Путешествие в страну миражей

Глава VI «Солнцепоклонники»

Вот уж не ожидал, что и солнце может быть достопримечательностью. Белый диск светила на выбеленном небе постоянен здесь, как вид Копетдага на юг от Ашхабада, как пыльное марево над великой пустыней, подступившей к городу с севера.

«Солнце — проклятье пустыни», — говорят туркмены. У нас, в Москве, детей не уложишь днем на «мертвый час». Здесь в полуденное время готовы уснуть даже взрослые: без надежных кондиционеров производительность труда в жару не просто падает, порой сходит к нулю.

Говорят, что туча в туркменском небе редка, как овца в безводных песках Центральных Каракумов. Ашхабадские экскурсоводы среди прочих цифр и фактов о республике сообщают, что солнце светит здесь 300 дней в году — больше, чем где-либо в Советском Союзе. И каждый турист, впервые попавший в слишком теплые объятия местного солнца, к концу первого же дня задается мыслью: «Экая печка! Почему бы не заставить ее работать на пятилетку?..»

И я тоже не раз спрашивал себя об этом. И, приехав в Ашхабад, отправился в Физико-технический институт Туркменской академии наук, чтобы выяснить, долго ли еще эта «небесная печка» будет бесхозной?

— Пути прогресса неисповедимы, — сказал мне заведующий отделом гелиотехники академик АН ТССР Валентин Алексеевич Баум.

Вот тебе раз! В наше-то время, когда мир просто не может без предсказаний, когда газеты то и дело печатают пророчества о сроках наступления очередной эры? Кому не приходилось читать в «Литературке» перечни прогнозов: автоматические библиотеки — 1980 год, высадка на Марс — 1985-й, применение домашних роботов — 1988-й, изобретение лекарств, излечивающих шизофрению, — позже 2000 года… Прямо дух захватывает от близких перспектив. И вдруг — скромное почесывание затылков, когда речь заходит, может быть, о самой важной для человечества проблеме — использовании солнечной энергии в народном хозяйстве.

— О будущем солнечной энергетики тоже немало пророчеств, — сказал Баум. — Группа американских ученых, которым было поручено изучить этот вопрос, высказала, например, мнение, что в ближайшее десятилетие Солнце начнет отапливать дома и кондиционировать воздух и что через 15 лет появится возможность получать с помощью Солнца электроэнергию. Но я не очень доверяю прогнозам. «Электричество — всего, лишь забавный фокус». «Автомобиль никогда не вытеснит лошадь». «Самолет — игрушка, не имеющая никакого практического применения». Все это тоже из серии прогнозов, сделанных в прошлом веке. Эдисон за два года до прокладки телефонного кабеля через Атлантический океан утверждал, что это невозможно сделать. Известный английский ученый-прогнозист Д. Томсон всего за год до запуска первого искусственного спутника Земли заявлял, что возможности путешествий в мировое пространство больше привлекают школьников, чем ученых…

А кроме того, что понимать под прогнозом? Возможность или осуществление? Я, например, могу утверждать, что отопление домов и кондиционирование воздуха с помощью солнечной энергии возможно и даже целесообразно уже сегодня. Первый «солнечный дом» мы уже обживаем. Но я совсем не уверен, что в ближайшие десять — двадцать лет Солнце станет у нас главным истопником, потому что сильна инерция привычного. Еще и теперь в прессе приходится читать такие, например, заявления авторитетных ученых: «Думаю, мы поступаем правильно, отложив до поры до времени «солнечные» проекты и уделяя внимание в первую очередь насущным земным заботам». Нельзя же так — все под одну гребенку. Что-то правильно, а что-то и нет. Солнечный опреснитель на отгонных пастбищах в Каракумах выгоднее любого другого. Выгодны и «солнечные дома». Знаете, сколько в стране расходуется киловатт только на отопление и охлаждение домов, на бытовые нужды? Добрая треть от всей вырабатываемой энергии…

— Значит, не скоро время, когда энергию Солнца начнут использовать в народном хозяйстве? — спросил я, воспользовавшись паузой.

Валентин Алексеевич весело посмотрел на меня и сказал совсем неожиданно:

— Да ведь она давно уже используется. Огонь в костре первобытного человека или в форсунках современных ГРЭС — это солнечная энергия, накопленная природой, законсервированная в дровах, в угле и нефти. А вы, вероятно, спрашиваете о том, когда прямое получение энергии от Солнца станет господствующим? На этот вопрос никто не ответит. Но что это будет, не сомневаюсь. Посмотрите вокруг: тратятся миллиарды на поиски и добычу горючих ископаемых, на строительство шахт и нефтепромыслов, трубопроводов и электростанций. Вся энергетическая промышленность мира ориентирована в одном направлении — получения энергии путем сжигания угля, нефти, газа, торфа, дров. А ведь еще Менделеев говорил, что это все равно что топить печь ассигнациями. Теперь мы сравниваем экономическую эффективность солнечной энергетики, которая еще не вышла из стадии экспериментов, с давно существующими способами получения электроэнергии и машем руками — не выгодно. А ну, как было бы наоборот? Если бы технический прогресс с самого начала пошел по солнечному пути? Очень любопытно прикинуть, что бы сказали экономисты, если бы тогда кто-то предложил переориентировать энергетику?..

Баум говорил горячо и сбивчиво, словно споря с кем-то. Он то и дело вытирал покрасневшую, обожженную солнцем лысину, и, непомерно увеличенные толстыми стеклами очков, глаза его блестели возбуждением, вроде бы совсем не свойственным для 70-летнего человека.

— Вы говорите про атомную энергию! — воскликнул он, хотя я молчал, пытаясь представить себе этот мир без турбин и тепловозов, без привычных дымящих труб и газующих автомобилей. — Сила — ничего не скажешь. Но она тоже не дешева, а запасы атомного сырья не беспредельны. Да и куда девать радиоактивные отходы?.. Реакция термоядерного синтеза? Она могла бы избавить человечество от угрозы энергетического голода. Но долго ли пришлось бы перегревать Землю? Ведь преобразование энергии без оттока тепла невозможно. А кроме того, задача-то с термоядром еще не решена и трудностей на пути к ее решению не меньше, если не больше, чем в вопросах освоения энергии Солнца. Так где же выход, я вас спрашиваю? Потребности мира в энергии удваиваются каждые пятнадцать лет. А запасы горючих ископаемых столь же быстро уменьшаются…

— Но… — сказал я и задумался, не зная, как выразить свое сомнение.

— Так и знал, что вы это скажете! — воскликнул академик, заставив меня растеряться. Право же, мне казалось, что я не сказал ничего плохого. — Все так: сразу — «но». Вы спорьте, если можете, или соглашайтесь. «Но» — это как гвоздь без шляпки: не за что ухватиться, чтобы выдернуть. Один скажет «но», другой, третий, глядишь — идею и заколотили. А надо спорить, побуждать доказывать… Что такое, по-вашему, Солнце?!

О, тут я уже мог не молчать: еще в Москве натерпелся от его активности, начитался про солнечно-земные связи. И у нас начался бурный разговор, одинаково похожий и на обмен мнениями, и на дискуссию. Поскольку пересказать все подробно я не могу, то постараюсь своими словами передать суть этой беседы.

…Человек инстинктивно жаждет стабильности мира, не неподвижности его, а ясности, закономерной повторяемости явлений. Историки говорят, будто в древности люди испытывали удовлетворение от сознания неизменности и незапятнанности Солнца. Когда выяснилось, что и на Солнце есть пятна, люди забеспокоились и долгое время не хотели верить в это, объясняя пятна на Солнце то тенью планеты Меркурий, то несовершенством земной атмосферы. Но достаточно объяснить, чтобы успокоиться. Когда стало ясно, что появление пятен закономерно повторяется, людей не испугали даже сообщения о влиянии солнечной активности на земную жизнь.

Можно назвать точную дату, когда родилась вера в предопределенность солнечно-земных связей, — 18 марта 1852 года. В тот день появилась первая публикация, связавшая солнечную активность с земной магнитной. И человечество словно бы обрадовалось возможности отказаться от всех своих богов в пользу одного — бога Солнца. С каким нетерпеливым удовольствием люди начали искать новых связей между явлениями! Бог Солнце оказался столь же терпеливым и бесстрастным, как все остальные боги, и это давало возможность не церемониться с ним. Появилось множество газетных и журнальных публикаций, в которых на магическую силу Солнца сваливались все земные неприятности.

Удивительно стремление людей к пассивной созерцательности. Что это? Отголосок древнего инстинкта выжидания или, наоборот, такое же инстинктивное желание торопить события, пытаться предвидеть будущие знания? Или своеобразная психологическая энтропия — стремление к покою в этой беспокойной, вечно меняющейся жизни?

Теперь нам кажутся смешными наивные верования столетней давности. Но идут годы, и мы не перестаем удивляться сложности солнечно-земных связей. Порой и мы тоже начинаем верить, что не только Земля как планета — каждый из нас, людей, каждая ветка на дереве или травинка в поле, каждая рыба в море и птица в небе — все на привязи у его величества Солнца.

Прежде думали, что Солнце только притягивает нашу планету да согревает ее, теперь говорят о глобальном характере солнечно-земных связей, о радиационном, магнитном, электрическом воздействии светила. Теперь ни один уважающий себя ученый не решится назвать жизненное явление, совершенно не зависимое от деятельности Солнца. Примеры о цикличности размножения саранчи, водяной полевки или ядовитого паука каракурта стали хрестоматийными. Никто уже не спорит о зависимости от солнечной активности цен на пшеницу или на лисьи шкурки. Все соглашаются, что от этого зависит и прирост древесины, и уровень воды в реках, и число автомобильных катастроф. Но оказывается, даже сама кровь каждого из нас живет в унисон с цикличностью Солнца. С состоянием светила прямо связано наше состояние гомеостазиса — равновесия с окружающей средой. Солнце — и свертываемость крови или количество в ней лейкоцитов. Солнце — и возбудимость нашей нервной системы. Солнце — и целебная активность лекарств… Этот список, несомненно, будет пополняться. До каких пор, никто сказать не может. Специалисты гелиобиологии пока что разводят руками, когда их спрашивают о пределах нашей зависимости от Солнца. Им почти совсем не известен механизм солнечно-земных связей…

В этой поучительной беседе-дискуссии, как тогда в Москве, перед отъездом, я снова получил возможность поразмышлять о едином цикле звезд, в унисон которому качаются жизненные циклы и человека, и ничтожной травинки, и снова задать себе грустный вопрос: существует ли вообще Земля как самостоятельная счастливейшая из планет? Не правильнее ли говорить о неком едином организме — Солнечной системе, в котором каким-то образом отражаются на нас даже марсианские пыльные бури?

Но с академиком можно ли спорить? Наступил момент, когда ручеек моих знаний растворился в море сведений о Солнце, которыми располагал Баум. И тогда мне пришлось удовлетвориться ролью студента, терпеливо конспектирующего лекцию.

Но сначала парадоксальный вопрос. Для интереса. Что выделяет в пространство относительно больше тепла — Солнце или человеческое тело? Как это на первый взгляд ни смешно, но спор решается в пользу последнего. Коэффициент теплоотдачи у нашего тела в пять раз выше, чем у Солнца (двадцать две калории на килограмм веса против четырех с половиной). Не потому ли, когда в ясный день встречаются среди барханов два этих мощных источника тепла, одному из них приходится так нелегко?

Впрочем, не будем сравнивать небесное тело с телом земным: уж больно они несравнимы. Обратимся к вопросу более понятному и насущному — энергетическим ресурсам Солнца. Они настолько велики, что с нашим земным сознанием их трудно себе и представить. За секунду Солнце излучает энергии больше, чем человечество смогло использовать за всю свою историю. Всего за три дня оно дает Земле столько калорий, сколько мы могли бы получить, если бы сожгли на планете все способное гореть, включая и то, что находится в недрах. Щедрость Солнца настолько велика, что даже ученые не находят нужным вести ей точный счет. Так, в одной статье журнала «Курьер» сообщалось, что «этот дар в 35 тысяч раз превышает энергетические потребности человечества». А в другой статье, опубликованной, кстати говоря, в том же самом номере, говорилось, что Солнце льет на Землю энергию, превышающую наши сегодняшние нужды в 167 тысяч раз. И никому не приходит в голову спорить из-за таких «пустяков». Перед нами — океан. Важен ли его объем, когда нам нужна всего-то пригоршня?!

Однажды на карте Каракумов я попытался изобразить пространство, которое следовало бы покрыть устройствами для преобразования солнечной энергии в электрическую, чтобы удовлетворить все энергетические нужды страны. Получилось пятнышко, чуть превышающее то, которым на картах обозначают крупные города. И подумалось, что ведь если сдвинуть вместе все наши электростанции, то они наверняка займут куда больше места. И это убедительнее, чем все цифровые выкладки, доказало, что будущее — за солнечной энергетикой. И я поверил, что придет время, когда с огромных пространств безводных пустынь выгоднее будет собирать — не хлопок, нет — солнечное тепло. Гектар орошаемой земли дает здесь продукции на 640 рублей, самая выгодная культура — хлопок — до 1200 рублей, а солнечного тепла (по современной стоимости энергии) на каждый гектар «выпадает» на две тысячи рублей ежедневно…

— Так поедете в Бекрову? — неожиданно спросил Валентин Алексеевич.

— Куда это?

— На экспериментальную площадку, где мы учимся запрягать «солнечную лошадку»… Пойду узнаю насчет машины.

Он вышел, и я остался один в кабинете. Огляделся, подвинул к себе журнал «Наука и жизнь», лежавший открытым на столе, и сразу же увидел абзац, отчеркнутый красным карандашом: «Использование солнечной радиации, как определил в свое время Фредерик Жолио-Кюри, — задача более важная, чем использование атомной энергии». Воодушевленный таким авторитетным мнением, начал просматривать другие журналы и книги на столе, взял в руки увесистый том Г. М. Кржижановского «Избранное». Открыл титульный лист и прочел следующее:

Вот так часто бывает: увлекшись грандиозным явлением, мы забываем соразмерить его с простой человеческой жизнью. А что стоят все наши трактаты о величии Космоса, если рядом нет величия Человека, его судьбы, положенной на алтарь служения Обществу?!

Теперь биография академика Баума интересовала меня больше, чем самые грандиозные процессы Вселенной. И едва мы сели в машину, как я обрушил на него очередную серию своих вопросов. Но разговор все равно вышел не столько о биографии, сколько об истории. Мы ныряли в зеленые туннели ашхабадских улиц, пересекали раскаленные пространства площадей, а видели перед собой глухие стены Сиракуз и всплески небесного огня, сконцентрированного и направленного Архимедом на смоленые борта подступивших римских триер…

Ученые не раз опровергали эту легенду, доказывая, что невозможно было в то время создать зеркала, способные зажечь корабли на расстоянии полета стрелы. Но легенда о том первом использовании солнечной энергии все волнует людей. Более того, есть основание думать, что это вовсе и не легенда, а быль. Еще Бюффон в XVIII веке пытался воспроизвести опыт Архимеда, используя солнечный концентратор из многих плоских зеркал. И ему удалось зажечь сухие дрова на расстоянии 100 метров.

Архимедова выдумка интересовала и некоторых наших современников. В тридцатых годах было немало людей, веривших, что можно создать своего рода солнечный гиперболоид, который позволил бы сжигать вражеские самолеты. Это была очередная волна увлечения «солнечными машинами», многообещающий гребень которой увлек и молодого ученого Валентина Алексеевича Баума.

Да, именно так, интерес к солнечной энергетике не растет равномерно, а время от времени словно бы захлестывает волнами мир ученых. В 1741 году Ломоносов представил в Российскую академию наук сочинение, в котором предлагал «отведать электрической силы в фокусе зажигательного инструмента». Тогда же Лавуазье пытался сконструировать машину для концентрации солнечных лучей. В 1878 году на Всемирной выставке в Париже сенсацией стала газета «Солнце». На глазах у публики ее печатал станок, приводимый в движение паровой машиной, которая работала на энергии солнечных лучей, сконцентрированных огромным зеркалом.

Одним из наиболее активных «солнцепоклонников» был К. Э. Циолковский. В своем труде «Механика и биология» он описал вариант солнечного двигателя. Такой двигатель был построен и с успехом демонстрировался на первой сельскохозяйственной выставке, проходившей в 1923 году в Москве.

Можно констатировать, что волны интереса к солнечной энергетике учащаются. В 1931 году группа энтузиастов-«солнцепоклонников» (так в шутку они именовали себя в то время) — сотрудников Ленинградского физико-технического института пыталась создать институт солнечной энергии. В конце тридцатых годов — новая волна. Тогда экономисты впервые засели за подсчеты «запасов» солнечной энергии. Это было вызвано публикацией ряда научных исследований, посвященных неотвратимому истощению на Земле запасов органического топлива. В 1939 году при Академий наук СССР создается гелиокомиссия под председательством академика М. В. Кирпичева. С того времени Баум, для которого изучение проблем солнечной энергетики было лишь увлечением, делает гелиотехнику своей специальностью. Десятью годами позже в Энергетическом институте имени Кржижановского создает^ ся первая в мире лаборатория гелиотехники, и Валентин Алексеевич назначается ее заведующим.

Нет, он не был одним из тех мечтателей, которые верили в солнечные гиперболоиды и прочие — фантастические аппараты. Еще в тридцатых годах, работая в Средней Азии над созданием водонагревателей и солнечных бань, он понял, какую опасность для гелиотехники представляют и неумеренные оптимисты, и скептики. Первые, хватаясь за создание явно нереальных гелиоустановок, компрометируют и без того трудное дело, вторые убивают идею своим железобетонным равнодушием. И Баум занялся, может быть, самой важной проблемой — исследованием возможностей солнечной энергетики. Так появилась на свет «теория концентрации», поставившая предел фантазиям. Выяснилось, что никакие солнечные печи не могут выработать температуру, превышающую четыре тысячи двести градусов. Это было слишком мало по сравнению с прежними оценками и слишком много для наших земных потребностей, ибо нет материала, который не расплавился бы при такой температуре. Выяснилось также, что никакие зеркала не способны сконцентрировать солнечную энергию больше чем в пятьдесят тысяч раз. Это было немало. Восемь — десять тысяч киловатт мощности на квадратном метре устраивали даже фантастов.

Солнце заставило его, теплофизика, сменить специальность, оно же увлекло его на новое местожительство. В 1965 году в свои шестьдесят с лишним лет он уехал в Туркменистан, где самые мощные в Советском Союзе «месторождения Солнца» — 160 тысяч малых калорий тепла в год на каждом квадратном сантиметре. Это почти в два раза больше, чем в Свердловске, в полтора раза больше, чем в Киеве. В физико-техническом институте Баум возглавил большой и энергичный коллектив «солнцепоклонников» и создал экспериментальный центр в местечке Бекрова, том самом, куда вез нас видавший виды служебный «Москвич».

Миновав извилистые улочки ашхабадских окраин, машина вырвалась на склон голой горы, изъязвленной оврагами, подобравшимися к самой дороге. Потом открылось ровное, полого поднимавшееся большое поле. Впереди и слева горбился Копетдаг, затянутый дымной вуалью жаркого дня, и, все ближе подбираясь к дороге, побежали сельские домики, как везде в предгорьях, утопавшие в зелени. И вдруг там, впереди и слева, на темном фоне горы что-то могуче блеснуло, и еще до того, как мне сказали об этом, я понял — Бекрова, туркменская «столица Солнца», где потомки знаменитых укротителей диких животных пытаются приручить еще одного «дикаря» — небесный огонь.

Увы, я не был оригинален, как и все, кто впервые приезжал сюда, первым делом бросился к самому яркому пятну на экспериментальной площадке — сверкающему пятиметровому блину рефлектора. Возле него работали двое сотрудников, что-то крепили на черные обожженные концы штанг, сходившихся вместе перед зеркальной гладью огромного вогнутого круга. Я попросил чуть повернуть рефлектор, чтобы получше сфотографировать его блеск, и отскочил, опаленный сконцентрированным солнечным огнем.

— Поосторожнее, — предупредили меня. — Так и обжечься недолго.

И сотрудники рассказали, что это — фотоэлектрогенератор, что пока он вырабатывает полкиловатта электроэнергии, но может и больше, если поместить в фокусе новейший фотоэлемент, ибо общая мощность, собираемая рефлектором, не меньше пятнадцати киловатт. Они показали мне такой фотоэлемент — небольшой черный квадратик размером с пол-ладони и сообщили, что он один вырабатывает напряжение 220 вольт и силу тока, достаточную для электробритвы.

— Какая же температура в фокусе?

— Температурами у нас занимается Арслан Назаров. Вон его печь.

Неподалеку на высоких металлических фермах висел другой рефлектор, только повернутый не к солнцу, а> наоборот, вниз, к земле. Зато под ним и чуть в стороне блестело большое плоское зеркало, ловило лучи и, точно так же, как это делают мальчишки, когда играют «зайчиками», направляло их вверх.

— А у вас какая температура? — спросил я, едва взобравшись на продуваемую со всех сторон площадку возле верхнего, вогнутого зеркала.

— Три тысячи градусов, — буднично ответил Арслан Назаров.

Я не поверил. Ничто, ну решительно ничто не напоминало о существовании такой «сверхмартеновской» жары где-то совсем близко от нас, почти что на расстоянии вытянутой руки. И вдруг в двух метрах от меня что-то вспыхнуло и полетело вниз, оставляя дымный след.

— Жук залетел.

Я посмотрел туда, где сгорел жук и опять ничего не увидел. И мне прямо-таки нестерпимо захотелось протянуть руку, потрогать это невидимое нечто, в котором все сгорает.

— Руки протягивать не рекомендуется, — сказал Назаров, словно угадав мое желание.

Он взял палку, провел ею по воздуху, и палка сразу взрывообразно вспыхнула, словно облитая бензином. Это походило на фокус, но не удивляло.

Назаров отбросил палку, почему-то отряхнул руки и сказал разочарованно:

— Это что, — фокальное пятно — два сантиметра. Вот у Тромба…

— Кто это?

— Крупнейший специалист. Разве Валентин Алексеевич не рассказывал? Это ж его друг…

Пришлось спускаться на землю, разыскивать Баума и расспрашивать об этой еще не известной мне очередной странице его биографии.

…Их было много, международных конференций и симпозиумов, в которых Баум участвовал. Не раз он бывал и в Одейо — французской «столице Солнца», расположенной в Пиренеях. Там высоко в горах стоит восьмиэтажное здание крупнейшей в мире солнечной лаборатории с оригинальной, глубоко вогнутой зеркальной стеной. Десятки больших плоских зеркал, разместившихся на склоне горы, собирают солнечные лучи для этого гигантского рефлектора площадью свыше двух тысяч квадратных метров.

— Страшно смотреть, как толстый стальной стержень, словно свеча, тает в фокальном пятне этой печи, — рассказывал Баум.

Температура в том «зайчике», диаметр которого больше полуметра, достигает трех с половиной тысяч градусов. «Аристократическое» сверхчистое тепло Солнца используется для плавки минералов и металлов, применяемых в керамической, электронной, космической промышленности.

Однажды Баум спросил у профессора Феликса Тромба — создателя и руководителя солнечной лаборатории в Одейо, каково распределение температур в фокальном пятне его печи.

— Равномерное, — ответил Тромб.

— Этого не может быть, — возразил Баум.

Тромб задумался.

— Вы только считаете, а мы это давно уже получаем на практике.

Тогда Баум нарисовал несколько схем и произвел некоторые расчеты, основанные на теории концентрации. Тромб промолчал, но в тот же день пригласил коллегу из Советского Союза посмотреть свои новые работы. С тех пор они друзья. «Крупнейший специалист» использует каждый случай, чтобы посоветоваться с «крупнейшим теоретиком» в вопросах солнечной энергетики…

Баум рассказал мне о грандиозных замыслах «солнцепоклонников». Наиболее фантастичен проект американского ученого Питера Глейзера, предусматривающий создание на высокой орбите спутника-электростанции мощностью десять миллионов киловатт. Японцы не смотрят так высоко, но мечтают не менее смело: они планируют сооружение солнечной электростанции на Земле уже к 1990 году и надеются довести ее мощность до двух миллионов киловатт…

— А мы? — вырвалось у меня.

— Мечтать мы тоже умеем. А работаем над более реальными проектами, которые могут быть использованы уже сегодня. Из этих работ я считаю важнейшими для Туркмении солнечные опреснители, холодильные установки, теплицы, водонагреватели…

— А СЭС — солнечные электростанции?

Баум усмехнулся и дважды повторил это неожиданное слово.

— Не очень благозвучно, ну да привыкнем. АЭС ведь тоже не фонтан… Конечно, и СЭС, как о них не думать? Посудите сами: человечество за одни только сутки сжигает столько топлива, сколько природа накапливала за тысячу лет. Причем от первоначально падавшей на Землю солнечной энергии мы вновь превращаем в энергию едва тысячную долю процента. Ныне существующие далеко не совершенные кремниевые батареи работают с КПД десять — пятнадцать процентов. Экономичность выше в десять — пятнадцать тысяч раз. Зная это, можно ли не думать о СЭС? Но здесь, в Бекрове, мы этого вопроса не решим, нам хватает других задач.

Он подвел меня к небольшому стеклянному ящику, установленному наклонно на бетонном основании.

— Наш первый опреснитель. А вон тот товарищ, — он повернулся и указал на немолодого уже человека с густой шевелюрой над смуглым лицом, — доктор технических наук Реджеп Байрамов, первый туркмен, задавшийся целью напоить с помощью Солнца безводные аулы пустыни.

Опреснитель работал: из трубочки в подставленное ведро непрерывно капала вода.

— За день полное ведро накапает. И никаких забот, только подливай соленую воду да подставляй тару под пресную. Конечно, надо время от времени протирать стекла от пыли и следить, чтобы не нарушалась герметизация. Сейчас в совхозе Бахарден построен большой опреснитель, работающий по этому же принципу. Скоро его мощность будет доведена до двух с половиной тысяч кубометров дистиллята в год, что соответствует пяти тысячам кубометров чуть подсоленной питьевой воды…

Даже обидно было, до чего невзрачно выглядел этот первый агрегат, с помощью которого ученые попытались взнуздать неуемное туркменское солнце. Ни сверкающих конструкций, ни зеркальных поверхностей. У него, как говорится, был явно нетоварный вид. Может, эта простота и невзрачность и не позволяют ему приобрести популярность, какой он заслуживает? Ведь пустыни Туркменистана буквально плавают на поверхности подземных соленых морей. Чабанским стойбищам и водопойным площадкам очень пригодились бы небольшие, может, даже переносные солнечные опреснители. И хоть технически задача решена, на всей территории Каракумов существует пока один-единственный опреснитель — в Бахардене.

Опреснитель оказался не единственным в коллекции солнечных уникумов Бекровы. Как только я об этом узнал, экспериментальная площадка сразу представилась мне своего рода музеем, где собраны действующие экспонаты солнечных устройств. Научные работники, для которых я, по-видимому, был одним из многочисленных экскурсантов, показали мне небольшой солнечный холодильник и несколько миниатюрных бытовых солнечных печей. Представьте себе веер, который в собранном виде убирается в чемоданчик, а в развернутом — это большой вогнутый зеркальный диск. Чайник емкостью три с половиной литра, установленный в фокусе этого рефлектора, закипел через двадцать пять минут. Я пил этот чай, ничем не отличавшийся от всякого другого, и недоумевал, почему таких печей нет у чабанов, геологов или других людей, вынужденных подолгу жить в пустыне, где на счету каждый сучок саксаула.

Экскурсия продолжалась, как и полагается всякой экскурсии, по принципу: «посмотрите налево, посмотрите направо». Налево стояли черные ящики водонагревателей. И я узнал, что в Японии водонагреватели выпускаются промышленностью и широко используются населением, что их там чуть ли не миллион и что только они экономят топлива на десять миллионов долларов… А направо стояла теплица. Слушая «хозяина» этого стеклянного дома — младшего научного сотрудника Амана Мезилова, я представлял себе холодные зимние ветры с Копетдага, ломящиеся в высокие окна теплицы, и густую зелень за стеклами, тяжелые огурцы на плетях, тугие, матово поблескивающие помидоры.

— Все настолько просто, что многие не верят, — рассказывал Мезилов. — Зимнее солнце нагревает воздух в теплице до пятидесяти градусов, тепло аккумулируется в ящиках с землей, установленных вдоль стен. Ночью этого тепла хватает для отопления. Даже в очень тяжелую зиму 1970/71 года мы подключали другие источники обогрева только на девяносто шесть часов. Что имеем? Двенадцать килограммов огурцов и десять килограммов помидоров с каждого квадратного метра. Себестоимость? В полтора-два раза ниже тех, что выращиваются в обычных теплицах. А ведь мы не агрономы, выращиваем первую попавшуюся рассаду, не выискивая более урожайные сорта…

Мы стояли на солнцепеке возле теплицы и жалели, что теперь не зима и что нельзя в полную меру оценить вкус «солнечных плодов». Солнце жгло немилосердно, и мне пришлось положить себе на голову мокрый платок. И тут случилось маленькое веселое происшествие: молодая женщина в длинном туркменском платье, проходя мимо, надела на меня шапочку, сделанную из газеты. Такое внимание я никак не мог не заметить и сразу же выяснил, что зовут ее Оразгуль Клыщаева и что дело ее как раз в том и заключается, чтобы спасать людей от жары: она работает над проблемой охлаждения воздуха в помещениях с помощью солнечного тепла.

— Первая туркменка — кандидат технических наук, — сказал Аман Мезилов, когда Оразгуль скрылась в красивом трехэтажном особнячке, стоявшем поодаль.

— У вас что ни человек, то первый.

— Так уж выходит. Хоть никто больше туркмен не натерпелся от солнца, но всерьез за его укрощение взялись только с приездом Валентина Алексеевича. Все мы ученики Баума.

— А как это Оразгуль из тепла делает холод?

— Этим многие занимаются. Как раз в том домике…

Так я узнал еще об одном экспонате уникального «музея под открытым небом».

В домике было прохладно. Я взглянул на термометры: по ту сторону стекла было сорок градусов, по эту — двадцать шесть. Но нигде я не видел вставленных в оконные рамы тяжелых коробок электрических кондиционеров.

— Все оно, Солнце, — весело улыбнулась Оразгуль. — Если хотите узнать, как мы заставляем его давать прохладу, полезайте на крышу, а потом в подвал.

На крышу мы полезли с инженером Агамурадом Алламурадовым, подвижным и гибким молодым парнем. Поднялись по раскаленной металлической лестнице и остановились на верхней площадке. Крыша сверкала как зеркало: от края до края по ее черному рубероиду стекала вода.

— Это водный раствор хлористого лития, — сказал Алламурадов. — На солнце влага частично испаряется, отчего повышается концентрация раствора. Он стекает в подвал, где установлен абсорбер.

В подвале тихо шумел небольшой ярко раскрашенный бак, в котором хлористый литий, жадно поглощая влагу, поддерживал вакуум и понижал температуру. Охлажденная вода текла в трубы, расположенные в панелях перекрытий, а раствор снова перекачивался на крышу. В этом была вся премудрость, и я даже пожалел, что установка так проста, ибо по другим примерам знал: «примитивность» мешает популярности.

Потом я сидел в тихой комнате дома-лаборатории, единственного на весь Советский Союз, наслаждался расслабляющим комфортом и неторопливо записывал то, о чем говорил мне один из авторов этого солнечного кондиционера, доктор технических наук Аннагельды Какабаев:

— Если везде поставить электрические кондиционеры, то они «съедят» едва ли не всю энергию, вырабатываемую электростанциями республики. А количества солнечного тепла, падающего на крышу любого дома, вполне достаточно и на охлаждение летом, и на отопление зимой. Как это не использовать?.. Мы подсчитали: если наш дом снабдить электрическими кондиционерами, это было бы равно стоимости солнечной холодильной установки. Но по количеству потребляемой энергии экономия десятикратная. Мы рассматриваем солнечный кондиционер как первую ласточку. Туркменское солнце может дать все: и энергию для кухни, и теплую воду для ванны. Представляете, если новостройки будут оборудоваться солнечными установками? Сколько это сохранит топлива и как очистит воздух в городах?..

На стене висел небольшой листок с длинной цитатой:

— Валентина Алексеевича слова, — сказал Какабаев, заметив мой взгляд. — Из доклада, прочитанного двадцать лет назад на Международном симпозиуме по использованию солнечной энергии в Нью-Дели. Потом они печатались на обложках журналов.

— Это как эпиграф ко всей вашей работе.

— А вы все работы знаете?

— Вроде бы.

— А теплицу с замкнутым циклом видели?

— Что это такое?

Какабаев начал рассказывать о ней, и уже через пару минут я понял, что если все другие работы «солнцепоклонников» вполне земные, то идея этой теплицы спустилась не иначе как с неба. В ней было все неожиданное, хотя и понятное. Это был один из тех парадоксов современного Туркменистана, которых я достаточно насмотрелся, путешествуя по республике.