Рабы семьи Трок

II

Лий оседает на пол, чувствуя слабость во всём теле. И боль от удара коленями о камень — стоило, наверное, как-то помедленнее… Она вздыхает. Того, что нет сил, конечно, следовало ожидать, но она надеялась, что…

— И что мне теперь со всем этим делать? — в пустоту спрашивает она, ещё раз окинув взглядом парочку в центре и чудовищ. Которые вертят головами и явно не понимают, где оказались. Ну, если у них, конечно, есть разум.

— А раньше подумать об этом было не с руки? — отвечает пустота участливым голосом, в котором даже не пытается спрятаться насмешка, бабушки. Лий подпрыгивает на месте и вскидывает голову вверх, едва не падая на спину, и встречается взглядом с бабушкой. Та, впрочем, коротко взглянув на Лий, сразу же отворачивается, задумчиво рассматривая фигуру в центре зала. Потом качает головой и негромко отдаёт приказ стоящему позади папе, который тут же отходит к лестнице, где, как только сейчас замечает Лий, стоят десяток стражей поместья. А… — Я поражаюсь иногда твоей наивности, Лий — качает головой бабушка, усаживаясь на предупредительно поставленное позади кресло с зелёной обивкой. Лий пытается вспомнить, находилось ли кресло здесь, или же его принесли слуги. Вроде бы в жилой части дома не было мебели с такими вычурными завитушками на подлокотниках… И зелёный тон бабушка не очень-то жалует, исключая Старшую гостиную… — Неужели ты думала, что в моём доме может случиться хоть что-то, чего я не знаю?

— А… Я просто… — Лий внутренне морщится от того, насколько жалко это звучит. Если подобный тон услышит мама… а где она, кстати?.. Лий ёжится, искренне надеясь, что мама не в курсе этого всего. И… — Я хотела помочь, и…

— Похвальное стремление, милая, но я разочарована. Вероятно, я слишком потакала твоим капризам, раз ты выросла настолько… Не зря Гери постоянно мне высказывает. — Бабушка печально вздыхает, поправляя чёрное кружево на рукаве немного старомодного платья.

— Я не… — То есть, то, что мама запрещает едва ли не всё на свете, это превращение в тепличный цветок?! Лий прикусывает губу, чтобы не задать этот вопрос вслух.

— Прежде, чем начинать колдовать, особенно теперь, когда любое прикосновение к стихиям вызывает боль и потерю сил и времени, следует точно продумать, что и как ты делаешь. И зачем. И, быть может, в процессе выяснится, что магия и вовсе не нужна… — Бабушка вздыхает и прикрывает глаза, как делает всегда, когда пытается не наговорить чего-то, что по её мнению может быть лишним. — Что именно ты хотела получить этим ритуалом?

— А разве ты не… — Лий не успевает договорить, услышав быстрый уверенный перестук каблуков. И съёживается. Так ходит только мама. И Тэйе — старшая над прислугой. Лий скашивает глаза и обречённо понимает, что угадала. Мама в сопровождении Тэйе стремительным шагом, от которого юбки путаются в ногах, спускается по лестнице, лавируя между стражниками, по одному перетаскивающими чудовищ, рассматривать которых Лий не хочется совершенно, из сдерживающих сфер. К центру фигуры они пока что не притрагиваются. Лий задумывается, что именно собираются теперь делать с чудовищами, но быстро переводит внимание на приближающуюся маму. Самое время куда-нибудь спрятаться. Желательно — навсегда.

— И почему я узнаю про всё последней? — ледяным тоном начинает мама, остановившись на выверенном расстоянии в три шага от бабушки. Которая меланхолично пожимает плечами и едва ли не игнорирует её. — Мама?!

— Потому, что ты слишком ярко реагируешь на подобное, — всё же снисходит до ответа бабушка, чуть меняя позу, из-за чего юбки с ввинчивающимся в мозг шуршанием скользят по полу. Лий прослеживает оставшуюся за ними полосу чистого от пыли камня, отмечает, кстати, что с появлением большого количества людей эхо в зале совершенно пропало, что довольно-таки странно, и старается не привлекать к себе внимание. Что явно вообще не получается.

— Лий! Марш к себе и не смей выходить из комнаты, пока я не разрешу, — бросает мама, даже не повернув к ней головы. Лий медленно поднимается, чувствуя, что мышцы готовы сейчас превратиться в вошедшее в моду в Долине желе, но бабушка движением руки её останавливает. — Мама?

— Не считаешь ли ты, Гери, что Лий может спокойно уйти после того, что натворила? — мягко интересуется бабушка. И вот теперь Лий чувствует, как по спине пробегает холодок. Если всё, что можно ждать от мамы — изоляция и наказание в виде помощи прислуге, то вот бабушка в этом плане гораздо… изобретательнее. Хотя и доходит до подобного гораздо реже.

Мама фыркает и резко отворачивается. А потом и вовсе направляется к руководящему стражами папе. Лий даже не пытается понять, что именно она ему говорит, но по тому, как виновато улыбается папа, может предположить, что ничего хорошего. И вряд ли стоит вообще это слышать. Но… она переводит взгляд на бабушку и застывшую ледяной статуей Тэйе, которая несмотря на поздний… или ранний?.. час одета, как и всегда, безупречно. Моль бледная! Вот, наверняка же это именно она и раcсказала! Проследила за ней и рассказала! И вот что теперь ожидать?

— Значит, ты решила помочь? — ласково улыбается бабушка, выуживая из ридикюля небольшую обтянутую чёрной кожей книгу, один вид которой вызывает желание одновременно сбежать подальше и узнать, что именно книжка скрывает. — Хорошо. Поможешь. Для начала с завтрашнего дня ты переходишь на углублённое изучение магии. Зря я в своё время пошла на поводу у Гери в этом вопросе… Пусть даже перспектив брака и достаточно заманчива.

— Я…

Договорить она не успевает. Потому что парочка в центре фигуры приходит в себя. Лий с интересом, слегка подпорченным перспективой брака, который, конечно, не факт, что будет, но тем не менее… наблюдает за тем, как девушка недоумённо вертит головой, морщится, прикладывая руку к вискам. Парень же кое-как поднимается на ноги и тут же падает. И что-то говорит девушке на непонятном Лий языке. Она поднимает взгляд на бабушку, но та тоже явно не понимает, что именно говорит парень. Девушка же отвечает резко и как-то… неприязненно, что ли?

Мама и папа переглядываются и направляются к центру фигуры, привлекая к себе внимание пары. Те замолкают и настороженно — Лий понимает это по тому, какие напряжённые становятся у них позы, следят за приближением.

Ох…

— Занятно… — тянет бабушка. Потом жестом даёт понять, что хочет встать. Тэйе тут же предупредительно подаёт руку… Лий думается, что если бы кто-то из немногих подруг среди тех, кто вообще пережил Ливень, увидел бы это, то явно бы посчитал, что Тэйе просто пытается выслужиться. Нет. Ни капли. Лий прекрасно это знает. Что не мешает считать её доносчицей, конечно. — Стоит посмотреть на это поближе, как считаешь, Лий?

Лий пожимает плечами и, кое-как поднявшись на всё ещё дрожащие от слабости ноги, присоединяется к бабушке, следуя за ней на шаг позади в то время, как Тэйе отстаёт на три.

Вблизи парочка вызывает странное ощущение. Как будто бы они одновременно и местные и… чуждые. Как она и заметила ранее, они оба рыжие, усыпанные веснушками. Тощие до такой степени, что становится жутко. Одежда тоже не радует — какие-то лохмотья. Лий бы посчитала их нищими вроде тех, что в большом количестве… хотя сейчас собрание в количестве больше пяти десятков можно считать просто огромным… шатаются у ворот города в Долине, где обычно собираются представители выживших семей. Только вот то, как эти двое держатся, не позволяет посчитать их обычными бродяжками…

Бабушка тем временем интересуется, кто они такие. И сначала эти двое опять — наперебой, что интересно — говорят на совершенно непонятном языке… который почему-то спустя несколько мгновений само по себе становится понятен.

Лий хочется провалиться сквозь землю. До которой, впрочем, в поместье на вершине скал слишком далеко…

Эти двое… как и откуда Лий их вытащила?! И что теперь…

***

Голова пульсирует болью. Так, что не хочется даже думать, не то, что пытаться двигаться. Открывать глаза тоже страшно. Инга медленно дышит, стараясь попадать в ритм пульсации боли — глупое занятие, но кажется, что боль так уменьшается… одновременно пытается вспомнить, что случилось, если пришла в себя в таком вот состоянии.

Вечер, работа… кажется, случилось что-то приятное… ах, да! Семья Валеры окончательно разрушена… Надо бы навестить его и посочувствовать… Стоп. Об этом можно подумать чуть позже. Сейчас же… что было после этого? После… после она отправилась домой, столкнувшись с этим ничтожеством — Царёвым и… лифт. Падение и… Тогда… Возможно, они упали не с такой уж и большой высоты и теперь находятся в больнице? Неприятно, конечно, но… Инга вздыхает. И только теперь улавливает звуки. Топот множества ног, переговаривающиеся люди. И какие-то звуки вроде тех, что могут издавать животные… Где…

Она рискует приоткрыть глаз и тут же понимает, что опасение было не напрасным — по глазам больно ударяет свет, заставляя покрепче зажмуриться и попытаться не стонать.

Второй раз она едва ли не заставляет себя открыть глаза. На самую малость… больно всё так же, но уже хоть немного меньше, чем сначала. Впрочем, боль практически сразу отходит на второй план, уступая место… наверное, удивлению. Помещение, в котором она находится, совершенно точно не похоже ни больницу. На подвал шахты лифта — тоже. Это…

Большой зал с высоким потолком, на котором в неярком дрожащем свете, похожем на пламя свеч, виднеются фрески. Колонны с лепниной в виде цветов расположены кругом. Высокие витражные окна, через которые пробивается тусклый свет то ли утра, то ли… Инга не берётся судить. Да и не так уж и важно. Инга осторожно переворачивается на живот и приподнимается на локтях. И только теперь замечает десятка полтора людей, которые постоянно снуют туда-сюда вместе с… она прикрывает глаза и качает головой. Бред. Ну, либо это какие-то костюмы… ну, потому что чем ещё может быть зеленовато-серое чешуйчатое существо с двумя хвостами и шестью лапами, как не куклой или костюмом?! Бред какой-то…

Где она вообще находится? Может, лифт и всё прочее просто приснилось, а сама она находится на репетиции какого-то праздника? Вроде бы как раз на днях должно было пройти мероприятие в центральном парке, посвящённое сказочным персонажам… Или это всё сон?

Инга кое-как садится и замечает рядом с собой парня. Рыжего до практически красного тона — Инга даже немного завидует, вспомнив безуспешные попытки добиться у себя такого оттенка волос лет, этак, в пятнадцать — и в каких-то невнятных местами порванных шмотках. Актёр? А чего тогда прилёг рядом?

Актёр издаёт короткий стон и шевелится. Потом шипит ругательства, видимо, тоже рискнув приоткрыть глаза. Инга фыркает. Забавно это со стороны выглядит, надо признать…

— И как всё это понимать? — в пустоту спрашивает она.

— Я что — пил? — хрипло доносится со стороны актёра.

Ну, а ей-то откуда это может быть известно? Может, и пил. Хотя тогда, наверное, она тоже? Или как? Вполне возможно, кстати — Инга всегда плохо переносила алкоголь, так что головная боль и светобоязнь… странно, что нет тошноты… Но почему тогда она вообще решилась напиться? Тем более — в таком месте и такой компании? На радостях от новостей про Валеру, что ли?!

— Где я вообще нахожусь? — продолжает актёр, кое-как поднимаясь на четвереньки.

— Ты меня об этом спрашиваешь? — Инга следует его примеру, но не задерживается в такой позе, сразу же вставая в полный рост, несмотря на то, что при этом резко темнеет в глазах. Так, что она чудом не падает обратно. — Откуда я, по-твоему, могу это знать?

— Разве ты не одна из этого балагана? — удивляется парень.

Что?

Инга прослеживает его взгляд и только теперь замечает, что одета не в любимый кремовый брючный костюм, в котором была на работе, а в какое-то мешковатое… платье? Инга спешно начинает осматривать себя. Платье, если это оно, выглядит так, словно в нём хранили картошку. Серое не то изначально, не то из-за грязи, в пятнах, о происхождении которых Инга даже не хочет задумываться. Ко всему прочему оно местами в заплатах и с лохматящимся нитками подолом, где-то доходящем до пола, а где-то оборванным гораздо выше колена. Которое тоже в грязи и корочках подживших ранок. Рукава платья слишком длинные, выдающие то, что одежда явно не по размеру, но это и хорошо — по крайней мере они прикрывают густо усыпанные веснушками руки с то ли обломанными, то ли обгрызенными ногтями, под которыми забилась грязь. И Инга даже боится представить, как в этом случае выглядит её лицо… учитывая то, что волосы едва ли не такого же красного тона, как у актёра — она специально перекидывает неряшливую косу через плечо… Косу. Откуда у неё коса, если последние пять лет Инга стриглась максимально коротко?!

Это шутка какая-то? Или это грим? Она на пробу дёргает косу и шипит от боли. Парень наблюдает за ней со смесью любопытства и… того выражения, каким смотрят на сумасшедших. Инга отворачивается, предпочитая уделить внимание чему-то ещё. Хотя бы потому, что не знает, что можно сказать в ответ на слова парня.

Она переводит взгляд на людей и только теперь замечает отличающихся внешне нескольких человек. Для начала пара блондинов — мужчина и женщина, торопливо направившиеся к ним от вычурной лестницы, украшенной завитушками и всё теми же цветами. Высокие, красивые — Инга чувствует приступ зависти. Особенно при взгляде на женщину, которая, конечно, не такая уж и молодая, но выглядит так, что хоть сейчас на любой конкурс красоты. Хотя, может, и она там и была. Во всяком случае Инга подозревает, что это может быть какая-то актриса — если учесть, что она в платье похожем на те, что носили в прежние века… Инга не скажет точно, в какую именно эпоху, но, кажется, что-то из конца века девятнадцатого — турнюры же тогда были в моде? Как и подобный изгиб фигуры…

После этого Инга переводит взгляд на трёх других женщин, подходящих с другой стороны. Разного возраста. Причём две из них — пожилая и совсем юная девушка явно родственницы. Во всяком случае есть что-то схожее в их чертах лица. А третья…

Учитывая, что на вид её одежда выглядит более простой, Инга бы предположила, что… Нет, это точно какие-то актёры. И эта третья, стало быть либо играет роль прислуги, либо… Неважно.

— Доброе утро, молодые люди, — доброжелательным тоном произносит пожилая женщина. И Инге не нравится. Ни тон, ни… то, что произносит она это на непонятном языке, который почему-то при этом понятен. То есть, если пытаться сконцентрироваться на словах — невозможно разобрать ничего. Сплошной набор звуков. Но вот стоит только чуть рассеять внимание, как Инга частенько делала на особо скучных совещаниях, так сразу же становится ясен смысл сказанного… Странно это. — Добро пожаловать в Лунный Приют — родовое поместье семьи Трок. Что вы о себе знаете?

Какой… интересный вопрос. Учитывая странный язык, который Инга то ли знает, то ли нет, место и имена… Это всё-таки сон?

— Это сон? — Некстати вспоминаются горы сомнительного чтива, которое обожала Леночка… интересно, а сейчас она его всё ещё обожает?.. Там, кажется, одним из самых заезженных штампов было перемещение в иные миры… Тупо. Но…

— Нет. Не сон, — женщина улыбается и кидает взгляд на девушку, которая чуть заметно краснеет. — Моя внучка совершила глупость и призвала сюда вас… Понимаю, что, быть может, это покажется вам диким, но среди людей нашего круга известны случаи, когда в наш мир приходили души из иных мест.

— Это… — Инга не успевает договорить, когда парень, про которого она уже и забыла, начинает истерически хохотать. И этим напрочь отбивает желание хоть как-то реагировать на происходящее. Потому что выглядит это на редкость отталкивающе. Только вот осознавать то, что сказала эта женщина, не хочется вообще. Потому что выходит, что Инга сейчас находится в другом мире. Какая чушь! Как же это…

— Вы издеваетесь? Это шутка такая? — Инга морщится от вопля парня, своей выходкой неприятно напомнившего Царёва… Кстати. А где этот придурок? Она озирается, но знакомого лица не находит.

Тем временем парень, которому явно что-то ответили — Инга понимает, что, задумавшись, выпала из происходящего, чего ни в коем случае нельзя делать… по крайней мере, не сейчас — срывается окончательно и пытается то ли напасть на кого-то, то ли ещё что, но… В зале стремительно падает температура — Инга ощущает прокатившийся по телу холод — гаснет часть свечей и… парень падает, застыв в неестественной позе. Только глазами моргает и жилка на шее бьётся бешено.

Что…

Повинуясь жесту блондина, к парню подбегают двое мужчин и, вздёрнув его на ноги, тащат прочь из зала. Блондин тем временем морщится, как будто от боли и… делает что-то… жест… Магия? Инга давит желание презрительно фыркнуть. Магия! Какой же это…

— Надеюсь, вы не собираетесь вести себя… неосмотрительно? — уточняет пожилая женщина всё там же благожелательным тоном, от которого мурашки пробегают по коже. Инга медленно качает головой. Даже если отбросить предположительную магию, пытаться что-то сделать против такого количества людей — Инга бросает короткий взгляд на мужчин в одинаковой одежде, перетаскивающих этих… шестиногих — при её-то комплекции… глупость. Так что как минимум сейчас стоит продемонстрировать готовность к сотрудничеству. — Вот и славно, — довольно улыбается женщина и предлагает пройти с ней.

Инга кивает. Ну, почему бы и нет? Всё равно же выбора ей никто не предоставляет.

***

В комнате, куда его… привели, нет ничего. Вообще. Даже стула хоть какого-нибудь завалящего. Алексей вертит головой, рассматривая голые каменные стены. Пытаясь зацепиться взглядом и разумом хоть за что-то, кроме разной формы собственно камней. Чтобы только не сорваться в очередной виток истерики. Хватит уже и того, что было в том зале на глазах у этих странных людей… и крысы, которая сменила обличие… Алексей с трудом удерживается от того, чтобы захихикать. Но какой же бред!

А ведь эта рыжая девчонка, которая, если верить странным людям, именующим себя семьёй Трок, является его, кажется, теперь уже бывшей начальницей! И… сестрой нынешнего тела… Какая же это мерзость! Алексей передёргивает плечами, не зная, что из этого вызывает большее отвращение. И во что из этого вообще хоть как-то можно поверить…

Алексей прислоняется плечом к каменной кладке стены, ощущая холод. Но не отстраняется. Можно и потерпеть, наверное — тем более, что это хотя бы немного, но позволяет почувствовать реальность окружающего. Знать бы только, как долго терпеть.

Его просто втолкнули сюда после того, как там, в зале сделали что-то из-за чего он потерял способность двигаться и говорить. Вернее — забросили. И Алексей ещё какое-то время просто лежал на голом полу, пока не почувствовал, что может вновь двигаться. И это… это так унизительно! Да такого даже крыса никогда не могла с ним провернуть! Алексей коротко стонет, чувствуя, как лицо и шею заливает жаром. Он протирает лицо обеими ладонями, с отвращением замечая усыпанную веснушками кожу. Нет, он не настолько зациклен на внешности, чтобы переживать по такому незначительному поводу. Только вот эти чёртовы веснушки напоминают ему о том, что он, теперь находится не в своём мире и не в своём теле. Хотя это и без веснушек чувствуется — тело ниже и мельче. Легче. Причём, это тело ещё и явно недоедало последние несколько лет.

Это сон? Хоть бы это был сон! Проснуться сейчас в маршрутке, добраться до дома, выслушать очередной поток придирок Ирки…

Дверь распахивается, впуская нескольких крупного телосложения мужчин, рядом с которыми Алексей чувствует себя настоящим карликом. Это, если он правильно запомнил, пока его тащили сюда, стражи поместья. И подчиняются они… А не знает он, кому именно эти люди подчиняются! И не желает знать. Впрочем, вряд ли от его желания сейчас вообще хоть что-то зависит.

Следом за стражами в комнату входит уже виденный им светловолосый высокий мужчина лет под сорок где-то в простой чёрной одежде с какими-то жёлтыми нитями. Может, и золотыми — Ирка однажды, помнится, тыкала ему страницами из модного журнала, выпрашивая шмотки. Там как раз описывались платья расшитые золотом… Стоили эти тряпки как его зарплата за пять лет…

Следом за мужчиной входят ещё двое человек, внося стол и стул. Один. Алексей прослеживает взглядом, как мужчина усаживается, и расправляет плечи, оставаясь стоять рядом со стеной.

— Итак, молодой человек… — голос мужчины мягкий, приглушённый. Так, что приходится напрягать слух, чтобы разобрать слова. Ну, или подойти ближе. Но Алексей не решается. Всё же эти стражи не вызывают желания рисковать. — Мы с Гери сходимся во мнении, что для нас всех было бы безопаснее избавиться от вас.

— А… — Алексей от всей души надеется, что в понятие «избавиться» входит что-нибудь вроде вышвыривания за пределы поместья, а не убийство. Он, конечно, слабо представляет себе, что будет делать, если всё, что успел услышать — правда, но всё же это будет лучше, чем мгновенная смерть… ведь так?

— Но эйн Ниилли, моя… тёща, — мужчина чуть ёжится, вызывая даже сочувствие. Вспоминается матушка Ирки, каждый приезд которой был сродни концу света. — Эйн Ниилли посчитала иначе. Раз уж вы появились в круге, предназначенном привести к нам тех, кто поможет удержать положение дома Трок среди остальных, то разумно будет попытаться использовать вас по назначению.

— И что это означает? — Алексей вжимается лопатками в стену, подавляя желание скрестить руки на груди, чтобы не выдать страх.

Мужчина пожимает плечами и мягко улыбается. И это не успокаивает ни капли. Наоборот — хочется сбежать. Да, это трусость, но Алексей считает, что всё же лучше быть живым трусом, чем подохнуть, показывая всем свою храбрость. Тем временем стоявшие до этого момента без дела слуги… или не слуги — Алексей понятия не имеет, кто они на самом деле — кладут на стол ошейник. Чёрный, кожаный с металлическими заклёпками. И браслеты. Тяжёлые даже на вид.

И вот теперь уже самое время сбежать.

Только вот некуда — позади лопатками ощущается неестественно ледяная стена. Дверь же закрыта, да и если бы это было не так — путь к ней преграждают стражи… Алексей смотрит на ошейник и чувствует, что сейчас опять сорвётся. И его опять приложат этой… магией.

Мужчина же тем временем спокойно объясняет назначение ошейника и браслетов, ни капли не сомневаясь в том, что Алексей наденет их добровольно. Добровольно станет рабом вот этого человека. Как будто бы у него есть выбор!Алексей медленно подходит к столу и… срывается с места, пытаясь проскочить между стражами. Куда он побежит дальше

— Алексей не загадывает. Сейчас главное вырваться отсюда, а потом…

Его сбивают с ног простым ударом в спину. Такой силы, что он пролетает пару метров и ещё проезжается по шершавому полу, обдирая кожу на ладонях и щеке. Он толком не успевает прийти в себя, когда его вздёргивают на ноги и подтаскивают к столу.

— Очень жаль. Правда, — всё также негромко проговаривает мужчина. Повинуясь его жесту слуги, не обращая ни малейшего внимания на попытки Алексея освободиться, что, учитывая нынешнее хилое тело, вообще невозможно, защёлкивают замок ошейника и втискивают руки в браслеты, ещё раз обдирая кожу до крови — теперь уже на запястьях. Кровь размазывается по рукам и браслетам, впитываясь в последние. Браслеты при этом вспыхивают голубоватым тоном и сжимаются так, что теперь их попросту невозможно снять. — В другой раз я бы потратил время и убедил вас принять предложение, но, к сожалению, сейчас у меня слишком много дел, чтобы заняться вами более основательно… В казармы его, — добавляет он, обращаясь уже к слугам. — И проследите, чтобы он не наделал глупостей. Но без фанатизма. — После чего покидает комнату.

Алексей оседает на всё ещё удерживающих его руках. И уже безучастно фиксирует то, как его тащат по полутёмному коридору, воздух которого как будто бы сгущён и давит на голову, заставляя едва ли не терять сознание. Которое немного проясняется, когда они оказываются на улице, где Алексею приходится крепко зажмуриться, чтобы лучи взошедшего… или заходящего, что не так уж и важно… солнца не ослепили после полумрака коридора. Впрочем, практически сразу — Алексей не успевает толком ничего увидеть даже — его затаскивают в ещё одно здание и заталкивают в погружённую в темноту комнату. После чего практически сразу уходят.

Дверь в комнате даже и не подумали запереть, но, как тут же выяснил Алексей, это не поможет ему покинуть комнату… Магия!

Алексей медленно, боясь запнуться за что-нибудь, доходит до кровати и опускается на неё, чувствуя, как последние силы собираются помахать ему ручкой.

***

Всё, что Инга себе позволяет сейчас — сесть на самый краешек предложенного кресла. Хочется, конечно, занять более удобную позу, но… не под взглядами этих женщин. И не после того, как Царёв — вот надо было сразу понять, что никем иным этот истеричка быть попросту не может — устроил в том зале представление для всех желающих. Инга внутренне морщится. Пытаться наброситься с кулаками, или что он там делал, пока Инга размышляла, на людей только из-за того, что нервы сдали… Да такое ни одна приличная женщина бы себе не позволила!

Хотя даже если бы его не остановил тот мужчина, имени которого Инга не запомнила, хотя точно слышала, вряд ли бы Царёв сумел хоть что-то сделать. Не в нынешнем обличии. Но можно было сразу понять, что в теле тощего рыжего пацана сейчас находится этот придурок. Наверное. Если бы, конечно, Инга вообще могла предположить подобное развитие событий. Впрочем, теперь уже без разницы. Всё, что можно было совершить, этот придурок сделал.

И вот теперь из-за него…

Она призывает на помощь все возможные актёрские способности, какие у неё только есть.

— Приношу извинения за моего… товарища по несчастью, — смиренным тоном начинает она, мысленно задаваясь вопросом, на каком конкретно языке она сейчас говорит. Не самое подходящее время для подобных размышлений, но лучше это, чем думать о том, что прямо сейчас она пытается выгородить Царёва. Потому что извиняться за этого идиота настолько противно, что сейчас Инга бы не дала за свою игру даже пары копеек. Но — надо. Надо хотя бы попытаться создать о себе хорошее впечатление. Плохое уже создал! — Кажется, для него всё это стало слишком сильным потрясением.

— Я понимаю, — кивает самая старшая из трёх женщин. Девушку отослали куда-то, но Инга и не горит желанием её видеть. Учитывая то, что именно из-за неё сама Инга и этот придурок оказались тут, она сильно сомневается в том, что удержится от хотя бы просто едких замечаний. И это вряд ли хоть как-то будет вписываться в тот образ, который она сейчас наспех пытается выстроить. - Непросто принять то, что теперь вы принадлежите иному миру. И мне жаль, что вам пришлось это пережить.

— А… возможно, что… — Инга закусывает губу, не зная точно — ругать себя за вырвавшуюся фразу, или нет.

— Увы, детка, — ласково, насколько получается, вступает в разговор более молодая женщина, которая, как поняла Инга, является дочерью первой. Инга позволяет себе бросить на неё один короткий взгляд, опасаясь, что маску не удержит. Эта женщина, сидящая так ровно, что, если опускаться до банальностей, можно сказать, что она словно палку проглотила… она явно не умеет сочувствовать. Вообще. И даже притвориться таковой не в состоянии. Но можно похвалить её за старание… наверное. — Ваши тела уже мертвы. Вам некуда возвращаться. Я понимаю, что, вероятно, у вас остались близкие, но… и им придётся смириться с потерей.

Близкие… Инга печально усмехается. Из близких у неё осталась сестра, которая теперь совершенно точно захапает квартиру матери… и хорошо ещё, если не позволит своему сожителю её продать!.. и отчим, которого она в глаза не видела последние два года. И искренне надеется, что тот сдох где-нибудь на очередной бабе. Никто из них совершенно точно не станет переживать по поводу её смерти. Что до Царёва… Инга понятия не имеет, что там у него с роднёй. Да и не желает знать.

— И что же мне теперь делать? — шёпотом. Так, чтобы верилось в то, что она в отчаянии. Инга обхватывает одну ладонь другой, сжимая так, чтобы почувствовать боль. И надеется, что со стороны это выглядит достаточно органично, думая при этом, что надо как можно скорее сменить эти лохмотья на хоть что-то приличное… Ох, она вовсе не в восторге от того, что прямо сейчас пытается обмануть этих, в принципе, ничего плохого ей не сделавших женщин, но… Жить как-то хочется сильнее, чем прислушиваться к голосу совести. Которой у Инги всё равно нет. — Как я…

Можно, кстати, порадоваться тому, что это тело, судя по всему, достаточно юное, чтобы подобное поведение было более-менее ожидаемо. Да и голосок соответствующий. Тоненький, жалобный… самое то. Хотя Инге безумно жаль своего контральто! И внешности тоже. Хотя, учитывая, что телу где-то лет пятнадцать… может, немного больше, можно ещё надеяться хоть на что-то… наверное.

— Поскольку вы оказались вовлечены в достаточно конкретный ритуал, то мы не может позволить вам покинуть поместье, — начинает более молодая женщина. Инга позволяет себе рассмотреть её получше, отмечая кроме достаточно привлекательной внешности и явно дорогого платья заметную усталость на лице. На этот раз женщина не пытается выглядеть сочувствующей. И это Инге нравится гораздо больше. Покинуть? Она не сошла с ума! Если всё это правда — в чём Инга всё ещё немного сомневается, пусть и на деле видела применение этой самой магии… к придурку Царёву, которого не жалко… Если это всё правда, то она будет последней дурой, если решится покинуть стены этого… поместья! Оказаться в незнакомом мире, в одиночестве, не зная правил, по которым мир живёт? Это… есть и более простые способы покончить с собой. Без подобных извращений. так что… Она торопливо кивает, выражая всем своим видом желание остаться здесь. — Пока мы не выясним до конца — чем именно вы можете быть полезны нам…

— Вы не боитесь тяжёлой работы? — подхватывает старшая дама, чуть меняя позу, от чего юбки тёмного платья, которое Инга, происходи эта сцена на Земле, посчитала бы вдовьим, с шорохом скользят по полу, на мгновение приоткрыв вид на носки чёрных похожих на замшевые туфель. Зачем делать настолько длинную одежду?..

— Нет… в смысле… я не уверена, что то тело, в котором сейчас нахожусь, способно… — серьёзно! Эта девчонка, в которой Инга сейчас заперта, совершенно хилая. Тем более для того возраста, в котором, как Инге кажется, оно находится. На что она вообще будет способна в этом теле? — Но я готова…

— В таком случае вам придётся это надеть, — та, что помоложе — Инга до сих пор не слышала их имён, не считая того мужчины, имени которого всё равно не запомнила, и не уверена, что они вообще представятся… хотя… — берёт из рук третьей женщины, всё это время остающейся безмолвной тенью, стоящей за левым плечом старшей дамы, чёрный кожаный ошейник с заклёпками. И браслеты. Инга на мгновение вспоминает свои подростковые годы и увлечение металлом… Которое, конечно, сохранилось до сих пор, но одеваться в кожу и навешивать на себя цепи теперь она бы не стала… Ошейник. Вероятно — рабский. И, учитывая магию, в которую упорно не хочется верить, положение раба тут далеко не так просто сбросить, как на Земле. Во всяком случае просто сбежать не выйдет… Инга прищуривается. — Как вы понимаете, мы не можем быть уверены в вашей лояльности. Учитывая обстоятельства вашего здесь появления. И… поведение вашего спутника.

— Он успел ещё что-то сделать? — уточняет Инга, призывая на голову этого придурка все проклятия, какие может вспомнить. Он решил показать характер? Какая глупость. И ей теперь за него расплачиваться!

— Попытался сбежать, — отмахивается старшая дама с таким видом, будто бы не произошло ничего необычного. Та, что помоложе, при этом на мгновение поджимает губы, выдавая раздражение. И Инга готова его с ней разделить, если то направлено на этого придурка! Полностью!

— Наверное, он всё ещё под впечатлением от случившегося, — осторожно произносит Инга. Идиот! Даже в ином мире... если, конечно, это не бред валяющегося в коме — в лучшем случае — тела… этот придурок портит ей жизнь! Она на несколько мгновений прикрывает глаза, заставляя себя успокоиться. Потом вздыхает и, стараясь, чтобы на лице не было ничего, кроме искреннего желания «быть хорошей», протягивает руку к ошейнику. Тот оказывается гораздо тяжелее, чем могло бы показаться. Инга взвешивает его, чувствуя холод заклёпок. Потом застёгивает его на шее, ощущая, как на мгновение тело прошивает холодной болью. Которая, впрочем, пропадает раньше, чем Инга успевает на ней сфокусироваться. Потом также надевает оба браслета. Краем глаза замечает одобрение на лицах всех трёх женщин. И с трудом сдерживает улыбку. Тем более, что до радости ещё слишком далеко…