Рабы семьи Трок

IX

Алексей не имеет ни малейшего понятия, как так вышло, что сейчас он сопровождает эйн Астерги. Он вообще был уверен, что после той встречи возле беседки никогда больше с ним не пересечётся! Учитывая то, что про него — нехотя, исключительно шёпотом и оглядываясь — рассказали та парочка слуг, с которыми всё же получилось наладить хоть какие-то отношения, эйн Астерги должен был просто побесить всех вокруг своим присутствием пару-тройку дней и опять исчезнуть в неизвестном направлении. Вместо этого он вот уже двадцатый, наверное, день стабильно портит настроение всем, кто попадается на пути.

За исключением, наверное, эйн Лийниры, которая почему-то относится к своему дяде с гораздо большей теплотой, чем этот выродок — слуги, что невероятная редкость, были на удивление откровенны в своём к нему отношении — заслуживает, и… крысы. Только что не облизывающейся, глядя на этого человека, от которого Алексея мороз продирает. Нет, всё-таки, все бабы — дуры, не видящие дальше своего носа! На что там крыса повелась? На мышцы и… ах, да! Её ж, оказывается, голоса заводят! Алексей сдерживается, чтобы не сплюнуть гадливо — не хватало ещё, чтобы эйн Астерги заметил…

Хотя он и так заметит всё, что ему потребуется. В этом Алексей не сомневается ни капли.

И вот что ему надо-то?

Алексей приостанавливается, чтобы поправить заплечный мешок, к которому надо бы приделать нормальные лямки… подкинуть, что ли, на правах брата крысе работу? Она, поди, рада будет помочь… Алексей не фыркает только потому, что боится привлечь к себе внимание эйн Астерги.

Началось всё с того, что эйн Астерги заявился на второй день после встречи возле беседки на занятие с эйн Иданнги. Долго смотрел на то, как Алексей пытается сделать что-то, чего до сих пор не может толком понять. Что значит — принять стихию? Как это?

…и стоит ли, если при малейшей попытке всё тело прошивает болью…

Эйн Астерги, которого, к слову сказать, Алексей заметил далеко не сразу — догадка о том, что тот может при желании передвигаться совершенно бесшумно, к сожалению подтвердилась — некоторое время просто стоял, прислонившись к стене рядом с дверью, ведущей прочь с огороженного дворика, а потом просто заявил, что эйн Иданнги делает всё совершенно не так, и что у него самого обучить Алексея выйдет гораздо проще.

Алексей впервые тогда увидел эйн Иданнги разъярённым. Причём — бессильно. Как будто бы он не может никак возразить. Ни словом, ни делом. Почему? Разве же он не… Алексей чуть заметно переводит дух, бездумно глядя на почти полностью облетевший куст… чего-то там. Стоит признать, что он совершенно не понимает, как именно устроена семья Трок. И поэтому просто не может сейчас оценить… Так или иначе, но с того момента Алексей оказался то ли в личных рабах, то ли в учениках у эйн Астерги. И, надо это признать, обучение магии, в которую до сих пор верится плохо даже при том, что Алексей на себе испытал её действие, пошло значительно проще и быстрее. Пусть он всё ещё понял, как не то, что слиться со стихией, но даже просто ощутить её в себе, но по словам эйн Астерги слияние не так уж и важно. Тем более, что в нынешних реалиях это всегда сопровождается болью.

Надо признать — учитывая оговорку про боль, слова про необязательность слияния воодушевляют. Всё же добровольно причинять себе боль вряд ли кто-то согласится… не считая извращенцев и фанатиков… если, конечно, между ними есть какая-то разница…

Только вот терпеть само присутствие эйн Астерги попросту невыносимо. Ожидание… Алексей и само не скажет, чего именно… заставляет дрожать мышцы, колотиться сердце. И ведь эйн Астерги не делает ровным счётом ничего! Просто идёт где-то чуть впереди или позади. Просто стоит рядом. Объясняет что-то… но тело выкручивает аж до тошноты.

Сейчас они вдвоём медленно движутся по самой границе земли, занимаемой поместьем. Не той, что принадлежит семье Трок — границы владений по словам эйн Астерги простираются гораздо дальше — но именно здесь заканчивается область, защищённая рунами. Дальше… хотя странно…

— Эйн Астерги, — Алексей заставляет себя звучать непринуждённо, но, судя по взгляду эйн Астерги, это не получается. То ли таланта актёрского не хватает, то ли просто и так понятно, как именно Алексей себя ощущает. — Почему, если руны защищают от врагов, мерзость сумела проникнуть внутрь круга?

— Мерзости… — эйн Астерги чуть ускоряет шаг, чтобы идти впереди. Не хочет, чтобы было видно его лицо? Или как это понимать? — Они не были изучены даже до Ливня. Маги, обучаемые в специальных школах тогда, только и знали, как можно уничтожить ту или иную разновидность. Ну, и иммунитет имели. А про то, как они появляются, что могут… и имеют ли хотя бы какой-то разум — нет. Существовала теория, что они связаны с чернотой… — эйн Астерги передёргивает плечами. — Было такое небесное явление до Ливня. Но… подтвердить или опровергнуть, насколько я знаю, так никто и не сумел. Хотя приверженцев и противников этого хватало… Теперь же и сами школы уничтожены вместе с большинством населения мира, и мерзости изменились. Так что я вообще удивлён, что руны их ещё хоть как-то сдерживают. Ну, хотя бы через раз, да и то… на равнине от рун уже практически никакого толка — в плане защиты от мерзости. Так что проникновение одной из них на территорию поместья — рядовой случай. Надо менять защиту…

— А почему тогда они не покидают плато? — Алексей осекается, понимая, что проболтался. А ведь он не собирался говорить о том, что видел в тот день, никому. Вообще никому. Почему-то казалось, что это… запретно? Поздно. Эйн Астерги резко разворачивается и смотрит так, что у Алексея от ужаса подкашиваются ноги. И это при том, что эйн Астерги вообще ничего больше не делает. Просто стоит и смотрит, чуть выгнув левую бровь и сжав губы, от чего крестообразный шрам становится как бы глубже. — Я… когда тренировался, взобрался на скалу у Вороньего обрыва, и по ту сторону от неё видел мерзости. Много. Они…

— Идём.

Эйн Астерги сворачивает с натоптанной дорожки и направляется напрямик к той самой скале, надо полагать. Алексей напрягает память, пытаясь сообразить, где по отношению к тому месту, в котором они сейчас находятся, расположен Вороний обрыв. Но, увы, представить не получается. Совсем.

Спустя бесконечное время они оказываются возле обрыва, и эйн Астерги практически без остановки едва ли не взлетает по скале. Алексей только и может, что проводить его фигуру завистливым взглядом, пообещать себе тратить больше времени на тренировки — как магические, так и физические, и принимается за обустройство лагеря.

Учитывая то время, что он провёл в компании эйн Астерги, Алексей ни капли не сомневается в том, что ночевать они будут здесь, под открытым небом… и плевать эйн Астерги и на позднюю уже осень, и на холод, и на… мерзостей под боком.

В истинности своего суждения Алексей убеждается, как только эйн Астерги спускается со скалы. В достаточно мрачном расположении духа. Но это не мешает ему, впрочем, похвалить за то, что Алексей успел сделать без указания, сообщить, что на рассвете они отправляются обратно в поместье, и отправить его медитировать… Опять!

Может, лучше забраться сейчас на скалу и отправиться к мерзостям?

***

Чего Инга не может понять, так это того, почему, если она считается личной служанкой эйн Ниилли, то большую часть времени она занимается чем угодно, но только не… Личная служанка же должна находиться непосредственно рядом с госпожой, не так ли? Инга фыркает в мыслях, сохраняя при этом на лице выражение почтения и ожидания приказа. На деле выходит так, что эйн Ниилли за всё то время, что Инга находится в этом мире… а это уже месяца два или три — листья уже полностью облетели и со дня на день ожидают первые серьёзные заморозки… свою госпожу она видела от силы пару раз. То эйн Лийнира её «позаимствует», то эйн Тэйе отошлёт куда-то с поручениями… и с таким видом, что Инга всякий раз боится не вернуться…

Зачем в таком случае вообще стоило… хотя, Инга вспоминает, как при первой встрече с эйн Астерги тот обмолвился, что личная служанка матери по сути и не нужна. Видимо, эйн Ниилли попросту и не знает, что с ней делать, вот и гоняет с поручениями.

Вот и сейчас Инга сопровождает эйн Ильгери в её визите к одной из семей, проживающих в Долине…

Не очень-то и хорошо проживающей, надо сказать. Инга отмечает гораздо более дешёвую обстановку и в принципе бедность растительности. Хотя тут, внизу, гораздо теплее, чем в поместье. И уж сюда зима придёт ещё нескоро… И вряд ли задержится надолго. И тем не менее… Это одно из последствий Ливня? Инга задумывается. Вероятно, да. Но она не возьмётся утверждать, конечно. Всё же биология во всех её проявлениях никогда Ингу не интересовала. Этим увлекалась сестричка… полностью, насколько помнится, в последнее время перед тем, как Инга оказалась здесь, погрузившаяся в какие-то альтернативные теории то ли историков, то ли ещё каких учёных… И немного сошедшая на этой почве с ума.

Инга следует за эйн Ильгери, отставая на два шага. Хотя надо бы на три, но, учитывая, что сейчас в коридоре особняка, куда они прибыли, посторонних нет, не считая провожатого в лиловой… ливрее?.. идущего впереди, а эйн Ильгери не опустится до того, чтобы проверять, следует Инга правилам или нет, можно немного… сделать послабление себе. Самую малость. Ещё следовало бы опустить глаза, но слишком уж интересно, что происходит вокруг. Так что она позволяет себе вертеть головой, отмечая как раз и дешёвость материалов, пошедших на оформление дома, и излишнюю вычурность украшений… как в интерьере, так и на слугах. Инге даже страшно представить, как в таком случае выглядят сами хозяева дома! На ум моментально приходит то, как дорвавшиеся до денег вчерашние советские люди превращали свои дома в такое же несуразное обилие золота и… прочего.

Стоит ли делать вывод, что и эта семья не так давно приобрела своё нынешнее положение? Если да, то Инга бы предположила, что с момента «взлёта» прошло пара-тройка лет от силы. Ну… может, немного больше.

— Добрый день, эйн Трок, — сладким голосом, в котором Инге ощущает немалую порцию яда, улыбается хозяйка дома. Женщина лет сорока с выбеленной кожей и слишком яркими губами. Слишком яркими, чтобы это можно было воспринимать нормально! Инга ёжится. При тёмном тоне волос это всё становится плохой пародией на вампиршу… Очень плохой пародией. Потому что даже вампир бы счёл такой образ проявлением дурного вкуса. И — да. Количество украшения, которые к тому же нарочито вычурные, превышает разумные пределы. Инга сдерживается, чтобы не скривить презрительно губы. Вместо этого она старается изобразить удивление и интерес. Эйн Ильгери вежливо улыбается и занимает предложенное кресло, садясь едва ли не на самый край. Спина выпрямлена так, что… живо вспоминается первая встреча. Кажется, так эйн Ильгери ведёт себя то ли с просто незнакомыми людьми, то ли с теми, кто ей по каким-то причинам неприятен. Остаётся только надеяться, что сама Инга не относится ко второй категории… хотя, кажется, после того случая эйн Ильгери вела себя в её обществе более расслаблено. Так что можно и правда… Инга занимает место позади кресла, продолжая вертеть головой. — Ваша служанка…

— Слишком юна, — небрежно отвечает эйн Ильгери, даже не поворачивая головы. Инга мысленно пожимает плечами. Осуждения или приказа в голосе хозяйки… вернее — дочери хозяйки… она не слышит вообще. Значить это, конечно, может всё, что угодно — пусть эйн Ильгери и слишком несдержанна порой на язык, но, как понимает Инга, это распространяется только на поместье и тех людей, которые никогда не смогут обернуть это против неё. Лестно! Хотя тут, возможно, сказывается фактор ошейника, конечно. И принесённой присяги. Но в любом случае Инга принимает решение до конца играть роль молоденькой дурочки, которой всё интересно. Ну, должны же найтись хоть какие-то люди, исключая эйн Лийниру, конечно, которые поверят в этот образ?! Надо же хоть кого-то впечатлить своей актёрской игрой! А то даже появившийся гораздо позже эйн Астерги ни на мгновение не поверил… Инга чувствует, как кровь приливает к щекам, когда вспоминает последний их разговор. Это… такое восхитительное хамство, что Инга даже до сих пор не может решить, возмутиться этому или наоборот. Чтобы отогнать воспоминание, Инга сосредотачивается на разговоре. — И в первый раз находится вне стен поместья.

— О, понимаю! Когда я впервые попала на большой императорский приём, то тоже не смогла сдержать восхищения… — мечтательно тянет хозяйка дома, имени которого Инга не знает. Да и не желает знать. Гораздо интереснее то, что она услышала. Ну, во-первых, приходится приложить усилия, чтобы не фыркнуть — всерьёз сравнивать это убожество с императорским дворцом, а Инга ни капли не сомневается в том, что обстановка в последнем ни в какое сравнение не идёт с… этим, может только крайне недалёкая деревенщина. Но вот второе… Император. То есть, здесь есть император? А почему в таком случае в поместье ни разу не упоминали о нём? Ну, даже если предположить, сто семья Трок находится в оппозиции к правящему дому… или даже в опале… то в любом случае хоть как-то бы его поминали. Незлым тихим словом… Но — тишина. И даже для вышколенных слуг поместья это слишком… — В таком случае, я думаю, девушке будет полезно погулять…

Эйн Ильгери пожимает плечами и отсылает Ингу.

Ну… погулять, так погулять! Инга подчиняется. Конечно, она ни мгновения не надеется на то, что ей позволят бродить по дому без сопровождения. Но это-то как раз и не проблема. Тем более, что Инга и не планировала таскаться по незнакомому дому в одиночестве — слишком уж велик риск потеряться. Или забрести не туда… Так что она с благодарностью, пусть и несколько наигранной, принимает компанию молодого парнишки, у которого явно не закончился ещё период созревания, учитывая, что он только слюной не капает, косясь на её задницу… которая, как сказал эйн Астерги, очень даже ничего… Инга с трудом удерживается от смешка. Ну, хоть что-то в её новой внешности нравится мужчинам! Хотя она сама бы сказала, что и ножки у неё замечательные… жаль только, что при местной моде на длинные платья этого не оценить.

При воспоминании о словах эйн Астерги Инга вздыхает. Слишком уж это было… Нет, не неприятно — Инга не настолько зациклена на своей внешности, чтобы впасть в депрессию от такого сомнительного комплимента — но… разочаровывающе. Надеяться на то, что получится окрутить этого человека, вероятно, не имеет смысла. По крайней мере — так, чтобы он стал марионеткой в её руках… Инга почти слышит, как с грохотом рушатся выстроенные планы. Остаётся выдохнуть и признать, что планы были набросаны начерно, и сделать вид, что она не расстроилась. И сконцентрироваться на других путях. Тем более, что, кажется, вполне вероятен вариант с полным раскрытием карт. Хотя Инга и предпочла бы нечто иное, но… эйн Астерги не тот, кем получится вертеть по собственному усмотрению. К сожалению или к счастью.

Инга заставляет себя сосредоточиться на том, что говорит парень, который, кажется, подключил все силы на то, чтобы сейчас затащить её в койку. Ну… надо же как-то поощрять рвение молодых? Так что Инга старается ахать в нужных местах, поддакивать и хоть как-то направлять разговор в более-менее полезное лично ей русло. Про Ливень и Императора, конечно, не спросить — слишком уж неправдоподобно, чтобы девушка её возраста, пусть даже и служанка, не знала подобного. Но… положение семьи, которой парень служит, расстановка сил — хотя бы с точки зрения слуг. Что в мире происходит…

…Как именно они оказываются на складе, Инга не успевает понять. Зачем — вполне себе ясно, конечно. Особенно после того, как парнишка начинает лезть со слюнявыми поцелуями, обдавая запахом недавно съеденного чеснока. Инга честно старается сдержать рвотный рефлекс. И даже что-то одобрительно мычит, с ужасом представляя, что будет дальше…

К счастью, спасение приходит, откуда не ожидалось — панель на стене, к которой парнишка её прижимает, поддаётся, уходя вглубь, от чего Инга едва не падает, в последний момент удержав равновесие…

И замирает, рассматривая ровные ряды ящиков с… чем-то. Инга бросает взгляд на застывшего и порядком побледневшего парнишку. Кажется, тут что-то такое, о чём хозяева дома явно не желают ставить в известность окружающих…

— А… Дьян? — Инга призывает на помощь все свои актёрские способности, надеясь, что, в силу невеликого возраста и ума, парнишка пропустит это. Она робко, насколько возможно, касается его руки, обтянутой кошмарной фиолетовой тканью ливреи, от чего парнишка вздрагивает, озирается и хватает ртом воздух, как выловленная рыба, помирающая в ведре рыбака. Лицо его краснеет, бледнеет, идёт пятнами, от чего и без того крохотная симпатия, основанная то ли на снисхождении к дурачкам, то ли на непонятным образом извернувшемся материнском инстинкте, испаряется окончательно. — Что-то не так? Это…

— А! Это… это просто… — глаза парнишки бегают из стороны в сторону с такой скоростью, что Инга уже даже ждёт, чем это закончится. Наверное, стоило бы пожалеть его, но как же это здорово — наблюдать, как кто-то перепуган до потери сознания. Кстати. А если парнишка и правда в обморок хлопнется? Что с ним тогда делать.

— Мы… не должны быть тут? — всё же приходит к нему на помощь Инга, понимая, что пугать кого-то, конечно, весело — вспомнить хотя бы, как ещё на Земле Царёв восхитительно бесился, не имея возможности никак ответить — но, кажется, стоит убраться отсюда подальше, пока их тут не застали другие слуги. Потому что есть огромная вероятность того, что её по-тихому могут тут удавить. — Может… стоит уйти? Я никому не скажу, что ты…

Парнишка кивает и, ухватив её за руку, тащит прочь по коридору. Инга только успевает заметить, что в одном из ящиков, крышка которого не до конца прикрыта, лежит какое-то оружие. Как интересно!

Додумать мысль она не успевает — вышедшая навстречу эйн Ильгери окидывает их ледяным взглядом и приказывает Инге следовать за ней. Инга бросает извиняющийся взгляд на парнишку, мысленно вознося хвалу за то, что не придётся и дальше терпеть его компанию, и пристраивается за левым плечом эйн Ильгери.

К подъёмнику они идут пешком, как и пришли сюда, что немного странно, но Инга не против прогулки. Тем более, что это позволяет получше рассмотреть Долину… которая разочаровывает. Во всяком случае Инга ожидала чего-то более интересного, чем улочка с особнячками и чахлая растительность. Хотя, быть может, стоит сделать скидку на осень? Инга косится на полуоткрытое окно особняка, который они покинули, и ей с трудом удерживается от возгласа, когда видит, как в него залезает эйн Лийнира. Ну, вот и что делать? Сдать девчонку или нет? Хм… нет. Пока что — нет. Для начала стоит прояснить кое-что. Например…

— Эта семья занимается перевозкой оружия? — задаёт вопрос Инга, когда особняк оказывается на достаточном отдалении.

— С чего такой интерес? — удивлённо оборачивается эйн Ильгери. И Инга с удовлетворением отмечает, что по какой-то причине та стала относиться к ней и правда несколько лучше… насколько это возможно.

— Когда парнишка, с которым вы меня видели, пытался залезть ко мне под юбку… — Инга кривится, вспомнив запах чеснока. Да и не только его. — Он случайно… по крайней мере у меня пока что нет причины считать, что это было сделано намеренно… открыл потайную комнату, в которой лежат ящики с оружием.

— Вот как… Понравилось?

— Оружие? Да.

Эйн Ильгери громко фыркает, направляясь к подъёмнику, а Инга мысленно записывает себе на счёт небольшую победу.

***

Спуститься в Долину никогда не было проблемой. Даже теперь, после сговора бабушки и главы дома Айаш никто бы и не подумал держать её взаперти. Пусть даже Лий и заявила… дяде, который далеко не факт, что поделился этим знанием с остальными… что против. Но она всё равно нервничает, спускаясь на подъёмнике. Мало ли кто сейчас может следить за тем, где она и… Лий поплотнее закутывается в кофту крупной вязки, хотя подъёмник опутан руноставами, сохраняющими тепло. Но вид снежной крупки, которую ветер швыряет практически в лицо, заставляет ёжиться.

Можно считать, что зима уже наступила — здесь, в поместье, само собой, потому что внизу всё ещё продолжается осень — Лий прекрасно знает, что не пройдёт и пары дней, как снег закроет всё вокруг. Просто проснёшься с утра — и всё. Зима. Время, когда почти все дороги, ведущие за пределы Долины, перекрыты… Не то, чтобы в другое время можно было бы самовольно покидать это место… в смысле — нет таких идиотов, исключая торговцев и дядю, которые по собственной воле бы решились покинуть безопасное убежище, когда во всём мире царит полнейшая неразбериха и борьба за власть на всех уровнях… если верить тому, что рассказывал иногда дядя. Но само то, что зима полностью отрезает от внешнего мира, всегда казалось особенно удручающим. Пусть даже пока это ещё только зима в горах. Но и в Долину она придёт не позднее, чем дней через двадцать-сорок. Поэтому сейчас Лий с особенным нетерпением ждёт, когда подъёмник опустится. Вырвать хотя бы ещё один день, когда всё вокруг не сковало снегом, представляется невероятной удачей. Тем более, что зимой к тому же как-то совершенно не принято наносить визиты кому бы то ни было. Если не считать близких родственников, которых среди тех, кто живёт в Долине, у семьи Трок нет. Ну, и будущих родственников. К сожалению.

Лий была бы не против, если бы встречи — обязательные! — с Рино были отложены до весны… а ещё лучше — отменены вовсе.

Она с трудом дожидается момента, когда подъёмник касается земли, и едва ли не выбегает из него. Озирается по сторонам, чтобы убедиться, что никто за ней сейчас не следит, но потом оборачивает себя в Воздух, хотя это и доставляет боль, пусть и не такую, как в остановленном зале, и бегом добирается до ворот городка. Конечно, если родители приставили к ней охрану, в чём Лий почти не сомневается, это мало чем поможет, но Лий надеется, что её воли хватит на то, чтобы попасть в нужный дом до того, как боль, постепенно нарастающая, станет непереносимой. Ну, а там… пусть попробуют её найти!

Лий везёт — через невысокую, как принято в городке, ограду она перепрыгивает, чудом не зацепившись юбками о ажурную ковку. Повезло… Эттле — не придётся спешно зашивать, чтобы не заметили… кто угодно! С трудом удержавшись на ногах, Лий ныряет во всё ещё сохранившие листву кусты диких роз и переводит дух. Она приседает так, чтобы её не было видно, и отпускает стихию, тут же с наслаждением чувствуя, как боль стихает, оставляя после себя слабость в мышцах, которая пройдёт спустя несколько вдохов. И как только маги терпят это, когда сражаются с мерзостями?! Ведь то, что в тот раз так легко удалось справиться, скорее исключение, чем правило. Но даже при этом боль была… достаточной, чтобы, будь мерзость не одна, отправиться на тот свет. Либо от болевого шока, либо, в пасти мерзости… или что там у них… Нет. Лий ни за что бы не хотела сражаться с мерзостями! Пусть этим занимаются… кто угодно другой. Ну, разве что придумают, как продлевать период использования стихии, не теряя сознание от боли… тогда Лий ещё подумает, конечно… Она выглядывает через переплетение ветвей и замечает остановившихся неподалёку мужчин в неприметной одежде. Но с вполне узнаваемой метке на правом обшлаге. Охрана! Всё-таки охрана…

Неужели ей настолько не доверяют, что…

Лий, пригибаясь, добирается до стены дома, радуясь тому, что за время их с Ниин дружбы успела изучить его планировку — это окно ведёт как раз в комнату Фирра! И пусть, конечно, неприлично юной девушке забираться в комнату к юноше… обратное тоже неприлично, но при этом юноша не порицается обществом так уж сильно… но иного способа поговорить с Фирром Лий попросту не видит. А поговорить надо! Ведь помолвку с этим невнятным Рино можно отменить только если будет… Только если будет кто-то, кто решится оспорить его право! И кому, как не Фирру, не проигравшему ни одной дуэли — Лий мечтательно вздыхает, вспоминая, как великолепно он выглядел на последнем празднике, где в том числе проводились поединки — можно заявить права… и вряд ли Рино сумеет что-то ему противопоставить!

Лий перелезает через подоконник, радуясь тому, что в долине всё ещё достаточно тепло, чтобы держать окна открытыми, одёргивает юбки и осматривается.

Разумеется, она никогда раньше не бывала в комнате Фирра! Кто бы позволил такому произойти! Так что сейчас она с любопытством смотрит на картину, изображающую рассвет на море — Лий никогда не бывала на море… только читала про него — на кровать с тёплым покрывалом и балдахином, аккуратно сейчас подвязанным широкой серебристой лентой. И краснеет. Эта кровать… Лий отводит взгляд, стараясь смотреть на тёмный ковёр, письменный стол и кресло, но только не на кровать. Потому что воображение тут же начинает подкидывать совершенно неприличные картинки, которые не должно знать незамужней девушке. И хорошо ещё, что никто не знает о том, что она тайком читала любовные романы, стоящие на самой верхней полке левого стеллажа в библиотеке! Иначе бы мама велела её выпороть! Точно бы велела. Но это было так…

Она не успевает додумать, когда дверь открывается. Лий вздрагивает и отшатывается, едва не падая. Мимолётно радуется тому, что ковёр тут с длинным ворсом — в случае чего падать будет мягко…

— Эйн Лийнира? — Фирр замирает на половине шага, но тут же берёт себя в руки и спешно запирает дверь. Лий только и может, что кивнуть. — Что вы здесь делаете?!

— А… я в гости к вам, — злясь на то, как глупо это сейчас звучит, произносит Лий.

— Это несколько… — Фирр косится на приоткрытое окно, в два шага пересекает комнату и задёргивает штору так, чтобы извне невозможно было увидеть, что происходит внутри. — Вам не стоит здесь находиться.

— Но мы же друзья? — удивляется Лий. Почему Фирр настолько против? Да, конечно, если её сейчас застанут тут, будет скандал, но… но она всегда может завернуться в Воздух! Да и… — Знаешь, а меня просватали. Я… я так расстроена, что…

— Просватали? — Фирр мрачнеет, от чего Лий чувствует, как где-то рядом с сердцем становится тепло. Это ведь значит, что…

Лий хочет рассказать подробности, но что-то мешает. Что-то царапается на грани сознания. Предчувствие? Предчувствие чего?

Она бросает взгляд на полуприкрытое сейчас окно и холодеет.

Их видно плохо — слишком далеко для обычного взгляда, но… Мерзости. Много. Слишком много, чтобы хотелось верить в реальность происходящего. Но… Фирр, проследив за её взглядом высказывается так, что Лий чувствует, как кровь приливает к щекам от смущения. Впрочем, это почти сразу забывается.

Мерзости. В Долине. Где почти нет тех, кто хоть как-то может противостоять подобным существам.

И… Что делать?

***

Медитация не особенно-то и получается. И не в последнюю очередь из-за того, что Астерги… Алексей уже понимает, что такое количество мерзостей, видно, стало неприятным сюрпризом. И, кажется, их тут вообще не должно было бы быть. Только вот от понимания спокойнее не становится. Так что промучившись около часа Алексей всё же сдаётся и под спокойным взглядом эйн Астерги, за которым он ясно ощущает и ярость и… что-то ещё, что пугает до дрожи, пытается быстро проглотить ужин и лечь спать.

Бессмысленное это дело, конечно. Заснуть рядом с эйн Астерги непросто даже когда он в более-менее хорошем расположении духа — Алексей в этом успел убедиться во время прошлой такой вот «прогулки», когда они дошли до южной оконечности земель, принадлежащих к внутренней части поместья… до границы в принципе земель, подчиняющихся эйннто Трок, вероятно придётся ехать верхом пару десятков дней…

Сон никак не желает приходить не только из-за эйн Астерги, но и из-за того, что мерзости… Он прикрывает глаза и старается выровнять дыхание, убеждая себя, что ничего плохого пока что не случилось…

Утром голова раскалывается. Алексей не хочет разбираться, из-за чего именно, но предполагает, что из-за соседства с эйн Астерги с его настроением. Но фиксировать на этом внимание нет ни малейшего желания. Всё, что Алексей сейчас хочет, это вернуться в поместье и уйти в отведённую ему каморку. И не высовывать носа дней, этак, пять. Разумеется, никто не позволит ему подобного, но… До поместья они добираются в молчании. И намного быстрее, чем стоило бы, учитывая иней на камнях, из-за которого Алексей несколько раз едва ли не летит в пропасть, когда тропка, по которой они бегут, оказывается практически у самого края скалы. Стоило бы в таком-то месте притормозить, но эйн Астерги лишь каждый раз едва ли не выдёргивает Алексея за шкирку и продолжает бежать. Сам он ни разу даже не споткнулся за всё это время. Вероятно, это какой-то действие магии, но Алексей понятия не имеет, какое. Только радуется, когда они добираются до двора перед парадной дверью особняка. И здесь Алексей сразу понимает, что что-то не так… Слишком все напряжённые и… Что-то успело произойти, пока они с эйн Астерги отсутствовали? Но ведь прошло не так уж и много времени. Даже учитывая то, что они ночевали под открытым небом…

Хотя… о чём это он? Для того, чтобы что-то случилось, совершенно не надо так уж и много времени. Если вспомнить, как он тут вообще оказался… Алексей чуть усмехается мысли, которая практически сразу пропадает, стоит ему увидеть, как эйннто Ниилли и Ильгери в сопровождении крысы почему-то спускаются по ступенькам парадного входа. И все три в каком-то… напряжённом состоянии, причин которого Алексей не понимает. Эйн Астерги, кажется, тоже удивлён этому. И даже делает несколько шагов вперёд.

— Что?

— В Долине началось нашествие мерзостей, которое не прогнозировалось, — нервно сообщает эйн Ильгери в то время, как к ним присоединяются эйн Иданнги и эйн Тэйе. В Долине? То есть — внизу? Алексей мысленно пожимает плечами, не видя в этом особой проблемы. Да, с ними, кажется, налажена торговля, но… Эйн Астерги хмыкает. — Да не в это дело! — резко обрывает его эйн Ильгери, от чего он удивлённо приподнимает бровь, как будто бы… Алексей не совсем уверен в выводах, но ему кажется, что это выглядит так, словно бы эйн Ильгери никогда раньше не говорила с эйн Астерги в таком тоне. — Лий! По словам Инги, — эйн Ильгери кивает в сторону замершей за левым плечом эйн Ниилли крысы, — Лий сейчас внизу!

Что?! Алексей чуть подаётся вперёд. Откуда вообще крыса знает, что…

— Так что ты, братец, тоже понадобишься сейчас внизу, — завершает эйн Ильгери.

— Исключено, — качает головой эйн Астерги. — Мы возвращаемся от Вороньего обрыва. На плато собралась внушительная такая армия мерзостей, сестрица. И, учитывая сказанное тобой, думаю, мы в скором времени сможем ощутить прелести нашествия мерзостей на себе… Так что…

Так что, видимо, кому-то придётся оставаться тут и подготавливать оборону… Это даже Алексей, всю жизнь избегавший даже игр, завязанных на войнах, понимает. Как и то, что забиться к себе в комнату точно не получится. Вероятнее всего его припрягут сейчас. Впрочем, это не очень-то заботит. Вот то, что эйн Лийнира где-то там, в Долине, может быть в опасности, беспокоит. И то, что крыса…

Семья погружается в обсуждения, а Алексей жестом отзывает крысу, которая, пожав плечами, подходит к нему, как-то независимо кивнув при этом эйн Астерги, проводившему её странным взглядом, значение которого Алексей не понял. Впрочем, это сейчас вообще не имеет значения. Вот уж что-что, а чужие переглядки совершенно неинтересны!

— Откуда ты знаешь, что эйн Лийнира внизу? Твои махинации?

— Я, конечно, понимаю, что ты меня тварью последней считаешь, но чтобы дурой… — крыса кривит губы и демонстративно поправляет белые манжеты. Алексей с трудом подавляет желание вмазать ей от души. Пусть ему бы никогда в голову не пришло бить женщину, но… это же крыса! — Эйн Лийнире очень не понравилась кандидатура будущего мужа. Спорить с родителями она не стала, но, если верить Эттле… — Кто такая Эттле, Алексей не имеет ни малейшего понятия, но, вероятно, это одна из служанок. Хотя это совершенно неважно. — По словам Эттле эйн Лийнира пару лет как влюблена в какого-то Фирра. И сегодня она решила воспользоваться тем, что все слишком заняты другими делами, и сбежала… Уж не знаю, чего именно она хотела добиться этим, но, когда эйн Ильгери возвращалась в поместье, я видела эйн Лийниру, забирающуюся в окно одного из особняков в долине. Поскольку я не до конца разбираюсь в местных обычаях…

— Тебя убить мало, — мрачно сообщает Алексей. — Ты правда думаешь, что пятнадцатилетней девчонке можно позволить вот так вот отправиться к чужому мужику? Он ведь старше, так?

— Ты, кажется, всерьёз решил воспринимать её, как младшую сестрёнку… — тянет крыса. С такой интонацией, что только находящиеся рядом люди удерживают Алексея от… он и сам не знает, что именно сделал бы с ней, если бы не посторонние. — Успокойся. Эйн Лийнира достаточно разумна, чтобы не переступать грань… Уверена, что если бы не нашествие, она бы просто тихо вернулась и всё.

— Она — разумна. А этот Фирр?! Ты его вообще видела своими глазами? — Как можно не понимать, что…

— Фирр — трус. И прекрасно знает, что с ним будет, если позволит себе лишнего, — тихим голосом сообщает неслышно подошедший эйн Астерги, заставляя вздрогнуть обоих. — Так что это и правда в достаточной степени безопасно… Но впредь советую вам, Инга, сообщать о подобном.

— И вы, и эйн Лийнира — мои хозяева. Какая мне разница, от кого получать наказание? — усмехается Инга, отпуская манжету и вообще убирая руки за спину.

— Справедливо. И всё же… рекомендую тщательнее просчитывать последствия ваших действий. Иначе вы рискуете получить совсем не тот результат, к которому стремитесь… А теперь вы отправляетесь вместе с моими матерью и сестрой вниз. Исправлять ошибку. Сестра… справишься? — Эйн Астерги окидывает эйн Ильгери каким-то по-особенному тяжёлым взглядом.

— С мерзостями я обращаться обучена не хуже твоего, дорогой братец, — резко сообщает эйн Ильгери, направляясь в сторону подъёмника.

Спустя несколько минут рядом с крыльцом остаются эйн Астерги, эйн Иданнги и Алексей. Эйн Тэйе ушла внутрь дома, раздавать приказы слугам. И… что теперь?

Эйн Астерги жестом приказывает следовать за ним. Алексей подчиняется, не переставая думать о том, что там сейчас с эйн Лийнирой.