Пыль

31

УКРЫТИЕ 1

С каждым кашлем ребра Дональда взрывались тысячами осколков. Эта шрапнель пронзала его легкие и сердце, гнала волны боли вдоль позвоночника. Он был убежден, что эти бомбы из костей и нервов взрываются внутри его тела. И уже с тоской вспоминал незамысловатую пытку из пылающих легких и воспаленного горла. Избитые и потрескавшиеся ребра теперь были словно насмешкой над старыми мучениями. Вчерашние муки обернулись ностальгической нежностью.

Он лежал на койке, избитый, истекающий кровью и без всякой надежды бежать отсюда. Дверь была прочной, а пространство над потолочными панелями никуда не вело. Вряд ли он сейчас на административном этаже. Наверное, в отделе безопасности. Или на жилом этаже. Или где-то в незнакомом месте. В коридоре за дверью царила зловещая тишина. Сейчас вполне могла быть середина ночи. Удары в дверь жестоко отзывались в ноющих ребрах, а от криков болело горло. Но худшую боль ему доставляли мысли о том, во что он втянул сестру и что с ней теперь станет. Когда охранники Турмана вернутся, надо будет им сказать, что сестра там, внизу. И умолять их проявить милосердие. Для Турмана она была как дочь, и в том, что ее разбудили, виноват только Дональд. Турман это поймет. И вернет сестру туда, где она сможет спать, пока для всех не придет конец. Так будет лучше всего.

Тянулись часы. Часы разбухающих ссадин и синяков. В десятках ушибленных мест ощущался пульс. Дональд ворочался, и в этом подземном склепе день и ночь становились еще менее различимыми. Его кидало в жар, порожденный сожалениями и страхом не только инфекции. Ему снились кошмарные сны, в которых вспыхивали капсулы с замороженными людьми, сны о пламени, льде и пыли, о плавящейся плоти и рассыпающихся прахом костях.

То проваливаясь в сон, то выплывая из него, он увидел другой сон. Холодная ночь в океане, под его ногами тонет корабль, а палуба содрогается от ярости моря. Руки примерзли к штурвалу, а дыхание стало туманом из лжи. Волны перехлестывают через леера, корабль погружается все глубже и глубже. А вокруг пылают спущенные на воду спасательные шлюпки. В них с воплями сгорают женщины и дети, запертые в шлюпках в форме криокапсул, изначально не предназначенных для того, чтобы добраться до берега.

Теперь Дональд это видел. Видел как наяву — задыхающийся, кашляющий, потеющий, — так и во снах. Он вспомнил, как однажды подумал, что женщин отделили для того, чтобы не осталось причины для ссор и склок. Но истиной оказалось противоположное. Они были здесь для того, чтобы дать мужчинам понятие, ради кого следует бороться. Чтобы было кого спасать. Ради них мужчины отрабатывали эти темные смены, спали в эти темные ночи, мечтали о том, что никогда не сбудется.

Он прикрыл рот, перекатился на бок и кашлянул кровью. Спасти кого-то. Глупость человеческая — глупость самой идеи тех гребаных укрытий, которые он помогал строить, — в самом предположении, что ситуацию надо спасать. А надо было ничего не трогать — и людей, и планету. У человечества имелось право на вымирание. Именно это случается с живыми существами: они вымирают. Освобождают место для следующих в очереди. Но каждый отдельный человек зачастую сопротивляется естественному порядку вещей. И тогда люди заводят себе нелегально клонированных детей, вводят в организм нанороботов, пересаживают органы и конечности, ложатся в криокапсулы. Людям нравятся те, кто так поступает.

Звук приближающихся шагов возвестил о том, что ему принесли еду. Конец бесконечным кошмарным снам и пронизанному болью бодрствованию. Должно быть, несут завтрак, потому что он проголодался. А это означало, что большую часть ночи он не спал. Дональд ожидал увидеть того же охранника, что уже приносил еду, но дверь приоткрылась, и он увидел Турмана. Позади него стоял хмурый мужчина в серебристом комбинезоне службы безопасности. Турман вошел один и закрыл за собой дверь, уверенный, что Дональд ему ничего не сделает. Он выглядел лучше, куда здоровее, чем накануне. Наверное, больше времени бодрствовал. Или же новые врачи что-то добавили ему в кровь.

— Как давно вы меня здесь держите? — спросил Дональд, садясь.

Голос у него был сухой и далекий, как шум осенних листьев.

— Недолго, — ответил Турман. Старик отодвинул тумбочку от изголовья кровати и сел на нее, потом пристально вгляделся в Дональда. — Тебе осталось жить несколько дней.

— Это медицинский диагноз? Или приговор?

Турман приподнял бровь:

— И то и другое. Если мы оставим тебя здесь и не станем лечить, ты умрешь из-за воздуха, которым дышишь. Вместо этого мы сунем тебя в капсулу.

— Не дай бог вы избавите меня от страданий!

Турман, кажется, задумался над его словами.

— У меня была мысль оставить тебя умирать здесь. И я знаю, как ты мучаешься от боли. Я могу или вылечить тебя, или дать помучиться до конца, но у меня не хватает решимости ни на первое, ни на второе.

Дональд попытался рассмеяться, но боль оказалась слишком сильной. Он взял с подноса стакан с водой и сделал глоток. Когда он опустил стакан, на поверхности закрутилась розовая спиралька крови.

— Ты работал всю эту смену, — сказал Турман. — Не хватает беспилотников и бомб, понимаю. Мы разбудили несколько человек из тех, кого недавно заморозили, чтобы разобраться с тем, что ты натворил. Ты хотя бы представляешь, как ты рисковал?

В голосе Турмана было нечто хуже гнева. Никакого разочарования. В нем не было ярости. От ярости он уже избавился. В нем ощущалось нечто скрытое, что-то вроде страха.

— И чем же я рисковал? — осведомился Дональд. — Я разгребал за тобой бардак. — Он отсалютовал стаканом старому наставнику, расплескав немного воды. — Укрытиями, которые ты уничтожил? Тем укрытием, что замолчало много лет назад. Оно ведь никуда не делось...

— Знаю. Сороковое укрытие.

— И Семнадцатое. — Дональд прокашлялся. Он взял с подноса горбушку хлеба, откусил и жевал, пока не заболели челюсти, потом запил глотком воды с кровью. Он знал много такого, о чем не знал Турман. В тот момент эта мысль стала для него очевидной. Пригодились разговоры с людьми из Восемнадцатого, все то время, пока он корпел над схемами и записями, недели, потраченные на сведение кусочков информации в единое целое и на руководство. Он знал, что в нынешнем состоянии не сможет справиться с Турманом физически, но все равно ощущал себя более сильным. И причиной тому были его знания. — Семнадцатое не было мертвым, — продолжил он, прежде чем откусить еще кусочек хлеба.

— Про это я узнал.

Дональд прожевал.

— Сегодня я вырубаю Восемнадцатое, — негромко добавил Турман. — Это укрытие столько нам всего стоило... — Он покачал головой, и Дональд стал гадать: не вспоминает ли он сейчас Виктора, начальника начальников, который прострелил себе голову из-за восстания, произошедшего в том укрытии. А через секунду вдруг осознал, что людей, на которых он возлагал так много надежд, тоже не станет. Все время, что он потратил, тайком принося Шарлотте разные детали, мечтал о конце укрытий, надеялся на будущее под голубым небом... все это время ушло в песок. Когда он проглотил хлеб, ему показалось, что тот с плесенью.

— Зачем? — спросил он.

— Сам знаешь зачем. Ты ведь разговаривал с ними? И что, по-твоему, должно было получиться из этого укрытия? О чем ты думал? — В голосе Турмана впервые пробились намеки на злость. — Неужели ты думал, что они тебя спасут? Что любого из нас можно спасти? О чем ты вообще думал?

Дональд не хотел отвечать, но ответ вырвался столь же рефлекторно, как и кашель:

— Я думал, что они заслуживают лучшей участи. Что они заслуживают шанс...

— Шанс на что? — Турман покачал головой. — Не важно. Не имеет значения. Мы уже достаточно планировали. — Последние слова он пробормотал себе под нос. — Жаль, что мне вообще приходится спать и я не могу постоянно быть на месте, чтобы все разруливать. Это все равно что посылать беспилотники туда, где надо находиться самому и держать руку на штурвале. — Турман поднял кулак, потом какое-то время разглядывал Дональда. — Тебя уложат спать, как только наступит утро. Это далеко не то, чего ты заслуживаешь. Но прежде чем я от тебя избавлюсь, я хочу услышать от тебя, как ты это сделал, как сумел действовать под моим именем. Я не могу допустить, чтобы такое повторилось...

— Значит, теперь я угроза.

Дональд глотнул еще воды, смачивая раздраженное горло. Попробовал сделать глубокий вдох, но согнулся пополам от резкой боли в груди.

— Ты-то не угроза, но следующий, кто такое проделает, может ей стать. Мы попытались предусмотреть все, но мы всегда знали, что самая большая уязвимость любой системы — бунт в руководстве.

— Как в Двадцатом укрытии, — вставил Дональд. Он вспомнил, как обрушивалось то укрытие, тогда словно темная тень вырвалась из его серверной. Он был этому свидетелем, он прикончил это укрытие, а потом написал отчет. — Как вы могли не ожидать того, что там произошло?

— А мы ожидали. Мы спланировали все. Вот почему у нас были запасные руководители укрытий. Вот почему мы ввели ритуал, возможность испытать душу человека, создать ящик для закладки наших тикающих бомб. Ты слишком молод, чтобы это понимать, но самой трудной задачей, когда-либо стоявшей перед человечеством — и которую никогда не удавалось решить окончательно, — было то, как передать верховную власть из одних рук в другие. — Турман развел руки. Его старческие глаза заблестели — в нем проснулся политик. — Не удавалось до сих пор. Мы решили ее с помощью криокапсул и смен. Власть становится временной и никогда не покидает ограниченного круга людей. И никакой передачи власти не происходит.

— Поздравляю, — процедил Дональд.

И вспомнил, как однажды намекнул Турману, что тот может быть президентом, а Турман в ответ намекнул, что для него это станет понижением в должности. Теперь Дональд это понял.

— Да. Это была хорошая система. Пока ты не ухитрился ее подорвать.

— Я расскажу, как я это сделал, если ты тоже кое-что расскажешь.

Дональд прикрыл рот и стал кашлять. Турман нахмурился и стал ждать, пока Дональд остановится.

— Ты умираешь. Мы засунем тебя в ящик, чтобы ты мог видеть сны до самого конца. Так что ты хочешь узнать?

— Правду. Я очень многое знаю, но несколько пробелов еще осталось. И они причиняют мне больше боли, чем дыры в легких.

— Сомневаюсь, — ответил Турман, но все же задумался над предложением. — А что конкретно ты хочешь знать?

— Про серверы. Я знаю, что в них хранится. Все подробности жизни всех людей в укрытиях: где работают, чем занимаются, как долго живут, сколько у них детей, что они едят, куда ходят. Всё. И я хочу знать, для чего это нужно.

Турман смотрел на него, но молчал.

— Я нашел список укрытий с процентами. И этот список постоянно перетасовывается. А процент — это шанс на то, что эти люди выживут, когда их освободят. Правильно? Но откуда это известно?

— Известно. Как по-твоему, чем занимаются укрытия?

— Думаю, между нами идет война. Между всеми укрытиями, и победит в ней только одно.

— Тогда чего ты хочешь от меня?

— Полагаю, что тут замешано что-то еще. Скажи, что именно, и я расскажу, как занял твое место.

Дональд сел и обхватил лодыжки, пока приступ кашля терзал его горло и ребра. Турман дождался, когда кашель смолкнет.

— Серверы делают то, что ты сказал. Отслеживают жизни всех людей и постоянно их оценивают. Они также решают исход лотерей, а это означает, что мы формируем всех этих людей почти в буквальном смысле. Мы повышаем наши шансы, позволяем лучшим процветать. Вот почему шансы продолжают улучшаться — чем дольше мы этим занимаемся.

— Ну конечно... — пробормотал Дональд, ощущая себя тупицей.

Мог бы и сам догадаться. Ведь слышал же, как Турман не раз говорил, что они ничего не оставляют на волю случая. А разве лотерея — не тот самый случай? Он поймал взгляд Турмана.

— Твоя очередь, — сказал тот. — Как ты это проделал?

Дональд откинулся к стене. Он кашлял в кулак, а Турман сидел и молча смотрел на него широко открытыми глазами.

— Это была Анна, — начал Дональд. — Она узнала, что вы запланировали. Ты собирался уложить ее в спячку, после того как она тебе поможет, а она боялась, что уже никогда больше не проснется. Ты предоставил ей доступ к системам, чтобы она могла решить твою проблему с Сороковым укрытием. И она устроила так, чтобы я занял твое место. И оставила мне записку с просьбой о помощи — в твоей папке для входящих электронных писем. Думаю, она хотела уничтожить тебя. Покончить со всем этим.

— Нет, — пробормотал Турман.

— Да. И я проснулся, но не понял, о чем она меня просила. И понял это, когда было поздно. А тем временем в Сороковом имелись проблемы. Когда я проснулся и начал эту смену, Сороковое...

— О Сороковом к тому времени уже позаботились, — перебил его Турман.

Дональд откинул голову и уставился в потолок.

— Они подстроили так, чтобы ты так решил. Вот что я думаю. Они обрубили сигналы с видеокамер, чтобы мы не смогли узнать, что там происходит. И сделал это руководитель их АйТи — бунт среди руководства, совсем как ты говорил. Так что, когда видео от них перестало поступать, это было их рук дело. Но до этого они обрезали газовые линии, чтобы мы не смогли их убить. А еще раньше они вывели из строя бомбы, предназначенные обрушить их укрытие в случае, если произойдет что-либо из упомянутого. Они все подготовили заранее, не торопясь. И к тому времени, когда всякая связь с ними прервалась, они были там полными хозяевами. Как я. Как то, что сделала для меня Анна.

— Но как они смогли?..

— Быть может, она им помогла, не знаю. Мне она помогла. И каким-то образом новость просочилась в другие укрытия. Или же к тому времени, когда Анна закончила спасать свою задницу, она, возможно, поняла, что они правы, а мы — нет. А может быть, она в конечном итоге оставила Сороковое укрытие в покое, разрешив им поступать так, как они сами захотят. Полагаю, она думала, что они могут спасти всех нас.

Дональд закашлял и подумал о героических сагах древности, в которых мужчины и женщины боролись за справедливость — всегда со счастливым концом, всегда против невозможных шансов. Чушь собачья. Герои не побеждают. Героями становятся те, кому удается победить. И история повествует об их деяниях — потому что мертвецы говорить не могут. Все это была чушь собачья.

— Я разбомбил Сороковое укрытие раньше, чем понял, что происходит, — сказал Дональд. Он уставился в потолок, ощущая вес всех этих этажей, вес грунта и тяжелого неба. — Я их разбомбил, потому что мне нужно было на что-то отвлечься. И еще мне было все равно. А Анну я убил за то, что она привезла меня сюда и спасла мне жизнь. В обоих случаях я проделал твою работу. Подавил два бунта, зарождение которых ты так и не увидел...

— Нет.

Турман встал и навис над Дональдом.

— Да, — возразил Дональд.

Он моргнул, смахивая набухающие слезы, и ощутил дыру в сердце — там, где когда-то лежал его гнев на Анну. От него теперь остались только сожаление и чувство вины. Он убил женщину, которая любила его больше всех и боролась за то, что было правильно. А он никогда не удосуживался спросить, пошевелить мозгами, поговорить.

— Ты запустил этот бунт, когда нарушил собственные правила, — сказал он Турману. — В тот момент, когда разбудил ее. Ты был слаб. Ты мог угробить все, а я это исправил. И будь ты проклят за то, что прислушался к ней. За то, что притащил меня сюда. И впутал меня во все это!

Дональд закрыл глаза. Он ощущал, как сбежавшие слезинки щекочут кожу на висках. Проникающий сквозь веки свет потускнел, когда над ним нависла тень Турмана. Дональд напрягся, приготовившись встретить удар. Он откинул голову, приподнял подбородок и стал ждать. Он думал об Элен. Об Анне. О Шарлотте. И, вспомнив о ней, начал говорить Турману, где она прячется, пока на него не посыпались удары, пока его не избили так, как он этого заслуживает за помощь этим монстрам, за то, что был их безмозглым инструментом. Он начал говорить Турману о Шарлотте, но за веками стало светлее, тень исчезла, а потом громко хлопнула дверь.