Все зарабатывают на кусок хлеба. Бабушка разносит молоко; мама работает на табачной фабрике Финкелынтейна; Юзефа — нянька у Мошковских. Только папа не зарабатывает — он же сидит! А Янкеле стал почтальоном. Это Юзефа дала ему письмо и сказала:
— Яненко, ты уже научился по-русски?
— Немножко, — ответил Янкеле.
— Будь ласков, отнесёшь это письмо по адресу: Первая казачья сотня, нижнему чину Емельяну Чернохлибу. Будешь моим почтальоном!
— Казаки? — перепугался Янкеле.
— Глупенький! — уговаривала Юзефа. — Они ж добрые. Ну, будь ласков! Вот тебе на конку, мой почтальон.
«Почтальон» спрятал пятак, натянул до ушей шапку с «почтой» и вышел на улицу, где конка. Скучное солнце висело над Вильной. Пара тощих лошадей медленно тянула конку. Мальчишки, прячась от кондуктора, прыгали на подножку. Янкеле это понравилось — он тоже повис. Ехать далеко — до Погулянки. Янкеле там был один раз, ещё когда папа не сидел.
— Паршивец, ты сегодня спрыгнешь или нет? — Кондуктор сорвал шапку с Янкеле.
Письмо упало на булыжник. Янкеле подобрал шапку, почту и прицепился к следующей конке. Так и доехал.
Здесь хорошо! Налево тихая Вилия, вдали лес, а направо зелёное поле. А там, неподалёку, казармы. По полю скакали казаки. Который из них Чернохлиб? Ведь они все одинаковые! На всех широкие синие штаны с красными полосами, сабли, пики, толстые канчики и светлые чуприны под фуражками. Одни, блестя саблями, на полном скаку рубили расставленные по полю гибкие палки. Другие длинными пиками кололи чучела, похожие на толстых торговок с Рыбного базара. Даже страшно становилось, когда пика влезала в соломенный живот! А лошади легко-легко касались копытами земли. Сразу видно — настоящие казацкие лошади, не то что коночные клячи.
Заиграла труба. Казаки соскочили с сёдел и повалились на траву покурить. Янкеле робко стоял на краю поля. Они могут ещё стегнуть канчиком. Письмо шуршало под шапкой. Он хотел подойти поближе и не мог — боялся! Но вот один казак мотнул чуприной:
— Тебе чего, хлопец?
Янкеле побледнел:
— Господин казак, чи вы не знаете, кто есть нижний чин… Господин Черно… Чернохлиб?
— Эвон сидит, сало жрёт, другим не даёт! Иди к нему, не бойся.
Чернохлиб обернулся.
Он был красивый: румяные щёки, тонкие брови, усы двумя золотыми колечками. Недаром он понравился Юзефе. Янкеле отдал ему «почту». Чернохлиб вытер губы и долго, по складам, читал письмо. Янкеле и то лучше читает. Потом он сунул письмо в сапог, покрутил ус и улыбнулся. Глаза у него были синенькие.
— Добре, хлопчик! — Он достал пятачок. — Держи!
Другой казак спросил:
— Як тебе зовут?… Янкель? Сидай с нами, Янкель!
Третий казак хлопнул Янкеле по плечу: — Янкель, пойдёшь к нам в казаки?
Янкеле перестал бояться. Казаки ему понравились. Он отвечал на все вопросы, а потом даже сам спросил:
— Дяденьки, а зачем вам эти канчики?
Казаки засмеялись:
— То не канчик, а добрая казацкая нагайка. Пощупай!
Янкеле пощупал:
— Чтобы лошадок погонять?
— «Лошадок»! — усмехнулись казаки. — Конь и так пойдёт — он повода слушается…
Тут снова заиграла труба. Казацкий офицер закричал:
— По ко-о-ням! Чернохлиб сел на коня:
— Янкель, приходи завтречка, я ответ отпишу!
И понёсся к остальным казакам.
Так Янкель подружился с казаками. Он сделал себе саблю и казацкую нагайку. Если есть доска и верёвка, это совсем нетрудно. И с азартом мчался на лихом «скакуне» по двору. И с грохотом рубал бабушкины бидоны доброй «казацкой саблей».
— Бабушка, я не буду почтальоном, я буду казаком! — И бах по бидону, бах…
А по ночам, пугая маму, бормотал: «Чернохлиб… По ко-о-ням…»
С заработанными пятаками Янкеле пошёл в магазин. Маленькая продавщица уговаривала покупателей. Янкеле показал ей пятаки и выбрал тетрадь для рисования. Замечательная тетрадь, из толстой бумаги; на синей обложке красивыми буквами напечатано: «Тетрадь для рисования, учени — точки, точки — класса». Потом он увидел пистолет. Хороший черный пистолет, с коробочкой красных пистонов в придачу.
— Дайте тетрадь и пистолет.
— Денег не хватит, мальчик.
— Сколько денег не хватит? — Янкеле задумался. — Ну, дайте тетрадь! — Он пошёл к кассе и вернулся. — Нет, пистолет. — А через минуту опять прибежал. — Нет, тетрадь, тетрадь!
Сам над собой засмеялся и пошёл платить — и ещё осталось на красно-синий карандаш.
На первой странице он нарисовал казака. Красно-синим карандашом хорошо их рисовать. Штаны — синим, перевернул карандаш — полосы на штанах красным. Верх фуражки — синим, опять перевернул, низ — красным. Саблю — синим, нагайку — красным, лицо — красным, глаза — синим…
Он долго рисовал. Стало темно; бабушка зажгла лампу. Пришла мама. От неё пахло табаком.
— Бабушка, — сказала мама, снимая платок, — кончено, мы бастуем! И кожевники тоже. Они мучатся не меньше нас!
— Вы хотите быть сильнее Николая Второго! — вздохнула бабушка.
— Бабушка, больше терпеть невозможно! Он себе наживается, а мы наживаем чахотку. Мы ж его спросили: «Финкельштейн, толстая собака, вы согласны на десять часов работы?… Нет? Так мы бастуем!»
Янкель бросил карандаш и стал тереть глаза:
— Я тоже хочу бастовать!
Мама обняла его:
— Золотко, спать ложись! — и, отвернувшись от Янкеля, долго кашляла.
Утром пришла соседка, тоже табачница. Янкеле встрепенулся и схватил маму за платье:
— Куда ты идёшь?… Я знаю, ты идёшь бастовать!
— Пусти, золотко, мы на базар!
Она вырвалась, захлопнула дверь и повесила с наружной стороны замок. Янкеле заревел и стал колотить ногами и «казацкой саблей» по двери. Потом он подтащил к окну табуретку, взобрался на подоконник, откинул крючок и толкнул раму. В комнату ворвались гнилые запахи двора, залетели большие зелёные мухи. Под окном была ржавая крыша сарайчика. Янкеле перебрался на сарайчик, спрыгнул на землю и побежал искать маму.
Он долго бегал по улицам. На Георгиевском проспекте он увидел чёрную толпу. Ну да, это табачники и табачницы собрались бастовать около богатого, со львами и балконами, дома Финкельштейна! Янкеле забрался в толпу и, расталкивая бесчисленные ноги, кричал:
— Мама! Мама!
Табачники говорили между собой:
— Депутаты уже давно у Финкельштейна!
— Интересно, что он теперь ответит, этот эксплуататор! Мальчик, чего ты здесь пихаешься?
— Мама! — ответил Янкеле, выбрался из толпы и увидел городовых. Они кричали:
— Разойдись!
Но толпа не расходилась. Наоборот, подошли ещё рабочие. От них пахло кожей — это были кожевники. Каменные львы с финкельштейновского дома оскалили пасти на толпу. Все ждали, что ответит Финкельштейн.
Янкеле хотел ещё раз крикнуть: «Мама!» — но тут со стороны Погулянки донёсся стук подков.
Раздались звуки трубы, и затем сразу Янкеле увидел лошадиные головы, блестящие казацкие сабли, синие с красным казацкие штаны.
Янкеле сначала испугался. Потом он обрадовался.
Сейчас он найдёт Чернохлиба, он ему всё расскажет про Финкельштейна. Пусть он задаст канчиком этой толстой собаке!
Янкеле оглянулся. Кожевники, табачники — все разбегались в разные стороны. А стук подков становился всё громче, уже видны были светлые чуприны казаков и острые лошадиные уши…
Вдруг Янкеле увидел маму. Платок она где-то потеряла, чёрные волосы растрепались и висели космами, глаза стали большими. Она подбежала к Янкеле, больно схватила за руку и потащила.
Янкеле вырывался:
— Мама, не бойся, не бойся же!..
Он услышал над собой сильное дыхание лошади.
Резкий удар обжёг голову Янкеле. Казацкая нагайка била по нём, по маме, по всем бегущим.
— Не надо!.. — кричал Янкеле. Они свернули в переулок…
Дома мама легла. Бабушка прикладывала ко лбу Янкеля мокрое полотенце. Прибежала Юзефа:
— Яненко, коханый, шо с тобой?
Янкеле вскочил, сбросил полотенце, кинулся к тетради, выдрал первый лист с красно-синим казаком и стал в ярости рвать его на кусочки и топтать ногами.
— Зачем я тогда купил эту тетрадь! — плакал он. — Лучше бы я тогда пистолет купил!
Бабушка качала головой:
— Вы хотите быть сильнее Николая Второго! Это же неслыханная вещь!