Рабы семьи Трок

V

В поместье нет специального помещения для больных. Оно и понятно — всё же это не какое-то там общественное заведение. Но Лий сейчас кажется, что было бы удобнее, если бы… Ну, по крайней мере рабов и слуг тогда не приходилось бы навещать в их каморках…

Но вот кто, скажите, в здравом уме решит навещать рабов? Если это, конечно, не врач или не человек, который ими занимается. И уж точно наследнице поместья тут нечего делать совершенно. Сопровождающая её сейчас Тэйе совершенно верно мыслит, пытаясь донести это всё до Лий. Но Лий не может не убедиться в том, что человек, фактически спасший её — пусть и лишь за счёт того, что сумел задержать мерзость достаточно времени, чтобы Лий пришла в себя и использовала руны, которые в последние дни изучала по желанию бабушки… вот стоило бы поблагодарить её, наверное… Но хочется. Ну… она же и сама наверняка прекрасно знает, что к чему? Так зачем впустую сотрясать воздух…

Тем более, что… Лий прищуривается от слишком яркого для осени солнечного дня… бабушка помиловала Алексея после того, как Инга сделала то, что от неё требовалось, да. И можно сказать, что все так или иначе в выигрыше, но… Но Лий никак не может забыть то, что бабушка явно была готова казнить если не обоих пришельцев из иного мира, то Алексея точно. Скажи он хотя бы одно слово не так. И это… И это неправильно! Совершенно неправильно! Ну, как можно настолько быть…

Наверное, следовало направиться сюда сразу, но сначала Лий навестила Эттле, которая почти не пострадала — разве что пара ушибов от падения, да испуг — но всё же пока что не выходит из своей комнатушки. Эттле была сильно удивлена. И, кажется, напугана её появлением. Во всяком случае Лий так кажется. Но, в конце концов, Эттле — её личная служанка! И раз уж бабушка всё же не стала наказывать её, ограничившись указанием Тэйе провести с девушкой воспитательную работу — что, наверное, ещё страшнее! — то не может же Лий проигнорировать её! Впрочем, визит ограничился парой фраз и пожеланием поскорее выздороветь… Наверное, всё же Лий стоило извиниться перед Эттле за то, что потащила её с собой, но Лий так и не смогла найти в себе силы на это.

Лий приподнимает юбки, чтобы те не цеплялись за ступеньки, и медленно спускается в полуподвал, где размещены рабы, думая, что можно же было найти им место и получше. Хотя здесь содержатся только те, которые требуют особого надзора, если Лий правильно помнит рассказы папы… против которых мама всегда возражала.

Как же тут мрачно. И тесно. Как вообще можно хотя бы день провести в таких условиях?!

Нужное помещение Лий находит далеко не сразу. Она вообще уже готова смириться с тем, что затея не удалась, и придётся возвращаться под понимающим взглядом Тэйе, которого, конечно, в полутьме не очень-то и видно, но… ощущается он прекрасно!.. но Лий везёт. Частично.

Потому что видя голые стены и сколоченную из грубых досок кровать, на которой лежит явно скомкавшийся — Лий припоминает, как подобное описывалось в одной из книг про приключения бедной девушки и принца-изгнанника, которой зачитывались и Ниин, и Эйкки — матрас, она начинает сомневаться в том, что видеть подобное вообще можно называть везением.

Лий замирает на пороге, нерешительно глядя то на Тэйе, чопорно поджимающей губы, то на парня, лежащего на кровати, свернувшись калачиком. Он то ли спит, то ли просто не желает открывать глаз — от порога не очень-то и понятно. Лий кидает взгляд на пол — весь в разводах и пятнах, о происхождении которых думать вообще не хочется — и, преодолевая брезгливость, делает шаг вперёд, ступая при этом на носочки… обувь тут же липнет к полу, вызывая желание брезгливо поёжиться, но Лий сдерживается. Юбки, разумеется, придерживаются выше щиколоток. Выше настолько, что это можно считать неприличным. Впрочем, тут только Лий, Тэйе, которая, конечно, недовольна подобным, но, во-первых, женщина, а во-вторых уж точно не расскажет никому… за исключением семьи, быть может… про это, и парень… Алексей… Лий кривится. Какое всё-таки непривычное имя. Намного непривычнее, чем Инга.

Лий останавливается напротив кровати. На достаточном расстоянии, чтобы в случае чего успеть отбежать. Хотя вряд ли после ямы человек сможет хотя бы сесть раньше, чем через дней пять. Да и не думает Лий, что… Алексей что-то может ей сделать. Но всё же стоит быть хотя бы немного осторожной… как будто бы это кого-то после встречи с мерзостью сможет убедить в… Лий вздыхает. Ну, да. Репутация пай-девочки, кажется, разрушена напрочь!

— Как ты? — решается Лий.

— Никак, — шёпотом отвечает Алексей. Приоткрывает глаза, тут же щурясь от не такого уж и яркого света. Но видимо, даже этой малости слишком для поражённых в проплешине глаз. Никак? То есть? — Не плохо и не хорошо. Только встать не могу…

— Это пройдёт, — зачем-то сообщает Лий. Она сцепляет руки в замок перед собой, начиная поглаживать большим пальцем правой руки запястье левой. Дурацкая привычка, от которой, как Лий казалось, она успела избавиться. — Я… хотела поблагодарить тебя.

— Я же ничего не сделал, — уныло произносит парень, даже не пытаясь пошевелиться. Кажется, он расстроен этим.

Ну вот. А мама утверждала, что… Лий бросает победный взгляд на Тэйе. Та пожимает плечами, сохраняя безразличное выражение… наверное. Потому что Лий пусть и привыкла немного к темноте, но лицо Тэйе, стоящей по-прежнему на пороге комнаты, видно достаточно плохо.

— Не надо так говорить, — качает головой Лий, вспоминая, как Алексей, даже не раздумывая, закрыл их с Эттле собой. — Если бы не ты, я бы ничего не успела… А… то, что ты говорил в проплешине — правда? Я похожа на твою сестру?

— Да. — Алексей медленно сдвигает руку, пытаясь подложить её под щёку. Это так… мило? В сочетании с рыжими волосами и заострившимися от истощения в яме чертами лица, усыпанного веснушками, жест выглядит совершенно детским. Лий сейчас кажется, что Алексею не больше лет десяти… — Тоже вечно лезла, куда только можно. И нельзя. И в старые развалины, где шанс провалиться в какую-нибудь яму или нарваться на бродягу… с понятным исходом… едва ли не стопроцентный, и попытаться исследовать дно озера, где за лето утопли уже десять человек, тоже… Всё время приходилось ловить её. Она всегда так бесилась…

Лий сдерживается, чтобы не фыркнуть. Вот как?! Это так… должно быть возмутительно, но почему-то… тепло? А ведь, не считая дядю, с которым в семье очень непростые отношения, у Лий никогда и не было того, кого хотя бы немного можно было считать старшим братом… Мама никогда об этом не говорит, но Лий помнит, что…

— Папа сказал, что простой человек никогда бы не смог противостоять мерзости, — произносит она, чтобы перебить мысли о нерождённом брате. — И… он берётся учить тебя магии, как только ты сможешь встать на ноги.

— Да? — Алексей чуть меняет позу, то ли пытаясь встать, то ли наоборот ища положение удобнее. Только всё равно мало что получается. — Я… Не могу сказать, что рад… но и не огорчён. Только это ведь всё равно не избавит меня он ошейника? Так?

— Мне жаль. Я… виновата в том, что с тобой случилось.

— Я не могу вас обвинять, эйн Лийнира, но мне бы так хотелось сейчас оказаться дома…

Лий прикусывает губу едва ли не до крови. Жалость захлёстывает так, что на глазах появляются слёзы. Это… она виновата в том, что…

Лий скомкано прощается и почти выбегает прочь. Проносится по полутёмному коридору, наплевав на то, как то выглядит со стороны, и останавливается только снаружи. Она останавливается, судорожно дыша.

— Я… Я не думала, что будет так!

— И тем не менее случилось то, что случилось, — ровным тоном произносит подошедшая Тэйе. Лий шмыгает носом и старается не смотреть на неё. — Теперь можно только попытаться хоть как-то исправить то, что уже случилось.

— Я… я буду стараться. Правда.

***

Стоит, наверное, порадоваться если не частичному продвижению планов, то хотя бы новой форме. Теперь это не обычное домотканое платье, которые носят служанки, с совершенно отвратительными рукавами, лохматящимися понизу, стоит только даже немного неудачно надеть ими что-то, а что-то более приближенное к одежде хозяев. Инга бросает взгляд на попавшееся по пути зеркало, отмечая, что тёмно-синее платье с достаточно скромным лифом ей даже идёт. Хотя оно и подчёркивает бледность кожи… впрочем, веснушки немного выправляют ситуацию… наверное. Ой, да какая разница? В поместье всё равно нет мужчин, на которых стоило бы расходовать очарование. А в глазах женщин лучше выглядеть скромной и тихой. И готовой выполнить любой приказ. Конечно, вчерашний разговор с Царёвым, который всё же оказался не совсем придурком… то есть, придурком, конечно, но хотя бы придурком с моралью… слегка подпортил образ. Увы, но каждое её слово слышали все, кто собрался рядом с ямой. Так что…

Ладно. Придётся исходить из того, что есть.

И не думать, что всё могло бы быть гораздо лучше.

Инга застывает перед дверью, собираясь с духом. А ведь никогда раньше не боялась. На все собеседования шла так, как будто бы желанная должность уже была в кармане. А теперь…

А теперь от слов этой женщины, да и не только её, зависит вся жизнь. И это как-то… Инга усмехается, поправляет причёску, думая, что было бы гораздо лучше обрезать волосы, как это было на Земле, чем маяться каждое утро с косами или пытаться собрать их в пучок на затылке, когда постоянно хотя бы одна прядь но ускользает от шпилек, и стучит по дереву двери. Услышав разрешение войти, она толкает дверь, отмечая, насколько та тяжёлая. Тяжелее, чем должно быть дерево. Даже если оно в пару слоёв. Магия? Или что? И зачем это надо? Что бы при штурме никто не смог открыть сразу? Так для штурма сюда ещё добраться надо, а это только при помощи подъёмника возможно… если, конечно, нет каких-то особых магических штучек… Инга задумывается, пытаясь вспомнить, описывалось ли что-то подобное в книжках, которыми зачитывалась Леночка, или нет. Вспомнить не удаётся — сама Инга всё же такой литературой не очень-то и интересовалась. Хотя, наверное, если можно перетащить людей из одного мира в другой, то и ещё что-то в подобном ключе сделать будет просто…

Как жаль, что она так мало знает про этот мир!

Комната… радует. Пусть Инга и терпеть не может подобные интерьеры, предпочитая минимум мебели, но диванчик с завитушками и атласной тканью обивки, а так же тёмные матовые шторы и шпалеры с мотивами природы навевают покой. И желание расслабиться и, забравшись с ногами на этот самый диванчик, задремать. Инга делает несколько шагов, отмечая, что дверь позади закрылись бесшумно, чего сложно было ожидать при её тяжести, и замирает, склонив голову. Смотреть на хозяйку нельзя. К сожалению. Потому что безумно хочется видеть, как именно та реагирует на присутствие Инги.

Никак. Вообще.

Эйн Трок… эйн Ниилли Трок расслаблено сидит в кресле и смотрит в окно. В котором по определению не может быть ничего интересного. Хотя бы потому, что видно в него только кусок неба. По крайней мере — с места, где она сидит. И вот как это понимать?!

Инга чуть расслабляет ноги, оставаясь при этом настолько неподвижной, насколько получится.

Раз уж теперь она — личная прислуга… компаньонка, если облекать суть в более красивую форму, то следует вести себя именно так, как и подобает прислуге. Пусть это всё ещё и бесит до дрожи. Инга опять заставляет себя дышать диафрагмой, сосредотачиваясь на этом почти полностью. И практически сразу чувствует, как раздражение утихает. Может, это и самовнушение, но Инге всегда было плевать, что лежит в основе того или иного действия, если результат устраивает.

— Прекрасная погода, не правда ли? — нарушает тишину эйн Трок. Она чуть поворачивает голову, искоса глядя на Ингу.

— Если вы так считаете, — Инга не вздрагивает. И вообще не реагирует, контролируя дыхание.

— То есть, вы не считаете её прекрасной? — Эйн Трок чуть улыбается, но суть улыбки от Инги ускользает. Доброжелательность? Издёвка? Что это?

— То есть, я не считаю ни один из вариантов погоды прекрасным или отвратительным, — честно признаёт Инга, всё так же не поднимая глаз. — Они меня одинаково устраивают при условии, что я подготовлена к ним. Точно также я отношусь к временам года.

— Вот как… надо думать, что у вас нет и любимых цветов, вкусов и запахов…

— Примерно так, — кивает Инга, рассматривая цветочный орнамент на ковре под ногами. Что за глупые вопросы? Какой смысл в ни… хотя смысл есть. Разумеется. В любых вопросах есть смысл. В том, как именно на них отвечают. И… да. С образом наивной дурочки можно окончательно попрощаться. Не удалось его грамотно изобразить. Слишком уж много вышло проколов. Инга продолжает медленно дышать, не позволяя себя поддаться эмоциям. — В разное время я предпочитаю то или иное в зависимости от настроя. Но в целом тяготею к тёмным оттенкам и кислым вкусам. И пряным запахам. Впрочем…

— И людей вы в своей жизни предпочитаете оставлять тех, кто может быть полезен, — заканчивает эйн Трок, заставляя на мгновение сбиться с ритма. Конечно, Инга тут же выправляется, но… Она кивает, не поднимая глаз от ковра. — Прекрасно. По крайней мере вы также импульсивны, как ваш брат. Хотя и можете сдерживать себя ради достижения нужных вам целей… — Эйн Трок замолкает, давая, как Инга понимает, прочувствовать услышанное. — Мне понравилось то, как вы вчера с ним разговаривали.

— Должна ли я думать, что то, что я сейчас стою перед вами, является последствиями вчерашнего разговора? Вас устроил результат? — Разумеется, это последствие! Тэйе же прямым текстом заявила, что от разговора зависит то, что…

— Частично. Устроит полностью, когда вы принесёте клятву верности семье. — Инга вскидывает голову, окончательно забыв о той роли, которую ей следует играть. И ловит усмешку на выцветших от возраста губах эйн Трок. Она даже не думает как-то скрывать возраст, маскируясь косметикой! Занятно… Вызывает уважение даже. — Вы, верно, желаете узнать, зачем клятва, если есть ошейник?

— Ошейник блокирует возможность побега и бунта. На пару с браслетами, — не задумываясь, отвечает Инга. Подтверждений этому у неё нет, но она думает, что это вполне логично. — Клятва обязывает всегда и во всём действовать в интересах вашей семьи. Верно?

Эйн Трок медленно наклоняет голову.

Вот как… То есть, не получится сбросить эту роль, если надоест… если надобность в ней отпадёт…

Инга скользит взглядом по шпалерам, фиксируя отдельные части пейзажей вроде заросшего мхом поваленного ствола дерева или очень реалистично прописанных солнечных лучей, пробивающихся сквозь листву, и думает. Вечная преданность семье Трок. Это плохо или хорошо? Зависит, конечно, от того, что именно из себя эти семья представляет. Потому что ну, вот крайне невыгодно отдавать себя в руки кого-то, кто запросто может пожертвовать твоей жизнью чисто из прихоти. Хотя, конечно, подобное вообще вызывает вполне себе понятное отторжение даже при крайне снисходительном отношении Инги к рабству в определённых границах. Но… Царёв, конечно, в чём-то прав в своём неприятии подобного. Только вот выжить в одиночку в чужом мире…

Не существует ничего абсолютного…

Инга усмехается, даже не думая скрывать это от хозяйки.

Верно. Не существует ничего абсолютного. Даже эти браслеты и ошейник. Даже эта клятва. Всё можно при желании обойти, нивелировать. Так что…

— В каком именно виде я должна принести присягу? — спокойно интересуется Инга, не без удовольствия понимая, что эйн Ниилли Трок… удивлена. Неужели она думала, что Инга начнёт сейчас торговаться или откажется? Да, были такие мысли. Были. Только выбирая между прозябанием в роли низшей прислуги и возможностью забраться повыше… с перспективой когда-нибудь изменить расклад!.. Инга однозначно выбирает второе! И пусть придурок-Царёв хоть что вещает про свободу и прочее! — И когда?

— Завтра. В полдень, — ровным тоном сообщает хозяйка, уже взявшая себя в руки. — Эйн Тэйе расскажет тебе всё, что ты должна знать.

Инга склоняет голову и, дождавшись приказа удалиться, размеренной походкой покидает комнату. В коридоре она выдыхает, не позволяя, впрочем, эмоциям прорваться сквозь наведённое спокойствие. Оглядывается, чтобы убедиться в том, что никто сейчас не следит за ней, но даже после того, как не замечает никого поблизости, продолжает держать лицо до тех пор, пока не оказывается в собственной комнате.

И только там даёт волю чувствам, сползая на пол и утыкаясь лицом в ладони.

Страшно.

От одной только мысли, что сейчас она сама себя загоняете в ловушку, из которой, возможно, никогда уже не выберется. Страшно. И хочется проснуться сию секунду в своей постели на Земле и забыть про это всё. Инга судорожно вздыхает и только усилием воли не позволяет себе разреветься. Исключительно потому, что ей сегодня ещё на люди показываться, а радовать прислугу зарёванной рожей нет ни малейшего желания. И то, что даже на мгновение нельзя расслабиться, бесит до крайности.

Только вот сделать ничего нельзя.

***

Площадка внизу на взгляд Инги достаточно просторная. Есть, где развернуться. Только вот прид… Царёву — Инга мысленно поправляет себя, признавая, что, пусть он и придурок, но всё же то, как он повёл себя в ситуации с нападением… мерзости, вызывает некоторое уважение… хотя Инга бы поступила иначе. Так вот. Царёву размеры площадки мало чем помогут. Эйн Иданнги — муж эйн Ильгери… Инга морщится от слишком похожих имён — гоняет Царёва по всему пространству площадки, вообще не обращая внимания на его попытки сопротивляться.

Исключительно жалкие попытки, что понимает даже Инга, несмотря на крайне скудные познания в этой области.

Инге окидывает явно не испытывающего радости от происходящего Царёва и думает, что ей, несмотря на не самый приятный характер эйн Ниилли, очень даже повезло… По крайней мере эйн Ниилли Трок только треплет нервы. Да и то — лениво. Не сказать, что это хоть сколько-нибудь приятно, но терпеть можно. Тем более — ради возможности забраться повыше в местном обществе. На сколько это возможно… Инга кривится. Не очень-то и возможно, конечно. Положения раба никакое влияние не отменит… хотя об этом пусть страдает Царёв. Но…

Инга чуть меняет позу, жалея, что на балкончике, где они впятером устроились, не предусмотрено никаких сидений. Ни для слуг, что было бы ещё понятно, ни для хозяев. Почему так — она не имеет понятия, но спрашивать как-то нет желания. Даже при условии, что ей ответят. Вместо этого она пробегается взглядом по самому балкончику, потому что смотреть на практически избиение Царёва скучновато. Хотя это приятно, конечно. Когда ещё увидишь, как человека, регулярно трепавшего нервы на протяжении полугода, если не больше, методично вбивают в камни площадки! Инга прячет улыбку раньше, чем кто-либо успеет заметить.

Балкончик не только лишён сидений. Он вообще пуст. Если не считать пары кашпо с какими-то лианами, тянущимися по стенам. Сейчас, правда, они уже побурели и явно в скором времени облетят совсем. Но пока что зелень кое-где ещё противится увяданию… Инга прищуривает правый глаз, недобрым словом поминая старую учительницу литературы, которую не видела последние лет пятнадцать. Но её любовь к красивостям в описании природы слишком уж сильно въелась в память. Так, что, наверное, и через сорок лет не выветрится…

В остальном балкончик вообще не даёт за что-либо зацепиться. Белые плиты пола, белые перила с округлыми балясинами, через которые прекрасно видно всё, что происходит внизу даже без того, чтобы подходить к краю. Скучный балкончик. И за счёт своей пустоты — холодный. Тем более в такую пасмурную погоду, как сегодня. Инга ёжится, кидая взгляд на стремительно несущиеся по небу тяжёлые облака. Почти тучи. Неуютно. И пусто. Но, быть может, в том и смысл, чтобы не отвлекаться от того, что происходит внизу? Инга переводит взгляд на взмокшего — аж отсюда видно — Царёва, который стоит, опираясь ладонями о колени, и тяжело дышит. В чём вообще смысл этого всего?

— Папа сказал, что Алексей не мог просто так сдерживать мерзость, — интонацией выделяя последнее слово, которое, как Инга уже знает, обозначает каких-то особенных чудовищ, вполголоса сообщает Лийнира, запнувшись на имени Царёва. Примерно так же, как сама Инга до сих пор запинается даже мысленно, называя имена местных. Но почему она вдруг вообще решила говорить? Что… Неужели это было настолько очевидно, что Лийнира решила пояснить? Надо срочно взять себя в руки и… и продолжить в том же духе! Всё же пусть эйн Трок старшая и раскусила её, но это не значит, что стоит ставить в известность и остальных. Ну, если, конечно, эйн Ниилли Трок не пожелает просветить своих родственников насчёт того, что на самом деле из себя представляет Инга… Хотя, вероятно, та же эйн Ильгери тоже… Стоп. Не мог? Инга изображает самое искреннее недоумение, на какое способна. И не очень-то и притворяется. — Он должен был умереть, как только прикоснулся к мерзости. Но почему-то выжил…

— Он был ранен…

— Не настолько серьёзно, и дело не в том. Обычные люди умирают от одного дыхания мерзостей. — Опять эти мерзости! Инга уже в который раз слышит, как ту тварь, которая напала на эйн Лийниру и Царёва, называют мерзостью. Причём — с каким-то особенным выражением. Как будто это… Почему Инга ничего не знает об этих существах?! А ведь она, пусть и в отдалённом будущем, но планировала всё же покинуть это место. Да, сейчас это точно невозможно, но… Но вот теперь Инга совершенно точно не желает столкнуться с этими… мерзостями. Которые, надо полагать, обитают где-то вне пределов поместья… Надо срочно выяснить, что к чему. Только… у кого? Эттле вряд ли что-то знает. Значит… Инга заставляет себя смотреть на эйн Лийниру с недоумением и живым интересом. — Это долгая история. И объяснять сейчас нет смысла…

— Правильно, дочь, — вмешивается эйн Ильгери, не отводя взгляда от площадки внизу. Одобрительного взгляда, насколько Инга видит, скашивая глаза. Знать бы ещё, к чему именно относится её одобрение… — Не то место и не то время.

После этого Лийнира замолкает, сосредотачиваясь на бое… если это можно называть боем, конечно. Инга подавляет раздражённый вздох, следя за тем, как Царёв уже во всю шатается. Так быстро вымотался? Помнится, он на Земле хвастался, что может выжать какой-то там рекордный вес… хотя… Учитывая то, что нынешний его облик едва ли не вдвое меньше прежнего, да и вообще хилый… как и её собственное тело, кстати говоря. Вот тоже вопрос — кем были эти двое до того, как в их тела вселились они с Царёвым? Инга отмахивается от мысли, возвращаясь к Царёву. Из-за чего конкретно он так вымотался? Инга не может сказать — даже при её неосведомлённости в подобных вопросов, чтобы то, что она сейчас видит, было как-то слишком уж жёстко. И… продержался против этой самой мерзости… надо полагать, что имеется в виду та тварь, что на них напала, хотя что с ней конкретно не так, чтобы давать подобное определение, Инга не понимает. И это злит. Как же бесит невозможность разобраться в контексте! Пойти потом и выпытать у Эттле? Они же, вроде как, подруги! Ладно. потом. Инга чуть меняет позу, перенося вес на левую ногу. И с трудом заставляет себя не пытаться растрепать низ рукава.

Продержался против мерзости…

Что в этой фразе такого, что могло заставить эйн Иданнги… и не только его… обратить на Царёва внимание? Нет, Инга даже рада. По крайней мере у Царёва теперь явно не будет времени на свои глупые выходки. Пусть он и дал понять, что одумался.

Единственное объяснение тому, как среагировали на это эйннто Трок может быть только в том, что его устойчивость связана с магией. И тогда прямо сейчас внизу, на площадке под балконом, Инга видит не простые упражнения на бег и прочее, а что-то, что связано с магией…

Инга прикусывает губу, борясь с желанием в голос выругаться. Магия! Почему способность ею владеть досталась этому ничтожеству Царёву?! Можно подумать, этот истеричка способен будет грамотно распорядиться упавшими на него — необоснованно! — способностями! С его-то отрицательным интеллектом…

Инга заставляет себя улыбнутся. Слабо. Скорее — обозначить улыбку. Глупости это всё. Вполне возможно, что и у неё есть способность к магии. Просто до сих пор никто не проверял…

Внизу Царёв падает без сознания. Эйн Иданнги подходит к нему и довольно улыбается. Инга отмечает, что эйн Ниилли и эйн Ильгери переглядываются между собой и обмениваются короткими фразами. Слишком тихими, чтобы можно было различить. Инга прикрывает глаза, маскируя это под попытку спрятаться от удачно проглянувшего между облаками солнца, и старается не выдавать раздражение.