Рабы семьи Трок

IV

Алексей довольно улыбается. Да, это глупость, да, по возвращении его ожидает очередное наказание, но это определённо того стоит! Даром, что ли, он столько времени продумывал… вот это? Тем более, что он не сбегает… насовсем. Но бесконечные работы по перетаскиванию камней в компании таких же проштрафившихся и этих монстров… которые, вроде как, были в том же зале, что и они с крысой… уже сводят с ума. Так что — плевать. Хотя бы один день провести так, как хочется.

Алексей, оборачивается, чтобы убедиться, что за ним сейчас и правда никто не следует, и перепрыгивает низкую в этой части стену и медленно спускается по склону. До обрыва, за которым — километры пустоты, не так, чтобы очень далеко, но, если идти вдоль, то… То, например, можно добраться до вполне себе интересных местечек. Как вот эта Чаша, как её называли слуги, разговоры которых удалось пару раз подслушать… чаша и есть — огромная одинокая каменюка с глубокой выемкой по центру, в которой можно лечь на спину и просто смотреть в небо на проплывающие редкие, как ни странно, сегодня облака. И ни о чём не думать… Можно даже представить, что сейчас он лежит на крыше родной пятиэтажки, ключ от выхода куда он несколько лет тому назад успешно стащил у дворника… Вернул потом, правда, когда сделал дубликат. И дворник даже не успел заметить пропажи!

Можно…

Только вот это — не более, чем фантазии.

Алексей вздыхает. Он понятия не имеет, что ему делать дальше. Как вырваться из рабства? И куда потом идти? Да, он признаёт, что в тот, первый день, сглупил — пытаться сбежать, не зная, ни где он находится, ни что вокруг, было более, чем глупо. Да. Но он не жалеет о сделанном — всё равно итог был бы тот же. Ошейник, браслеты. По словам товарищей по несчастью — тех, кто всё же время от времени снисходит до разговоров с ним, Алексей знает, что ошейник снять невозможно. Ни самому, ни при помощи магов. Даже хозяева не могут вернуть свободу… Зато продать или обменять — запросто!

Как же это унизительно!

А если бы ему тогда удалось сбежать?..

Алексей качает головой — максимум, что было бы, это полёт вниз головой со скал.

Голоса раздаются внезапно. Алексей съёживается, надеясь, что его не увидят. Не хватало ещё терять единственный выходной — пусть и самовольный — из-за кого бы то ни было. Он вслушивается в звуки, пытаясь понять… хоть что-то. Неужели, за ним всё-таки следили, а он и не заметил? Голоса, шаги. И почему в тот единственный день, когда ему удалось сбежать хотя бы ненадолго, кто-то обязательно должен всё испортить?!

— Я не думаю, что это хорошая идея, эйн Лийнира, — различает слова Алексей. Голос женский. Встревоженный. Но понятнее не становится.

— Успокойся, — отвечает, видимо, эта самая Лийнира. Кто это такая, Алексей не имеет ни малейшего понятия. Да и не очень-то и хочет иметь. — Мы не уйдём далеко. Так что нет необходимости так сильно трястись.

— Э… ваши родители рассердятся.

— Если узнают, — голос раздаётся едва ли не над ухом, от чего Алексей дёргается, ударяется локтем о камень и шипит сквозь зубы. Замирает, надеясь, что его не услышали. — Кто здесь?!

Зря…

Алексей вздыхает и медленно выглядывает из чаши. Озирается. Голосов было два, но мало ли — вдруг тут есть кто-то ещё и… Их две. Брюнетка тощая лет двадцати в одежде служанки и совсем юная девчушка, похожая чем-то на того мужчину, с которым Алексей разговаривал в первый день. И который застегнул на нём это ошейник. Алексей морщится, чувствуя, как в душе просыпается раздражение, грозящее перерасти в настоящую злость. Значит… та самая дочка, из-за которой они с крысой здесь оказались? Алексей окидывает её взглядом, машинально отмечая её сходство с Лёлькой… Как, интересно, она там? А мама? Что вообще… они просто пропали, или, учитывая то, что оказались тут в других телах, умерли? Алексей вздыхает, надеясь, что с мамой и сестрёнкой всё хорошо. Даже если…

— Вы? — подаёт голос служанка, от чего Алексей только вздыхает. Все слуги знают, что он либо камень возит, либо… второе либо случается настолько редко, что его вообще можно не упоминать, наверное. — Что вы…

— А… сбежал? — глупо улыбаясь пожимает плечами Алексей. И ловит испуганный взгляд служанки. Не думает же она, что… — Ненадолго. Я вернусь. Обещаю.

— А зачем? — интересуется уже эта самая Лийнира, выходя вперёд. На причитания служанки, что это может быть опасно, она не обращает вообще никакого внимания. — Ошейник всё равно не позволит отойти от поместья дальше, чем…

— Просто захотелось хоть один день провести наедине с собой, — Алексей кивает на Чашу. — Устал я от этого всего… Да, я знаю, что меня опять накажут. — Он улыбается, вспоминая навыки очарования девушек. Пусть и не таких юных…

— О… тогда прошу прощения, что помешала, — улыбается в ответ Лийнира под причитания служанки. И Алексей чувствует, что вообще не может на неё злиться. Слишком уж она и правда сейчас похожа на Лёльку, когда та шкодила. — Но боюсь, что раз уж я уже нарушила ваше уединение, то… Будете меня сопровождать.

С этими словами она отворачивается и медленно направляется в сторону обрыва. Алексей вздыхает и плетётся следом, прекрасно понимая, что ослушаться не выйдет. Всё же девушка — одна из хозяек поместья. И перечить ей… боль в запястьях слишком хорошо запомнилась, чтобы прямо сейчас нарываться на наказание. Да и… учитывая, что та же Лёлька только и делала, что лезла во всякие неприятности, будет лучше проследить, чтобы эта девушка не повела себя также.

Лийнира идёт немного впереди и даже не думает молчать, расспрашивая Алексей обо всём. О том, кем он был до того, как оказался здесь, о том, как ему тут живётся. Сообщает, что в последнее время стала общаться с крысой… Вот это она зря. Крыса не тот человек, с которым стоит даже рядом находиться.

— Она вам не нравится? — уточняет Лийнира удивлённо. — А почему? Она мне так помогла советами… Если бы не она, я бы до сих пор себя жалела и считала, что недостойна… а… Вас с ней что-то связывает? Просто… вас определили как брата и сестру…

Да, Алексей помнит что-то такое. Но думать об этом... он передёргивает плечами. Вот уж чего ему точно не надо, так это подобного родства! У таких, как крыса вообще не может быть родственников — они их уничтожают одним своим существованием!

— Она… не очень хороший человек, — Алексей вертит головой в поисках нужных слов и натыкается на удивлённый взгляд служанки. И сразу же отводит глаза. Кажется, и служанка тоже с крысой успела пообщаться. И явно тоже посчитала её… не тем, кем надо. Алексей вздыхает, не надеясь, что ему удастся донести свою мысль. Но всё же он попытается. — Мы… работали в одном месте, и вышло так, что она заняла место, которое должно было достаться мне.

— Вот как? — Лийнира останавливается рядом с корягой и начинает что-то искать. — Но, быть может, те, кто назначил именно её, посчитали, что она лучше справится?

— Нет! — резко отвечает Алексей, чем заставляет служанку вздрогнуть. Потом она ещё и отходит от него подальше. — Просто она — женщина. И начальник…

Договорить он не успевает — из ущелья показывается голова… Алексей застывает, не до конца веря в то, что видит. Даже при том, что в последние несколько десятков дней он только и делал, что постоянно контактировал с чудовищами, которые, впрочем, были достаточно тупы и совершенно неагрессивны, то, что он сейчас видит… И ведь не сказать, что это — то, что уже наполовину вылезло из ущелья — особенно уродливо. Но страх заставляет застыть на месте. Странно, что не сбежать…

Сбоку раздаётся всхлип оседающей на землю служанки, а Лийнира поднимает голову, отвлекаясь от поисков чего бы то ни было, и начинает медленно пятиться назад. Алексей пересиливает себя и тоже делает шаг назад. И застывает, понимая, что только что решил сбежать, оставив вместо себя двух женщин. Он, конечно, всегда признавал, что является трусом, но…

Первый же удар когтей заставляет его покатиться по земле. И, собственно, это единственное, что он вообще успевает сделать. И теряя сознание, Алексей только видит, как Лийнира швыряет в чудовище что-то, что как будто бы существует и не существует одновременно.

Магия?

***

Инга понятия не имеет, почему ей сейчас тревожно. Как будто бы что-то вот-вот должно произойти — или уже произошло. И это что-то явно не то, что ей понравится. Только вот если подумать, ничего, что могло бы хоть как-то испортить жизнь, Инга не может вспомнить. Ну, в самом деле! За последние дней десять, что прошли с первого разговора с эйн Лийнирой, не было ровным счётом ничего, что… Наоборот — общение с внучкой хозяйки поместья рано или поздно принесёт результаты. И Инга ни капли не сомневается в том, что результаты будут приятными. Девчонка всё же слишком доверчива, учитывая то, что остальные члены её семьи вообще ни капли не впечатлены тем спектакле, что Инга пытается играть. Не то, чтобы они часто пересекались, но и тех нескольких моментов Инге достаточно, чтобы сообразить — что к чему. Впрочем, можно надеяться, что любовь к дочке-внучке перевесит скептицизм. Хотя бы частично. Тем более, что Инга же ведёт себя образцово… в отличие от этого придурка, конечно… Но в любом случае с этой стороны она не ожидает ничего плохого.

Но тогда — что?

Она вздыхает и заставляет себя сосредоточиться на работе. В последнее время ей стали доверять что-то большее, чем бесконечное мытьё посуды. Конечно, уборка комнат тоже не выглядит такой уж заманчивой работой, но по крайней мере не приходится постоянно торчать в кухне среди поваров и прислуги. Которые, надо думать, даже не будь запрета на посторонние разговоры, не снизошли бы до бесед с ней… По крайней мере — вне рабочего времени, то есть, по вечерам, они упорно делают вид, что Инги не существует. Исключая Эттле и ещё парочку девушек. Так что вне кухни хотя бы какое-то разнообразие присутствует. Например — можно во время уборки библиотеки заглянуть в пару-тройку книг… и тут же закрыть их, понимая, что к способности понимать речь местных к огромному сожалению не добавилось умение читать! А было бы неплохо…

Попросить что ли эйн Лийниру научить её?

Возможно. Это вполне впишется в тот образ, который она пытается создавать. Инга кивает сама себе и принимается за уборку. Сегодня ей досталась одна из комнат, которые, как она слышала, не используются большую часть времени. И она прилегает к галерее, через которую можно попасть в старую часть поместья. Остановленную, как Инга слышала от Эттле… которая, впрочем, так и не смогла объяснить, что это означает. В ту самую часть поместья, которая… Увы, сейчас она заперта. Магией. И это значит, что добраться туда не получится при всём желании. А жаль. Возможно, там получилось бы найти способ вернуться, пусть хозяева и утверждают, что это невозможно.

Вот за то, что Лийнира вытащила их с придурком-Царёвым сюда, её следовало бы выпороть! Инга сжимает губы, чтобы не выругаться в голос. Всё равно в этом нет никакого смысла. Только вот перестать думать о прошлом не получается. Особенно если учесть, что большую часть времени она находится наедине с собственными мыслями. Она встряхивает головой, заправляет за ухо слишком короткую, чтобы можно было убрать в пучок, красную прядь волос и заставляет себя сосредоточиться на уборке. И не думать о… лишнем.

Инга стирает пыль с массивных полок из тёмного дерева, чуть сдвигая стоящие там статуэтки, и думает о том, что даже в мире магии от пыли никуда не деться. Как с ней ни воюй, а побеждает по итогу пыль. Ну, неужели маги так и не смогли придумать, как сделать так, чтобы не нужно было изо дня в день приводить всё вокруг себя в порядок?! Инга перетаскивает скамеечку для ног, надеясь, что никто не заметит, что она использует её не по назначению, и принимается за рамы картин. По большей части это пейзажи, которые мало чем отличаются от пейзажей земных — те же речки, леса, поля… Но третья картина от двери, спрятанная в самом тёмном углу и без того не особенно освещённой комнаты, заставляет замереть. И даже отойти назад, чтобы повнимательнее рассмотреть её. Это, видимо, семейный портрет. Старый, потому что главная хозяйка поместья на нём выглядит гораздо моложе, чем теперь. Инга дала бы ей тут лет пятьдесят. Ну, или около того. Хотя возраст не очень-то влияет на то, как эйн Ниилли воспринимается. Вернее… здесь, на портрете, где она выглядит бесстрастной, несмотря на лёгкую улыбку, касающуюся исключительно губ, эйн Ниилли вызывает гораздо меньше неприязни, чем в жизни — с этой понимающей улыбкой и нарочито доброжелательным видом. Она сидит рядом с высоким мужчиной в годах, который, вероятно, является её мужем… Инга пытается вспомнить, говорили ли слуги что-то о муже хозяйки, но, кажется, такого не было. Но в любом случае он вероятнее всего уже мёртв. Иначе бы Инга его так или иначе встретила. Если тут, конечно, не распространены разводы… Инга хмыкает. До такого счастья, как возможность развестись с нелюбимым супругом, местному обществу расти и расти! Так что скорее всего, тот и правда мёртв, и Инга была права, посчитав тёмные одежды эйн Ниилли — вдовьими.

Позади пары стоят четверо — трое мужчин и женщина, в которой Инга с лёгкостью узнаёт дочку хозяйки, которая ни капли не изменилась в восприятии… разве что немного постарела теперь. Женщина стоит с правого края дивана, держа на руках совсем маленькую дочку. Инга прищуривается, жалея, что не умеет определять возраст детей. Но, кажется, девочке тут года три-четыре… Женщину за плечи обнимает, видимо, её муж. Да. Инга кивает. Он моложе, не имеет таких глубоких теней под глазами и впалых щёк, как сейчас, но сходство с мужем дочери хозяйки на лицо. Впрочем, Инге не особо интересны эти двое. В конце концов, она и так на них каждый день может посмотреть… если не повезёт. А вот двое других мужчин… светловолосые, желтоглазые… Их в поместье Инга не видела ни разу. Похожи… близнецы? Похожи. Но и отличаются чем-то, чему Инга не может подобрать слов…

— Эйн Ниилли до сих пор ненавидит эту картину, — врывается в тишину голос эйн Тэйе. Такой же бесцветный, как и она сама. Инга оборачивается, радуясь про себя, что не подпрыгнула на месте от неожиданности. — На ней вся семья ещё в сборе.

Вся семья… Ну, это не так уж и важно, на самом-то деле. Если только, эти двое не вздумают тут объявиться… Но с чего это Тэйе вдруг решила разоткровенничаться? Инга окидывает старшую над прислугой взглядом, отмечая неприязненно поджатые губы и почти бесстрастный взгляд, в котором всё же читаются подавленные эмоции. Инга ей не нравится. Совершенно.

— Горько смотреть, что те, кого любишь, больше не здесь? — уточняет Инга, моментально понимая, что выбрала совсем не тот тон. Только вот изменить это уже не получится. Разве что… — Прошу простить. Я… задумалась.

— Я продолжаю считать, что эйн Ниилли не стоило давать вам двоим шанс, — спокойно сообщает эйн Тэйе, демонстративно проводя пальцем по столику и глядя на пыль на белоснежной перчатке. Ну, да. Инга не успела дойти до стола! Засмотрелась… — Ваш брат был обнаружен в двусмысленной ситуации с наследницей семьи, — холодным тоном добавляет она.

Инга холодеет. Этот идиот! Что он успел натворить?! Учитывая, что они связаны вроде как родством, любое неосторожное действие сказывается на них обоих. И если его взбрыки всего лишь приводили к его же наказаниям, которые хоть и влияют на Ингу, но, за счёт того, что она всё это время вела себя исключительно послушно, лишь минимально — разве что прочие служанки , не считая Эттле и ещё парочки, стараются её игнорировать и не оставаться по возможности с ней в одном помещении — то… что он сделал, если Тэйе… эйн Тэйе, в смысле, лично пришла уведомить Ингу?

— Мне позволено его увидеть? — интересуется Инга, прикидывая, придушить его сразу или лучше яд добыть. Медленный.

— Разумеется, — кивает Тэйе. — Вам приказано отправиться в яму и добиться от вашего брата внятного рассказа о том, что произошло. Если ответы удовлетворят эйннто Трок. вы будете переведены на более высокую должность.

Вот как… Инга кланяется, и торопливо следует за Тэйе, небрежно приказавшей поторапливаться. Странно это. Если придурок что-то там натворил, да ещё и втянув в это эйн Лийниру, то и его, и саму Ингу должны сейчас если не казнить, то… вместо этого выходит, что у Инги есть возможность улучшить своё положение здесь? Что ж там конкретно произошло-то?..

Инга тихо выдыхает, стараясь не споткнуться о путающиеся в ногах юбки. Нет, как же бесят эти платья до пола! И это при том, что у прислуги они по вполне понятным причинам гораздо короче.

Но всё же… что там этот придурок натворил такого? И стоит ли его придушить на месте?

***

Лий сидит на самом краешке кресла и в десятый, наверное, раз разглаживает ткань светло-розовой юбки. На которой и так нет ни единой лишней складки. В комнате душно при том, что окна распахнуты настежь. Или это Лий так кажется? Она кидает взгляд на окно, думая, что было бы неплохо вот прямо сейчас выбраться наружу и…

— Тебе уже не десять лет, чтобы из окон скакать, Лийнира, — раздаётся голос из-за спины. Лий медленно оборачивается, радуясь тому, что не вздрогнула. — Тем более, что сегодня ты и так уже…

— Доброго вечера, бабушка. Мама сильно ругается? — Лий морщится, чувствуя дрожь в голосе. Вполне себе оправданную дрожь. Потому что попасться на глаза маме, если та всё ещё сердита, совершенно не хочется.

Бабушка пожимает плечами и, обойдя Лий, занимает кресло напротив. Кивком отсылает сопровождавшую её служанку. Лий провожает ту взглядом и ещё некоторое время смотрит на закрывшуюся дверь. Посмотреть на бабушку духу не хватает совершенно. Не тогда, когда она вот такая! Лий переводит взгляд обратно на юбку. Узор, кстати говоря, доживает последний сезон, если верить подругам… которым верить в последнее время вообще не хочется. Но в любом случае надо бы как-то намекнуть папе, что очень нужно обновить гардероб к началу зимних балов.

Если, конечно, после сегодняшнего получится хоть что-то выпросить… Лий морщится от того насколько стыдно за случившееся.

— Что… будет с…

— Пока что, как мне сообщил твой отец, парня отправили в проплешину, — пожимает плечами бабушка, откидываясь на спинку кресла. Это против правил этикета, но бабушке всегда плевать хотелось на какие-то там нормы. По крайней мере — в пределах её собственного дома… В проплешину?! Как же так?!

— Но он же… он же меня спас! — Лий подаётся вперёд так резко, что едва не падает на пол. Она вцепляется в подлокотники, едва не обламывая ногти.

— Детка, — вздыхает бабушка. — Когда вас нашли, ты была вся в крови на земле, а этот молодой человек стоял над тобой с совершенно безумным видом. А служанка рядом вопила так, что можно было подумать всё, что угодно.

— А мерзость вы рядом не увидели? — Лий обмирает от того, каким тоном это сейчас спросила. Это… так не говорят со старшими! Тем более, с родными. Но… Она опускает взгляд, сосредотачиваясь на рисунке ткани, и чувствует, как начинают гореть уши.

— Увидели, — совершенно спокойным тоном, как будто бы Лий и не допустила непочтительности, отвечает бабушка. — Но несколько позже… Пойми, пожалуйста. Никто пока что не собирается ничего делать с этим мальчиком. По крайней мере — до того момента, пока не будет выяснено всё, что там произошёл. Итак…

— Я пошла за мёрзлыми камешками, — начинает Лий, подцепляя золотую нитку на цветке в узоре юбки. Не стоит этого делать, но та ведь и так уже торчит? — Те, которые… ну, ты ведь и сама знаешь… — Лий косится на бабушку, которая чуть кривит губы в не до конца спрятанной улыбке. Какой — Лий не понимает. Но решает, что стоит договорить. Раз уж пока что бабушка не ругается… Хорошо, что на месте её не мама… Лий передёргивает плечами и тянет на себя нитку, которая практически без усилий выдёргивается из ткани… Да уж. Невероятное везение. — Взяла с собой Эттле… Ты только не наказывай её! — Если ещё и её служанку опять накажут, отослав на кухню, то это будет вообще ужасно.

— Ей стоило сообщить Тэйе, — прохладно сообщает бабушка, отбивая желание заступаться за служанку. Ну, по крайней мере — сейчас. Да, Эттле самая… удобная из прислуги, но трусиха ведь жуткая. Да и от неё всё равно не было там никакой пользы. Лий морщится от того, насколько сейчас мысль была похожа на то, что выдаёт… Инга… какое, всё-таки, непривычное имя… Причём, Лий не может даже сказать, что это звучало как-то отталкивающе. Нет. Совершенно! Инга каждый раз выдаёт это с таким легкомысленным и наивным видом, что Лий теряется и не знает, как объяснить Инге, что подобное неправильно. Как и эти вот сейчас мысли. Нет. Эттле надо отстоять. Иначе Лий не сможет уважать себя. Только вот как? — Но никак не тащиться туда, где охранные руны не действуют. Так что наказание она заслужила. Но не беспокойся — оно будет достаточным, чтобы девушка могла его выдержать. И не настолько длительным, чтобы ты страдала без личной служанки, — добавляет бабушка с лёгкой улыбкой. Лий прикусывает губу. — Как там оказался этот мальчик?

— Он сбежал, — честно отвечает Лий. И тянет на себя следующую нитку, наблюдая за тем, как на этот раз ткань начинает собираться в складки. На бабушку она даже и не думает сейчас смотреть. — Но сказал, что собирается вернуться потом.

— Вот как? — Голос бабушки никак не указывает на то что она сейчас чувствует. И Лий это вообще не нравится. Ну, вот как разговаривать с человеком, если невозможно вообще ничего понять по его поведению?! — И?

— Я приказала следовать за мной. Потом появилась мерзость, и Але… Алексей, — Лий запинается и кривится, — оттолкнул меня в сторону. Ну, а пока он пытался что-то с мерзостью сделать, я вспомнила руны. Ну, и…

Бабушка кивает и жестом призывает к молчанию. Лий вздыхает и скручивает нить, пытаясь завязать её в узелок. Ткань ещё больше сморщилась, искажая рисунок. Да и сам рисунок из-за лишнего натяжения стал достаточно уродлив. так что не жалко.

— Прекрати издеваться над платьем.

Лий показательно кладёт руки на подлокотники, начиная легонько царапать лак. Молчит, ожидая, пока бабушка позволит говорить. К сожалению, этого момента можно ждать достаточно долго. Но выбора особого и нет. Да и уж лучше посидеть вот так в тишине, которая, конечно, давит на уши, с бабушкой, чем с мамой. Очень злой мамой. Лий косится на окно, где начинает понемногу темнеть. Вечер… который она собиралась провести совсем не так! А ведь она же обещала, что…

Бабушка чуть меняет позу, делая её более открытой. Кажется, решение по поводу Алексея она приняла. И Лий уже никак не сможет ничего в этом изменить. Ну, что ж. Есть ведь ещё и Инга, которая и правда ей помогла, когда…

— Ба… знаешь, я думаю, что Инга… — Лий прикусывает губу, понимая, что тонкого намёка не получается совершенно. И бабушка сейчас… — Если мне удалось их призвать в этот мир, то разумно ли оставлять их простыми рабами? Она уже не первый день здесь и, кажется, доказала, что способна вести себя разумно.

— Хм… Если твоя Инга, с которой ты совершенно напрасно настолько сближаешься, хочет занять более высокое место, то должна доказать свою лояльность, — усмехается бабушка. — Стоп. Не начинай. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Так что не стоит.

— И… как же она должна её доказать? — Лий нащупывает неровность и подцепляет её ногтем. Раздаётся практически неслышимый треск отдираемого лака.

— Она пойдёт к своему брату и заставит его сказать правду, — просто отвечает бабушка. То есть, она не поверила в то, что рассказала Лий?! — Молчи. Я верю, что ты рассказала правду. Но я также знаю, что ты порой слишком склонна верить тем, кто этого не заслуживает, — бабушка замолкает, глядя в окно. Лий сначала хочет возразить, но потом вспоминает последнюю встречу с друзьями с опускает голову. Ну, да. Правда. — Кроме того я хочу знать, чем руководствовался этот мальчик, спасая тебя. Учитывая то, что всё то время, что прошло с момента появления близнецов, он только и делает, что всячески бунтует и нарушает правила, подобное стремление спасти ту, из-за кого он здесь оказался, выглядит несколько… подозрительно.

— Значит, если Инга разговорит своего брата, ты позволишь ей подняться выше посудомойки? — уточняет Лий, стараясь быть спокойной. Бабушка чуть склоняет голову. Хорошо. С этим понятно. — А что будет с Алексеем?

— Это будет зависеть от того, что именно он скажет, — пожимает плечами бабушка.

Лий откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза.

***

Как Инга успела узнать за время небольшой прогулки от дома до места, где держат сейчас этого придурка, оно называется проплешиной. С многозначительной такой интонацией, смысла которой Инга не может понять. Но глядя на то, что находится перед ней, Инга понимает, что название вот ни капли не передаёт то, что это место из себя представляет.

Инга усилием воли заставляет себя не ёжиться и не пытаться сбежать. Глупо это будет выглядеть. Очень глупо. Тем более, учитывая то, что пообещали ей в случае удачного исхода разговора. Так что Инга сводит лопатки и ровным шагом следует за провожатыми. Которых набралось как-то слишком много. Аж все хозяева разом! Хорошо ещё, что в саму проплешину они не собираются, намереваясь остаться а её пределами. И Инга их понимает — даже находясь в десяти шагах от кромки проплешины, хочется сжаться в комок, обхватить себя за плечи, отгораживаясь от боли и страха. Так, как в детстве… А ещё ноги подгибаются и сердце стучит заполошно. И приходится вспомнить невеликие познания в йоге и дыхательных практиках, чтобы успокоиться.

Она останавливается на самом краю проплешины, решаясь сделать шаг. Не выдерживает и всё же оборачивается, ловя бесстрастные — за исключением явно нервничающей Лийниры — взгляды этих белобрысых… хозяев. Всё же Инга решает, что не стоит даже мысленно добавлять некоторые слова. Тем более, что она от Эттле, которая, к слову, до сих пор не пришла в себя после случившегося вчера, знает про чтецов душ. Но не имеет ни малейшего понятия — есть ли таковые среди хозяев поместья.

Инга выдыхает. Медленно. Успокаивается. И делает шаг внутрь проплешины, которая моментально обволакивает склизкой плёнкой тело и мысли.

Плохо. Инга с трудом удерживается на ногах, заставляя себя медленно дышать животом, успокаивая вновь пустившееся вскачь сердце. И чувствует, как дрожат колени и руки.

Больно, страшно, тоскливо. Плохо. Хочется выть. Хочется сию же секунду повернуть назад, забыть об этом всём, как о кошмаре. И плевать на этого придурка, который сам подставился. Почему это она вообще должна его как-то вытаскивать? И что с того, что сейчас они биологически сиблиниги?! Что это меняет?! С какого она должна беспокоиться об этом идиоте? Он ведь не ребёнок, чтобы за ручку водить.

Инга медленно идёт вперёд. Каждый шаг даётся с таким трудом, что, кажется, вполне себе заменил бы полноценную тренировку с зале… Если бы Инга сейчас была в прежнем теле, то можно было бы даже порадоваться — столько лишних калорий сгорят просто так! Только вот телу нынешнему, и без того хилому, это явно на пользу не пойдёт… Надо будет потом вытребовать дополнительной еды… и плевать, что никто особо это и не контролирует. Важен сам принцип! Инга выдыхает, чувствуя, как немудрёная шутка хоть немного, но снизила тягостное ощущение, которое навевает проплешина. И что же теперь — травить анекдоты мысленно, что ли? Она оглядывается, пытаясь понять, где вообще сейчас находится. Слишком… много пространства. При том, что снаружи яма не больше семи шагов в диаметре…

Магия…

Как это всё же заманчиво. Инга прислушивается, пытаясь понять, где же этого придурка искать-то.

Интересно — есть ли возможность как-то получить возможность использовать магию? Плевать на ошейник — это такая мелочь, что даже обращать на неё внимания не стоит. Но вот владение магией открывает такие перспективы, что…

Об придурка она банально спотыкается. Так, что летит на землю. Права, падение смягчает тело Царёва. Но он, кажется, не очень-то этому и рад, если прислушаться к тому, что он шипит сквозь зубы. Ну… сам во всём виноват, пусть пока что Инга и не знает, что он конкретно успел натворить… не считая того, что его, Эттле и эйн Лийниру обнаружили в отдалённой части поместья рядом с какой-то тварью. Что само по себе, кстати говоря, снимает с придурка вину — вряд ли он в состоянии приманить подобную тварь, но, кажется, то, что он сбежал, и его присутствие рядом с незамужней девушкой является обстоятельством, говорящим против него. Так что пусть теперь страдает!

— Кто зде… вы?! — закончив поминать всех знакомых и незнакомых Инге людей добрыми словами, выпаливает придурок. Вот ведь… а начал вопрос… после отборного мата… он вполне себе вежливо… пока не понял, кто именно перед ним стоит. Инга усмехается, не решив, как именно реагировать на подобное постоянство.

— А кого ты ожидал? — Но как же это мило! Царёв по-прежнему обращается к ней на вы! При том, что мысленно посылает все возможные проклятия! Инга ни капли в этом не сомневается. Она осторожно поднимается на ноги, решив воспринимать придурка как шута. Хотя смешного от него, конечно, мало. — Можно подумать, до тебя тут, кроме меня, есть кому-то дело!

— А вам… тебе это на кой?

— Тебя не касается. — Слишком резко. Инга медленно выдыхает и сосредотачивается на рукавах собственного платья, которые ничем интересным похвастаться не могут, конечно, но уж лучше смотреть на них, чем на этого… Царёва. Так. Стоп. Надо успокоиться. Иначе разговора не выйдет вообще, а от него многое зависит. Во всяком случае Лийнира, которую Инга видела только мельком, явно надеется, что это поможет улучшить положение. Ведь не просто же так эйн Ниилли (а кто ещё бы мог в поместье принять такое решение?) собралась в случае, если Инга сейчас сделает всё правильно, повысить её? Так что не стоит расстраивать девочку. — Мне вот что интересно — с чего тебя на подвиги потянуло? Запал на девушку? Или что? Она симпатичная, конечно, но тебе не кажется, что она слишком молода? Или на то и расчёт?

— Какая же ты мразь… — Царёв поднимается на ноги и демонстративно отходит от Инги. Шатаясь так, что Инга прикидывает, на котором шаге он свалится. Правда, кажется, он и сам понимает, что поторопился, так что отходит не так уж и далеко. Инга окидывает его взглядом, отмечая круги под глазами, осунувшееся лицо и лопнувшие капилляры. Проплешина явно не идёт ему на пользу. А ведь он, кажется, был ещё и ранен… — Она на мою сестру похожа, — нехотя произносит он. — Тоже вечно лезла… лезет, куда не просят, и собирает все синяки. Мама вечно ей нотации читает, что такое поведение для девочки недопустимо… Зачем я ва… тебе это говорю?

— Ностальгия, значит, — кивает Инга. Она надеется, что хозяева слышат разговор. И понимают, что сказанное самой Ингой было нужно, чтобы расшевелить этого придурка. Особенно надеется, что это поймёт эйн Лийнира… а то опять расстроится ж, бедняжка. В том, что Царёв говорит искренне, Инга ни капли не сомневается. Не такой он умный, чтобы лгать. Складно, во всяком случае. — Сбежал зачем? В ошейниках всё равно далеко не уйти…

— Знаю. Просто я всё равно наказания так и так всё время собираю. Вот и решил, что пусть в этот раз я хотя бы удовольствие получу… и то не вышло. А… что с..?

— Эйн Лийнира отделалась лёгким испугом, как это принято говорить, — Инга присаживается на корточки, прикасаясь к земле. Та холодная металлическим холодом. При том, что место, где расположена яма, находится на песчанике. — Тебя вот потрепало зато. Ну, ещё тебя обвиняют… во всяком.

Царёв кивает. Подходит ближе. Потом и вовсе опять садится на пол.

— Ты… зачем пришла?

— Сам догадаешься? — фыркает Инга. Ну, можно, конечно, наплести ему что-то про сестринские чувства, внезапно вспыхнувшие в душе… самой смешно о таком даже думать. — От твоих ответов зависит то, что с тобой будет дальше. Кстати. Почему ты не можешь вести себя нормально? На кой постоянно нарываешься?

— Вести нормально — это смириться с рабством?! — кривится Царёв. Инга демонстративно вздыхает. — И что тебе пообещали за…

— Улучшение условий проживания. Твой нелепый бунт ни к чему не приведёт. Включи мозг, Царёв! Даже если тебе удастся сбежать — куда ты пойдёшь? Ты знаешь, что это за мир? Расстановку сил? Хоть что-то?

— Ты знаешь?

— Я пытаюсь узнать. И пытаюсь составить о себе… и о тебе, раз уж мы связаны, хорошее впечатление. А ты своими выходками портишь всё, что только возможно.

— Я. Сбежал, чтобы провести день наедине с собой, — с едва ли не осязаемым отвращением произносит Царёв. Отвращением, надо полагать, к ней. Впрочем, Инге на это наплевать. — И случайно встретил эйн Лийниру и её служанку. Хозяйка… — Царёв запинается. Инге почти жаль беднягу, делающего над собой такие усилия. Почти. — Она приказала мне следовать за ней. Потом появилось это… чудовище. Ну, и я, само собой, попытался не позволить тому добраться до девушек.

— Герой… — Инга даже не иронизирует. И самой себе признаётся, что завидует. Её никто и никогда не пытался защитить даже от гопников — самой приходилось выкручиваться. — Я не знаю, что именно эйннто Трок ожидали услышать, но, надеюсь, ты правду сейчас сказал.

Она встаёт, чувствуя, как её ведёт от накатившей слабости, и медленно направляется к выходу из ямы. И только сейчас понимает, что давление на сознание то ли уменьшилось, то ли просто Инга к нему успела привыкнуть. Но в любом случае ощущения стали почти терпимы. Ну, и прекрасно.