Напрасно мама утешала Мишу:
— Как тебе не стыдно! Надо радоваться, что нам удалось повидаться с папой, а ты: «Ах, на два дня, не хочу на два дня!» Нехорошо это, вот что я тебе скажу.
Миша ковыряет штукатурку в стене. Конечно, он понимает, что папа не может ради него остаться дома. Особенно сейчас, когда война. И всё-таки он никак не может примириться с тем, что послезавтра папы не будет.
Послезавтра уже не будет лежать па подоконнике вон та толстая кожаная сумка с окованным ремешком, который вдевается в медное ушко. На спинке стула пе будет висеть гимнастёрка с орденами и погонами. В комнате не будет пахнуть вкусным трубочным табаком.
И, главное, не будет самого папы!..
Миша плохо спал, проснулся чуть свет и стал следить за папой, за каждым его шагом.
Вот папа встал, вот папа умылся, вот папа позавтракал, вот папа надел гимнастёрку, подпоясался широким ремнём с гремящей пряжкой и подошёл к зеркалу.
Миша вскочил:
— Папа, ты куда?
— Что ты вскинулся, Мишук? Я ведь ещё не уезжаю.
— Нет, папа, но ты куда?
— В Наркомздрав, в Аптекоуправление… Ещё кой-куда…
— А можно, я пойду с тобой?
— Что ты, Мишук! Устанешь! Ходьбы хватит на целый день.
— Нет, ничего, папа. Можно?
Папа посмотрел в зеркало на маму. Мама сказала:
— Ладно уж, возьми его, если он тебе не помешает.
Папа сказал:
— Мне Миша никогда не мешает!
Тут Миша вскочил, в два счёта умылся, поел, взял тюбетейку:
— Пошли!
Целый день Миша и папа ходили по разным папиным учреждениям. Иногда они садились на трамвай, иногда спускались в метро, но большей частью шли просто пешком. Папе хотелось полюбоваться на Москву. Ведь он три года не видел её.
А Москва верно была хороша!
Стояло лето, начало августа. Небо было чистое, синее. Вдоль Красной площади победно возвышалась кремлёвская стена. На Спасской башне ярко блестели золотые стрелки и золотой ободок часов. Неподвижно стояли часовые у входа в Мавзолей. Медленно струилась Москва-река мимо гранитной набережной. Огромные, просторные мосты отражались в её спокойной воде.
Папа всё приговаривал:
— Погляди только, какая наша Москва красавица!
Миша оглядывался. Где же — красавица? Москва как Москва. Кремль, дома, машины, люди — всё, как всегда.
Конечно, Миша привык к Москве. Он здесь родился, прожил десять с половиной лет и других городов не видал.
Иное дело — папа. Много городов повидал папа за последние три года, двигаясь вместе с фронтом, и все они были разбиты, разграблены, сожжены фашистами. И не мудрено, что папе сейчас особенно мила была наша большая приветливая столица.
Когда папа заходил куда-нибудь, Миша терпеливо ждал у входа. Потом он брал папу за руку, и они снова принимались шагать по широким, людным улицам.
О чём только не переговорили они во время этой прогулки! О жизни, о том, кем быть, о войне…
— Папа, а я знаю, почему война, — говорил Миша, стараясь шагать в ногу с папой.
— Да? Интересно, почему же?
— Видишь, папа, нам Лина всё объяснила. Это наша вожатая. Понимаешь, столкнулись две силы. Одна сила злая, чёрная, она хочет всё раздавить, всё уничтожить…
— Понятно, — сказал папа, — это фашисты.
— Ну да! — подхватил Миша. — Но это, папа, ничего, потому что есть другая сила, добрая. Она хочет, чтобы всем народам жилось хорошо, свободно. Это мы — СССР. Правильно, папа?
Папа положил руку на Мишино плечо и привлёк его к себе:
— Я вижу, Лина у вас толковая.
— Ты ещё не знаешь, какая она развитая! — Миша поднял голову: — А наша сила берёт верх, правда, папа? А здорово, что мы добрая сила!
Он задумался. Некоторое время они шли молча. Потом Миша сказал:
— А я буду путешественником. Вот открою какую-нибудь землю и буду показывать туземцам картинки.
— Какие картинки? — удивился папа.
— Простые. Я маму попрошу — она сделает. Они ведь не могут по-русски, а я по-ихнему не могу. Вот я и придумал — картинками. Покажу им Кремль, и они поймут, что я из Москвы…
— Это ты хорошо придумал, — сказал папа. — Ага. Я давно это придумал. Папа, а ты читал про Миклухо-Маклая? Он был знаешь какой добрый! Он не стрелял в туземцев, а лечил их, заботился. А когда он уезжал, они знаешь как плакали: «Рус, оставайся! Рус, оставайся!» Папа, а когда же я совершу путешествие? А то я только в лагере был, а больше нигде.
— Погоди, Мишук, — сказал папа. — Вот война кончится, пожалуйста, путешествуй, я не против.
— А скоро она кончится?
— Похоже, что скоро.
— А больше войны не будет?
Папа подумал и не сразу ответил:
— Вот как разобьём злую силу навсегда, чтобы ей нигде и никогда больше не подняться, вот тогда не будет!
Так разговаривали Миша с папой о всяких важных вещах. Когда они возвращались домой, уже были сумерки. Во всю длину Никитского бульвара выстроились зелёные машины. Папа спросил:
— Почему это столько прожекторов?
— Как, разве ты не знаешь? — удивился Миша. — Ведь это будет салют! Неужели ты не видел салюта?
— Да нет, не видел. Откуда же?
Вот чудно! Папа приехал из армии, в честь которой и устраиваются салюты, а сам ни одного салюта не видел!
— Значит, сегодня увидишь, — сказал Миша.
Он угадал: вечером снова торжественно гремели залпы, взлетали ракеты и вся Москва озарялась причудливым сиянием.
Папа и мама стояли у открытого окна, а Миша взобрался на подоконник, достал свою жужжалку и направил её свет вверх, в небо:
— Папа, смотри, я тоже салютую. А правда красиво?
— Очень, — сказал папа. — Это радуется добрая сила, Мишук.