Рабы семьи Трок

VI

Лий не очень любит семейные ужины. А так же обеды и завтраки. Слишком… холодно. При том, что Лий не может сказать чтобы они между собой в семье не ладили. Да, мама бывает слишком холодна, а бабушка слишком… бабушка. Но при этом Лий не может сказать, чтобы хоть раз кто-то кого-то игнорировал. Скорее, мама… да и не только она… просто выскажет всё, что думает прямо в лицо. Да, и потом, возможно, придётся извиняться, но всё же… Ну… не считая таких случаев, как последнее нападение мерзости, конечно. Так что… Но вот столовая! Вымороженное пространство, где невозможно ни на волосок сдвинуть ни один предмет. Где невозможно сказать хоть что-то, несоответствующее регламенту, превращающему семью в подобие кукол. Дышащих кукол с заранее расписанными ролями. И места за столом распределены задолго до рождения самой Лий. И, как ей кажется, даже задолго до рождения, как минимум, её родителей. И порядок блюд тоже расписан от и до. И то, в каком платье должно появляться в столовой — исключительно пастельных тонов оттенков лаванды или блёкло-голубых гиацинтов. С закрывающим горло воротником и узкими рукавами. Без вышивки, без…

Хуже, чем в столовой, по мнению Лий, только в главной гостиной поместья, которую, впрочем, все по возможности стараются обходить десятой дорогой — там правила ещё жёстче. От того, кто и в какой последовательности может туда заходить, до того, что позволено думать. И Лий бы не сильно удивилась, если бы в прошлом, когда магия не давалась с такой болью, в гостиной регламентировались даже чувства…

И ещё одна комната, исключая запертые северное и западное крыло поместья — не остановленные при этом! — примыкающая к как раз-таки остановленному крылу… Комната с портретом. Лий ёжится и заставляет себя выкинуть из головы это всё. Не время и не место для подобного. Она бросает быстрые взгляды на родных, чтобы убедиться в том, что никто не заметил… ничего.

Она пододвигает к себе тарелку с отбивной и сосредотачивается на ней. Хорошо ещё, что места и правда расписаны так, что сейчас Лий находится достаточно далеко от остальных, чтобы те могли заметить лишнее.

Мама и папа сидят на дальнем конце стола друг напротив друга. Бабушка — строго посередине. В одиночестве, хотя, между прочим, вполне могла бы приказать Инге, раз уж та теперь официально является её личной служанкой… в которой бабушка никогда и не нуждалась, впрочем… составить ей компанию, как это позволено время от времени и Тэйе, занимающей в таких случаях место рядом с мамой. Но почему-то бабушка отказала Инге в подобном. То ли посчитала, что та недостаточно долго находится при ней — и это правда — то ли по ещё какой-то ведомой лишь ей причине. Сама Лий сидит чуть ближе к той части стола, где должен располагаться глава. К пустующей большую часть года части. Лий вздыхает. Главное место пустует всё то время, сколько Лий себя помнит… вернее, не так. Когда-то — ещё до Ливня, его занимал дедушка, образ которого практически вытерся из памяти. Есть, конечно, портреты, но они слабо передают то, каким человеком был дед.

Лий аккуратно отрезает кусочек от отбивной и отправляет в рот. Медленно жуёт, не чувствуя вкуса. Слишком занята собственными мыслями сейчас.

После того, как дед умер, кажется, место главы семьи должен был занять старший сын бабушки. И даже занял, если она правильно помнит. Но… потом случился Ливень, и дядя пропал. Но бабушка до сих пор отказывается признавать то, что он погиб тогда. И место во главе стола здесь и Белое Кресло в главной гостиной всегда пустуют. Так, что даже просто смотреть на них кажется верхом неприличия. Что уж говорить о том, чтобы подойти или сдвинуть их!

То же самое относится и к месту по правую руку. Только с ним всё несколько сложнее…

Мысль обрывает звук шагов за дверями столовой. Тяжёлый, резкий. Лий втягивает голову в плечи, понимая, что…

Двери распахивается, только чудом не впечатавшись в стены. Ну, или благодаря рунам…

Лий не поворачивает головы. И она прекрасно знает, что ни бабушка, ни мама с папой тоже не отреагируют на вторжение. Лий плавными движениями отрезает ещё кусочек отбивной и медленно подносит ко рту, глядя при этом на гобелен, висящий напротив. На гобелене изображена сцена охоты на горного кота, и этот сюжет Лий не нравился никогда. И плевать, что кот — размером больше лошади, и запросто ударом лапы убивает взрослого мужчину. Всё равно — травить зверя скопом, когда он ничего людям не делал… а коты вообще стараются избегать людей и домашний скот, предпочитая гоняться по скалам за дикими козлами — низость. И трусость.

Судя по шагам, звук которых отдаётся в ушах звоном, гость, которого явно никто не ожидал, миновал уже половину немаленького стола и направляется к… Лий скашивает глаза, чтобы уловить, как высокий мужчина расслабленной походкой доходит до того самого места по правую руку от главы, и, отодвинув стул, садится, откидываясь на спинку сильнее, чем это допустимо, если человек не желает прослыть хамом. Но именно хамом и неблагодарной сволочью, плюющей на благополучие и репутацию семьи и считают Астерги Трока. Как в самой семье, так и вне её.

Впрочем, он тоже никогда не нарушает тишины столовой. Молча принимает тарелку от мгновенно появившейся служанки и сосредотачивает внимание на еде.

Лий искоса смотрит на младшего брата мамы, отмечая, что на шее — едва ли не на горле! — небрежно прикрытой воротником-стойкой тёмного, совершенно недопустимого в этом помещении багрового тона свежий шрам. Гораздо более старый крестообразный давно уже побелевший шрам пересекает обращённую к ней левую щёку. Он частично скрыт длинной чёлкой, которую дядя наотрез когда-то, если верить тому, что рассказывала мама, отказался стричь, но достаточно заметен, чтобы… Лий чувствует, как по спине прокатываются ледяные мурашки. Только не определить — от которого шрама. Дядя усмехается, явно заметив… или почувствовав внимание. Лий поспешно опускает взгляд.

Как невежливо с её стороны!

Если это сейчас заметят мама или бабушка… папа, конечно, более снисходителен к подобному в силу того, что родился в побочной ветви семьи, но он тоже не будет рад тому, что она пренебрегает этикетом в подобном ничтожном случае. Но реакция мама будет гораздо хуже. Не говоря уже о бабушке. Лий сосредотачивается на рассматривании гобелена, каждая линия которого изучена настолько хорошо, что Лий сама может перерисовать эту сцену с точностью. И с закрытыми глазами. Но больше и смотреть-то не на что.

Почему дядя внезапно решил вернуться? Да ещё и к зиме? Он же всегда твердил, что ненавидит зимние горы!

Надо думать, у него в равнинах… или где он там проводит свою жизнь?.. начались проблемы… Лий горько усмехается и тут же стирает это выражение со своего лица. Недопустимо! Но…

Обидно. Обидно, что дядя появляется здесь, только если у него что-то не ладится.

Лий аккуратно отправляет в рот последний кусочек, промакивает уголки рта салфеткой и тихим голосом просит разрешения покинуть обеденный зал.

Позволение даёт дядя, как наиболее близкий к главе человек.

Лий бы предпочла услышать сейчас голос бабушки…

***

Алексей останавливается, переводя дыхание. И чувствует удовлетворение от того, что сегодня удалось пробежать на целый километр больше. И при этом поддерживать концентрацию… магии. Вот магию он не ощущает совершенно. Ни капли. Только какое-то странное ощущение то ли в районе солнечного сплетения, то ли… Алексей никак не может толком понять, где именно находится то странное, что время от времени просыпается в нём. Является ли это магией? Быть может. Эйн Иданнги утверждает, что у Алексея настоящий талант к магии… Ну… за неимением иных вариантов приходится с этим соглашаться, но Алексей не очень-то верит в то, что… Хотя и пытается удерживать это ощущение всё то время, пока бежит. Неизвестно, что там с магией, но вот выносливость тела постепенно увеличивается, что не может не радовать. Алексей с грустью вспоминает себя прежнего, способного преодолеть эти четыре километра за гораздо меньшее время и не задыхаясь, как сейчас. Но — дело наживное. Тем более — после бесконечных перетаскиваний камней, пусть и на тележке, положение уже хоть немного, но улучшилось. А теперь, когда эйн Иданнги то ли взял его в личные ученики, то ли что-то ещё в этом же духе — вероятно, будет ещё лучше. Если, конечно получится разобраться в этой самой магии…

Алексей подходит к перегораживающей дорогу скале, у которой обычно и останавливается. Здесь он пытается медитировать — в большей степени получается борьба с попытками тела провалиться в сон, но Алексей не теряет надежды — потом проводит час в попытках подняться на скалу без каких-либо подручных средств. Примерно на трети высоты каждый раз срывается. Уже и надоело…

Алексей открывает глаза спустя двадцать минут безуспешной медитации, во время которой он больше размышлял о том, чего же он хочет в дальнейшем, и… крыса сказала, что он идиот. В принципе, она постоянно так его называла — когда за глаза, когда и в лицо, но в этот раз, кажется, она была особенно зла. Тогда, когда он был в той… проплешине. Мол, бунтовать против рабства — глупость. Нет, если крысе нравится прислуживать… Только вот правда в том, как ни противно признавать, что своими попытками бунтовать он делает хуже только себе. Ну, ещё и крысе, конечно, что не может не радовать — Алексей ухмыляется, думая, что факт родства между ними, от которого его воротит, изрядно портит ей какие-то там планы. Но только ради желание устроить подлянку уже бывшей начальнице всё же не стоит гробить самого себя. Так что придётся хотя бы на время смириться со статусом раба.

Он кривится от этой мысли и сплёвывает. Потом подходит к скале и привычно уже находит выемки и неровности, за которые можно уцепиться.

Сегодня восхождение даётся относительно легко. Легче, чем в прошлые разы. Может, настрой подходящий, может, усталость от нагрузок меньше… может, что-то ещё — Алексей не хочет об этом задумываться совершенно. Он просто механически подтягивается, стараясь поудобнее поставить ногу на крохотном выступе.

Вот на этом месте он срывался из раза в раз в последние десять дней. Не сказать, что до земли особенно далеко лететь — три метра всего, хотя и этого при неудаче вполне себе может хватить с головой… Алексей вспоминает байки про то, как люди спотыкались дома об детские игрушки и едва ли не проламывали себе черепа, падая с гораздо меньшей высоты… Пальцы, наконец, нащупывают выемку, которую не удавалось найти до сих пор. Алексей выдыхает и подтягивается, ликуя, что хотя бы на пару десятков сантиметров, но вышло подняться дальше. Он обрывает мысль, боясь сглазить. И тут же фыркает. Суеверия…

Он всё же срывается спустя ещё метра полтора подъёма. И только радуется, что удалось сгруппироваться. Правда, от синяков и ушибов это не спасёт, но по крайней мере без переломов и прочей прелести. С которой добраться до поместья было бы проблематично… У него, конечно, есть какая-то поделка, которая должна будет известить эйн Иданнги, если что-то пойдёт не так, но… Алексей не очень-то и верит в то, что она подействует. Ну, это же не телефон и не инет. Как, скажите, это вообще работает?!

Он переворачивается на спину и лежит на земле, глядя в синее небо без единого облачка. Долго. Настолько, что успевает замёрзнуть — осень пусть и достаточно тёплая, но валяться вот так вот всё же уже не… Алексей задирает голову рассматривая скалу. Вздыхает, переворачивается на живот. Неловко поднимается, думая, сколько ещё травм получит за

Разве что тело становится более выносливым, но…

Падает по итогу он ещё три раза. И в четвёртый он начинает подниматься уже чистом на упрямстве. Как-то совершенно не хочется сегодня, как и во все предыдущие разы, уходить отсюда без результата.

— Я тебя всё равно сделаю, — мрачно сообщает от скале, уперевшись в неё обеими ладонями.

Потом резко выдыхает и принимается за подъём.

На этот раз приходит невероятная лёгкость, несмотря на боль в теле. И — совершеннейшая пустота в мыслях. Та самая, которая, вроде как, должна быть во время медитации. Алексей старается зависнуть в этом состоянии, механически переставляя ноги, выискивая выступы, подтягиваясь на напряжённых руках. За своими действиями он наблюдает как будто бы со стороны, одновременно ощущая что-то вроде дуновения ветра, растекающегося по телу прохладой и… болью. Боль, впрочем, на фоне полученных за сегодня травм в почти не воспринимается. Так — мелочь, не стоящая внимания. Особенно после того, как на смену прохладе приходит тепло, идущее откуда-то из глубины то ли тела, то ли сознания…

Как именно он оказывается на самой вершине — Алексей не понимает. Вообще. Просто в какой-то момент он обнаруживает, что выше нет ничего, кроме пустоты…

Подтянувшись, он затаскивает себя на площадку на вершину скалы и тяжело дышит. Приятная пустота в голове не думает рассеиваться, так что он лишь вяло радуется, не желая шевелиться. Хотя спустя пару мгновений всё же приходится это сделать — звуки, доносящиеся с другой стороны покорённой наконец-то скалы, не оставляют места для умиротворённости.

Алексей приподнимается на трясущихся от усталости руках и застывает, глядя на долину внизу, заполненную… только теперь, увидев это со стороны, Алексей полностью понимает, почему местные называют это просто мерзостью. Именно омерзение вызывают эти твари. И ничего больше. Этакая смесь гадливости, и страха. Животного, неконтролируемого страха, приказывающего бежать. К сожалению… или к счастью, Алексей сейчас настолько вымотался, что мысль о лишнем движении вызывает стойкое неприятие. Да и куда бежать?.. Спрыгнуть со скалы, что ли?

Он скользит взглядом по тварям внизу, пытаясь подсчитать количество, но быстро бросает эту затею. Много. Очень.

И страшно подумать, что будет, если все эти твари выберутся за пределы, очерченные горным кольцом.

Алексей тихо, насколько это получается, отползает назад и начинает медленно спускаться. Не стоит привлекать к себе внимание этих… мерзостей. Не стоит. Лучше сейчас вернуться в поместье и…

Рассказать? Алексей замирает. А стоит ли? Твари, кажется, заперты и не рвутся никуда. Так стоит ли про них говорить? Тем более, что вполне вероятно и то, что эйннто Трок прекрасно знают об их существовании. Мало ли — может, они сами их сюда и согнали?!

Когда ноги касаются земли, Алексей даже не думает отдыхать, сразу же срываясь на бег.

***

Инга знает, что вчера в поместье приехал ещё один представитель семьи Трок. И по этому поводу все слуги сейчас ходят нервные. Но никто не желает объяснять — в чём причина подобного. Даже если учитывать то, что большинство слуг по-прежнему с ней не говорят, и даже предпочитают делать вид, будто бы она и вовсе не существует. Инге на это… не то, чтобы наплевать — всё же не очень-то и хочется находиться в обществе недоброжелателей, учитывая, что ничего против них сделать нельзя… по крайней мере — пока. Нет, не наплевать. Но. Она встряхивает головой, выбрасывая мысли. И обещая себе потом всё же вернуться к ним и продумать, как можно изменить данную ситуацию.

Сейчас же Инга досадует на то, что получив практически приказ не сопровождать эйн Ниилли на обеде, с чистой совестью отправилась к себе и провалялась полтора часа, бездумно пялясь на шпалеры с растительными мотивами. Её бы воля, Инга бы заменила это на что-то более пристойное. Ну, реально — в чём смысл украшать стены картинами лиан и прочей зелени? Уж лучше простые однотонные обои… если, конечно, до них в этом мире сумели додуматься…

Да. Теперь она очень жалеет, что не была на вчерашнем обеде, присутствие на котором до того казалось ей неприятной обязаловкой, которая и настроение значительно портит, и не приносит никакой выгоды! И о том, что до конца вечера, выпросив отгул, развлекала бессмысленным трёпом Эттле, которая до сих пор не до конца оправилась от нападения… мерзости.

Заодно и узнала, что это такое… действительно мерзость… Эттле, кстати, действительно неважно выглядит — бледная, вздрагивает постоянно. Теряет концентрацию едва ли не каждые минут пять. Неужели это мерзость так на неё повлияла? А она ведь её, кажется, даже не задела ни разу! Только мимо пронеслась… Нет. Встречаться лично с подобными существами Инга совершенно точно не желает. Так что — никаких вылазок за пределы поместья. Разве что в сопровождении кого-то из эйннто Трок. Причём — кого-то из старшего поколения!

Надо полагать, эйн Лийнира и Царёв выжили благодаря способности к магии… Инга морщится, в очередной раз чувствуя прилив раздражения по поводу такой несправедливости. Как же это бесит!

Она заставляет себя двигаться плавно, следуя за эйн Ниилли. Куда — Инга не имеет ни малейшего понятия, но делать предположения в тот момент, когда мысли крутятся то около таинственного гостя, то вокруг магии и Царёва, нет ни малейшего желания. Но всё же как раз про Царёва лучше не думать. Слишком это… нервно. И — Инга мысленно усмехается — обидно. Уж лучше тогда вернуться к…

Интересно, кто именно приехал? Что за человек? То, что это мужчина, Инга поняла по оговоркам слуг. Как и то, что он близкий родственник семьи Трок. Но больше слуги — те немногие, что хоть как-то с Ингой общаются… не считая случайно подслушанных разговоров, конечно, оказавшихся, впрочем, пустыми — не говорили и не говорят ничего. Сколько ему лет? Чем занимается? Почему не живёт в поместье? Женат? Холост?

Вот последнее особенно важно… — Инга спускается по ступенькам следом за эйн Ниилли, придерживая длинные юбки. Вот — явный минус изменившегося статуса! Теперь длина платья у Инги ровно такая же, как и у хозяек. И это дико неудобно. В первые дни Инга рад двадцать едва не сломала себе шею, забывая придерживать юбки поднимаясь или спускаясь по лестницам. Да и на ровной поверхности это… И хорошо ещё, что местная мода то ли не додумалась до круговых обручей, создающих платью определённый силуэт, то ли уже успела от них отказаться к счастью для Инги… хотя, быть может, передвигаться так было бы проще? Инга качает головой. О, нет. Вряд ли! Ей и турнюра, на который подумала ещё тогда, когда только оказалась здесь и кринолета вполне хватает. Почему нельзя фасон попроще? Хотя, конечно, само по себе платье прекрасно. Только не тогда, когда приходится его таскать на себе.

Если приехавший мужчина холост, возвращается Инга к размышлениям, когда лестница заканчивается, то… от ошейника это, конечно не избавит, но статус жены одного из хозяев, пусть и с рабским ошейником, всё же достаточно заманчив…

Интересно, он по характеру какой? И по уму? С идиотом, конечно, сладить на порядок проще — Инга внутренне кривится от подобного хода мыслей, вспоминая, как всегда с презрением относилась к содержанкам и прочим меркантильным сучкам… не, она тоже не ангел, конечно, но всегда казалось, что личная жизнь не должна становиться предметом торга, даже если Инга и позволяла себе пообещать что-то ради… ну, она же никогда не говорила ничего напрямую! — но жить с дураком будет попросту противно. Если, конечно, изначально не принимаешь ролевую модель мамочки…

Как жаль, что плевать на пол неприлично!

Да. С идиотом проще сладить, но с умным можно договориться. При условии, что есть, что выставить на торги…

А что у неё есть? Неясное происхождение в этом мире, средняя по красоте мордашка и внешность… хотя тут не угадаешь — мало ли какие ему женщины нравятся? А! Ещё девственность конкретно этого тела… самое время вспомнить, на какие ухищрения шли дамы, чтобы убедить мужа в том, что он у них первый… а тут и делать ничего не надо!.. Инга в последний момент ловит едва не выдавший её истерический смешок.

Чем она вообще занимается?! Даже не зная, кто именно приехал, успела тут расписать планы на едва ли не половину дальнейшей жизни!

Она в последний момент успевает среагировать и останавливается за спиной эйн Ниилли до того, как врезается в неё. Прижав руку к груди — сердце колотится так, что, кажется, сейчас проломит рёбра — она кое-как выравнивает дыхание раньше, чем эйн Ниилли успевает что-то заметить.

В комнату, служащую хозяйке поместья кабинетом, Инга входит уже совершенно спокойной. По крайней мере — внешне. Аккуратно прикрывает двери, пока эйн Ниилли проходит к креслу за массивным столом, и замирает возле них, ожидая приказа. Стоило бы опустить глаза, но Инга продолжает рассматривать помещение, в котором оказалась в третий раз.

Не то, чтобы она за предыдущие чего-то не успела увидеть — всё те же шпалеры с растительными мотивами, тяжёлые шторы, общее ощущение уютной вязкости, затягивающей в болото отрешённости и нежелания шевелиться… при том, что на саму эйн Ниилли обстановка, кажется, действует с точностью до наоборот!.. — но почему-то кажется, что есть тут что-то, что до сих пор выпадает из внимания.

Но что?

Эйн Ниилли, кажется, вообще не обращает внимания на Ингу, занимаясь какими-то документами… в которые хотелось бы заглянуть, если бы Инга успела научиться читать! Только вот кто ж ей их даст?!

Картина.

Не та, что Инга видела в комнате, прилегающей к остановленному крылу поместья, но… Двое молодых людей, отличающихся друг от друга несущественно. У правого черты лица немного острее, у левого — грубее. Ну, и левый чуть заметно выше… В остальном — блондины золотоглазые. Что ещё про них сказать?

— Тебя так заинтересовали мои сыновья? — небрежно интересуется эйн Ниилли, не отрываясь от документов.

— Просто задумалась, — как можно ближе к правде сообщает Инга. Не веря самой себе. Да, заинтересовали. Хотя бы тем, что Инга ни разу за это время их не видела.

Эйн Ниилли никак не отвечает, вновь сосредотачиваясь на документах.

Если приехал кто-то из этих двоих… кстати говоря — а почему никто в поместье никогда не говорил о сыновьях эйн Ниилли? Пусть не с Ингой, но хотя бы между собой! Что за странный запрет? Что такого в этой теме?

Если это кто-то из них, то… Инга на мгновение прикрывает глаза. То — ничего. Внешность никак не расскажет о характере. Но… Инга мысленно облизывается. На картине юноши, конечно, слишком молоды — сейчас они должны быть, вероятно, вдвое старше — но… красивые. Пусть Инга и никогда не теряла головы от блондинов, предпочитая что-то более…

Интересно — который? Правый вызывает некоторое беспокойство, причину которого Инга не понимает. Взгляд что-ли… Может, и так. Хотя левый тоже явно непрост.

Ох.

Делать выводы на основе картины, которую писал человек, склонный, как и все люди, по-своему воспринимать реальность. Верно ли он передал облики этих двоих?

Загадка…

— Сейчас ты отправишься с Лий на встречу, — обрывает эйн Ниилли её размышления. Инга вскидывает голову и сталкивается взглядом с хозяйкой. Та чуть улыбается, но глаза остаются холодными. И… напоминают, кстати, взгляды её сыновей. Неприятно. Инга вопросительно вскидывает брови, наплевав на то, насколько этот жест непочтителен по отношению к хозяйке. Та, впрочем, решает проигнорировать его. — Сегодня моя внучка встречается с будущим мужем, и несколько… нервничает. И, раз уж её личная служанка до сих пор не оправилась от встречи с мерзостью, ты заменишь её.

— Что я должна буду делать?

— Проследить, чтобы молодые люди не оставались наедине. И… я желаю твое мнение о будущем муже Лий.

— Как вам будет угодно, — склоняется в поклоне Инга. И выходит прочь. Надо отыскать эйн Лийниру и… Инга едва не падает, запнувшись-таки о подол!

Хорошо ещё, что рядом нет никого, кто мог бы видеть этот позор!