину Дантану, вице-консулу Франции, н он радостно приветствовал нас, увидев целыми и невредимыми. Он сразу же послал за заложниками племени валед-саид; они тоже были счастливы, хотя выразили это более сдержанно, чем вице-консул, что наш отряд вернулся в Каир в полном составе и в добром здравии: как вы помните, они отвечали за наши жизни своими головами.

После первых минут общей радости от встречи с соотечественником и возвращения, если так можно выразиться, к родным пенатам следовало заняться делами.

По соглашению, заключенному Абу-Мансуром и Талебом у подножия горы Синай, гонорар за обратный путь они делили пополам. Чтобы не лишать друзей честно заработанных денег, мы решили возместить им разницу. Кроме того, мы вручили каждому из проводников такой бакшиш, какой позволяли наши финансовые возможности, и поэтому при расставании они ппообещал хранить вечную память о нас, а мы - когда-нибудь вернуться сюда. Не знаю, смогу ли я выполнить данное им слово, но уверен в том, что они свое сдержат и не раз, мчась галопом на своем дромадере, сидя у костра, разведенного в пустыне, или находясь в шатре кочевников племени валед-саид, Бешара и Талеб произнесут наши имена как имена своих верных друзей и доблестных спутников.