Рассказы и повести

4

Пленные откатили тележку в сторонку и стали советоваться, как быть. Объяснялись не столько словами, сколько руками… Но тут сзади снова послышался окрик часового:

— Что стали? Работать! Шнеллер! Пришлось дальше толкать тележку со статуей по узеньким рельсам, которые были вделаны в цементный пол завода. Рельсы вели в горячий цех.

И вот раздвинулись широкие двери на колесиках. За ними клокотали большие плавильные печи. У одной из них стоял старый немец в синих очках и потёртой кепке. Это был старший горновой. Он оглянулся и крикнул:

— Что вы там замешкались? Давайте, черти, а то печь стоит! Шнеллер!

Пленные не отвечали. Василий крепче стиснул рукоятку тележки. Пусть только горновой попробует взять статую, ему тогда несдобровать! А часовых здесь бояться нечего — они в этот цех не заходят, потому что здесь работают не пленные, а немцы.

— Вы что, оглохли, что ли? — повторил горновой.

Снимая на ходу синие очки, он подошёл к тележке.

Пленные тесной толпой окружили его.

— Вы что же это… — начал было горновой, но тут он посмотрел на голову статуи и осекся: — Постойте! Кто это? — Он пригнулся к тележке. — Кто это?… Ленин?! — охнул старый рабочий.

Он оглянулся на широкие двери, посмотрел на Василия, поднял руку и медленно снял с головы старую, прожжённую во многих местах кепку.

Вдруг он заторопился:

— Что же вы стоите? Везите! Везите скорей туда, на задний двор… Скорей, пока обер-майстер не видит. Пока ночь, пока темно. Скорей, не мешкайте!

— Спасибо, друг! — сказал Василий по-русски и стал вместе с другими толкать тележку к выходу на задний двор.

Там, в укромном углу, куда никто не заглядывает, пленные нашли подходящее место, выровняли его, углубили, положили статую и тщательно прикрыли её брезентом, мотками ржавой проволоки, листами железа, досками, обломками…

А па рассвете заводская охрана схватила Василия и стала допрашивать:

— Где бронзовая фигура?

— Какая бронзовая фигура?

— Ты работал на разгрузке. Ты должен знать.

— Не знаю… — отвечал Василий. — Не видел…

Долго фашисты терзали Василия, долго мучили, но ничего не добились. На все вопросы он отвечал: «Не знаю… Не видел».

Так фашисты ничего и не узнали. И статуя пролежала в укромном уголке до самого конца войны.