Путешествие в Египет

ЧАСТЬ II

долго останавливаются караваны на пути в Мекку, чтобы ссадить путешественников, направлявшихся в Суэц. Паломники продолжают свой путь на восток, путешественники же устремляются к югу и вскоре достигают первого залива Красного моря, тогда как паломникам предстоит еще десять или двенадцать дней пути, прежде чем перед ними откроется второй залив, вдоль берега которого они и будут двигаться до самых ворот священного города. Что же касается змеи, обвившей кольцами дом шейха, то это оказались многочисленные погонщики ослов, пришедшие сюда пополнить запасы воды, поскольку в немногочисленных колодцах и фонтанах города, раскинувшегося на берегу Красного моря, была лишь соленая вода. Как только мы услышали, что вода совсем близко, в нас с новой силой пробудилась надежда утолить жажду. Дромадеры перешли на галоп и меньше чем за час преодолели три или четыре лье, отделявшие нас от желанного источника. Содержатель караван-сарая за небольшую мзду наполнил наши фляги, мы же напились прямо из колодца. Вода показалась нам слегка солоноватой, но нас слишком измучила жажда, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

Справа за невысокой горной грядой, вот уже два дня видневшейся на южном горизонте, тянется та самая дорога, по которой уводил евреев Моисей, а путь им освещал огненный столп; они взяли с собой кости, как наказал им перед смертью Иосиф. Вышли они из Рамсеса, пересекли Мукаттам п расположились лагерем в Ефаме, на краю пустыни. Именно в этом городе господь вновь явился Моисею и сказал ему: "Скажи сынам Израилевым, чтобы они обратились и расположились станом пред Пи-Гахирофом, между Мигдолом и между морем, пред Ваал-Цефоном; напротив его поставьте стан у моря" 2.

Тогда израильтяне спустились к западу и подошли к тому месту, где сейчас находились мы. Возможно, их привлек сюда тот же источник. И там оглянулись они и увидели, что армия фараона идет за ними, "и весьма устрашились и возопили сыны Израилевы к Господу, и сказали Моисею: разве нет гробов в Египте, что ты привел нас умирать в пустыне? что это ты сделал с нами, выведши нас из Египта? Не это ли самое говорили мы тебе в Египте, сказав: "оставь нас, пусть мы работаем Египтянам"? Ибо лучше быть нам в рабстве Египтян, нежели умереть в пустыне.

Но Моисей сказал народу: не бойтесь, стойте и увидите спасение Господне, которое Он сделает вам ныне; ибо Египтян, которых видите вы ныне, более не увидите во веки".

"И сказал Господь Моисею: что ты вопиешь ко Мне? скажи сынам Израилевым, чтоб они шли" 3.

Евреи вновь тронулись в путь прямо к тому месту па побережье Красного моря, где сегодня находится Суэц. Добраться туда можно часа за три, а нам потребовалось еще меньше времени, потому что наши верблюды, миновав дорогу, ведущую в Мекку, пустились галопом на юг и не меняли этот аллюр до самого Суэца. По мере того как мы приближались к побережью, небо принимало серебристый оттенок, справа возвышалась горная цепь, окаймляющая западное побережье Красного моря; слева по-прежнему простиралась пустыня, и между пустыней и горами, выделяясь на фоне морской глади, постепенно вырастали белые стены Суэца, а над их зубцами, нарушая однообразие пейзажа, взметнулось ввысь несколько минаретов. В порту качаются на волнах барки, пришедшие из Тора, и диковинные корабли, которые осмеливаются доходить до Баб-эль-Мандеба и возвращаются, заходя по дороге в Моху.

Остановившись у самого Суэца, мы разбили палатку неподалеку от воды и бросились к морю. Именно здесь Господь сказал Моисею: "А ты подними жезл твой и простри руку твою па море, и раздели его, и пройдут сыны Израилевы среди моря по суше.

Я же ожесточу сердце Египтян, п они пойдут вслед за ними. И покажу славу Мою на фараоне п на всем войске его, на колесницах его и на всадниках его.

И двинулся Ангел Божий, шедший пред станом Израильтян, и пошел позади их; двинулся и столп облачный от лица их, н стал позади их;

И вошел в средину между станом Египетским и между станом Израильтян, и был облаком и мраком для одних и освещал ночь для других, и не сблизились одни с другими во всю ночь.

И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь, и сделал море сушею; и расступились воды.

И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую и по левую сторону.

Погнались Египтяне, и вошли за ними в средину моря все кони фараона, колесницы его и всадники его.

И простер Моисей руку свою па море, и к утру вода возвратилась в свое место; а Египтяне бежали навстречу в о д е. Так потопил Господь Египтян среди моря.

И вода возвратилась, и покрыла колесницы и всадников всего войска фараонова, вошедших за ними в море; не осталось ни одного из них" 4.

Когда мы подошли к морю, начался прилив. Если торопишься, то море можно пересечь на лодке, но поскольку мы никуда не спешили и к тому же хотели пройти через морские воды, подобно израильтянам, то решили дождаться отлива, а тем временем посетить Суэц.

Итак, мы подошли к городским воротам и, предъявив свои паспорта, направились к турецкому наместнику, он принял нас исключительно любезно, когда увидел наши рекомендации. Но больше всего в его приеме нас подкупила та поспешность, с какой каждому из нас поднесли по кувшину свежей пресной воды. Мы немедля отведали ее, жадно пили прямо из горлышка, жестами выражая свою признательность. Он пригласил нас навестить его на обратном пути, мы с горячностью пообещали, а затем, опасаясь, что слишком замешкались, простились с любезным хозяином.

Когда мы вышли от наместника, сопровождавший нас Бешара остановился около одного из домов и дважды произнес:

- Бунабардо! Бунабардо!

Мы сразу все поняли, потому что знали: этим именем арабы называют Бонапарта; он приезжал в Суэц, и, должно быть, этот дом имеет какую-то историческую ценность. И в самом деле, именно здесь останавливался Бонапарт; мы вошли внутрь и попросили разрешения побеседовать с хозяином; им оказался грек по имени Команули, представитель англо-индийской компании; признав в нас французов, он сразу же догадался о цели нашего визита и любезно провел нас по своему дому. Комната, в которой жил Бонапарт, выходила окнами в порт и выглядела очень скромно. В ней стоял только диван, но, увы, не осталось ни одной вещи, напоминающей о пребывании здесь главнокомандующего египетской армией.

Бонапарт прибыл в Суэц 26 декабря 1798 года; днем 27-го он осмотрел город и порт, затем 28-го решил пересечь Красное море и посетить колодцы Моисея; в восемь часов утра начался отлив. Бонапарт прошел по прибрежной отмели и оказался в Азии.

Пока он находился у колодцев, ему нанесли визит несколько арабских вождей из Тора и окрестностей, чтобы поблагодарить его за оказанное покровительство в торговле с Египтом; вскоре Бонапарт вновь оседлал коня п направился взглянуть на развалины большого акведука, построенного во времена войны Португалии с Венецией; война эта разразилась после того, как был открыт морской путь вокруг мыса Доброй Надежды, из-за чего торговля последних понесла огромный урон. Вскоре слева от дороги мы увидели этот акведук, по нему вода из источников должна отводиться в резервуары, отрытые близ морского берега, они были предназначены пополнять запасы пресной воды кораблей, проходящих по Красному морю.

Затем Бонапарт решил вернуться в Суэц, но, когда подъехал к берегу, уже стемнело. Вот-вот должен был начаться прилив, и ему предложили разбить палатку на берегу и заночевать здесь, но Бонапарт и слышать ничего не желал, он позвал своего личного проводника и велел ему прокладывать дорогу. Проводник, испуганный тем, что этот приказ исходил от человека, которого арабы почитали пророком, сбился с пути, и они шли на четверть часа дольше; не успели они пройти и половины пути, как первые волны докатились до ног лошадей; как известно, вода здесь прибывает с невиданной скоростью, к тому же в темноте было невозможно определить, сколько еще осталось до берега; генерал Каффарелли, из-за протеза неуверенно державшийся в седле, стал звать на помощь. Его отчаянные крики сразу же внесли сумятицу в небольшой караван; все бросились в разные стороны, и каждый направлял свою лошадь туда, где, по его мнению, находилась суша. Только Бонапарт продолжал невозмутимо следовать за своим проводником. Однако вода все прибывала, лошадь испугалась и отказывалась идти вперед; положение становилось критическим: малейшее промедление грозило гибелью. Проводник, отличавшийся высоким ростом и недюжинной силой, прыгнул в воду, посадил генерала себе на плечи и, держась рукой за хвост лошади, понес Бонапарта, как дитя. Через минуту вода уже была ему по грудь и продолжала прибывать с ужасающей быстротой. Еще пять минут, и судьба мира могла бы измениться из-за смерти одного-единственного человека. Внезапно араб радостно закричал: он достиг берега. Когда обессиленный проводник понял, что генерал спасен, он без чувств рухнул на песок. Караван возвратился в Суэц, можно сказать, без потерь; утонула только лошадь Бонапарта.

Вот что писал Бонапарт двадцать два года спустя на острове Святой Елены, вероятно сохранив на редкость отчетливые воспоминания о том дне: "Воспользовавшись отливом, я пешком прошел по Красному морю; на обратном пути меня застигла ночь, и я заблудился, а вода тем временем прибывала. Я подвергался смертельной опасности, рискуя погибнуть так же, как некогда фараон, чем дал бы прекрасное оружие против себя проповедникам христианства".

Мы тоже оказались на берегу моря, когда вода только что отступила, и момент был выбран как нельзя удачно. Мы свернули палатку, уселись на верблюдов и бросились в море; в самом глубоком месте уровень воды не превышал одного фута, вся переправа заняла сорок минут. В два часа мы уже ступили на землю Азии и, преодолев несколько песчаных холмиков, расположенных у самой воды, оказались в пустыне.

Как только наш караван достиг Синайского полуострова, он сразу приобрел какой-то воинственный вид; все это говорило о том, что мы попали в такие края, где законы природы торжествуют над законами, установленными людьми. Арабалла шел как разведчик в ста пятидесяти шагах впереди каравана, Бешара замыкал шествие, находясь на таком расстоянии, что уже никого не мог развлекать своими сказками и песнями. Так мы прошли около мили, когда Арабалла внезапно остановился и указал копьем на две черные точки, появившиеся на южном горизонте. Талеб приказал двум арабам присоединиться к Арабалле и выехать вперед; этот приказ был исполнен мгновенно: не произнеся ни слова, все трое тут же поскакали вперед и скрылись За качавшимися на ветру слева от нас пальмами, похожими на зеленый островок в пустыне. Караван остановился, и мы на всякий случай приготовили оружие, как вдруг Талеб испустил радостный крик и галопом бросился вперед; наши верблюды тоже припустили со всех ног и быстро домчали нас к зеленому островку, за которым виднелись две черные точки, превратившиеся мгновение спустя в двух всадников - друзей или недругов, этого мы еще не знали. И все же, наверное, друзей, потому что Талеб, отъехав от нас и достигнув маленького оазиса, спешился; наши дромадеры тоже опустились на колени, и мы оказались близ пяти очаровательных фонтанов, стоящих в тени десяти пальм со свежим нежнейшим кустарником у подножия. Мы достигли колодцев Моисея: именно здесь останавливались израильтяне и возносили благодарственный молебен. Тогда Мириам, пророчица, сестра Аарона, взяла "в руку свою тимпан, и вышли за нею все женщины с тимпанами и ликованием.

И воспела Мириам пред ними: пойте Господу; ибо высоко превознесся он, коня и всадника его ввергнул в море" 5.

Мы же, далекие от молитв, немедленно погрузили лицо и руки в древний источник и были еще всецело этим заняты, когда появились Арабалла и его спутники; за ними двигались двое всадников в черных одеждах - монахи с горы Синай; Талеб узнал их издали по одежде и поэтому испустил радостный крик и заставил нас мчаться галопом к колодцам Моисея.

Монахи слезли со своих дромадеров и сели рядом с нами; в пустыне существует либо дружба, либо вражда - здесь или делят палатку, хлеб, рис, или же обмениваются ударами копий, выстрелами из карабинов и пистолетов. У вновь пришедших не было враждебных намерений; мы же, едва узнав, что они принадлежат к монастырю, куда мы направлялись, крайне обрадовались этой удачной встрече; знакомство состоялось; монахи приветствовали нас по-латыни, а мы, как умели, отвечали им. Абдулла уже принялся за дело, и господин Тейлор предложил гостям разделить с нами трапезу; они согласились. Мы сели в тени пальм на чуть влажный песок и вскоре почувствовали безмятежность и благоденствие, которые не испытывали с самого отъезда из Каира. Настал час откровений, мы воспользовались этим и попросили наших гостей объяснить непонятное для нас явление: как двое беззащитных людей, без проводников и без оружия, из богатого монастыря не боятся путешествовать по пустыне, рискуя быть убитыми или ограбленными. Ведь первые же встречные арабы могут потребовать у них выкуп, и тогда не спасут ни возраст, ни принадлежность к религии, ни костюмы; мы выразили нашим благочестивым гостям восхищение их мужеством.

Тогда старший из них извлек из висящего на груди мешочка, украшенного вышивкой, пожелтевшую бумагу - это оказался фирман, подписанный Бонапартом. Вот так, среди пустыни, увидеть подпись человека, чье имя, окруженное ореолом побед, до сих пор вызывает здесь восхищение! Увидеть почтение Талеба, который поднялся, говоря: "Бунабардо, Бунабардо!" Увидеть любопытство арабов, тотчас же окруживших нас таким плотным кольцом, насколько это позволяло уважение к европейцам! Все вместе делало эту сцену исключительно интересной, особенно для французов. Тогда мы спросили у старого отшельника, как попал к нему этот фирман, и вот что он рассказал.

Синайский монастырь, одиноко стоящий между двумя заливами Красного моря, на самой южной оконечности полуострова, в десяти днях пути от Суэца и в двенадцати от Каира, по своему положению полностью зависел от этих городов, чьи правители, исповедуя религию, отличную от учения монахов-отшельников, обычно были не склонны защищать его от грабежей местных мамлюков и от набегов кочевников. Своим существованием монахи обязаны Аравии, Греции и Египту, ибо получали хлеб из Хиона, пряжу, из которой ткали свои одежды,- из Пелопоннеса, а кофе - из Мокки; в конце концов после восстания беев и прихода к власти мамлюков последние стали забирать себе большую часть продовольствия, получаемого монахами из Александрии, Джидды и Суэца, но и этого оказалось недостаточно: приходилось вступать в соглашение с арабами, чтобы привезти груз, платить охране. Это, впрочем, не мешало отдельным соседним племенам - самым многочисленным или самым отважным - иногда нападать на караван, вследствие чего монастырь не только лишался продовольствия, но и святых отцов, поскольку за их выдачу требовали баснословный выкуп. Таким образом, жизнь этих славных монахов-отшельников превратилась в суровую борьбу за существование. К тому же бедуины, подобно стае стервятников, беспрестанно кружили близ монастыря, готовые проникнуть внутрь при первой же оплошности монахов, и захватывали все, что оказывалось за его пределами,- и людей и скот.

Жизнь святых отцов стала просто невыносима, но вот однажды они узнали от самих арабов, что на востоке появился человек, мудрый, как пророк, могущественный, как бог. Они решили отправиться к этому человеку просить у него защиты. Монахи собрались, выбрали двух своих представителей, столковались с вождем одного из племен, чтобы их проводили под защитой к тому, с кем они хотели встретиться; и двое монахов двинулись в путь, унося с собой последнюю надежду своих оставшихся в монастыре собратьев. Десять дней шли они по берегу моря, пока не достигли Суэца, над которым развевался незнакомый флаг. Они спросили, где находится французский султан, и им сказали, что он в Каире, ибо за восемнадцать дней он уже завоевал Египет. Монахи продолжили свой путь через пустыню, пересекли Мукаттам и пришли в город Эль-Тулуи. Их давние недруги - мамлюки были выметены оттуда, как пыль; Мурад-бей, разгромленный у пирамид, бежал в Верхний Египет; Ибрагим, побежденный у Эль-Ариша, скрылся в Сирии; и тот же флаг, который они уже видели в Суэце, реял над минаретами Каира. Они вошли в город, показавшийся им тихим и спокойным. Добравшись до площади Эль-Бекир, монахи попросили разрешения поговорить с султаном. Им показали его дом, и они пошли туда. Адъютант проводил их через сад к палатке, где обычно пребывал Бонапарт, когда первые вечерние часы позволяли покинуть внутренние покои - прохладные благодаря фонтанам и сквознякам.

Бонапарт сидел за столом перед картой Египта. Возле него находились Каффарелли, Фурье и переводчик. Монахи по-итальянски изложили ему цель своего прихода. Бонапарт улыбнулся; они польстили ему больше, чем при всем старании мог бы польстить самый угодливый царедворец. Его слава докатилась до Азии и через Йемен достигнет Индии, опередив его самого. Он сам не знал, как велико могущество его имени, и двое бедных монахов, проделав сто лье по пустыне, убедили его в этом. Он пригласил пришедших присесть и, пока они пили кофе, продиктовал переводчику фирман.

Именно его и показали нам монахи; этот фирман охранял их передвижение и перевозку продовольствия по пустыне и в городах. С этого дня монахов стали уважать, но вот французские корабли ушли из Нила и Средиземного моря, турки обрели былое могущество, мамлюки вновь заняли города, арабы стали властвовать в пустыне, но ни турки, ни мамлюки, ни арабы не осмеливались нарушить фирман, выданный их врагом. И по сей день монахи Сипая, вызывая уважение окрестных племен, могут одни, без охраны, передвигаться по пустыне под защитой магической подписи Бонапарта, полустертой от исполненных священного трепета поцелуев потомков Исмаила (несколько дней назад разграбивших караван, возвращавшийся из Мекки, и похитивших дочь одного бея, чтобы сделать ее наложницей своего вождя).

В этот вечер Бешара вопреки обыкновению слушал, хотя из рассказа отшельника понял лишь то, что тот сопровождал жестами; но он заметил, как внимали мы его речам. Не сумев развлечь нас какой-нибудь сногсшибательной историей в столь поздний час, чтобы затмить впечатление от услышанного, он был вынужден, скрывая стыд под любезной прощальной улыбкой, ретироваться и растянулся на песке у входа в нашу палатку.